Главный герой 2

Данила шёл и шёл через лес. Неужели они с Катей так долго ехали? Асфальт так и не начался. Ельник расступился, и показался сарай позади почерневшей избы. Данила обрадовался возможности спросить дорогу и прибавил шагу. Как только угол сарая остался позади, узнавание кольнуло сердце – боковое зрение выхватило знакомые штрихи, и ледяное предчувствие заставило обернуться. Перед Данилой белела свежими досками широкая дверь на чёрной стене. Данила огляделся и узнал россыпь запчастей. Он сел на корточки, обхватив голову руками. Где он сбился с пути, как заложил крюк и вернулся к злополучной избе? Данила бросился назад в лес, но посреди разлапистых елей дорогу не нашёл, а наткнулся на муравейник высотой до пояса. Светло-коричневый холм из хвои, веток и другого лесного мусора кишел красновато-бурыми насекомыми. У основания рыхлого склона торчал красный носок женской туфли.

– Да сколько можно! – взвизгнул Данила и побежал к избе.

У крыльца он остановился, не решаясь открыть дверь. В окнах на фасаде, как в слепых глазах, отражались деревья и облака. Данила два раза глубоко вдохнул-выдохнул и уткнул нос в плечо. Дверь не успела даже скрипнуть, только ойкнула и распахнулась настежь. Сени, комната, кухня, люк подпола. Данила дёрнул за кольцо. Пришлось вдохнуть. Данила замычал – его передёрнуло от омерзения. Снимая наручники, он коснулся костей и закричал. Повсюду запищали и закопошились напуганные крысы. Подпол так и остался открытым. Данила выбежал на крыльцо, бросил наручники на землю и заревел медведем. Он вдыхал и сглатывал слюну, унимая рвотный позыв. Придя в себя, Данила подцепил наручники палкой и отнёс их к пруду. Добродушный толстяк отразился в воде со всеми подробностями, вплоть до испуга на лице. Данила обтёр выполосканные железные браслеты о траву, обернул их шершавым листом лопуха и сунул зелёный свёрток в карман. Арматурина лежала на прежнем месте. Данила подхватил её по пути и решительно направился в сторону Катиного поместья.

На первом этаже стояла непривычная тишина. На массивном столе прибавилось пустых бутылок – две из-под шампанского и одна водочная, которую открыли утром на спортплощадке. Часы показывали начало третьего. Данила, поднимаясь на второй этаж, старался наступать на ступени как можно ближе к перилам, но трижды доски под ногами громко скрипнули. В Катиной комнате ничего не изменилось. Брюки по-прежнему лежали на полу, поло – на кровати. Толстяки в зеркалах трюмо не стали переодеваться, покидали вещи в чемодан и застегнули молнию. Взяли по ржавому пруту и крадучись подошли к двери.

Данила прислушался и медленно отворил дверь. Не успел он сделать и шага, как ручка выскользнула из руки – дверь кто-то потянул. Отпущенный чемодан хлопнулся об пол. Данила шагнул в коридор, левой рукой поймал край двери, рванул на себя и не раздумывая ударил железякой сверху вниз. Кровь брызнула на стены и Даниле в глаза. На лице обнажённой Аглаи застыло болезненное недоумение. Она зажмурилась, инстинктивно подняла руки, но потеряла сознание, не успев схватиться за голову. Деревянный пол заглушил звук падения, только голова гулко стукнулась о крашеные доски. Данила оторопел, но страх разоблачения вернул ему подвижность. Он затащил Аглаю в комнату. Хотел поднять на кровать, но увидел на трюмо в плетёной корзинке среди катушек с нитками, тесёмок и прочей поделочной чепухи моток скотча и пренебрежительно хмыкнул. Наматывая липкую плёнку на стройные голени над лодыжками и тонкие запястья, Данила испытал прилив нежности – даже голова заболела от столкновения страсти и стыда. Он задвинул тело под кровать, как чемодан, поднял окровавленную арматурину и сунул скотч в карман.

