Люби меня навсегда

Вайсбергам нужны здоровые чистокровные и румяные наследники, вот почему месяц назад меня обследовали самым тщательнейшим образом: брали всевозможные анализы крови, мочи и кала, просвечивали меня на томографе, прослушивали, простукивали и проминали, чтобы предъявить благородному семейству доказательства моего исключительно здоровья.

– Привет, Полин, – тепло обнимает меня наш семейный доктор, проходя в кабинет, и усаживается напротив меня за свой стол. – Как ты себя чувствуешь, моя девочка? – с тёплой улыбкой интересуется он, отыскивая в кучах разных бумаг мои анализы. – Аппетит хороший?

– Просто отличный, дядя Ваня, как всегда, – бодро рапортую я, пока он бегло просматривает белые листочки с непонятными цифрами.

– Отлично, отлично, просто чудесно, – бормочет он себе под нос, откладывая очередной листик в сторону, пока его взгляд не упирается в какие-то невидимые мне цифры и не задерживается на нём чуть дольше обычного. Словно не доверяя написанному, он поднимает на меня глаза, как будто хочет удостовериться в том, что это действительно я, и затем снова рассматривает что-то в своём листке. Молча трёт подбородок, ещё раз смотрит на меня, снова в бумажку, и затем поднимает трубку стоящего на столе телефона.

– Света, зайдите, пожалуйста, – говорит он кому-то, и, наконец-то поднимает глаза на меня. – Ну что же, всё просто замечательно, Полин, – подытоживает он. – Надо пересдать один анализ, и всё, и я со спокойной совестью отдам мою девочку замуж, – бодро говорит он.

В комнату входит миловидная Света в белом халате, и приглашает меня пройти за ней.

– Я тебе напишу, – на прощание машет мне рукой доктор, – это просто формальность. Увидимся уже на свадьбе, я думаю, – и я иду за медсестрой, которая ведёт меня в процедурный кабинет.

Спустя пару часов я еду в загородную усадьбу Воронцовых, где вся площадка целиком арендована для нас с Анастасом под свадебную фотосъёмку. Стилисты, визажисты, фотографы и их ассистенты хватают меня, как только я приезжаю, как какой-то ценный приз и собирают из меня, как из кусочков пазла, идеальный образ идеальной невесты. Бренд-менеджеры самых люксовых шоурумов привезли свои самые лучшие платья, чтобы я только посмотрела на них, и, если понравится, соизволила надеть. Я выбираю пышное, как тортик, Marchesa, аристократичное, с кружевами, Badgley Mischka, и необычное маленькое розово-белое платье от молодых питерских дизайнеров WedEnd.

Я примеряю его как раз в тот момент, когда в мою гардеробную комнату без стука заходит Стас, и все стилисты, визажисты и ассистенты деликатно испаряются из будуара в один момент, оставляя нас наедине.

– Плохая примета, дорогой, – с улыбкой говорю я ему, и он, не слушая, приближается ко мне, уже расстёгивая на ходу свои штаны.

– Для нас не работают никакие приметы, малыш, – уже возбуждённо шарит он под моим подолом своими влажными дрожащими ладонями, отодвигая в сторону кружевной треугольник моих трусиков. – Я тебя всё время хочу, – запускает он уже в меня свои пальцы, второй рукой ловко натягивая презерватив на своего пунцового торчащего из ширинки мини-Вайсберга.

– О, Полин, – шепчет он, уже вставляя в меня свой прибор, и задавая с ходу высочайший темп отбойного молотка в штольне.

– О да, милый, так, – снова постанываю я в такт ему, как делаю на протяжении всего нашего романа, и вижу в отражениях многочисленных зеркал свою покосившуюся на бок причёску, искажённое болью лицо, которое, видимо, Стас принимает за выражение высшего наслаждения, выпрыгивающие, как мячики из сетки, мои покачивающиеся в такт фрикциям груди, и две крепкие властные руки, сжимающие мои бёдра, пока их хозяин заколачивает и заколачивает в меня свой молоточек.

