Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга вторая

– Их Величествам будет лучше, если несправедливости в городе исчезнут, – вздохнул Ноули, опустив голову. – Вы, между прочим, должны были бы поддержать меня, если вы действительно желаете Кеблоно добра. Империю невозможно победить, это знают все.

– Хватит умничать, – оборвал его Бирр, – твоя хвалёная Империя уже давно побеждает огромной армией, а не талантливыми решениями полководцев. Легко же задавить червячка, навалив на него груду камней!

– Какая разница, каким образом Империя победит этого червячка, под которым ты, конечно же, подразумеваешь Кеблоно? – фыркнул Виллимони. – Поймите же, ваши мечты неосуществимы. Что вам стоит вернуться к нормальной жизни? Мы не так плохи, как вы думаете; на нас тоже нельзя вешать ярлыки.

– И на нас нельзя, однако этим занимаются все, кто ещё не обленился окончательно, – агрессивно выгнув шею, буркнула Марта. – Мы не причиняли вам зла, мы жили спокойно, мирно, добросовестно платили налоги в казну, однако вам всего было мало…

Синхронно вздохнув, друзья-кеблонцы одновременно плюхнулись на землю, устремив тоскующие взгляды куда-то в неопределённые далёкие дали. Чуть подумав, Виллимони сел рядом с ними; уже предчувствуя, что совсем скоро эта парочка заговорит опять. И, как следовало ожидать, он не ошибся.

Первым слово взял Бирр Кавер. Задумчиво покрутив в пальцах какой-то крошечный камушек, гибрид запустил его в проржавевшую насквозь трубу. Стук – стук – стук – плюх: это снаряд, отскочив несколько раз от железа, а затем – от склизких стен, канул в глубины мерно текущих по своим руслам нечистот. Бирр промолвил с горькой усмешкой:

– Подумать только – в нынешние времена честное создание выгоняют в шею даже из его родного города. Империя слишком сильно изменилась, пока мы жили сами по себе. Ты, Ноули Виллимони, можешь призывать нас примириться с твоими обычаями, но мы никогда не согласимся, а ты никогда нас не поймёшь. Нужно родиться и жить в Кеблоно, чтобы научиться думать и чувствовать, как мы. Свобода и независимость очень много для нас значат; но не меньше для нас значит и честь. Наверное, у вас это слово уже почти все позабыли…

– У вас также, – хмыкнул Виллимони, – вспомни своих дружков-палачей: Вениса и Веста.

– Не задевай чести покойников! – прорычал Бирр сквозь зубы. – Они погибли, защищая свою Родину! Их последние минуты были полнее смыслом, чем вся твоя жалкая жизнь, которую ты проводишь у подножия трона Короля и Королевы!

– Честь Короны – честь имперской армии! – в запале выкрикнул Виллимони. – И не тебе, необразованный гибрид, дано осуждать нас!

– Вот и первопричина всех наших разногласий, – неожиданно вмешалась Марта.

Бирр удивлённо скосил в её сторону глаз:

– О чём ты?

– Мы не примиримся, – она обречённо покачала головой, – пока не научимся не трогать эту больную тему. Если Виллимони так нравится почитать Кларка и Влеону…

– Их Величества, – прошипел Ноули, строго глянув на Марту, однако та пропустила его поправку мимо ушей.

– …то пусть пока почитает их; в самом скором времени я сумею заверить его, что даже для них он является пустым местом. Пойми, родная земля, в отличие от твоих правителей, не предаст никогда – она охраняет тебя, пока ты её любишь и уважаешь.

– И то, что ты родом из Империи, – хриплым гортанным голосом прибавил Бирр, – не значит, что твой долг служить и защищать не распространяется на нас. Мы все тут – от неварских кочевников до северных аборигенов – существа одной крови.

15. 02. 2015.

Адресат и отправитель

Королевство Авалория (истинно – Империя), Центральные Провинции, Кеблоно. 4 Фурутуру 3041 года по летоисчислению Авалории.

