Чудолесье. Наследница флейты

– Мир изменился, детка… Чуть ли не в одночасье в Чудолесье не стало берендеев. Просто опустели их Терем-Грады, и появилась какая-то опасность, тревога. Об том не сразу прознали даже мы, чуры. Весть-то в Чудолесье быстро летит. Вскоре в души ко многим закрались страх и смятение.

– Будет тебе, старый, пугать детей, – махнула рукой Полюшка и подлила дрёмам молока.

– Нет, нам очень интересно! – возразила Дрыхала.

– Дядь Кипрей, а что, крепость в Надводье тоже опустела? Что случилось? – поинтересовался Бермяшь.

– Да, все терема опустели. И в Надводье тоже. Как не стало волшебников, так и терема их опустели. Чары на них наложены. Стоят они как во сне, внутренние палаты запечатаны. Никто не может найти входа в них. Так что даже не знаю, чаво вы там найти-то хотите, в том Мирине?

– И мы ещё не знаем, но меня как будто тянет туда. Как только я узнала про эту историю, так и ёкнуло в груди что-то, – попыталась пояснить Дрыхала.

Кипрей приподнял бровь и с пониманием кивнул головой. Затем посмотрел на Полюшку и, не дождавшись от неё одобрения, продолжил:

– Дурная слава ходит про то место. Будто в Мирине появился призрак и похищает странников…

– Будя тебе! Нет никаких призраков. Всё это байки старого Дубаки! – рассердилась Полюшка. – Не слушайте деда, в голове у него лишь глупости.

– Кто такой Дубака? – полюбопытствовал Бермяшь.

– Старый добрый чур и немного спятивший. Почти как наш дед. – улыбаясь, пояснила хозяйка.

– Не глупости это, Полюшка, а долг мой уберечь их от беды, – оправдывался лесовик. – К тому же Дубака хоть и немного не в себе, но не потому, что из ума выжил, а потому, что занимается знахарством.

– Нам не страшно совсем. Позвольте рассказать дядюшке, пожалуйста, тётя Поля! – попросила Дрыхала.

– Ну что ж, рассказывай давай, – смирилась хозяйка.

Лесовик налил ещё квасу и выпил его залпом. Затем откашлялся и продолжил:

– Так вот, другие говорят, что новый хозяин завёлся в Мирине. Его самого никто не видывал, только его тень. Выходит он ночами из крепости и бродит по болотам. Кто встречал его, тот весь наполнялся страхом, словно кадка водой студёной. Потому место это дурное и каждый норовит обойти его стороной. На вашем месте я бы не хаживал туды. Нет, точно не хажевал бы!

В комнате наступила тишина. Каждый обдумывал услышанное, не решаясь заговорить. Первой бесцеремонно нарушила неловкую тишину любопытная Дрыхала:

– Дядь Кипрей, а расскажите про волшебников ещё что-нибудь!

– Отчего нет? – облегчённо выдохнул лесовик. – Народ берендеев живёт в далёких землях, что зовутся Белогорьем. Там цельные города и селения их. Среди берендеев есть знаменитые лучники – перки. У тех перков волшебные луки с бесконечными стрелами, которые всегда достигают цели. Также есть могущественные волшебники перенеги. Перенеги – странники и владеют магией слова, чародейством. Оттого их многие называют чародеями как и людов. Таким перенегом был один из братьев берендеев Веледар. Есть среди берендеев и пересветы, эти-то могут ещё, ко всему прочему, принимать формы разные, обращаться в зверя всякого. Пересветы – самые сильные волшебники. Вот такими пересветами были Радомир с Ладогой. И когда не стало трёх самых могущественных волшебников в Чудолесье, то, конечно же, это многих задело и заставило почувствовать, что эти трое влияли на них, вроде как незаметно на первый взгляд, но существенно.

– Чаво ж незаметно? – возразила Полюшка. – Чудолесье цвело везде с берендеями, мирно было. Можно было и в Чарадорские леса хаживать, и в Лиховодье, когда оно ещё Многоозёрьем звалось.