Тишина в коридоре по-прежнему успокаивала и настораживала одновременно. «Откуда взялась Аглая?» – Данила нашёл дальше по коридору ещё одну комнату. Он повернул ручку двери и заглянул в щель. На широченной кровати спал ничком голый Стас. На полу скукожились два использованных презерватива.

«Зачем мне этот лось? Просто взять вещи и бежать», – Данила посмотрел вдоль коридора, тут же вспомнил Аглаю под кроватью и, ступая на носок, шагнул внутрь. Скрип половицы оглушил, как раскат близкого грома. Данила мгновенно вспотел. От слабости в коленях он отпустил ручку двери и опёрся о стену. Стас не шелохнулся, даже не вздрогнул. Голод снова заворочался под ложечкой, но страх немного отступил. Данила отпустил стену и сделал ещё шаг. Сквозняк. За спиной захлопнулась с фанерным дребезгом дверь. Стас засопел, перевернулся на спину и открыл глаза. Данила непроизвольно спрятал прут за спину.

– Даник? – Стас щурился спросонья. – Ты чего тут?

– А, там… – Данила кивнул в сторону коридора. – Аглае плохо.

– Да ты чё… – Стас соскочил с кровати. – Где?

Он покрутился на месте, нашёл в ногах постели трусы и на ходу принялся натягивать их. Данила в растерянности попятился к двери.

– Идём скорее! – Стас вставил одну ногу и поскользнулся на презервативе.

Стас, падая навзничь, даже не успел позвать заблудшую женщину. Голова с упругим оттягом ударилась о спинку кровати, и тело брякнулось об пол, как связка поленьев.

Данила бросился связывать Стаса. От волнения дрожали руки. Скотч ложился неровно – топорщился и пузырился. Прихватив ноги Стаса над коленями, Данила перевёл дух и принялся за руки. Сводить предплечья и одновременно наматывать на них скотч получилось не сразу, но в конце концов Стас со сложенными впереди руками выглядел заснувшим во время молитвы праведником. Только торчащие изо рта трусы приземляли образ.

– Свингер-клуб устроили, – презрение в голосе Данилы смешалось с яростью.

Он решительно вышел в коридор и уже не крался, не озирался, не прислушивался, а стремительно направился в противоположное крыло дома.

Одна дверь в этой части второго этажа отличалась от двух других простотой отделки и открывалась наружу. Данила потянул ручку. Не заперто. На стеллажах поперёк кладовки лежала аккуратно сложенная хозяйственная утварь, на крючках по стенам висели тряпки и верёвки, в углу стояли удочки. На толстом гвозде висели санки, из деревянной подставки торчали лыжи. Данила осмотрел верёвки, молоток, фомку. Фантазия рисовала картины мести средневековой жестокости. На полке нашлись новые мотки скотча.

– Ну держитесь! – Данила сунул по одному в карманы по обе стороны шорт, швырнув старый на пол.

Вторая дверь оказалась заперта. Данила два раза для верности толкнул её, нажимая на ручку. Простая догадка вдруг обожгла мозг. В следующей комнате с Валерой может быть Катя. У Данилы свело живот и увлажнились глаза. Что ему делать, если она там? Хотелось уйти, он даже повернулся, но неясная фантазия – невесомая, как нитка сахарной ваты, остановила вдруг сладким возбуждением. Не больше ли других Катя заслуживает возмездия?! Ясности сознания ещё хватало понимать, что это только оправдание, договорная мораль. Но власть! Власть над Катей, над такой женщиной, как она, насилие над запретной красотой, низвержение её силы.

Язык скользнул по горячим губам, пальцы погладили медный блик на ручке. Данила достал из кармана наручники. Наждачный лист лопуха упал на пол. Блестящие дужки задорно застрекотали, делая полный оборот.