Ноули Виллимони – лучший выпускник Военной Академии – привык к жизни в ритме непрерывного движения. Ему необходимо было хоть чем-нибудь заниматься, иначе он немедленно начинал скучать и мучаться собственной бесполезностью. Любая застойная работа вызывала у него стойкое отвращение – а та работа, которой его ныне загрузили, тем более. Оказавшись на посту начальника войск внутреннего охранения, Ноули вынужден был позабыть о долгих прогулках верхом и ослепляющих зевак парадных выездах. Не всё на свете за него могли выполнять многочисленные подручные; приходилось и самому копаться в каких-то бессмысленных документах. Виллимони скосил на висевшие в углу часы-ходики умоляющий взгляд. Но стрелки не сдвинулись ни на миллиметр; отметка на строгом циферблате осталась прежней: половина второго дня. Прошло так мало времени, а он уже чувствовал себя усталым и разбитым, как будто бы несколько недель провёл на передовой без отдыха! Становилось очевидным, что копание в бумагах – это явно не его стезя…

Дверь неслышно приоткрылась, и в кабинет царственным шагом вплыла, точно охотящаяся львица, Марта. На лице у неё царила хмурая сосредоточенность, в глазах застыл лёд. В руках она держала толстую пачку писем.

Подойдя к столу, Марта аккуратно водрузила на него всю груду корреспонденции.

– Байна и Фолди очень нами интересуются.

– Нами?

Приподняв голову, Виллимони наградил её долгим оценивающим взглядом, от которого она невольно вспыхнула и потупила голову. Голос у Марты восстанавливался стремительно: видимо, продолжительные ссоры не причинили её мощным голосовым связкам большого вреда.

– Мне тоже писали, – она отделила от общей стопки несколько распечатанных конвертов и продемонстрировала их Ноули. – Байна поздравляла нас со свадьбой и сожалела, что не может приехать.

– А Его Превосходительство?

– Всё то же самое, – вздохнула Марта. – Кстати, в одном из писем от Байны сказано, что произошло некое восхитительное событие, о котором она сообщила тебе. Мне хотелось бы послушать, что случилось.

Виллимони сломал печать на конверте и разорвал его одним быстрым движением. На отполированный с воском стол вывалился большой лист веленевой бумаги, по которому тянулись, взмывая то вверх, то вниз, написанные рукой Байны Санны строчки с характерными смешными завитушками и загогулинами. Ноули никогда не мог сдержать несколько растроганной улыбки, когда эти толстые маленькие буковки проходили у него перед глазами. Интересно, и как же теперь Байна справляется с непростой ролью замужней женщины? Как ни странно, но он не мог представить её себе взрослой и самодостаточной дамой. В его сознании она навсегда осталась милой девочкой. Он и подумать не мог, что его маленькая Байна выйдет замуж так рано.

– Ну давай уже! – потребовал глухой голос Марты.

Виллимони послушно поднёс послание ближе к глазам, и, быстро пробегая взором по знакомым неровным подрагивающим строчкам, начал читать:

– «Здравствуй, дорогой Ноули!

Я спешу сообщить тебе обо всех новых и интересных событиях, которые произошли в моей жизни за время твоего отсутствия. Честно говоря, я уже успела соскучиться по тебе. Приехать в Кеблоно к тебе я не могу: Его Превосходительство вряд ли пустит меня, он так занят, особенно в это трудное время…

Дорогой Ноули, у нас, во дворце, всё далеко не так радужно, как можно было бы предположить. Мы все надели траур в знак уважения к памяти господина Бериллия Каперция, одного из членов Тайного Совета. Он заболел ещё тогда, когда вы с Мартой приезжали на свадьбу. Увы, Уния Марина ничем не смогла помочь… Как же жаль, Бериллий был замечательным человеком. Их Величества почему-то немало обеспокоила его смерть, и они даже назначили расследование по его делу. Ноули, если бы ты мог понять, насколько это страшно: бояться, что безнаказанный убийца прячется сейчас среди твоих друзей!

Впрочем, довольно о грустном и пугающем. Пока я замужем, мне ничего не угрожает, верно? Ты можешь не беспокоиться насчёт моего поведения: я свято чту все правила приличия! Если ты спросишь, счастлива ли я в семейной жизни, я, не покривив душой, отвечу: да! Я так благодарна Её Величеству, что она выдала меня замуж за Его Превосходительство! Как мне хотелось бы, чтобы и тебе так же повезло в браке! Если бы только однажды осуществилась моя заветная мечта: повести своих и твоих детей на крестины к Её Величеству! Кстати, дворцовые лекари делают весьма утешительные прогнозы относительно сроков её выздоровления: кажется, ей нужно полежать в постели ещё около десяти дней; для перенесённой ею болезни это очень мало. Следствие по делу отравления движется куда-то в туманную сторону; из соображений строжайшей секретности Его Величество, господин начальник полиции и Его Превосходительство ничего и никому не рассказывают… Но, думаю, мне не стоит удручать тебя нашими проблемами, когда ты сам наверняка занят. Прошу, ответь мне поскорее, я должна знать, как живёт мой любимый брат.