– Да, так и есть, – подтвердил лесовик. – Уже после волшебников в Многоозёрье заселились народы лиха. Ох, и скользкий народ! Потому-то стали те места называть Лиховодьем. Более никто там не живёт, кроме лиха.

– Как интересно! – Бермяшь даже затылок почесал от удивления.

– Вот вам бы на север, в Холмоборы, – оно и всяко ближе, чем в Надводье, и Терем-Град не такой одинокий. И места там населённые. К тому же город там великий стоит – Верам, столица ланов.

– Придёт время, и туда отправимся, обязательно. Мы с Бермяшем хотим путешествовать и написать свою книгу о Чудолесье, – с гордостью ответила Дрыхала.

– Это похвально. Путешествовать, узнавать новые места, их обитателей, переживать новые чувства. Это удел странников. Потому-то мы, чуры, никогда не откажемся от странствий.

– А вы одни тут живёте, на холмах? – поинтересовалась Дрыхала.

– Отчего же одни? На холмах целый скуф в сорок восемь дворов, – улыбнулся Кипрей. – А коза есть у нас и ещё в трёх дворах, только у Синюх, Бодяг и Дудника. Но наша-то коза всё одно лепше.

Все засмеялись. Ещё некоторое время они сидели за столом, рассказывали друг другу забавные истории и смеялись от души. Полюшка была рада, что тема сменилась на непринуждённую, надеясь, что дрёмы изменят свои решение следовать к Мирину и захотят вернуться домой.

Лесовик встал из-за стола, поклонился в пояс хозяйке и гостям со словами:

– Благодарствую, хозяюшка, за обед. И вам, гости дорогие, мир. Пойду-ка я подготовлю зайцев. Завтра рано утром отправляюсь к двоюродному племяннику в Боярышниковый скуф. Он там свадьбу играет, надо бы гостинцев отвезти. – И вышел за порог.

⁂

Вечерело. Тёплый воздух был наполнен ароматами полевых цветов и трав. Солнце давно зашло за горизонт, а в небе стали зажигаться яркие звезды. Сидя на крыше амбара, Дрыхала и Бермяшь любовались вечерними видами. Благодаря тому, что двор Кипрея располагался на холме, отсюда виднелся весь южный склон до самой Серебряной Дубравы. С такого расстояния многовековые дубы казались узкой серебристой полосой, растущими плотной стеной во всю ширь Тригорья. Уже за Серебряной Дубравой начиналось Надводье. Дрыхала развернула свою карту и посмотрела в неё. Отыскав на ней примерное место, где находился Лесной скуф, стала вести пальцем на юг, к Надводью, и уткнулась на знакомое название «Боярышниковый скуф». Он располагался недалеко от крепости Мирин. Дрыхала отложила карту и ткнула Бермяша в бок:

– Бермяшь, скуф, куда отправляется дядя Кипрей, совсем рядом с крепостью! Это же наш шанс!

Пешком одолеть такое расстояние казалось нереальным. Лодка была разрушена. И потому воспользоваться услугой лесовика, если бы удалось уговорить его, представлялось очень удачной идеей. В этот момент даже Бермяшь желал ухватиться за такой шанс. Он чувствовал, как его тоже начинает охватывать жажда приключений. Откуда она взялась, он не понимал и, честно говоря, даже не задумывался. То ли это следствие чародейства лесовиков в бане, то ли он просто начинал понимать стремление Дрыхалы познавать неведомое? Его всё больше занимало это чувство, которое влекло и манило его в свои тёмные и загадочные объятия.

