Монолиты готики

Традиционно жертвами становились люди, не имевшие крова, попавшие в круговорот обстоятельств; приезжие или такие, что безуспешно боролись с демонами наркотических грез. И, конечно – истинный пир! – преступившие закон. Если кровь бездомных пресна, наркоманов – отвратна, то преступники – как правило, дюжие, здоровые мужчины, – играли роль изысканного лакомства. Нередко случалось, что кровососы добирались до негодяев, объявленных в уголовный розыск, намного раньше копов. Шелест кожистых крыльев гораздо страшнее банального «Откройте, полиция!». Ужас, летящий в ночи; зубастые мстители, для которых матерые рецидивисты представляли не более чем продолжение пищевой цепочки.

Да, «санитары улиц».

Никаких правил, за исключением Главного, которое, впрочем, больше, чем правило. Суть его сводилась к следующему: не привлекать внимания. Иные способы не выдержали проверки временем. Очень трудно вразумить существ, считающих людей чем-то вроде подножного корма, касательно того, что оных существ следует опекать и беречь. Не выходило ни ставить на очередь («МЕНЯ, после этого выскочки?!. В шестнадцатом веке он тащил за мной штандарт, когда я мчался в атаку!..»; «Я не могу ждать, меня стошнило после того забулдыги…»; «У меня ускоренный обмен веществ!..»), ни подбирать доноров («Он мне не подходит. У него страшные глаза…»; «Какой-то задохлик… Сам его и осушай, а мне подавай кого пожирнее!..»; «Что-о?.. Да в каждой битве мой меч проливал столько крови, сколько вы еще не выпили!..»).

Некоторые сидели на диете из телячьей крови, но организм требовал своего, и, рано или поздно, приходилось отправляться на поиски. Краулер выбирался на улицы пару недель назад: лицо нищего, искаженное животным ужасом, до сих пор стояло перед глазами. Совсем скоро Жажда даст о себе знать. Телячья кровь ее притупляет, но только на время, подобно никотиновым пластырям, не способным отбить желание засосать дозу мерзкого дыма.

Леонард прибавил газу, словно рассчитывал оставить позади тех, кого когда-то осушил.

Несмотря на перспективу Жажды, в данный момент у альбиноса имелись заботы совсем иного рода. Важные и жирные проблемы, точно массивные моржи, вытесняли все менее значительное. Как ни странно, Краулера не оставляло чувство, что письмо и призыв – дурацкий розыгрыш. То-то Магистр удивится, когда Краулер явится по срочному вызову…

Что ж, скоро все выяснится. 23:42.

Цитадель Клана располагалась, мягко говоря, не в самом фешенебельном районе. Клан Гирудо был достаточно состоятелен, чтобы приобрести любую – помимо ратуши – недвижимость города, но штаб-квартира столетиями стояла там, где и сейчас. Город рос, улицы приобретали все более благообразный, либо, напротив, отталкивающий вид. На первых порах Цитадель окружали шаткие лачуги, которые сменили основательные постройки. Затем деловой центр сместился, и вокруг вновь образовались трущобы.

В более популярных широтах было бы трудно избежать излишнего внимания.

Трущобы же образовали для Цитадели более-менее приемлемую оправу (в ювелирном деле, однако, никому не пришло бы в голову инкрустировать рубин в проржавевшую гайку). Мрачное строение, битком-набитое соответствующими личностями, объятое такой готической аурой, что впору нарезать ломтями, смотрелось бы крайне занятно на фоне супермаркетов и бутиков.

Впрочем, причина того упущения, что ни один Магистр не рискнул переносить Цитадель, нагрев руки на строительных подрядах, состояла в другом.

Она пролегала под фундаментом, уходила в геологические слои пустотелой стрелой. На дне штольни находилась полость, имевшая грандиозную важность не только для Клана, – хотя и этого, в сущности, достаточно, – но для расы в целом. Само собой, перенести такой объект представлялось несколько проблематичным. Посему Цитадель стояла на месте, непоколебимая под грузом столетий, каковые падали на строение мертвыми тушами, покуда не укрыли страшные тайны надежней перин, скрывающих горошину.

Прямо по курсу показался шпиль Цитадели, вонзившийся в ночное небо зазубренным кинжалом. Строение вздымалось над улицей нахально и безапелляционно, словно антенна, принимающая из звездных хлябей послания других миров, наполненных злобой, страхом и ненавистью. Небо было затянуто тучами, но профиль Цитадели чеканно проступил куском чужеродного мрака.

