Граф Карбури – шевалье. Приключения авантюриста

Швейцар посторонился, пропуская шевалье, Фальконета на руках внёс один из фонарщиков. Швейцар ловко подставил стул, а мужик тут же исчез за дверью. Узнав Ласкари, Андрей присвистнул.

– Какими судьбами, шевалье? И кто это с Вами?

Делая вид, что не замечает его ехидной усмешки, Ласкари скоро рассказал о дорожных приключениях. Андрей заспешил, выражая самое большое участие Фальконету. Вокруг ваятеля закружились лакеи и горничные, его тут же отвели в комнату, переодели и обули, не остался без внимания и Ласкари – он вновь был в чужой одежде. Но на этот раз она сидела на нём исправно и ловко.

– Ужин готов, – доложил Андрей, через некоторое время вернувшись в гостиную.– Но к Вам гости, Пётр Иваныч…

– Гости? – Поразился Мелиссино. – В такой час? Кто такие? Я никого не жду.

– Шевалье де Ласкари, адъютант генерала Бецкого, ну, тот самый, что ко мне на обучение в мастерских академических был приставлен, а с ним ваятель французский, профессор Этьен Морис Фальконет.

– Этьен Морис Фальконет… – Обрадовался Фон-Визин. – Вот так удача! В Европе он весьма известен и рекомендован государыне самим Дидеротом…

– Какими ветрами их занесло сюда?

– У них оказия случилась, Пётр Иваныч… – Пояснил Андрей. – Карета по дороге сломалась, они пешком две версты шли… Профессор Фальконет в грязи увяз, башмак потерял… Ласкари всю дорогу его на себе тащил… Ему-то жарко было, а Фальконет совсем озяб…

Дарья Дмитриевна, не сдержавшись, фыркнула. Ласкари был ей хорошо знаком. Он появлялся на всех званных вечерах, куда она бывала приглашена с дядюшкой и тётушкой, он садился по возможности близко у сцены, если она участвовала в домашних спектаклях, преданно ловил её взгляд, пытался завести разговор или без стеснения вмешивался в её беседу с приятельницей или каким-нибудь кавалером – в общем, он был так назойлив, что скоро начал вызвать у Дарьи Дмитриевны раздражение и досаду. Впрочем, некоторым дамам молодой красивый шевалье пришёлся по вкусу, они вовсю кокетничали с ним, пытались привлечь его внимание, но он неотступно следовал за Дарьей Дмитриевной, проникая вслед за своим патроном генералом Бецким даже на придворные куртаги. Конечно, здесь Ласкари вёл себя осторожнее и никогда не забывался. Иногда он ловил на себе холодный пронизывающий взгляд императрицы, от которого хотелось поёжиться, но если на куртаге была Дарья Дмитриевна, то она была для него единственной целью: охота за деньгами неожиданно превратилась для него в… Вряд ли теперь он мог определить, чем стала для него Дарья Дмитриевна!

– Так чего ты стоишь, Андрей? – Спохватился хозяин дома.– Зови!

Андрей вышел, и тут же вернулся с гостями.

– Проходите, проходите, господа! – Пётр Иваныч радушно встретил их на пороге.– Рад видеть Вас в своём доме, шевалье. Нынче при дворе только и разговору, про то, что Вы отправились в Ригу для встречи знаменитости французской… Весьма рад знакомству, профессор Фальконет… Да Вы, я вижу, не согреетесь никак… Прошу к огню поближе… – Он развернул кресло к камину.– У нас тут так весело было, что мы и не слышали, как Вы позвонили…

– Мы от Риги ехали без приключений, – скромно потупившись, пояснил Ласкари.– Но у самого поворота к Вашей усадьбе не выдержала иностранная карета дороги Российской – развалилась… Слава Богу, другая карета цела осталась. Спутники профессора Фальконета далее в ней поехали, а мы вот к Вам, нежданными гостями.

– Ну, не ночевать же на дороге! – Откликнулся радушный хозяин.– Сейчас ужин подадут, винца французского выпьем, враз согреетесь!