Дрыхала, довольная своей идеей, достала волшебную флейту и начала играть. Нежная и почти сливающаяся с шумом леса мелодия тут же разлилась в округе хрустальным, чистейшим звучанием. Её серебряные нити тянулись еле мерцающими волнами вдоль всего склона, куда-то за дубраву. Они вырисовывались на фоне ночного неба причудливыми формами, то растворяясь, то принимая форму каких-то загадочных существ. Двор Кипрея стих и уснул. Уснули сладким сном и его животные. Казалось, мир замер в созерцании дивных снов. Свежий ветерок ласково трепал кудри дрём, путаясь в их волосах. Воцарилась темнота, а тысячи ярких звёзд, словно гирлянды, замерцали над всем Тригорьем. Ночь была тёплой и приятной.

Доиграв мелодию, Дрыхала положила флейту в сумочку, посмотрела на Бермяша и тихо сказала:

– Знаешь, Бермяшь, если бы не ты, то я не смогла бы добраться даже до двора дяденьки Кипрея. Кто знает, может, меня унесла бы та тень или я осталась бы на берегу?

– Если бы не ты, Дрыхала, я бы даже и не подозревал о существовании такого большого мира. Так что мы достойны друг друга, – ободрил подругу Бермяшь. – Я начинаю понимать тебя по-настоящему. То есть и раньше понимал, но сейчас как-то стало по-другому. Ближе к тебе душой.

Дрыхала улыбнулась. Её большие глаза сияли, как два маленьких озера, глядя в которые, можно было утонуть. И где-то в глубине этих озёр горел негасимый огонь жажды познания чего-то нового и необъятного.

Сказ четвёртый. Боярышниковый скуф

Ранние птицы начинали свой утренний распев. Одинокие звонкие голоса слышались в разных уголках холма. Солнце ещё не успело показаться из-за леса, лишь первые его лучи потихоньку прорывались сквозь толщу зелёных зарослей и листву деревьев. Тёплый солнечный луч ласково коснулся закрытых глаз Дрыхалы и заставил её пробудиться ото сна. Широко потягиваясь и хлопая глазами, Дрыхала постепенно возвращалась из мира грёз и вспоминала всё то, что приключилось с ней и Бермяшем вчера. Вспомнив о дяде Кипрее и его плане отправиться к племяннику, она поспешно вскочила из постели и выбежала в горницу. Хозяюшка Поля там вовсю готовила ранний завтрак и собирала еду в дорогу. Лёгкий аромат малинового пирога с чаем напомнил Дрыхале родную деревню, её маленький домик на берегу реки.

– Доброго утра, Дрыхала. Как спалось тебе, милая? – с материнским радушием приветствовала её Полюшка.

– Спасибо, тётушка, как дома. А где Бермяшь?

– Бермяшь во дворе, деду помогает зайцев запрягать.

Дрыхала выбежала во двор. Свежий воздух окончательно взбодрил её и разогнал остатки сна. Земля была сырой от утренней росы. Крупные её капли свисали гроздьями на траве везде, кроме проторённых тропинок до амбара и возле него, где роса была сбита и трава успела подсохнуть. Крепкие серые зайцы стояли посредине двора и с аппетитом поедали положенный им корм, пока Кипрей надевал на них упряжь и впрягал их в телегу. Вся сбруя была расшита красивыми орнаментами. Мелкий пёстрый узор был искусно отображён на всех ремешках и на каждой детали сбруи. Упряжь выглядела нарядной и богатой и радовала глаз. Бермяшь стоял тут же и поддерживал ремни, помогая лесовику. Дрыхала подошла ближе и стала разглядывать больших и пушистых грызунов. В загоне их не получилось так хорошо и близко разглядеть, как сейчас. Для дрём зайцы не были в диковинку, в отличие от коз. Они часто могли видеть их рядом с Дремушем и даже кататься верхом.

Поприветствовав Дрыхалу, Бермяшь с гордостью сообщил:

– Вот, помогаю впрягать зайцев. Как тебе спалось?

– Крепко, – коротко ответила Дрыхала.

– Ну что, дочка, – с теплотой в голосе спросил Кипрей, – не передумала ли ещё? Может, всё же на север? Я вернусь скоро и примерно через седмицу отправлюсь в Холмоборы, в Верам. Опосля торговли буду вертаться и заеду в Дремуш. Так вы и в Вераме погостите, и я вас довезу домой.