По мере приближения Лео казалось, что черный шпиль увеличивает объем и высоту, а на его щербатом лезвии шатко балансирует все мироздание. «Опель» свернул к тротуару и притих. 23:51. Успел. Даже раньше срока.

Впрочем, мешкать не стоило. Вдруг задержит нечто непредвиденное, да еще в самое последнее мгновение?.. Скажем, дверь будет заперта. Строго говоря, она и БЫЛА заперта – почти всегда, – но вдруг, не поторопятся открыть?..

Краулер вылез из салона и, как рачительный собственник, убедился, что сигнализация в действии. Как тысячи раз до этого, внушительный вид Цитадели вынудил почтительно насупиться. Так хмурятся, увидев скользкую, отвратительную рептилию, принадлежащую к чрезвычайно редкому (вымирающему, а значит – ценному) виду. Не то, чтобы Цитадель альбиносу не нравилась – выбирать попросту не из чего. И спрашивать у какого-то Гирудо, по вкусу ли ему штаб-квартира, столь же бессмысленно, сколь любопытствовать, находит ли он привлекательной собственную бабушку. Цитадель такая, какая есть, и ничего тут не поделаешь. Лео не мог сказать, что ему неприятен ее вид – напротив, кое-какие участки казались весьма примечательными архитектурными находками. И все же… Стоять рядом, не говоря о том, чтобы входить ВНУТРЬ, было отчасти и неизменно тревожно.

У многих создавалось ощущение, что Цитадель не являлась цельным сооружением, а склеена при помощи канцелярского клея из разрозненных сегментов, принадлежащих не только различным зданиям, но и различным эпохам. Более того, что она вот-вот развалится на эти самые сегменты, погребя под собой обитателей и ни в чем не повинных прохожих. Разумеется, изнутри Цитадель выглядела вполне цельной, но «внешнее» ощущение не располагало к комфорту.

Краулер принадлежал к числу особ, для которых внешний вид вещи порой значил больше, чем начинка. Вампир считал, что внешне Цитадель представляла собой груду обломков, веками свозимых со всей Европы: высокие стрельчатые окна, башни, поддерживаемые тонкими контрфорсами, аркбутаны, фиалы и обосновавшаяся на крыше колония горгулий, из ртов которых на пешеходов извергались струи дождевой воды. Казалось, эти фрагменты – единственное, что осталось от неизвестных готических монументов. Будто бы некий подрядчик, пропивший все деньги, был вынужден носиться по Старому Свету в поисках развалин, где можно хоть чем-то разжиться (или, не мудрствуя лукаво, «заимствовал» контрфорс либо шпиль у ЦЕЛЫХ строений), а затем спьяну свалил эту груду булыжников на стальные леса. Даже кладка местами разнилась. А некоторые линии и перспективы казались НЕ ВПОЛНЕ готическими, какими им полагалось быть.

Что, в общем-то, не являлось секретом. Цитадель достраивалась и перестраивалась веками, чем занимались различные Магистры, старавшиеся учесть все прихоти своего тонкого вкуса, пока обитель Клана не приплыла, точно здоровенный готический ледокол, – коловший не льдины, а года, – в XXI-е столетие.

Какой ее и обнаружил, морщась от почтения и антипатии, альбинос из древнего валашского рода. Он взошел по истертым ступеням, количество которых составляло мистическую цифру 6, и дернул за черный шнурок. Последний свисал из пасти бронзовой химеры, чем, судя по страдальческой мине изваяния, терзал ее на протяжении не одного столетия. Сам же проем был настолько высок, что в него, не пригибаясь, мог пройти баскетболист на рекордно высоких ходулях (страдающий при этом жутким рахитом).

Взгляд, вопреки осознанным желаниям, упирался в почерневшую от времени поверхность двери. Огромная дубовая плита, покрытая странного вида символами, от длительного разглядывания коих начинала кружиться голова. А также – зарубками и пятнами. Напоминания о тех недобрых временах, когда вампиров еще считали объективной реальностью, а кое-какие одиозные особы считали своим долгом убить столько кровососов, сколько сумеют. Немало членов Клана распрощались с жизнями на этом самом пороге…

Леонард ждал, стараясь сохранять спокойствие. Как и прежде, манипуляция со шнурком не принесла результатов. Во всяком случае, таких, о которых мог бы узнать стоящий по ЭТУ сторону. Ни звона колокольчиков, ни тягучего баса набата, ни полифонической трели. Ни даже сдавленного крика того, чью глотку обвязывал другой конец шнура. Ничего. Эта загадка тревожила многих: как, разрази их гром, внутри узнавали о посетителях?..