Он склонился к перепуганному и всё ещё застывшему Фальконету и продолжал успокаивать его теперь уже по-французски, Дарья Дмитриевна и Фон-Визин дружно вторили ему.

– Удобно ли Вам, профессор Фальконет? Грейтесь, грейтесь… Может, велеть принести шубы? У меня есть великолепные медвежьи шубы, завернём Вас по уши – тотчас тепло станет!

– Медвежьи? – Откликнулся Фальконет и засмеялся.– Нет, нет, благодарю Вас, мсьё… Мне пока ещё трудно произносить русские отчества… Вы мне позволите пока называть Вас просто мсьё? Вы не обидитесь?

– Какие могут быть обиды! Ничего, поживёте в России, научитесь и отчества произносить. Но отчего Вас так насмешили мои шубы?

– Дело в том, любезный Пётр Иваныч, – вмешался в разговор Ласкари,– что профессор Фальконет, отправляясь в Петербург, премного наслышан о дикости и варварстве России, его просто запугали волками да медведями, что бродят по улицам столицы. Пока мы те полторы версты одолели, наш гость каждую вторую кочку и каждый третий пень за медведя принимал и до смерти пугался…

– Шевалье смешно, а мне и правда, страшно было, – Смущенно улыбнулся Фальконет.

– Врать – не устать… Было бы кому слушать… – Склонившись к Ласкари, сквозь зубы прошептал Андрей. – Так-таки карета и развалилась?

Ласкари ответил также тихо.

– А тебе-то что?

– Так выходит плохо Вы обучились делу нашему, коли с каретой справиться не могли.

– Меня нынче твоё мнение мало интересует. Фальконет приехал – я теперь при нём неотлучно буду. А коли для создания монумента понадобиться умение механиков Академических, стану тебе главным начальником…

– А мне-то что? – Парировал Андрей. – Я своё дело знаю. Мне, что Вы – начальник, что кто- то другой, всё одно…

– Андрей! Ужин-то где же?

Андрей дёрнул сонетку.

Заскрежетали, заскрипели механизмы, раскрылись металлические створки на полу и снизу стал подниматься накрытый стол. Сверху на цепях спустился самовар, какая-то столовая посуда.

Мелиссино гордо взглянул на гостей.

– Удивляетесь, господа? Я всегда считал, что, чем меньше прислуги болтается промеж господами, тем лучше.

– Как ловко придумано! – Восторженно произнёс Фальконет.

– Наши механики для государыни таких столов несколько сделали, ну, и мне Андрей решил такой же соорудить… Он у нас в Конторе строений первым умельцем слывёт… Разберётся Андрей с каретой Вашей. Как рассветёт, возьмёт помощников из людей моих, да починит, не извольте сомневаться… А пока – к столу, к столу, господа! Час поздний, да у вас дорога с приключениями… Поедим, да на боковую… Утро вечера мудренее… Так у нас говорят.

Усадив гостей и каждому определив своё место, дядюшка притворно строго прикрикнул на Дарью Дмитриевну.

– Ты это что, дорогая племянница, встала руки в боки, глаза в потолоки? Потчуй гостей!

Дарья Дмитриевна засуетилась вновь.

– Я тотчас исправлюсь, дядюшка… Не хотите ли попробовать расстегай, мсьё Фальконет? А это вот грибки маринованные, в нашем русском лесу собранные…

Фальконет совсем отогрелся и был растроган столь радушным приёмом.

– Сижу я меж вами, господа, и кажется мне, что я давным-давно в России! Меня здесь ждали, я здесь известен… – Он благодарно взглянул на Мелиссино.– Как погляжу на Вас, мсьё, и чудится мне, что это сам Пётр Великий за столом рядом с нами сидит – высокий, громогласный…

Не только Фальконету показалось, что Пётр Иваныч похож на императора, о том не умолкали голоса в Петербурге. Был полковник Мелиссино могучего телосложения, широк в плечах и громогласен. А что до внешности его – то древние старушки крестились, ненароком увидя его в церкви.

А Фальконет тем временем продолжал.