– Нет, дяденька. Как же от такой затеи на полпути отказываться? Если же довезёте нас до Боярышниково скуфа, век благодарны будем, – уверенно ответила Дрыхала.

– Ишь ты! – удивился Кипрей.

– Я же говорил, – гордо сказал Бермяшь, – её не переубедить. Если чего задумала, то непременно этого добьётся.

– Ну что же, тогда так тому и быть. – Кипрей погладил зайца по шелковой шёрстке. – Все готово. Грузимся и в путь, глядишь, на вторые сутки до заката успеем.

– Далековато… – Озадачился Бермяшь.

– Сразу за Серебряной дубравой начинается Надводье, а на опушке леса обширно растёт боярышник. Вот там-то и расположен скуф моего племянника Моха. У него свадьба, а я вот с гостинцами к ним проведать да поздравить и еду. К началу-то вряд ли успеем, но ко второму дню должны. – Кипрей договорил и собрался в дом за вещами.

– Ой, простите нас! Я вас задержала, да и хлопот мы вам добавили. Вы из-за меня теперь опаздываете на свадьбу, – неожиданно расстроилась Дрыхала.

– Тю, будет тебе глупости городить! С чего ты взяла, что из-за тебя? Что нашли вас, накануне у реки – то Лады устроили так. Значит, на то был промысел важный! – со значением поднял указательный палец и гордо произнёс Кипрей. – Я же прадеда твоего знавал, а тут правнучку его повстречал. Это добрый знак. – Кипрей ласково улыбнулся и отправился в избу за скарбом.

Наконец телега была доверху наполнена какими-то плетёными коробами с подарками, всё было готово к путешествию. Перекусив лёгким завтраком, попрощавшись с хозяйкой и старшим сыном, друзья отправились в дальний путь в Надводье, вернее, в самый северный его край. С холма дрёмам казалось, что Серебряная дубрава так близко, но, как выяснилось, вид был обманчив. Несмотря на то, что зайцы неслись стремглав, дубрава не спешила приближаться. Только уже на рассвете второго дня путники заметили, как лёгкое сияние, исходящее от серебристых ветвей могучих старых дубов, озаряет округу, подобно малой луне. Да и сами деревья уже не казались маленькими – они возвышались вдалеке, словно славные волоты.

День обещал быть жарким. Внизу склона, возле маленького ручья, лесовик сделал привал, чтобы напоить зайцев и немного передохнуть от тряски. Приближался полдень, но солнце ещё не успело войти в зенит. Друзья расположились на мягкой и уже прогретой земле. Кипрей разлил по чарке молока и раздал по ломтю свежего хлеба. Жаворонки заливались над лугом. От тёплых лучей лесовика стало клонить в сон. Его веки тяжелели, а ум понемногу делался рассеянным, не в силах удержать мысль. По всему телу как будто разлилась нега. Неожиданно Кипрей вскочил, омыл своё лицо в прохладной воде и стал впрягать зайцев в сбрую.

– Ну что же, ребятки, пора в путь. Солнце в лугах обманчиво – усыпит и не заметишь, как день пройдёт.

Хотя дрём сон вовсе не одолевал, они всё же решили последовать совету старого лесовика и с готовностью вскочили на телегу. Перебравшись через ручей по маленькому мосточку, они выехали на еле заметную дорожку. Она тянулась сквозь высокую траву, из-за которой было практически ничего не видать.

– Дядь, а почему мы не выйдем на широкую дорогу? – поинтересовался Бермяшь.

– Мы, чуры, обычно сторонимся открытых мест. В последнее время повадились коршуны в Чудолесье. Вот мы и обходим широкие тракты и выбираем места, где погуще трава.

Вдруг Бермяшь с Дрыхалой напряглись и посмотрели друг на друга. К ним одновременно пришла одна и та же мысль: «Коршун!». А если на реке их лодку схватил коршун? Их обоих передёрнуло от этой мысли. Они не стали развивать тему, а молча ехали всю дорогу, с тревогой оглядываясь по сторонам.