Тем не менее, дверь распахнулась. Вернее, приоткрылась – с душераздирающим скрипом. Этот звук напильником прошелся по позвоночнику.

Как и миллион раз до этого, дверь открыл Казиус – бессменный привратник Цитадели. Он заслуживал казни через отсечение головы уже в силу того, что был бесконечно уродлив. Казиус открывал посетителям дверь столько, сколько Лео себя помнил… И его отец. И отец отца. И… впрочем, кто знает?..

Привратник выдал преступно развитый глазомер, каковым обладали лишь представители уникальных профессий: открыл дверь ровно настолько, чтобы Краулер смог протиснуться, не порвав пиджака, и ни миллиметром шире.

Альбинос смерил Казиуса недобрым взглядом и машинально поправил воротник.

– Добрый вечер, Казиус.

– Добрый вечер, Леонард. Великий Магистр ждет. – Привратник причмокнул кривыми губами, а затем воззрился на гостя единственным функционирующим глазом, в котором, казалось, сконцентрировалась вся подозрительность мира. Второй глаз, не выдержавший такой нагрузки, застилала белесая пленка.

Не дожидаясь ответа, Казиус заковылял в сторону лестницы. Огромный горб, появлявшийся то на левой стороне спины, то на правой, полностью заслонял лысый затылок. Поговаривали всякое – помимо того, что на дверной шнурок было наложено заклятье, благодаря чему звон раздавался не где-нибудь, а В ГОЛОВЕ привратника, – начиная тем, что, дескать, Казиус маскирует под горб сиамского близнеца, мастера закулисных интриг, которого привратник поит той полупереваренной кровью, что ему удается срыгнуть, и заканчивая тем, что горб заменяла тактическая ракетная установка «земля-воздух-земля».

Эти байки сами собой всплыли в памяти, но в данный момент Краулера меньше всего тревожила загадочная сущность горба. Он думал лишь о том, что «Великий Магистр ждет». Стало быть, это не розыгрыш. Не дурацкая шутка, и на сей раз удастся не прогневить начальство «мнимой диверсией». Один вопрос успешно снят, но его сменил сонм других – и каждый о сотне голов. ЧТО тогда, если не шутка?.. Осталось, как обычно, теряться в догадках.

Холл Цитадели был не так уж велик, но его высота заставляла почтительно охать. Витражи, расположенные под самой крышей, тускло пульсировали красным – так ночью билось сердце города. Днем здесь было гораздо светлее. Солнечные лучи, отфильтрованные несметными стеклышками, пронизывали помещение световыми потоками – все многообразие красного, любые оттенки, – отчего казалось, что из-под крыши в холл извергается водопад крови. Этот свет для вампиров был уже не опасен, и многие осознанно жертвовали дневным отдыхом ради того, чтобы посмотреть феерическое шоу.

Альбинос и Казиус приступили к восхождению. Ступени, накрытые черной ковровой дорожкой, были широкими и невысокими, благодаря чему даже горбун поднимался достаточно резво. По краям паласа проступал красный мрамор (нагнетавший, как правило, зверский аппетит). Лестница обвивала холл, пока не упиралась в галерею. Кабинет Магистра размещался на втором этаже.

Предвкушая аудиенцию, Лео ненадолго занял себя праздными мыслями. Попытался представить, как смотрелась бы Цитадель после модного ремонта. Светлые ламинированные полы, непритязательные жалюзи, светильники в стиле «хай-тех», фактурная побелка в пастельных тонах. Краулер покачал головой. Нет, это было бы сущим надругательством над вековыми традициями. На самом деле Цитадель представляла собой консервативное, но весьма колоритное зрелище: скрипучий паркет, тяжелые портьеры цвета «бордо», барельефы (особо примечательные страницы из долгой истории Клана) и дубовые панели. Тяжеловесно, роскошно, зловеще. Примерно так большинство людей описали бы вампирскую твердыню. Вампиры не сочли нужным изобретать велосипед – тем более, что многие из них и сами в прошлом являлись людьми. Выдумать более мрачный декор, и не скатиться при этом до стиля «клоака», популярного у тайных обществ, было непросто.