Данила нарочито медленно, продлевая наслаждение, подошёл к двери спальни, решительно толкнул дверь и нырнул внутрь, как парашютист в небо за бортом самолёта. Мозг, распалённый воображением, впитывал картинку, как сухарь воду. На кровати, такой же большой, как у Стаса, лежала голая девушка, привязанная за руки и за ноги к металлическим прутьям спинки кровати. Данила сначала не хотел признавать в ней Марину. Обманутые ожидания его даже расстроили. Замешательство прервал Валера – его Данила сразу не заметил.

– О, Данич! Хочешь присоединиться? – Лёжа на животе, Валера приподнялся на локтях и повернул голову.

– Нет, присоединить! – Данила в мгновение ока оказался у кровати.

Дважды стрекотнули наручники, застёгиваясь на Валериной щиколотке и на толстой стойке спинки.

– Даня, да ты шалун? – Валера всё ещё принимал происходящее за игру.

Марина сначала инстинктивно пыталась прикрыть грудь и прочее, дёргала коленями и локтями, но шёлковые ленты не отвязывались. Растерянность на её лице сменилась смущённой улыбкой, Марина, видимо, смирилась с перспективой любви втроём.

– Только повернись! – крикнул Данила и ткнул Валеру арматурной под ухо.

Марина завизжала, Валера заматерился и повернулся на спину. Данила ударил его свободной рукой в промежность. Валера завопил, дёрнулся и свалился на пол. У Данилы в глазах потемнело от остервенения.

– На! – Данила по-волчьи ощерился и саданул Валере ногой в подбородок.

Валера крякнул, вскинул голову и размяк, как выключенный. Марина верещала и билась, сильнее затягивая узлы на путах. Стопы её посинели.

– Придурок жирный! – брызгала слюной Марина. – Козёл! Откуда Катька тебя только выкопала?! Что ты наделал? Сейчас придёт Стас – шкуру с тебя спустит!

– Никто не придёт, не ори.

Данила скотчем спеленал Валеру, несколькими слоями запечатав ему рот.

– Ты что, убил его? – сиплый шёпот Марины выдавал боязнь утвердительного ответа.

– Кого? – Данила посмотрел на неё.

– Стаса…

– Не знаю, – пожал плечами Даниила. – Надеюсь, что…

– А Валеру? – Маринин голос звучал уже спокойнее.

– Да хрен его знает, чего пристала?! – огрызнулся Данила. – Посмотрим.

Ему казалось, что он сдаёт позиции, занимая место ответчика. Марина прикусила губу, будто вспомнила важную подробность.

– Где Аглая и Катя? Катю ты хоть пощадил?

– Аглая – под кроватью. Полиэтиленовая мумия.

Данила засмеялся, и по его спине пробежала холодная волна: «Неужели это я?! Вот она – жестокость… Но как же сладко она мучилась!»

– Скотина! – опять заголосила Марина. – Она же… – Марина подавилась слезами и закашлялась.

Данила выудил из кучи одежды парео. Тут же на туалетном столике лежал распечатанный пакет ватных дисков. Данила скомкал несколько и завернул их в тонкую синтетическую ткань.

– Открыла рот! – скомандовал он Марине.

Марина презрительно отвернула голову. Данила подошёл к кровати и навалился коленом на Маринины рёбра. Марина вскрикнула, повернула голову и с ненавистью зыркнула на Данилу. Тут же набитая ватой синтетика оказалась у неё во рту. Данила расправил ткань по телу Марины и посмотрел на низ её живота. Марина взревела разбуженной медведицей.

– Да ладно, – снисходительно протянул Данила, – не сейчас уж точно.

Он огляделся и вышел в коридор.

– Катя! – крикнул Данила, подойдя к лестнице на первый этаж, и прислушался.

Тишина. Он спустился и снова громко позвал Катю. Безответно. Только часы отщёлкивали секунды, подбираясь к трём часам.