Навсегда с тобой, Байна Амилия Фолди»

– И что здесь интересного? – спросила Марта. – Я даже не знаю этого Бериллия Каперция; он важный имперец?

– Был, – сумрачно поправил её Ноули и, вздохнув, снял со стопки ещё одно послание. – Свежее, – заметил он, рассмотрев конверт, и одним резким движением вскрыл его.

Толстый обрезанный лист спорхнул на стол, и двое склонились к нему. И Марта, и Ноули сразу поняли, что «восхитительная новость», о которой писала Байна, здесь. Эта новость, написанная крупными чёткими печатными буквами, тянулась через всю страницу и даже завивалась в дугу там, где для окончания фразы не хватало места.

– «Радуйтесь, – медленно и торжественно зачитал Виллимони, – Её Величество ожидает сына!»

Воцарилось продолжительное молчание. Марта выдернула у него из рук письмо и пересмотрела его сама. Нет. Ничего не изменилось: он сказал правду.

– Здесь так и сказано, – тихим голосом подтвердил Виллимони, который, казалось, сейчас отдалился от неё на десятки метров. – Её Величество объявила о своей беременности, и, согласно всем предсказаниям, на этот раз у Авалории будет наследник!

Марта медленно поднялась из кресла. Выходит, это правда. Её Величество действительно беременна, у неё будет сын, последняя надежда всех монархистов Империи… Едва ли об этом станут печатать в газетах, даже из желания похвастаться перед униженными кеблонцами, ведь известно, сколь много раз Влеона уже пыталась осчастливить трон наследником и что из этого получалось. Расхаживая по кабинету Ноули, Марта пыталась определиться, куда ей ехать вначале: к своим сторонникам в Федлис или же в канализации.

Решение созрело быстро: пока ей в канализации нельзя; неизвестно, что предпримет её необузданный Союз, если она вздумает рассказывать правду. Вначале следовало проверить их настроение; можно ли им довериться… А проверить легче всего в Федлисе.

– Мне нужно уехать, – торопливо бросила она, оборачиваясь к Виллимони, – думаю, это ненадолго. Где-то через неделю я буду здесь.

– Постой, – остановил её повелительный голос, когда она уже собиралась переступить через порог, – объясни сначала, куда и зачем ты едешь одна.

– Я не могу взять тебя с собой. Это всё, что я имею право сказать, извини… Через неделю я вернусь, – повторила она и вышла из комнаты.

Дорожные сборы не отняли у неё много времени. Полчаса спустя Марта уже стояла в конюшнях, нетерпеливо теребила узду Урагана, отвечала невпопад на вопросы конюха Кааса и не отводила чересчур пристального взгляда от посеревшего и резко провисшего, будто беременного, неба. Судя по тому, как дрожали осиротелые листочки на тоненьких древесных побегах, и какой суровый ветер тревожил округу шквалистыми порывами, должен был прийти шторм. Это тревожило конюха: восприимчивый, как и все оборотни, к изменениям в погоде, он обеспокоенно мотал головой, показывал сухим чёрным пальцем на тяжёлые облака и твердил испуганным голосом:

– Пахнет бурей. Лучше Вам остаться дома, госпожа.

– Не волнуйся, Каас, – успокоила его Марта, – когда здесь разверзнется адова пасть, я буду уже в Федлисе.

– Едва ли, – конюх несколько раз моргнул, как будто у него начинался нервный тик, – погода совсем плоха. Госпожа должна остаться дома, не то с нею могут приключиться разные неприятности.

– Ураган готов? – не слишком учтиво оборвала его Марта.

Уловив намёк, Каас обиженно поджал сухие растрескавшиеся губы:

– Да, госпожа.

– Я выезжаю немедленно, – и она легко вскочила в седло, цепко ухватившись за свисавшие поводья.

Конь недовольно прял ушами и постукивал копытом о землю; его чуть раскосые тёмные глаза недоверчиво косили вдаль, на устланную белоснежным камнем дорогу. Предчувствуя что-то недоброе, Ураган неохотно повиновался властной руке хозяйки. Наверное, сейчас он на своём лошадином языке сетовал на людскую глупость и недогадливость: ну как можно не обратить внимания на явные признаки приближающейся жестокой бури? Разве нельзя переждать непогоду здесь, дома, в покое и безопасности, а уже потом скакать во весь опор навстречу новым приключениям?