Анастас завороженно смотрит на моё лицо, и засовывает мне в рот свой большой палец, который я нежно покусываю, и чувствую своими ягодицами, как его мягкие шарики подтягиваются и твердеют, после чего он замирает на долю секунды и выныривает из меня, аккуратно придерживая резиновый чехольчик, чтобы снова аккуратно сложить его в свой драгоценный пакетик. Его палец размазывает всю мою алую помаду по лицу, а я в этот момент думаю о том, что где-то наверняка есть специальное кладбище использованных презервативов от Вайсберга.

– Тебе было хорошо, малыш? – заботливо спрашивает меня мой суженый, заметив мою улыбку.

– Да, очень, – искренне отвечаю я ему. Мне ведь действительно было в очередной раз очень смешно. А смех это очень хорошо. – Ну вот, – осматриваю я себя в зеркало, не забывая кокетливо намекнуть своему жениху на его мужественность: – Всё испорчено! Как мы будем с отбой теперь фотографироваться?

– Ничего страшного, это их работа, – отвечает Анастас, открывая дверь и демонстративно поправляя штаны, а вся моя команда так же деликатно и молниеносно начинает поправлять на мне макияж, причёску и наряд.

– Отличное платье, – многозначительно бросает бренд-менеджеру Вайсберг-младший. – Мне понравилось. Заверните его нам с собой, – и счастливая менеджер довольно поддакивает ему в ответ.

Ещё полчаса, и вот мы уже с Анастасом стоим в розовых зарослях рядом со статуями Аполлона, Венеры и Дианы, и изображаем счастливую парочку. Хотя, отчего же изображаем, ведь на самом деле мы и есть счастливая влюблённая пара. Нас фотографирует один из лучших мэтров страны Алексей Литвак, и мы с моим женихом встаём в нужные ему позы.

– Просто прелесть, мои котятки, именно так! – подбадривает нас под резкие щелчки затвора камеры Лёша, а мы не перестаём двигаться и замирать, двигаться и замирать. – Сразу видно – профессионалы, – хвалит нас Литвак, и он абсолютно прав: пожалуй, столько в своей жизни мало кто фотографируется напоказ, и для нас это обычная рутинная работа.

Мы давно уже знаем со Стасом все наши выигрышные ракурсы, «рабочие» части лица и фигуры, и знаем как красиво и чётко выстроить композицию, чтобы потом охренительно красиво выглядеть на любой обложке. К тому же никто не отменял ретушь и фотошоп. Если ты дочь знаменитого кинорежиссёра, то уже с пелёнок ты выучиваешь все эти премудрости и просто воспринимаешь это как часть своей жизни. Что касается Анастаса, то это не просто часть его жизни, но и его работы: акции его компаний растут вверх, как только он делает официальное заявление в своём Твиттере, и падают стремительно вниз, как только очередной горе-папарацци делает его неудачный снимок с похмелья. Поэтому по большому счёту в нашей жизни всё чётко выверено и просчитано. На годы вперёд. И даже быстрый перепихон со своей невестой в гримёрке тоже часть его пиар-кампании, я уверена.

Не сомневаюсь, что личный бизнес-консультант Анастаса Вайсберга советовался на этот счёт с агентством и удостоверился, что такие инциденты положительно влияют на общий имидж молодого миллиардера. Молодой, красивый, трахается регулярно. Причём со своей без пяти минут женой. Так, глядишь, и до кандидатов в будущие президенты недалеко. Я не удивлюсь, что и по поводу меня он советовался с целой армией специалистов, и что если бы они не одобрили мою кандидатуру на роль спутницы жизни, то у меня были бы нулевые шансы. Несмотря на всю ту дикую страсть, которую я бужу в своём парне и на мои вполне достойные внешние данные. Надеюсь, что ещё и интеллектуальные, но, как я понимаю, Анастасу это не так важно, как моя идеальная грудь второго размера без хирургических подтяжек и имплантов, мой аристократический тонкий нос, пухлые, но в меру, губы, длинные стройные ноги и девственно-чистое отверстие между ними, которое не посмел осквернить до него ни один другой мужчина.