Данила вернулся и выволок Валеру. Он только-только стал приходить в себя и, вяло сопротивляясь, мычал. У кладовки Данила шмякнул хрустящее скотчем тело об пол и зашёл внутрь. Повесил себе на шею верёвку, нашёл мятый полиэтиленовый пакет и положил в него два флакона жидкости для розжига и спички. Тащить тело оказалось удобнее за ноги – между щиколоток полоски скотча удобно ложились в руку.

Около турника Валера пришёл в себя и силился разорвать путы, бросая на Данилу злобные взгляды. Верёвки хватило как раз на две высоты перекладины и ещё остался хвост для узлов. Данила накинул петлю Валере на шею и освободил ему руки.

– Ну что, Валет, поехали? – Данила потянул за свободный конец верёвки.

Валера, поднимаясь, испуганно задёргался, но быстро сообразил ухватиться за перекладину.

– Подтягивайся, начинай, – Данила хлопнул по скотчевому глянцу на ягодице Валеры. – Ты же себя тузом возомнил. Сейчас сделаем из тебя шестёрку. – Он обмотал верёвку вокруг стойки турника и завязал узел.

Валера сморщил переносицу и гневно загудел.

– А, помочь? Понял, ща!

Данила принёс из бани несколько поленьев и топор. Выбрал ровный чурбачок без сучков и обтесал его. Дерево сходило с лезвия ровной щепой. Тонкая изгибалась по всей длине, толстая только по концам скручивалась поросячьими хвостиками. Данила увлёкся и настрогал добрую кучу. Уложил её под ногами Валеры и спрыснул горючей жидкостью. Расколол несколько поленьев вдоль и сложил дрова друг на друга вперехлёст поверх щепок.

Валера загудел громче, переходя на высокие ноты. Данила чиркнул спичкой. Горючие пары в рыхлой растопке ухнули и загорелись будто по щелчку тумблера, жадно пожирая сухую древесину.

– Ра-аз! – тянул счёт Данила, глубоко кивая головой.

Валера скулил и дёргался на турнике – поджимал подкопчённые дымом ноги, подтягивался, силился сделать выход силой, но мешал скотч: сковывал движения и скользил. Костёр разгорался. Потянуло жжёной резиной. Валера зажмурился и выл по-ослиному, извиваясь над огнём. Ступни и голени покраснели и покрылись волдырями, кожа на стопах местами почернела. Полоски скотча скукожились и лопнули. Данила ногой разметал костровище. С узлом пришлось повозиться. Валера изламывал ноги, пытаясь разглядеть ступни. Наконец верёвка соскользнула со столба, и Данила ухватился за неё двумя руками, затягивая узел на шее своей обожжённой жертвы:

– Отпустил руки!

Валера замотал головой. Данила свободным концом верёвки хлестнул его по кровоточащим голеням. Валера заметался, подтянул ноги и разжал пальцы. Как только его ноги коснулись земли, он взвыл, упал на четвереньки и тут же перекатился на спину, прижимая колени к груди.

– Вставай! – сквозь зубы процедил Данила и, не дожидаясь реакции, потащил Валеру на псарню.

Оставив его метрах в десяти от ограды, Данила подошёл к калитке, сюсюкая с псами. Знакомая щеколда звякнула и поставила подпись на Валерином приговоре. Лилит, Палач и Нерон выскочили из загона, завозились, обнюхали Данилу и, поскуливая, уставились на Валеру.

– Беги! – задорно крикнул Данила и взмахнул рукой.

Валера опирался на руки и подтягивал ноги. Но стоило ступням встать на землю, он вскидывал голову и падал. Собаки в мгновение ока настигли его, сначала лизали волдыри и раны, а после рыча друг на друга и толкаясь принялись грызть израненное тело.

Данила закрыл уши руками и вернулся в комнату Марины. Стоило ему войти, она замычала, выпучила глаза и замотала головой. Данила с немым вопросом показал на кляп. Марина лихорадочно закивала, как будто боялась, что Данила её не поймёт. Он выдернул тряпку из Марининого рта.