Вдали грозно рокотала приближающаяся буря. Тучи нависали всё ниже; казалось, их чёрные брюхи ложатся на потрескавшуюся пыльную землю, столько месяцев не знавшую дождя. Деревья тревожно переговаривались друг с другом, и каждый листик их дрожал от ужаса, плотнее прижимаясь к собратьям. Птицы и звери затихали: не желая подвернуться под горячую и тяжёлую руку слепой стихии, все благоразумные существа спешили укрыться в норах и не высовывать оттуда носа. Даже представители людской расы, которых в большинстве жизненных случаев трудно бывает называть рассудительными, чуяли признаки подступающей бури и спешно возвращались в городскую черту. В самом скором времени с дорог исчезло всё и вся, даже дозорные, в чьи обязанности вменялось непрерывно патрулировать прилегающую к городу территорию и безжалостно расправляться с мародёрами. По длинной пыльной дороге, извивающейся, как сброшенная змеиная шкура, Марта ехала одна…

* * *

Королевство Авалория (истинно – Империя), Центральные Провинции, Кеблоно, особняк Его Командирства Ноули Виллимони.

13 Фурутуру 3041 года по летоисчислению Авалории.

Ноули Виллимони в который раз протёр покрасневшие, опухшие от продолжительной бессонницы глаза и с угнетающим нетерпением вгляделся в шумную улицу за окном кабинета. Уже неделю и два дня Марта отсутствовала, и это время казалось ему вечностью. Без неё дом словно превратился в кладбище безмолвных призраков. Одни исполнительные слуги по-прежнему сновали с этажа на этаж, выполняя поручения хозяина и не догадываясь, что в глубине души тот жестоко страдает. Ноули с трудом сумел признаться в этом перед собственным беспристрастным судом только три дня назад, вечером. Отчаянно отрицая любую власть Марты над собой, он пытался заполнить пустоту всем, чем только мог. Но ему надоело убегать от правды. Жизнь без Марты не была для него полноценной жизнью. Он утерял покой и сон; ему не удавалось сосредоточиться даже на делах первостепенной важности, пока Марта не возвращалась. День сменялся ночью, а её всё не было рядом.

А вдруг с ней что-нибудь случилось? Эти тревожные мысли навязчиво возвращались к Ноули, хотя он настойчиво гнал их прочь, возвращались и с возросшим нахальством оккупировали его сознание. Он хорошо знал характер Марты: если ей что-то придётся не по вкусу, она не побоится вступить с ожесточенный спор даже с могущественнейшим из демонов. Если при ней посмеют оскорбить её драгоценный Кеблоно – она бросится в бой. Но даже в Федлисе, наиболее демократичном из всех городов Империи, бывает опасно перечить тем, кто способен раздавить тебя одним ногтём. Так неужели Марта снова безрассудно влипла в неприятности? Виллимони сорвался с места и принялся выписывать по комнате нетерпеливые круги. Чувство вины грызло его изнутри. Почему он только позволил ей уехать в одиночестве? Он обязан был помчаться следом за нею, охранять и оберегать ото всех опасностей!

Или, может, она не писала не потому, что с ней что-то произошло, а потому, что не желала возвращаться? Если бы она послала ему из Федлиса весточку, он чувствовал бы себя намного спокойнее. Но, словно назло, среди всей приходившей корреспонденции он не находил ни одного письма, подписанного её рукою.

Бездействие было не в манере Виллимони. Он искал Марту с ожесточённым упорством; ради того, чтобы увидеть её снова, он не побрезговал протянуть руку даже тем, кого ранее отвергнул.

В распахнувшуюся дверь протянулась встрёпанная макушка проворного, но излишне языкастого слуги Кертеса.

– Ваше Командирство…

Виллимони резко обернулся к нему.

– Кертес! – вскрикнул он. – Есть вести?

– Да нет, наверное, – с присущей ему непосредственностью ответил слуга. Брови его слегка ошалело приподнялись. – Но у ворот стоит заместитель господина Гевалы-младшего, этот, как его…

– Лиордан здесь? – с надеждой спросил Виллимони.

– И просит Вас принять его, Ваше Командирство, – утвердительно закачалась голова Кертеса. – Открыть ему ворота?

– Открыть! Немедленно! И вести сюда без промедления! – приказал Ноули и хлопнулся в кресло.