– Я сейчас о Петре денно и нощно думаю, а после вина, тепла и сытной еды мне кажется, что Вы, мсьё, и есть Пётр Великий…

Он с трудом договорил длинную фразу и замолк на полуслове. Тяжёлая дрёма, навалившаяся на него после дальней дороги, доброго вина и тепла от камина, сморила его наповал.

– Дядюшка! – Понизила голос до шёпота Дарья Дмитриевна – Профессор Фальконет совсем спит… Его надо положить в кровать… Позвать Степана?

– Пусть пока здесь будет. Принеси-ка, Андрей, мою медвежью шубу, да укрой его. А Степану вели подле остаться. Коли проснётся, проводит пусть в угловую комнату, там ему хорошо будет… Да и нам спать пора. Денис Иваныч, Ваша комната, как всегда, наверху. Иван поможет Вам ко сну отойти. В соседней комнате пусть шевалье расположится, И ты, матушка, ступай к себе. Пора всем на покой. Доброй ночи, господа! Андрей, гаси свечи…

Андрей занялся жирандолью. Денис Иваныч, от чрезмерной сытости едва оторвавшись от стула, побрёл к лестнице, ведущей на другой этаж. Там наверху уже стоял лакей, держа в руках большой канделябр, свечи которого ярко освещали ступени. К себе в комнату направилась было и Дарья Дмитриевна, но тут Ласкари крепко схватил её за локоток.

– Где я смогу иметь счастие видеть Вас снова, Дарья Дмитриевна?

Дарья Дмитриевна возмущённо вырвала свою руку. Андрей, услышав какую-то возню за своей спиной, оглянулся было, но тут же обжёг пальцы о пламя свечи и вновь повернулся к светильнику. Но теперь ему казалось, что у него на спине выросли уши.

– Вы слишком смелы, шевалье!

Но Ласкари был настойчив до наглости.

– А коли у меня другой минуты не будет? Думаете легко было карету Фальконетову незаметно развалить? Да две версты на себе ваятеля тащить, только бы к Вам в дом попасть!?

– Так Вы это нарочно?!

– Уж это верно – нарочно! – Он заторопился, боясь, что ему не дадут договорить.– Я буду и впредь искать встречи с Вами… Жаль, Ваш дядюшка открытый стол не держит, я бы на каждый обед приезжал в надежде с Вами повидаться…

Дарья Дмитриевна, наконец, пришла в себя от неожиданности. К ней вернулось её умение говорить колкости неприятным людям.

– А какая для Вас экономия была бы, только подумать! Но мне это всё равно. А если Вы мне сейчас не дадите пройти, я дядюшку позову… Или вон Андрея кликну. – Прошипела она.

Возможно, увалень Фон-Визин тоже кое-что услышал, потому что сверху из темноты послышался его сонный голос.

– Где Вы, шевалье? Я жду Вас! Вы без меня комнаты не найдёте…

Ласкари и Дарья Дмитриевна разошлись в стороны и стали подниматься наверх по разным лестницам. Андрей оставил на всю гостиную только одну свечу, что-то прошептал на ухо вошедшему Степану, тот согласно покивал головой и сел на стуле в углу у камина. Дом погрузился в темноту. А Фальконет, укрытый шубой, сладко спал у горящего камина…

Прошло совсем немного времени после прибытия французского ваятеля в Петербург, а в Портретолитейном доме во всю закипела работа. Ласкари был весь в трудах. Он был представлен инженерам Конторы строений генералом Бецким как первый помощник Фальконета. Было отдано распоряжение по первому его требованию отпускать для Портретолитейного дома всё, что будет надобно ваятелю. Ласкари был чрезвычайно горд своей ролью, он умело прикрывал своё незнание и профессиональное невежество нарочитой уверенностью, развязностью и даже грубостью с теми людьми, кои должны были подчиняться ему. И вместе с тем, он смертельно боялся допустить какую-нибудь оплошность и одним махом потерять всё, что получил даром от Господа Бога. Он очень старался. А поскольку был он человеком от природы смышлёным и ловким, а может быть, даже талантливым, то обучение его происходило очень быстро и достаточно гладко. Кое-что он успел перенять и в мастерских Академии художеств от Андрея и других мастеровых. Руки его были лёгкими, память цепкой и долгой, его окружали люди талантливые и умелые, и хитроумный шевалье хорошо понимал, что только его сметливость и разворотливость позволят ему пойти вверх по ступеням той благодатной лестницы, о которой он возмечтал. Он присматривался и прислушивался к Фальконету, изучал его непростой характер, подыгрывал капризам художника, не гнушался исполнения его мелочных и пустяшных поручений, нащупывал его слабости и промахи, пока ещё не очень понимая, зачем это всё ему будет нужно, зачем понадобится, но, догадываясь, что понадобится обязательно – в общем, Ласкари во всю готовил себе будущее. Достаточно быстро он стал необходим ваятелю так же, как был нужен Бецкому.