Ещё полчаса, и мы уже в новых нарядах влюблённо смотрим другу другу в глаза у элегантно накрытого столика, а в руках я держу бокал с шампанским. Бутылка стоит тут же, рядом, но я пока не решила, соглашусь ли я рекламировать эту марку, и за какую именно сумму. Думаю, двадцать тысяч зелёных, особенно учитывая такой повод, вполне достойная цена… Влажно-тёплая ладонь Стасика скользит вниз в мой низкий вырез на спине, чуть ли не у самого копчика, и пока Алексей фотографирует нас в фас, я чувствую длинные пальцы у дырочки в своей попке, пытающиеся незаметно пробраться дальше.

– Не сейчас, милый, – шёпотом прошу я его, стараясь незаметно отодвинуться, и Стас с улыбкой смотрит на меня:

– Может, поедем после этой фотосессии ко мне? Ты меня очень заводишь в белом.

– Потерпи, любимый, – бормочу я. – Осталась последняя перемена платья, – и, вспомнив просьбу Саши, гляжу на него снизу вверх и прошу: – Давай продадим права на фото нашей свадьбы Glossy? Думаю, они неплохо заплатят, – и вижу, как мгновенно глаза Анастаса приобретают свой металлический блеск, когда речь идёт о деньгах и репутации.

– Не знаю, Поля, не думаю, что это тот уровень. К тому же, такие вещи в нашей семье должен решать я, и только я, договорились? – и, видимо, чтобы смягчить свой жёсткий ответ, добавляет: – Ты не должна думать своей прелестной головкой, зачем тебе это? Для этого у тебя есть я. А ты можешь просто расслабиться и наслаждаться жизнью. А о деньгах я позабочусь, – и я тихо вскрикиваю, когда чувствую, как его палец все-таки протиснулся чуть ли не на всю длину в мой анус, и вижу, как его дорогущие штаны начинают предательски оттопыриваться спереди.

– Так, отличный ракурс, снято! – слышу я бодрый Лёшин голос, пока Анастас продолжает свой квест в моей попке, прижимаясь к моему боку своим затвердевшим членом.

– Перерыв, – объявляет мой жених, и буквально силой снова утаскивает меня в мою временную гардеробную.

– Какая сладкая дырочка, – шепчет мне мой суженый, пока ставит меня на колени на кушетку, и расстёгивает свои штаны. – У меня самая красивая девочка, – бормочет он, и начинает ввинчивать свой болт в мой анус, и я вскрикиваю от боли и неожиданности. – О да, Полли, как в тебе тесно, – стонет он чуть ли не на всю усадьбу, и я радуюсь, что предусмотрительно врубила музыку на полную катушку на колонке в раздевалке. – Я сейчас кончу, а ты? – с придыханием задаёт он мне свой неизменный вопрос, как будто я должна это делать строго по расписанию и строго вместе с ним.

– О да, милый, да, я кончаю, – громко подыгрываю я ему, и мои стоны перекрывают его под бодрый голос Pink, поющей You Just Like a Pill.

– Обожаю иметь тебя в попку, – завершает он этот невероятно пылкий и стремительный акт любви, выходя из меня. И я его понимаю: бедный мальчик всю жизнь трахается исключительно в резиновой обёртке, опасаясь проронить ненароком на чужую плодородную почву своей драгоценное семя. А сейчас он может насладиться незабываемыми ощущениями, которые дарит ему моё узкий задний проход, крепко и нежно обволакивая его голую кожу и выталкивая его на новый уровень наслаждения. И от этого он кончает просто в разы быстрее, – с облегчением думаю про себя я, решив, что после нашей свадьбы я прикрою эту лавочку. А сейчас использую его расслабленное состояние и снова мурлычу: – Но может быть только в этот раз, милый? Glossy хорошо заплатят, не сомневайся, это же международное уважаемое издание с репутацией.