Лиордан Эммиэль был тем самым человеком, которому Виллимони когда-то вверил бы на попечение даже собственную жизнь. Молодые люди знали друг друга ещё с пелёнок; их фамилии состояли в дальнем родстве и поддерживали между собою тёплые доверительные отношения. Лиордан и Ноули одновременно поступили в Военную Академию, одновременно прошли суровую шестилетнюю школу курсантского воспитания, деля все радости и трудности на двоих. Они не расстались и после выпуска. Как лучшие ученики Академии и в том числе дети не последних людей в Империи, молодые люди удостоились назначения в пятый элитный полк; они даже на войне всегда оставались рядом, и это укрепило их дружбу.

Казалось, они так и проживут две жизни, как одну, но тут в их блестящие совместные планы вмешалась злодейка-судьба.

После ночи победоносного имперского штурма Эммиэль растворился, как песчинка в воздухе. Многие считали, что он погиб: строптивые кеблонцы остервенело защищали каждый дом и каждую улицу в своём городе, усеивая их телами имперских легионеров. Опознавать каждого из этой груды было бы слишком проблематично, поэтому Король издал приказ сжечь трупы на погребальных кострах без дальнейших проволочек. Ноули был уверен, что никогда больше не увидит Лиордана, и это лишь подогревало его ненависть к защитникам Кеблоно.

Двое друзей встретились совершенно неожиданным образом за пару часов до торжественного парада в честь первой годовщины победы в Освободительной Войне. Оказалось, Лиордан, по неосторожности отбившись от основного отряда, попался в лапы к агрессивно настроенным местным жителям из добровольческого отряда. После ожесточённой борьбы кеблонцы бросили его, сочтя мёртвым. Эммиэль очнулся где-то в глубине мрачных тёмных переулков совершенно одиноким и безоружным. В подобной обстановке следовало подчиняться первому правилу выживания: бежать со всех ног прочь, – что он и сделал, спрятавшись в одной из телег с остатками вечевого колокола Кеблоно, чьи осколки направили в Столицу на всеобщее посмеяние. Там Лиордану удалось как-то выкрутиться перед королевскими очами, обелив своё дезертирство, и даже попасть в число чествуемых героев пятого элитного полка. Но Ноули не простил другу его трусливого бегства. С тех пор отношения между семьями Виллимони и Эммиэль значительно ухудшились. Они предпочитали даже не думать друг о друге: это вызывало отголоски затухшей тоски. Ноули считал, он никогда больше не будет нуждаться в помощи и поддержке старинного товарища, но, вопреки всем его предположениям, такой день настал. Всей Империи было известно, что самыми лучшими следопытами издавна считались представители гордого дворянского рода Эммиэлей. Лиордан достиг особого мастерства в искусстве розыска. Казалось, он может найти и продемонстрировать всё, что только ни попросишь: начиная от крошечной бусинки, потерявшейся в девичьей комнате, и оканчивая матёрым ловким преступником. Ради того, чтобы вновь увидеть Марту, Ноули был готов даже простить бывшего лучшего друга. Он ждал приезда Лиордана, как чуда.

Тот возник в сопровождении ухмыляющегося почему-то Кертеса; возник бесшумно и неожиданно, будто призрак.

– Господин Эммиэль тут, – доложил слуга и почтительно посторонился.

Лиордан торопливо прошёл в кабинет и захлопнул дверь так быстро, что Кертес едва успел втянуть длинный любопытный нос в пределы коридора.

– Слава Магии, что ты решил снизойти до такой жалкой букашки, как я, Ноули, – с грустной иронией заметил Лиордан, снимая длинный тёмный плащ. – Интересно, и почему ты неожиданно решился поступиться своими принципами? Я надеюсь, не ради моего искусства? Всё-таки мне хотелось бы вернуть нашу дружбу…

– Нет, о дружбе с тобой я даже разговаривать не желаю, – отмахнулся от него Виллимони и указал на соседнее кресло. – Садись и слушай, поскольку нам предстоит долгая беседа.

Эммиэль покорно опустился в кресло, не сводя с бывшего лучшего друга настороженного взгляда тёмно-синих глаз. Стиснув подлокотник обгоревшей на солнце рукой, он вернулся к деловому тону:

– Я так понимаю, я требуюсь тебе как следопыт. Кого нужно найти?

– Мою жену, – обречённо выдохнул Ноули. – И как можно быстрее…

– Ха-ха, – неожиданно рассмеялся Лиордан и откинул со лба непослушный вьющийся белокурый локон. – Звучит заманчиво, Ноули. Я так слышал, что со дня твоей женитьбы, которая, кстати, наделала кучу шума по всей Империи, не минуло и пары месяцев. А твоя благоверная уже куда-то сбегает.