Фальконет, проехав на его спине две с лишком версты, проникся к нему благодарностью и расположением, что для его характера, вспыльчивого и неуживчивого, было более чем странно. Ему только что исполнилось пятьдесят, он был зрелым, известным мастером и мало умел считаться с сильными мира сего. Зато он умел неистово работать, был совершенно неприхотливым в быту, относился с глубоким уважением к таланту своей ученицы Мари Анн Колло, которую воспитал не только, как художника, но и как человека: она появилась в его мастерской почти ребёнком – чего же боле?

Сначала надо было выполнить Малую модель памятника и представить её императрице. Работа шла споро, уже понятна была поза императора, и ваятель тщательно трудился над головой коня…

Постучавшись, вошёл Ласкари, положил письма на край конторского стола в углу мастерской.

– Я привёз Вам почту, мсьё Фальконет… Здесь письмо от сына Вашего, это от Дидерота, это – от самой императрицы…

Фальконет обрадовался, отложил инструмент. Подошёл к рукомойнику, не сразу отмыл руки от въевшейся глины.

– Благодарю Вас, шевалье, Вы столь любезны, что иногда и в должности почтмейстера для меня не отказываетесь быть… Пусть не обижаются близкие мне люди, но начну я с письма Её Величества.

Ласкари усмехнулся.

– Если я Вам сейчас не нужен, профессор Фальконет, я отбуду в Контору строений… Вы мне нынче много поручений дали… А оттуда отправлюсь к генералу Бецкому, он прибыл из Москвы всего на два дня, надо успеть у него все наши бумаги подписать… И не забудьте, Бога ради, что Вам тоже назначено… Его высокопревосходительство – человек непростой, капризный…

Но Фальконет не слышал его, он торопливо распечатывал письмо императрицы.

– Постоянное одобрение государыни согревает меня… Я не хочу прослыть неблагодарным… – Он сжал плечо шевалье. – Да, да, мой друг… Я отпускаю Вас… И в Контору строений, и к Бецкому… Подписывайте все бумаги, требуйте необходимое, начинается настоящая работа…

Ласкари поклонился и ушёл.

Который час придворный художник писал портрет генерала. Бецкой в мундире и орденах позировал охотно, но сказывался возраст, он устал. Ласкари был уже здесь, почтительно стоял в некотором отдалении.

– Ваше высокопревосходительство, извольте плечико на меня развернуть… – Попросил художник.

– Так ли? – Несколько подвинулся Бецкой.

– Точно так…

– Я слушаю далее, шевалье… – Продолжая прерванную беседу, взглянул Бецкой на Ласкари. – Итак, Фальконет приступил к изготовлению Малой модели… Сколь успешна работа сия?

Ласкари подробно доложил обо всём, что случилось с Фальконетом за эти несколько недель. Он ничего не забыл и рассказал обо всём: как устроился ваятель на новом месте, что ест и что пьёт, не умолчал об его недостатках, о вспыльчивости француза и профессиональной самоуверенности… Единственное, о чём он не обмолвился ни словом, так это о том, какими ветрами занесло их в дом полковника Мелиссино, который к этому времени благополучно отбыл в действующую армию.

– Понял ли ты, каковы отношения Фальконета с мадемуазель Колло? Императрица её балует, приняла радушно и засыпала заказами…

– Ничего предосудительного я не заметил, Ваше высокопревосходительство… Они часто обедают вместе, но рассуждают всё более о глине да о мраморе… Правда, давеча мсьё Фальконет простудился слегка, мадемуазель Колло была к нему внимательна чрезвычайно, и чай, и грелки сама изволила приготовить…

Зазвенели карманные часы, Бецкой вытащил брегет, открыл крышку, взглянул.