– Хорошо, я подумаю, малыш, – уже намного мягче отвечает мне Анастас, и я начинаю скорее переодеваться, пока на него снова не нахлынула волна безудержного горячего желания.

3

Вся оставшаяся неделя до свадьбы проходит в суете и мороке: платья, примерки, стилисты, косметологи и куча рекламных постов, конечно же! Причём неизвестно, у кого больше времени отнимают все эти приготовления: у меня, или у моей светской ухоженной мамы Анастасии Сонис, которая, как мне кажется, считает, что она должна затмить собой на свадьбе невесту, точнее, меня. Если честно, мне иногда кажется, что вся её жизнь посвящена только одному: как бы вдруг не растолстеть, не состариться и не утратить любовь и интерес моего папы. А ещё мне кажется, что моему отцу жена нужна только для красивых обложек в глянце, успешных постов в соцсетях и для модной компании на светских мероприятиях, потому что я нечасто вижу, чтобы они общались друг с другом наедине. Мы вообще очень редко видим папу дома.

Мне некогда встречаться со Стасом, и я боюсь представить, что он со мной сделает в первую брачную ночь. Единственное, что немного успокаивает меня, так это непреложный факт, что после свадьбы страсти утихают, и пары перестают так безудержно заниматься сексом, как в медовый месяц. И я очень надеюсь на это, потому что торопливые потные перепихоны с моим женихом меня начинают утомлять. Точнее, я не вижу в них никакого особого смысла, кроме его удовлетворения, конечно же. В пыльной суете этих дней я совершенно забываю об анализах, которые у меня ещё раз взяли в клинике Ивана Тарасова, поэтому его звонок застаёт меня врасплох:

– Полечка, девочка, нам нужно срочно поговорить, это очень важно. Только не волнуйся раньше времени, пожалуйста, – и я, конечно же, начинаю сразу же волноваться. Я вообще не понимаю, какого чёрта врачи произносят эту дурацкую фразу! Как будто в институтах они проходят специальный курс под названием «Как заставить пациента нервничать ещё больше».

– Что-то с моими анализами? – спрашиваю я, и чувствую, как моя нижняя губа начинает предательски подрагивать.

– Ты не переживай. Просто приезжай ко мне в клинику. Прямо сейчас, – «успокаивает» меня мой доктор, и я понимаю, что теперь у меня уже подкашиваются ноги.

Минуя все эти треклятые пробки ранней осени, я почти долетаю до медицинского центра доктора Тарасова, где он ждёт меня в своём кабинете с чересчур участливым и добрым видом, отчего мне становится окончательно не по себе.

– Присаживайся, девочка, – приглашает он меня, и сразу же спрашивает: – Воды? Чаю? – и, не обращая внимания на мой отрицательный ответ, звонит по своему телефону: – Принесите воды, пожалуйста, с газом. Потом несколько секунд разглаживает свои папки на столе, и, словно решившись, наконец, продолжает: – Полина, в прошлый раз мне не понравились твои анализы крови, и я отправил тебя на повторную сдачу, – он вздыхает, делает передышку, и выпаливает: – По всем признакам у тебя острый лейкоз крови. Но я до сих пор сомневаюсь в правильности этого анализа, потому что показатели слишком высоки для этой стадии и твоего общего самочувствия, поэтому нам надо будет обследоваться более тщательно…

– Подождите, – бормочу я онемевшими губами, которые словно обкололи лидокаином. – Что значит лейкоз?