– Даник, миленький, – запричитала Марина, – возьми меня. Ты же хочешь, я знаю. Возьми и отпусти потом, а? Хорошо?

– Плохо, – Данила вернул кляп на прежнее место.

Пока стягивал скотчем Маринины лодыжки, колени и за спиной запястья, она норовила вырваться, но, видимо, много сил потратила, пытаясь освободится от верёвок, а потому сдалась и только плакала, хрюкая распухшим носом. Данила выволок Марину за волосы из дома и потащил было по дороге, но посмотрел на автомобили и остановился. Катина «Хонда-Аккорд» поблёскивала блок-фарами под красным капотом, как роскошная кокетка глазами из-под приопущенных ресниц, словно говоря: «Вся моя мощь под красной юбкой – твоя!»

– Полежи пока, – Данила бросил Марину, подошёл к машине и открыл водительскую дверцу.

В замке зажигания торчал ключ с пультом в брелоке. Данила сглотнул слюну. Он вытащил ключ, аккуратно хлопнул дверцей, будто любимую поцеловал на прощание, и вернулся в дом.

В Катиной комнате по-прежнему умиротворяюще тикал мордастый будильник на комоде. Данила на секунду затаился, прислушался, резко откинул покрывало и вытащил из-под кровати скотчевый кокон. Аглая окоченела. Она лежала на полу жёсткая, как чурбан, – ни шевеления, ни признаков дыхания. В Катиных безделушках на столике трюмо Данила отыскал маленькое прямоугольное зеркальце. Потёр его о шорты, встал на колени у изголовья Аглаи и поднёс стекляшку к её носу. Подождал. Протёр зеркало ещё раз и снова приблизил его к ноздрям Аглаи. Стекло осталось чистым. Данила сам дыхнул на него. Пятно конденсата медленно испарилось с гладкой поверхности. Даниле показалось, будто перед ним отверзлась бездна и притягивает его чёрной пустотой. Он отшатнулся и «крабом» отполз от тела. Он сидел и прислушивался к себе, ощущая, как слёзный ком и тошнотворное головокружением сменяют друг друга.

Данила вышел в коридор и снова позвал Катю. Послушал тишину и вернулся в комнату. От осознания одиночества внизу живота засвербело. Данила дотащил труп до лестницы и перекинул его через перила.

Данила закинул тело Аглаи в багажник и усадил извивающуюся Марину на переднее сиденье хонды. Обежал машину спереди, по-хозяйски ткнул мыском в скат колеса и благоговейно погрузился в водительское кресло. Медленно вставил ключ зажигания, погружая его в замок с наслаждением, будто каждый щелчок бородки отзывался микро-оргазмом.

– Что, крошка, покатаемся? – Данила вальяжно закинул руку на спинку пассажирского сиденья.

Лицо Марины раскраснелось, из носа шли пузыри, глаза сверлили Данилу ненавистью и бессильной мольбой. Данила схватил Марину за волосы, притянул к себе и обнюхал её голову.

– Только я водить почти не умею, на права случайно сдал, – хихикнул он и лизнул Маринин висок: – А у тебя кончился сахар. Ща… – Данила выпрыгнул из машины и сбегал на спортплощадку, где оставался соусник с мёдом. – Будешь у меня сладкая-сладкая. – Данила сел в машину и повернул ключ.

Мотор уверенно завёлся.

– Тихонько поедем, – Данила высунул язык и потянул за кожаный набалдашник. Селектор вязко, но чётко переместился в положение «1». – А-х! – Данила отпустил педаль тормоза и слегка надавил на газ. Хонда обиженно забурчала, как пятиклассник, которому разрешают кататься на велике только вокруг дома, и медленно покатила к воротам.

Данила притащил обмякшую Марину в лес к муравейнику. Она сдвинула брови, сменив ненависть во взгляде на ужас и вопрос.

– Ну, не упрямься, дорогая! – уговаривал Данила, размазывая мёд вперемешку с грязью и кровью по телу Марины.