Скоро уже стал слышаться шум листвы. Показались могучие дубы. Серебряными их называли потому, что стволы этих дубов были белого цвета. Также нижняя сторона их листьев слегка блестела, отливая серебром. Попадающий на них свет отражался, и получалось, что деревья сияли. Серебряная дубрава светилась даже ночью еле заметным сиянием, в ясную погоду отражая холодный свет луны. Днём же издалека она напоминала озеро, играющее сотнями солнечных зайчиков. Вблизи же свет от деревьев был практически незаметен, но создавал сказочную атмосферу волшебства и таинственности.

Ещё немного – и они приблизились к опушке леса. Дорога извилистой лентой уходила в глубь дубравы, огибая деревья. Здесь она становилась шире, а трава – намного ниже. Могучие корни местами выступали наружу, как корявые пальцы лешего. Сейчас уже дубы не казались маленькими, напротив – они величественно нависали со всей своей суровостью над путниками, и казалось, они подпирали собой небо. Стволы дубов были необъятными, в высоту уходили далеко в небо, а их кроны создавали обширные зелёные купола. Величие и красота – вот два слова, которыми можно было описать Серебряную дубраву.

Из-за низкой травы обзор стал шире. И разглядеть всё великолепие леса можно было без затруднения, не только ввысь, но и вдаль. Кипрей притормозил зайцев и повёл их шагом. Бермяшь удивился и поинтересовался:

– Дядь Кипрей, а почему мы стали ехать медленней?

– Давно я не хаживал по этим лесам, так как прослышал, что появился тут новый обитатель. Так как мы въехали в его владения, надо вести себя учтиво.

– А вы, дяденька, знаете, кто он? – испуганно поинтересовалась Дрыхала

– Увы, этого я не знаю. Но, думаю, скоро это уже не будет тайной, – загадочно ответил лесовик.

– Что вы имеете в виду? – волнуясь, спросил Бермяшь

– А то, мои маленькие друзья, что, как только мы въехали в дубраву, за нами стали пристально следить, при этом даже особо не скрываясь, – не оборачиваясь, продолжал Кипрей.

Дрёмы стали вертеть головами, пытаясь разглядеть хоть кого-то в лесу, в котором, казалось, не было ни души. И только сейчас они обратили внимание, что здесь не было даже птиц и не слышалось их пение. Дубрава выглядела абсолютно пустой и безжизненной. Но из этой пустоты чувствовался чей-то настойчивый, тяжёлый взгляд, который словно проникал к тебе в самую душу, пытаясь разглядеть твои мысли.

Дрыхала подсунулась ближе к Бермяшу, пытаясь спрятаться от неожиданно появившегося ощущения тревоги. Какое-то время все ехали молча. Тишина постепенно давила. И даже внешняя красота леса не могла отвлечь от постоянного ощущения внутренней скованности. Лесовик, чтобы немного ободрить своих попутчиков, запел вполголоса задорную песню:

Что за день сегодня ясный!Вот так повод, все ненастьеВыпроваживай скорей;Всю тоску и не робей.Песнь летит, как ветер в поле.Песнь даёт победу в горе.Нет причины горевать,Время праздновать, играть.Дуй в дуделки веселей!Грай на гусельках смелей!..

Песня подзадорила маленьких дрём. Дрыхала достала свою флейту и стала подыгрывать на ней. Бермяшь в такт стал хлопать в ладоши. Они всё громче и всё смелее пели свою весёлую песню. Их сердца наполняла радость, а в сердцах рождалась смелость. Кипрей держал поводья и, притопывая ногами, продолжал:

Что за радость, что за повод:

Ноги сами пошли в пляс.

Все тревоги и вся горесть

Вдруг развеялись сейчас….