– Рак крови, – поясняет мне доктор Тарасов, и я чувствую, как слезы двумя обжигающими дорожками бегут по моим щекам. – Подожди плакать, – старается меня успокоить дядя Ваня, и пытается меня напоить водой, которую только что занесли к нему в кабинет: – Выпей, успокойся, я же говорю, это всё ещё неточно.

– Неточно? – лёгкая тень надежды касается моего сознания. – Скажите, дядя Ваня, а как часто врачи ошибаются? Как часто анализы врут?

– Ну, – тянет Иван Тарасов, – в принципе, с этим анализом часто бывает путаница.

– А в вашей клинике уже были подобные ошибки? – осеняет меня внезапная догадка.

– В моей клинике – ни разу, мы работаем только с самыми проверенными диагностическими центрами и только со швейцарским оборудованием, – с гордостью отвечает доктор Тарасов, но спохватывается, увидев мои полные слёз глаза. – Полин, не переживай ты так раньше времени! Я позвал тебя специально одну, чтобы обсудить с тобой это наедине! – объясняет он мне. – Потому что в нашем контексте, – мямлит он, – я не имею права скрывать результаты анализов и диагнозы от второй стороны, – и я понимаю, что его сейчас беспокоит не только моё здоровье, но и возможный срыв брачной сделки, если вдруг дело не выгорит.

Если вдруг Вайсберги решат, что им подсовывают товар с гнильцой. Не чистую голубую кровь, а кровь с раком, и тут мне опять становится безумно страшно и одиноко, и я начинаю реветь уже в голос, на что сердобольный дядя Ваня, не удержавшись, зовёт в кабинет медсестру и мне делают лёгкий укол.

Я не знаю, что это за препарат, который мне вкололи, но теперь я сижу, словно обложенная со всех сторон мягкой ваткой, и словно издалека до меня доносится спокойный монотонный голос доктора Тарасова, который объясняет мне план действий:

– Поленька, пойми, сейчас всё лечится, особенно с вашими возможностями. Это раньше люди с таким диагнозом жили два месяца, ну, максимум, три, – и я отмечаю для себя, что в принципе, мне осталось жить при плохом раскладе всего три месяца, но я смотрю в окно, на ещё юную тёплую и ласковую осень, тронувшую медовыми красками верхушки деревьев, и жизнь кажется мне прекрасной. В моей голове легко и пусто, словно её накачали гелием, и мне хочется улыбаться и просто сидеть и слушать доброго доктора.

Дядя Ваня, видимо, немного обеспокоенный моим слишком безмятежным видом, уточняет:

– Ты всё поняла, Полина? – и я радостно киваю в ответ, делая глоток холодной воды, и колючие пузырьки сразу весело бьют мне в нос, отчего мне становится ещё легче и веселее на душе. – Сейчас ты поедешь домой и отдохнёшь, договорились? – объясняет мне, как идиотке, доктор Тарасов. – Потом мы должны будем встретиться все вместе с твоей семьёй и семьёй Вайсбергов, чтобы обсудить план действий и возможные последствия. Так что всё будет хорошо, не переживай. Тебе надо будет сдать ещё один анализ, биопсию, и тогда мы уже сможем точно определить диагноз.

– А если он подтвердится, дядя Ваня? – с блаженной улыбкой смотрю я на доктора.

– Если подтвердится, тогда и будем думать. Всё будет хорошо. В любом случае, химиотерапия, лучевая терапия, всё это помогает.

– А если не поможет, а, дядя Ваня? – шепчу я.

– Есть много способов лечения. Мы живём не в средние века, слава Богу, – подбадривает меня Тарасов. – В конце концов, есть ещё пересадка костного мозга. С весьма неплохими результатами: три-четыре пациента из десяти излечиваются.

– Тридцать-сорок процентов, – задумчиво бормочу я.