«Административный» коридор освещали светильники, искусно стилизованные под газовые. Тени клубились под потолком, плетя заговоры и строя козни. От альбиноса, однако, не укрылось, что над лестничной площадкой, уцепившись коготками за распалубки свода, повисли две черные тушки. Обернувшись кожистыми крыльями, они внимательно наблюдали за холлом.

Повышенные меры безопасности?!. Последний раз, когда у главного входа выставлялся усиленный караул, имел место четыре десятилетия назад, когда Кланы едва не оказались на пороге очередной войны – из-за парочки молодых эгоистов, вздумавших поиграть в Ромео и Джульетту. Леонард постарался не выдать удивления, – как и того, что засек охрану, – получив лишнее свидетельство того, что его визит связан с чем-то большим и значительным. Это не умещалось у Краулера в голове, потому как он считал себя маленьким и не слишком значительным. Следовательно, никак не мог послужить причиной столь необычного переполоха (усиленный караул у дверей означал примерно то же, что и брандспойты у администрации президента).

Привратник провел посетителя в конец коридора, к дверям кабинета № 1. Двери были двойными, высокими и непроницаемо-черными, лишенными каких-либо опознавательных знаков. У альбиноса от волнения перехватило дыхание.

Казиус поднял клешню – вместо мизинца торчал короткий обрубок, – и постучал. Толстая древесина рассеяла звуки, как мыльные пузыри. Ожидать позволения не имело смысла: не было случая, чтобы кабинет пропустил наружу чей-либо голос. Но и входить без приглашения никому не дозволялось.

– Проходи. – Горбун смерил гостя напоследок взглядом, и на мгновение Лео поверил в россказни о ракетной установке – было что-то на самом дне желтого глаза, напоминавшее оптический прицел. – Не нужно заставлять Магистра ждать.

Меньше всего Краулеру хотелось «заставлять Магистра ждать».

Вампир положил ладонь на золоченую, прохладную ручку и с натугой повернул. Дверь поддалась. Собственно, это и служило единственным подтверждением того, что глава Клана готов принять визитера. Это, и ничто другое.

Привратник втолкнул альбиноса внутрь и закрыл за ним дверь. С тем же успехом он мог замуровать проем. Дверь не откроется, покуда беседа не исчерпает себя.

Уже переступая порог кабинета, Леонард бросил быстрый взгляд на часы. Без минуты двенадцать. Главное, чтобы НЕ СПЕШИЛИ часы самого Магистра.

Краулер поднял голову, и едва успел прищуриться. Казалось, на сетчатку щедро плеснули серной кислотой. Освещенность помещения достигала пиковой отметки, и, по местным стандартам, просто зашкаливала. Не солнечный свет, отнюдь, ведь ночь набросила на город свой поношенный плащ (хотя альбинос, забывшись, целую секунду пребывал в уверенности, что ему каюк). Это был искусственный свет, порожденный лампами накаливания, совершенно безвредный, – если не считать легкого дискомфорта. В противном случае вампир превратился бы в аккуратную кучку пепла, не сходя с этого места.

Следующее, что Лео понял, пока его органы зрения пребывали в некотором оцепенении, это то, что в кабинете повис густой, специфический запах. Он был настолько плотным, что, казалось, его можно ощупать, или, отрезав кусочек, положить в пакет и принести домой. Еще этот запах ассоциировался с весьма конкретными образами – пением, молитвами и людьми в черном.

Пахло ладаном. Отчасти рецепторам было даже приятно, но Краулер не мог взять в толк, что здесь происходит. Ничего подобного он вспомнить не смог. Перво-наперво, грешным делом, обвинил во всем прохудившуюся крышу Магистра. Мол, старика совсем с катушек снесло. Врубил софиты и устроил сеанс аромотерапии. Что теперь? Собеседник, чтобы выкурить сигару-другую?..

Альбинос поднял руку, и, когда глаза более-менее оправились от потрясения, сквозь пальцы изучил кабинет. На поверку все оказалось еще более странным. Тут и там стояли мощные лампы, и большинство испускало свет в сторону двери. Таким образом, вошедший попадал в зону перекрестного обстрела. Что касалось аромата, то в каждом углу дымили кадила. Цели этих новшеств ускользали от разума вампира, подобно микробу – от лаборанта, прильнувшего к микроскопу и пытающегося ухватить «пациента» пинцетом.

– А, Леонард!.. Минута в минуту, хвалю. – Голос, похожий на скрежет песка, зажатого стеклянными пластинами, доносился из другого конца помещения.