Она билась и выла. Данила оглушил её ударом в висок, вздыбил сзади руки и толкнул в муравейник.

Данила вернулся к машине, открыл багажник, выгрузил Аглаю и затащил её в избу. Запах из погреба уже не казался таким отвратительным, как в первый раз. Данила открыл крышку и спиной вперёд, ступенька за ступенькой, спустился, подтягивая за ноги тело Аглаи. Блестящий кокон отстукивал головой по гнилым доскам последний пульс своего существования. Данила положил труп рядом с лестницей. Прикосновения шерсти к щиколоткам напоминали мягкую нежную кисточку – голодные крысы не ждали приглашения.

Данила вспомнил про Стаса, вышел на улицу и несколько раз позвал Катю, сложив ладони рупором. Только в далёкой лесной чаще отозвалось слабое эхо. Данила сел в машину и, бравируя, переставил селектор на «D3». Около дома Данила, вывернув руль, резко затормозил. Машину занесло, из-под задних колёс вырвалось облако пыли.

– Да, Катя, мне нравится, – Данила стукнул кулаком по рулю и переставил селектор в позицию «N».

Стас лежал так же, как его оставил Данила. Умер, не приходя в сознание. Данила отвёз его в багажнике, как и Аглаю, затащил в тот же погреб и бросил рядом с ней. Крысы облепили труп Аглаи без просвета. Только когда Данила плюхнул рядом второе тело, грызуны брызнули по сторонам. Данила взглянул на плотское месиво, попятился и упал на лестницу. Ему казалось, что трезвость окатывает его ледяной водой, вычищая мозг до кристальной ясности. Данила выкарабкался из погреба и опрометью выбежал из дома. Его больше не интересовали ни деньги, ни документы, ни машина. Он побежал к шоссе – прочь от этой деревни, подальше от себя.

Данила остановился у опрокинутой вывески «Долусово». Перекошенная хибара, крытая рваным рубероидом, притягивала, как водоворот сухой лист. В кривом окошке мелькнула тень. Данила продрался через спутанную траву, как через колючую проволоку. Едва различимые кусты крыжовника расцарапали ноги до крови. Данила поднялся на ветхое крыльцо, но побоялся войти. Он свернул за угол и попятился, разглядывая попеременно два окна на фасаде дома. В правом окне возник силуэт.

– Катя! – закричал Данила и побежал обратно ко входу в дом.

Данила толкнул дверь, но тщетно. Он взялся за разболтанную скобу ручки, и она осталась у него в руках. Тогда он ударил в дверь плечом. Разбухшее дверное полотно со стоном и хрустом поддалось. Данила проскочил тесные сени. В светлице, у тех окон, на которые Данила смотрел с улицы, никого не было. Пахло сырым деревом. Рядом с облупленной печкой белела узкая дверь. Данила распахнул её, шагнул внутрь и нос к носу столкнулся с Катей. Она так и не переоделась. Лицо её ничего не выражало.

– Что ты приготовил для меня? – она смотрела сквозь Данилу. – Как ты убьёшь меня, Даник?

Данила бросился к ней, упал на колени и как заведённый принялся целовать ей руки:

– Катенька, милая, я люблю тебя, я такого натворил, убей меня ты. Аглая… Она беременная… Была…

– Теперь ты тут хозяин, – застонала Катя и рухнула на пол, как тряпичная кукла. Данилу по глазам ударила тьма. Он моргал и тёр глаза – всё напрасно. Шарил по полу, звал Катю, но тоже впустую. Данила замер и прислушался. Абсолютно темная, тихая и пустая бездна – та, которая намёком коснулась его, когда он осознал смерть Аглаи.

Внезапно Данила понял, что ему в глаза смотрит человек. Висит в темноте бесполое и надменное лицо. Белая кожа подёрнута рябью морщинок под чешуйками струпьев. Данила похолодел, и на него навалилась тоска, будто каждая клеточка заныла, моля о пощаде.