– Ну, в общем, до этого не дойдёт, я думаю, – снова успокаивает меня мой добрый доктор, и, всю накачанную мощным успокоительным, меня отправляют домой, чтобы завтра уже провести целый семейный совет с участием клана Вайсбергов. Я задумчиво смотрю из окна авто на проносящийся мимо солнечный день, и вдруг понимаю, что это может быть последний сентябрь в моей жизни…

Я словно проваливаюсь в мягкий сон, добравшись до дома, пока не просыпаюсь от громкого стука в мою спальню и бешеного гудения за окном. Я выкатываюсь из небытия, пытаясь припомнить, кто я и где нахожусь, а за дверью я слышу громкие крики своих девчонок:

– Поля, вставай! Ты что, забыла!?

А я действительно ничего не помню. Что я должна была забыть? Еле-еле подняв себя по кусочкам с кровати, я добредаю до двери и открываю замок, и сразу же в комнату вваливается вихрь из смеха, цветов и ароматов. И моих девчонок. Они такие яркие и красивые, словно принеслись ко мне на разноцветных крыльях бабочек с другой стороны радуги.

– Как ты можешь спать?! – возмущается всегда такая деловая Саша, а в это раз одетая в более чем легкомысленный наряд: чёрный бархатный корсет и туфли на высоченных шпильках. И больше ничего. Если не считать чёрных чулок в крупную сетку.

– Ау, просыпайся, сегодня твой предпоследний день свободной жизни! – кричит мне в ухо Соня, бахает у меня под носом двухлитровой бутылкой французского шампанского и разливает это всё по бокалам, которые держит Маша.

– Пей, пей, пей! – громко кричат мои лучшие подруги, пока я не выпиваю до конца первый фужер-флейту, и, как ни странно, мне становится значительно лучше: в голове проясняется, я начинаю припоминать, что у меня действительно сегодня девичник, и еще на подкорке вертится какая-то назойливая мысль-воспоминание про неприятную беседу накануне, но я её решительно отгоняю, как надоевшую муху, и выпиваю залпом второй бокал ледяного шипящего напитка, который мне протягивает Соня.

– А теперь быстренько переодевайся, и в лимузин! – командует Саша, швыряя в меня пакет. Я достаю из него алый шёлковый корсет с бантом, а моя подруга продолжает: – Agent Provocateur, самая последняя коллекция, нам в редакцию на фотосессию прислали. Надевай скорее, будешь как самая модная экскортница столицы!

Я оглядываю своих подруг, и теперь ясно вижу, что они все разодеты в превесёлое бельё, подхожу к окну, за которым кто-то всё продолжает и продолжает яростно гудеть, и вижу самый длинный, самый лоснящийся и самый розовый лимузин, из всех, какие я когда-либо видела в своей жизни. Еще и с гроздью воздушных лиловых шариков на крыше.

– Теперь видишь? Мы подготовились! – гордо заявляет Маша в тёмно-синем боди с длинными рукавами, но тоненькими стрингами на попке.

– О, да, теперь я точно вижу, – смеюсь я в ответ во весь голос, и бегу в ванную, чтобы натянуть на себя корсет-мечту любой девочки по вызову.

Я мельком смотрю на себя в зеркало: бледное лицо, заострившиеся скулы, спутанные волосы, в общем, не очень-то я похожа на вылизанный образ светской львицы из своего блога. Я быстро достаю из шкафчика свою любимую алую помаду, крашу губы, растираю пару мазков по скулам, и обвожу глаза чёрно-дымчатым карандашом. Ну вот, теперь образ окончательно завершён. Хотя, нет, не совсем: ещё раз обвожу взглядом полку, набитую пузатыми стеклянными флаконами с духами, и останавливаю свой выбор на Opium от Ив Сен-Лорана: его тяжёлый пряный запах давит на меня, словно прижимая мои ноги крепко к земле, не давая упасть или взлететь в небеса. Оставляя по всей комнате за собой густой шлейф из бергамота, мандарина и ландыша, я достаю из шкафа ботфорты на длиннющей шпильке, и теперь я окончательно готова!