– Профессор Фальконет не утруждает себя точностию. Придётся Вам, шевалье, и эту миссию на себя взять – обучить ваятеля нашего в назначенное время для доклада являться… – Он повернулся к портретисту. – Замучил ты меня нынче, Василий Степаныч… Пожалуй, на сегодня мы закончим с портретом. Вот вернётся двор из Москвы, сам тебя призову. А нынче много дел неотложных накопилось, императрица меня не более чем на два дня в Петербург отпустила…

Доложили о приходе Фальконета. Художник собрал мольберт, выходя, столкнулся с ним, оба уважительно раскланялись друг с другом – работы французского ваятеля были известны в Российской Академии художеств, с некоторыми русскими живописцами он успел познакомиться по приезде в Петербург.

Фальконет вошёл возбуждённый, радостный, взмахнул рукой, приветствуя Ласкари, который за спиной патрона делал ему предупреждающие знаки.

– Я должен просить прощения за опоздание, будьте великодушны, генерал… Меня посетило вдохновение, и я с трудом оторвал себя от работы…

Никакой фамильярности Бецкой допустить не мог. Даже для французского ваятеля, коего выбрала сама императрица, (а может быть, именно потому, ведь с ним не посоветовались!). Он не мог допустить приятельства даже для друга Дидерота. Иван Иваныч Бецкой был вельможей Екатерининского двора, а перед ним был, пусть и французский, но простой ремесленник, даже не дворянин…

– По табели о рангах, профессор Фальконет, – сказал он медленно, подбирая слова, чтобы сразу поставить ваятеля на место, – введённого ещё Петром Великим, по должности моей и положению ко мне следует обращаться « Ваше высокопревосходительство», тогда как Вас определено называть « Выше высокоблагородие»…

– Я постараюсь ничего не перепутать, Ваше высокопревосходительство. – Несколько потускнел Фальконет, путаясь в сложных русских словах, но всё ещё пытаясь найти верный тон. – Замечу, что ко мне более точно и обратиться нельзя – я родился весьма высоко …

И вдруг заливисто и непосредственно засмеялся собственной шутке, не обращая внимания на выразительные жесты Ласкари.

Бецкой даже не улыбнулся.

– Не понял я Вашего смеха, профессор Фальконет…

– Здесь нет большого секрета, генерал. Я давеча и шевалье рассказывал. Я родился на чердаке…

Бецкой поперхнулся.

– Что такое?

Фальконет легкомысленно пожал плечами, объяснил.

– Я – сын столяра и внук башмачника, и родился на чердаке… Что же здесь удивительного?

Бецкой откинулся на спинку огромного кресла, смерил взглядом небольшого малоприметного французика, поразительно уверенного в себе, что стоял сейчас перед ним. Ему страстно захотелось заставить этого парижского выскочку почтительно затрепетать перед собой, указать ему то место, которое было для него определено им, Иваном Иванычем Бецким, генеральным директором Конторы строений. Он заговорил медленно, весомо, словно забивая гвозди каждым своим словом.

– Всякий человек, ремеслом владеющий и пользу обществу приносящий, уважения достоин. Но всё-таки при дворе государыни нашей лучше Вам слыть другом Дидерота и Вольтера, чем оповещать всех в Эрмитаже о месте Вашего рождения. Шевалье, – обратился он к Ласкари. – Там на столе заготовлен лист с указаниями моими профессору Фальконету… Да, это тот самый… Передайте сюда, сделайте милость… Здесь, профессор Фальконет, Вы найдёте все мои распоряжения к созданию монумента Петру Великому. Я прожил в Европе больше половины своей жизни, немало изучил всё созданное гениями человечества… Государыней нашей Екатериной Алексеевной мне доверено соорудить монумент Петру Великому такой важности, чтобы в Европе подобного не нашлось. Здесь, в записках моих есть всё, что ваятелю сего монумента в голове своей держать надобно…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.