Краулер, пытаясь игнорировать интенсивную световую атаку, не без труда нашарил обладателя скрипучего голоса. Великий Магистр выбирался из-за стола. Неужто для того, что приветствовать гостя?.. Альбинос чувствовал себя так, словно под ногами разверзлась кроличья нора, а на языке вертелось пресловутое «Все страньше и страньше». Прежде Магистр никогда не выходил навстречу посетителям. Возможно, впрочем, что к кому-то все же выходил, но к Лео не выходил ОСОБЕННО. Для того имелись причины.

Что, любопытно, изменилось?..

Вампир заставил себя опустить руку и отошел от двери. Медлить было невежливо. Лампы накаливания зло зашипели, когда добыча выскользнула из светового потока, бомбардирующего дверь заряженными частицами.

Выстрадав улыбку, Краулер рассматривал Магистра, стараясь не скатиться в банальное «пялиться». На деле это было не так уж и просто, ввиду того, что глава Клана представлял собой крайне примечательное зрелище. Тем, кто лицезрел его впервые, упорно мерещилось, что они встретились с эдаким особым, вывернутым наизнанку, прошедшим сквозь термоядерное горнило столетий, вампирским… клоном Мастера Йоды. Коротышка с миниатюрными ручками и ножками, укутанный в черную тогу, опирающийся на тонкую трость. Отчасти он казался забавным. Но лишь на первый, не самый пристальный взгляд. Те, кто не привык судить по внешности – или те, кто посмели заглянуть Магистру в глаза, – неизменно приходили к выводу, что забавного в этом существе чрезвычайно немного. От него ощутимо веяло силой. (Совсем не той, о которой твердил Мастер Йода, хотя, если учитывать Темную Сторону…) Консистенция ауры была таковой, что всем она касалась стеной жара, который мог нежно греть лицо, а мог за какие-то мгновения обуглить кожу и сорвать мясо с костей. Великий Магистр нагонял ужас даже в своем нынешнем обличье. Прежде же он повергал в панику одним взглядом.

Сколько ему лет, точно не знал никто. В любом случае, жить так долго – неприлично. Старым вампирам, разменявшим ТРЕТЬ такого срока, осторожно намекали, что, гм, пора и на покой. Неплохо бы освободить дорогу молодым. Тактичные, понимающие старики прислушивались – отчасти, конечно, потому, что альтернативой было общественное порицание (повидали-то многое, практически ВСЕ, и кровососущее бытие успело порядком наскучить). Они добровольно переходили на диету, ограничивая питание неделю за неделей, пока доза в мензурке не сравняется с нулем. Вскорости старики ЗАСЫПАЛИ. Не умирали, поскольку умереть вампир мог ограниченным числом способов, а, обескровленные и обезвоженные, переходили в иное состояние. Тела высыхали, как мочалка, брошенная на раскаленную солнцем черепицу, но, теоретически, в них еще теплилась жизнь. Глубоко-глубоко, под пергаментной кожей, в сплетении окаменевших органов. Разложение не властно над останками, и, теоретически же, можно принудить СПЯЩЕГО проснуться.

Великому Магистру, разумеется, намеков не делалось. Но, поскольку он был тактичен и сознателен, – в молодости не упускал случая попросить прощения у жертвы, прежде чем вонзить в нее клыки, – то уже давно сидел на диете, и, по слухам, многие годы обходился без питания. И, как ни удивительно, сохранял отменную форму. Создавалось впечатление, что внутри у него зашит ядерный реактор, вырабатывающий достаточно энергии, чтобы поддерживать жизнь в тщедушном теле (и, не исключено, даже избыток этой энергии). Жажда пропустила Магистра сквозь себя, изувечила, немилосердно выжала соки. Однако, старый вампир был далеко не прост, чтобы сдаться в связи с такой мелочью, как перерыв в питании. Его жажда жизни, которой ничуть не противоречила добровольная диета, была настолько велика, что не позволяла УСНУТЬ. Железная воля – инструмент более мощный, чем гидравлический пресс, – принуждала тело двигаться, а ум – оставаться острым, как бритва.

– Мое почтение, господин Огастус, – промямлил Лео. И, нагнувшись, ответил на рукопожатие. Как всегда, рука Магистра была сухой, как песок пустыни Гоби.

– Проходи, будь добр. И не обращай внимания на эти новации. – Глава Клана повел тростью в сторону ламп и кадильниц. – Скоро ты получишь ответы, уверяю.