– Ну что, по коням, сучки! – весело орёт уже наполовину пьяная Соня, и мы толпой вываливаемся из комнаты, напугав до полусмерти нашу добрую безмолвную домработницу Дашу.

Заплетаясь в своих высоченных ботфортах, я иду к гигантскому лимузину, и с водительского сидения вскакивает и спешит открыть мне дверь мускулистый водитель-мулат в белоснежной манишке, обтягивающей его упругие кубики, и в чёрной форменной фуражке с козырьком. Я плюхаюсь с девчонками на кожаное сидение, и наш шофёр улыбается белозубой улыбкой со словами:

– Добро пожаловать на борт! Вы готовы отправиться в путешествие? – задаёт он больше риторический вопрос, и Соня, сосредоточенно разливая нам по бокалам новую порцию шампанского, командует:

– Трогай! – и наш розовый длинный корабль, словно глянцевый металлический фаллос на колёсах трогается с места, медленно покачивая своими сияющими боками, пока мы бултыхаемся в нём, как стайка говорливых неутомимых попугайчиков.

Мы снова чокаемся, шофёр врубает нам мою любимую Pink и опускает непроницаемое черное окошко между водительским сиденьем и пассажирским салоном.

– Чтобы твоя жизнь изменилась навсегда! – провозглашает Соня, размахивая фужером, и проливая часть содержимого на свой белоснежный корсет, весь в узорах пайеток на сосках и лобке, чтобы прикрыть, видимо, самое дорогое от нескромных взглядов.

– Пей, пей, пей! – снова орут во весь голос мои девчонки, и я, смутно вспоминая, что моя жизнь, действительно изменилась, послушно выпиваю свою долю добрых напутствий.

Крыша лимузина плавно разъезжается в стороны, и мы вчетвером высовываемся из неё, ловя разгорячённой кожей ночной сентябрьский воздух и махая проезжающим мимо авто. Вслед нам раздаётся возбуждённое гудение, а я с наслаждением дышу полной грудью, а вокруг меня колышутся гроздья воздушных шаров, готовые унести нас вместе с авто в звёздную высь.

В моей голове легко и совершенно пусто, и я вдруг отчётливо понимаю, что наконец-то чувствую себя абсолютно свободной, пожалуй, впервые за последние лет пять.

Мы снова плюхаемся на мягкие пружинистые сиденья, и Маша спрашивает нас:

– А помните, как мы собирались все вместе поехать после первого курса в путешествие по Европе? На машине?

– Ну да, помню, а как же не помнить, – поддакивает Саша.

– И что же, почему не поехали? – вопрошает Маша.

– Ну лично я уже устроилась тогда работать в журнал на лето, извините, не смогла, – раздражённо отвечает Саша. – А ты сама, почему не поехала?! Могли же ведь втроём собраться и без меня!

– Потому что Сонечка, кажется, встретила своего второго папочку, или даже дедушку? – язвительно замечает Маша.

– Ну да, встретила, – сокрушённо соглашается с обвинениями Соня. – Прекрасный замок в Горках-3, как сейчас помню… В английском стиле, – уже мечтательно проваливается она в свои воспоминания, – новый перспективный проект… – Ну а что, вы так и не собрались, а Виталий позвал меня на озеро Комо в Италию. Что мне, нужно было с вами всё лето в Москве сидеть, что ли?! И ждать, когда вы там наконец-то разродитесь?

– Действительно, зачем отказываться от такого искусного куни, – смеюсь уже я во весь голос, – помним, помним увлекательные рассказы о твоих множественных оргазмах! Такое точно нельзя было пропускать: утренний куннилингус в Италии, это же просто мечта! Кажется, по-другому у него не очень хорошо вставал, – припоминаю я с невинным видом, делая очередной глоток уже немного нагревшегося шампанского.