– Она никогда не сбежала бы от меня! – в запале заявил Виллимони.

– Понимаешь, – спокойно прервал его Лиордан, – если молодая красивая женщина неожиданно исчезает из таких тихих мест, – он окинул вид за окном выразительным взглядом, – приходится исключать, что это было похищение. Ведь ты даже не рассказал мне, как она пропала.

– Она сказала мне, что поедет в Федлис, велела ожидать её дома по истечении недели и… всё.

– Ты поражаешь меня, – хмыкнул Лиордан, – нет, мне тебя даже откровенно жаль! Скажи-ка, а сколько дней она изволит отсутствовать?

– Неделю и два дня.

– И ты поднимаешь несусветный шум! – глаза Эммиэля сверкнули почти осуждающе. – В Федлисе вечные неполадки с почтой, разве ты не знаешь? Если она и писала тебе, её послание могло потеряться. Или его ещё даже не послали с курьером. Время – лучший советчик. Обращайся, если через пару-тройку дней она не появится.

– Нет, Лиордан, – остановил его Виллимони, – ты совсем не понимаешь. Я тревожусь за неё: Федлис – город опасный. Я не должен был позволять ей уезжать без меня.

Лиордан глубоко вздохнул.

– Ладно. Проникаюсь сочувствием к твоей несчастной доле, Ноули. Описывай свою жену, и я отправлюсь разыскивать её хоть на край света. Я попрошу за только одну награду взамен…

– И какую же? Надеюсь, ты не попросишь меня покрыть твои бесчисленные долги?

– Нет, – Лиордан широко улыбнулся, – разве ты думаешь, что я стал бы просить этого? Виллимони, ты нужен мне как друг. Я всё это время надеялся, что однажды ты сменишь гнев на милость и позволишь мне снова войти в двери твоего дома.

Ноули был готов простить Лиордану всё, что угодно, лишь бы тот доставил к нему Марту – живой и невредимой.

– Конечно, конечно, – заверил он бывшего друга, – можешь рассчитывать на меня, как в прошлые времена. Только найди её, пожалуйста!

– Ух ты, дружище, – усмехнулся Эммиэль, – похоже, газеты не наврали, и ты действительно по уши влюблён в свою жену.

Ноули промолчал. Марта на самом деле значила для него очень много. Куда больше, чем он, обманываясь, говорил себе, когда предлагал ей свою руку.

– Ну, – поторопил его Лиордан, – опиши мне свою супругу, и, клянусь своей дворянской честью, меньше чем через месяц она будет здесь.

Кинув внимательный взгляд на Ноули, Эммиэль неожиданно воскликнул:

– Стоп! Ничего не рассказывай! Описания, которые дают влюблённые, это всё равно что клятвы прожжённого мошенника – одинаковая ложь без крупицы полезной информации. Бывало так: ищешь, ищешь писаную красавицу, а вместо неё находишь уродливую развалину и поражаешься, как много лишнего видит глаз мужа! Короче говоря, Ноули, у тебя сохранился портрет Марты, который размещали в «Кеблонском вестнике» накануне вашей свадьбы?

– Да, он лежит там, – и Виллимони указал на подоконник.

С тех пор, как настоящая Марта исчезла, единственным напоминанием о ней для него остался её портрет. Художник старался, напрягая все свои возможности и талант, и его произведение в итоге оказалось удивительно схоже с оригиналом. В течение этой недели с лишним, прошедшей с момента отъезда Марты, Ноули не раз и не два вглядывался в газетную вырезку, с тревогой и потаённым ужасом думая об опасностях, с которыми его супруга могла столкнуться в пути, и снова и снова упрекая себя за свою безответственность.

Лиордан Эммиэль неслышно поднялся с кресла и приблизился к подоконнику. Вырезка была с любовью и старанием вставлена в переливающуюся в лучах солнца белоснежную рамку. Следопыт опустился рядом с изображением на колени: ему казалось, если бы он дотронулся до портрета хоть кончиком пальца, Виллимони счёл бы это для себя величайшим оскорблением. Его пристальный взгляд ревниво следил за каждым движением Лиордана, словно тот мог как-то навредить бесценному портрету или украсть его. Постаравшись абстрагироваться от этого неприятного ощущения слежки, Лиордан сосредоточил всё своё внимание на неподвижном женском лице, с гордостью глядевшем на него сквозь стекло.