– Я хочу к маме… – проблеял он и заплакал.

– Иди, – бесстрастно, как прежде Катя, сказало лицо.

– Куда? – Данила облизнул губы. Кроме слёзной соли, по языку разлился железистый вкус крови.

– К маме.

– Я ничего не вижу, – всхлипнул Данила.

– А раньше видел? – лицо приподняло бровь.

Данила воздержался от очевидного, но очевидно же неверного ответа, только пожал плечами.

– Вечно одно и то же, – лицо скривило рот, – пока с вас не спрашивают, чувствуете себя богами, а как отвечать, так вы и простейшего не знаете.

– Не хочу! Не хочу, я больше так не буду, я исправлюсь, – хныкал Данила.

– Простой пересдачей такие хвосты не подчистить.

– Но я не виноват!

– Ты не виноват. Ты болен. И сам выбрал болезнь.

– Меня заставили.

– Кто же?

– Они.

– Да? Разве ты не хотел стать таким же, как они?

Данила почувствовал себя мишенью с выбитой десяткой.

– Я же всегда был добрым и хорошим.

– Мама и её подруги говорили: «Какой хороший мальчик!», да? Ты, наверное, думал, раз ты увалень, то автоматически на стороне добра?

Данила согласился про себя, но не смог открыто признать себя увальнем. Белое лицо ещё приблизилось. Под струпьями стали различимы молочного цвета личинки. Они копошились и трескались. Прозрачные червячки вылуплялись и, шевеля хвостиками, исчезали в порах безжизненной кожи. Сухие губы демона двигались перед глазами Данилы:

– Мягкотелость – это крест, как болезнь инвалида. Его ни взять, ни бросить. Но куда его нести, вверх или вниз, – твой выбор. Вверх тяжело идти, но высота безгранична. Вниз катишься без труда, но налипает столько грязи, что уже не остановиться – несёт тебя, пока не разобьёшься об дно.

Сердце Данилы защемила тоска. Вспомнилась мама и тихая комната. Картинка сменилась бегущими собаками и запертой дверью бани. Снова перед глазами билась привязанная к спинкам кровати Марина. И крошечная рука колыхалась посреди растерзанной крысами Аглаи. В животе защекотало и засосало, тоска сменилась тёплой негой. Взгляд просочился сквозь бледное лицо демона, тьма пошла бликами и проявилась комната. В углу – шкаф без створок, посередине лежит стул без сиденья. Обрывки отсыревших обоев на стенах и Катина одежда поверх мусора на полу. Платье, туфли и трусики, до которых так мечтал добраться Данила.

Он вышел из хибары и направился к большому дому. У ворот остановился. Со стороны шоссе приближался бурлящий рокот множества мотоциклов.

– Это ещё что? – Данила обернулся и устало посмотрел вдоль дороги.

В закатных лучах на фоне розовых облаков горели цветы иван-чая. Рёв моторов маячил за куполом тишины, как жужжание мух за стеклом. В центре этого купола, у себя в голове, Данила отвечал сам себе голосом бледного демона:

– Моя следующая ступень вниз.

Жатва небесная

Старушка сидела на жёлтых сырых листьях, разбросанных по чёрному тротуару, и смеялась. Ольга Дмитриевна сбила её с ног на углу больничной ограды. Не увидела бабулю поверх невысокой кирпичной стенки. Шагала по нахоженной годами дороге и ничего вокруг не замечала, продолжая про себя препираться с зятем.

– Ой, простите, бабуся! – Ольга ухватила крошечную ладошку, поставила хохочущую старушку на ноги, хотела было отряхнуть её, но, оглядев лохмотья, только сняла прилипшие листья.

Старушка поправляла белую косынку, шмыгала носом и щебетала без умолку. Ольга и сама невольно разулыбалась, глядя в радостные, по-детски прозрачные старушечьи глазёнки. Она ещё раз извинилась и пошла дальше, брезгливо потирая в кулаке пальцы о ладонь.