– О. – Краулер проявлял чудеса красноречия. Он тащился за Великим Магистром, стараясь выдерживать темп. Это было не просто, а потому альбинос старался, чтобы его продвижение не выглядело так, словно он куда-то спешит.

Впрочем, дорогу осилит идущий. В отношении почтенного Огастуса данное высказывание обретало если не радикально новый смысл, то массу оттенков. Наконец обратный путь был пройден, и старик взобрался по миниатюрной лестнице в кресло. Сморщенная лысая голова выглянула из-за столешницы, размеры коей напоминали взлетно-посадочную полосу. Сам же стол представлял собой чудовищную конструкцию красного дерева, по ошибке названную «стол письменный, антикварный» – вместо того, чтобы выявить ее очевидную связь с кораблестроением. Эдакий авианосец среди столов.

Лишь после того, как расположился Магистр, Леонард позволил себе присесть. Таков этикет. Ветхое креслице жалобно скрипнуло. Рабочий пьедестал Огастуса возвышался над обстановкой, к которой причислил себя и визитер.

Крохотные черные глазки – кристаллы абсолютной тьмы, вмороженные в череп, – воззрились на Краулера. Тот незамедлительно почувствовал себя сваренным всмятку яйцом, хотя и глядел, как предписывал этикет, на лоб шефа.

Пауза начинала затягиваться. В голову альбиноса лезли самые панические догадки. На любые обвинения, пока еще мог соображать, он решил отвечать категорично и однообразно: «Я ничего не делал». Дадут ведь ему шанс оправдаться?!.

Или…

– Полагаю, ты гадаешь, зачем я тебя потревожил? – проскрипел глава Клана. – Немудрено. Я и сам теряюсь в догадках. Наша реликвия похищена.

– Я ничего не… Что?!. – Лео не поверил собственным ушам. – Реликвия?..

– Именно. Сегодня днем. Вероятно, в полдень. Злоумышленник пробрался в Зал Заледеневшей Вечности, и украл святыню. А заодно убил нашего брата.

– Кого? – спросил Краулер, с опережением изображая на лице горечь утраты (тогда как часть сознания ликовала, что сегодня не его черед нести дежурство).

– Титуса.

– О. Я знал его, Магистр. Он был мне другом. – На самом деле он терпеть не мог Титуса – напыщенного хлыща, чей род насчитывал жалкие две сотни лет.

Огастус кивнул.

– Что ж, он умер с честью. Так сказать, при исполнении. Однако, ему не удалось исполнить свой долг. Похититель умертвил его без каких-либо трудностей.

– Каким образом?

– Гм… – Старик помедлил, и эта пауза не понравилась альбиносу. – У тебя будет возможность осмотреть тело, если в том возникнет потребность. Титус был чистокровным вампиром, и убить его смог бы не каждый… Понимания этого для нашего разговора достаточно. Нюансы ты узнаешь позже.

Леонард и не подумал спорить. В мозгу его возник образ, который он представлял не раз (как и в отношении некоторых других сородичей): Титус лежит в луже крови, с осиновым колом, торчащим из груди. Возможно, Магистру неприятно это обсуждать, вот и все. Годы сделали его сентиментальным.

– Вы говорили, что реликвию похитили в полдень, – тактично сменил тему Краулер. – Маловероятно, что к злодеянию причастны прочие Кланы, верно?..

– Разумеется, – отмахнулся Огастус. – Им ни к чему красть реликвию. Она принадлежит всем нам, сообществу вампиров в целом. Другие Кланы просто могли ПОПРОСИТЬ. Однако, то обстоятельство, что кража состоялась днем, отнюдь не служит стопроцентным алиби. В конце концов, дело можно доверить людям, или… иным существам. В одном ты прав – исполнитель не являлся вампиром. Днем Цитадель пуста, а мы, почивая в своих гробах – уязвимы. Наибольшую опасность представляет полдень. Потому-то я упомянул о нем. Страшно подумать, что ЕЩЕ мог натворить вор, будь у него другие задачи.

Альбинос машинально кивнул, размышляя о том, как же все-таки хорошо, что ему не приходится обитать в Цитадели. А также о том, какие меры безопасности следовало предпринять по возвращении в фамильное поместье.

– Он пришел при свете дня, – продолжил старик, – поскольку знаком с нашими нравами. По ночам в Цитадели полным-полно братьев, и провернуть аферу было бы сложнее. В полдень же похититель пришел и ушел незамеченным.