Он ещё не успел допеть куплет, как вдруг что-то большое бесшумно мелькнуло над ними, и тут же на их пути возник огромный серый кот. Его короткая и гладкая шерсть переливалась на солнце, большие зелёные глаза бесстрастно и тяжело вглядывались в путников. Мощные лапы время от времени показывали острые, как здоровенные рыболовные крючки, когти. Путники от неожиданности замерли вместе с зайцами, которые встали от страха как вкопанные. Кот немного выгнул спину и, не отрывая взгляда, обошёл их по кругу. Затем сел перед ними и спросил протяжным и безмятежным голосом:

– Я смотрю, вам хорошо и весело? Позволите поинтересоваться причиной столь шумного поведения?

Кипрей привстал на телеге и гордо, но вежливо ответил:

– А чаво-б и нет. В Боярышниковый скуф направляемся. Кипрей я, из Лесного скуфа, что в Тригорье, у реки. Это дрёмы, Бермяшь и Дрыхала. А вы, простите, кто такой будете? Полагаю, из элвов?

Кот, делая вид, что не замечает их, полизал свою лапу, затем наклонился к Кипрею и так же бесстрастно и протяжно ответил ему:

– Разве ты, чур, не знаешь, кто я?

– Ты явно элв11, но я не слыхивал о тебе ранее.

– Да, ты прав, я элв. Из рода радогасов12. А зовут меня Буян. Дом мой далеко на востоке, за великим Огнесадом, в землях Зарядья.

Лесовик тут же сел. Радогасы или буйногласы считались одними из лучших и самых суровых стражей Чудолесья. Эти элвы всегда ходят в образе гигантских котов. Голос радогасов имеет магию: он лишает силы врага. Радогасы всегда стояли стражами Многоземья и следили за порядком. И границы его тоже сторожили. Кипрей подумал:

«Неспроста так далече от своих владений оказался этот кот».

– Нам очень приятно, почтеннейший Буян, а что привело тебя в столь далёкие дали? – почтительно продолжил лесовик.

– Нужда, лесовик, нужда! Но не моя! – коротко ответил кот. Затем его взгляд упал на Дрыхалу. И он продолжил. – Значит, в Надводье держите путь? Смутные нынче времена. Надводье уже не то, что было прежде. Вам это известно?

– Да, но мы не можем туда не ехать. Нам очень надобно, – ответил лесовик.

– Какая такая нужда вас ведёт, что и опасность вам не преграда?

– Свадьба племянника моего, Моха. – ответил Кипрей

– Свадьба? – кот подумал немного, обошёл пару раз вокруг них и наконец сказал – Что же, я укажу вам новый путь, так и быть. Старый уже негодный. Если, конечно, вы не водоплавающие. – Кот слегка ухмыльнулся, и взгляд его упал на Бермяша.

По спине Бермяша пробежал холодок. Дрёмы сидели, не шевелясь, и боялись обронить хоть слово. Честно говоря, они боялись даже дышать. И даже не представляли, что бы они делали при такой встрече, не будь с ними лесовика Кипрея. Кот ещё немного поразглядывал дрём и наконец обратился к лесовику:

– Но я обязан взять с вас мзду. Это не мои правила, лесовик. – Немного помолчав, радогас продолжил: – Будем считать, что песня, которую вы так весело пели, и была вашей платой. Но при условии, если вы продолжите её петь до конца дубравы. Слишком уж здесь тоскливо. – Кот широко и протяжно зевнул и вальяжно потянулся.

– Это весьма щедро с твоей стороны, уважаемый Буян. Мы согласны. И нам будет очень приятно продолжить нашу песню, – облегчённо выдохнул лесовик.

Кот встал и уступил путникам дорогу. Он махнул тяжёлой лапой в юго-западную сторону и сказал:

– Держитесь всегда левее, до большой грибной поляны. На другом конце её будет просека, вы ступайте по ней. Вскоре вы окажетесь на опушке леса. Там будет болото. Никуда не сворачивайте с тропы и доберётесь до Боярышника. – Затем он обратился к Дрыхале: – Смотрю, что флейта непростая у тебя. Вещица эта мне знакома. Играй на ней чаще. Она ещё не раз сослужит тебе службу.

Дрыхала, хотела было расспросить кота о флейте, но страх сковал её уста так, что она и губами пошевелить не могла. Кот резко отпрыгнул в сторону и так же бесшумно и внезапно исчез, как и появился. Какое-то время путники сидели молча. Потом лесовик дёрнул поводья, кашлянул и живо запел свою песнь:

Что за радость, что за повод,Ноги сами пошли в пляс.Все тревоги и вся горесть,Вдруг развеялись сейчас.Бей по струнам, дуй в дуду!Не жалей ты силы, друг.Нам сегодня не до смуты,Нас печали не проймут.

Песня вернула дрёмам бодрость и смелость. Они подхватили и продолжили петь и играть вместе. Постепенно всё громче и веселей прежнего:

Бей по струнам, дуй в дуду!

Не жалей ты силы, друг.

Нам сегодня, не до смуты,

Нас печали не проймут…

День давно перевалил за полдень и клонился к вечеру. Путники выехали к опушке леса. Взобравшись повыше, лесовик оглядел окрестность. Перед его взором предстала широкая болотистая степь. Изредка виднелись островки кустарников и одиноких деревьев. Вдалеке, к западу, сквозь дымку вырисовывалась серая тень Мирина. Отсюда Терем-Град казался далёкой скалой, возвышающейся над всем Надводьем. Примерно там, где они находились, начиналась узкая тропа. Такая, что двум зайцам было тесно пройти. И шла она извилистой лентой далеко к кустам боярышника, огибая ухабы, болотистые впадины и запруды. Путь был недолгим. До заката они должны были успеть к боярышниковым зарослям, а там уже и дом племянника Моха. Начинал сгущаться туман. Кипрей спустился и распряг одного зайца. Отпустив его домой, лесовик пригласил дрём в телегу, и они, не торопясь, въехали в туман. Здесь, внизу, было прохладнее и глуше. Не то что петь, даже говорить было тяжело, поэтому ехали они в тишине. Туман гасил любой звук. И даже слабое поскрипывание телеги глохло в плотной молочной дымке. Лесовик зажёг фонарь, чтобы хоть немного осветить путь перед собой. Тропу можно было разглядеть лишь вблизи, на пять шагов вперёд, а дальше она утопала в белой мгле. Ехали медленно, боясь попасть в яму или наткнуться на что-нибудь. То тут, то там из тумана вырисовывались ветки одиноких деревьев или островки высокой и густой осоки. Пахло морошкой и брусникой. Дрыхала достала волшебную флейту и уже поднесла к губам, чтобы начать играть. Лесовик обернулся и сказал:

– Бесполезно. Даже пение лягушек глохнет в этом тумане.

Но Дрыхала все равно, набрав в лёгкие воздуха, выдохнула через волшебную флейту. К удивлению всех, звук выпорхнул из волшебной флейты так непринуждённо и легко, что все посмотрели на Дрыхалу с удивлением.

– Что? – прекратив играть, растерянно и не менее удивлённо спросила дрёма.

– Ты играй, играй, деточка, – ласково сказал Кипрей и почесал затылок.

Дрыхала продолжала. Волшебная флейта запела чистым и звонким голоском. Мелодия расходилась во все стороны серебряной пыльцой, подобно тихим и ласковым волнам. Всё больше и больше рассеивала она густой туман, освобождая путникам тропу. И вот через некоторое время путь был полностью свободен. Лесовик громко крикнул дрёмам: «Держитесь!», дёрнул повода, и заяц понёсся стремглав по извилистой тропе к высокому и широкому холму, где росли кусты боярышника. Вскоре они уже были на сухой поляне, а перед ними возвышался густой боярышник. Своими широкими разлапистыми ветками, усеянными яркими красными ягодами, он образовывал плотную стену, усиленную внизу кустами шиповника. Через такую естественную живую изгородь было непросто пройти даже ма́лону.