Секс с Люцифером. Фантастический мистико-психологический роман

Секс с Люцифером

Фантастический мистико-психологический роман

Юрий Кривенцев

Посвящается моей любимой дочери Маргарите, истинной иной

ведущей жестокую борьбу со злом.

Победы тебе, милая.

Корректор Любовь Кривенцева

© Юрий Кривенцев, 2022

ISBN 978-5-4485-9805-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

Обремененный

– Умоляю, раскрой мне величайшую тайну бытия.

– Хорошо. А ты не пожалеешь потом?

Из разговора автора сзеркальным отражением.

На нашей грешной земле существуют три формы бытия, равноценных, но разных: материальный мир, где мы живем, мир сновидений, где мы гостим и таинственный потусторонний мир, откуда на нас смотрят.

Из сказаний древних инков(адаптированный перевод).

Глава 1

Яйцо

Поздний вечер буйного южного мегаполиса.

По асфальтовым артериям пульсируют стремительные потоки бесчисленных авто, регулярно прерываемые тромбиками дисциплинированных групп суетливых, каких-то безликих человеческих особей. Город бодрствует, живет, зовет, манит океаном теплого переливчатого электричества.

Нудный утомляющий сухой ветер вдруг сходит с ума, мгновенно превращаясь в озверелый горячий шквал, поднимающий завесу бумажно-пластикового мусора и тучи мелкой въедливой рыже-серой пыли, проникающей в глаза, ноздри, за воротник, противно скрипящей на зубах.

Десять секунд, и все стихает.

Тишина.

Бархатный сезон, мать твою.

Час-пик. Трассы запружены автотехникой, как северные реки лососем в период нереста.

На автобусной остановке людно. Народ разный: веселая ватага студентов, возвращающихся в общежитие после трудного дня дробления гранита науки, парочка девиц-малолеток, ушедших с головой в свои новенькие электронные гаджеты, слегка подвыпивший изнуренный работяга средних лет, долговязый патлатый тинейджер-очкарик, мучающий скейт, несколько усталых молодых мамаш с дошколятами, возвращающиеся из детских садов. Прямо у края тротуара скопилась небольшая группа пенсионерок со злыми нетерпеливыми лицами.

Неподалеку, метрах в десяти от остановки (типа: «я не с вами») прохаживается по обочине ярко раскрашенная пышнотелая шатенка лет двадцати пяти, облаченная в безвкусно-вульгарное леопардовое мини-платье. В неестественно раздутых губах тонко дымит черная дамская сигарета. К уху прижат дорогущий смартфон. Девушка, что-то эмоционально лопоча в трубку, вдруг надевает на физиономию дежурную улыбку и призывно поднимает руку.

Рядом притормаживает роскошный двухместный итальянский спорт-кар. Не прекращая трепаться по телефону, кокетка открывает крылоподобную дверь и ныряет внутрь авто.

– Ну че ты так долго? Я заждалась уже, – грудастая дива вальяжно откинулась на подголовник и глубоко затянулась.

– Не пыли, успеем, – несмотря на некоторое сходство по возрасту, ее соседка выгодно отличается от своей пассажирки не только шикарной внешностью, но и сумасшедшим шармом (такую – хоть на обложку глянцевого журнала). – Милка, ты совсем сдурела?! Сколько тебе было говорено: в машине – не дымить!

– Не Милка, а Эмма, просила же, – надув и без того перекачанные губки, новокрещеная Эмма опускает боковое стекло и швыряет тлеющий окурок на проезжую часть.

– Пепельница же есть. Где твои манеры?

– Не брюзжи, Лизетт. Что за настроение? Встряхнись, подруга. Посмотри вперед, оглянись, что ты видишь?

– Что?

– Эта ночь – наша! Давай зажжем где-нибудь!

– Ребенок. Ты что, уже приняла что-то? – Елизавета поправила локон над агатовой бровью.

– Не читай моралей, не мамочка.

– Пристегнись.

– Вот еще, заботливая ты моя, а ночью ты мне что, контрацептив порекомендуешь?

– Ты неисправима, Эммануэль, – Лиза попыталась расслабиться. Весь вечер ее преследовало какое-то гнетущее чувство фатальной обреченности. – Ну, слава богу, трасса очистилась.

Автомобильная пробка, казавшаяся вечной, и вправду скоропостижно скончалась.

– Супер! Давай прибавим.

– Я уже.

– Да что «уже»? Плетешься, как черепаха…

– Ми… Эммочка, лапочка, мы не в степи. Знак ограничения скорости видишь?

– Какой, к чертям, знак? Плевать! Забыла, кто мой папаша? Все будет тип-топ. Смотри, на дороге ни одного мента. А ну давай втопим! Перестраивайся в крайнюю полосу. Газуй! – рыжеволосая фурия, будто обезумев, рванула баранку от себя.

– Ты что тво…

Это было яркое зрелище. На глазах у многочисленных горожан перламутрово-желтый спортивный «Феррари» последней модели, потеряв управление, янтарной молнией пронесся по трассе, затем, едва не перевернувшись, влетел на тротуар, задев всего одного прохожего и, издавая жуткий звук визга тормозов, на полной скорости врезался правой частью переднего бампера в чугунное основание дорожного столба. Бедняга Мила, так желавшая стать Эммой, бессильная перед законом инерции, как бы продолжая движение автомобиля, вылетела наружу сквозь проем лобового стекла, превратив его в брызнувшую крошку триплекса, и, сделав нелепое сальто, со всего маху грохнулась о стальной брус светофора. Рыжий парик жертвы мягко приземлился рядом в подернутую масляной пленкой грязную лужу.

Поблизости раздался одинокий истерический женский вопль.

И тишина…

Распахнутые карие глаза пострадавшей девушки подернуты поволокой беспамятства. Только слышно аритмичное булькающее сипение воздуха, выходящего из рваных отверстий, обрамленных пузырями розовой пены вокруг осколков ребер, торчащих наружу. И кровь, толчками извергающаяся вовне.

Какая-то мелкая, грязная, мерзкого вида собачонка, испещренная гадкими полулысыми пятнами стригущего лишая, приникла к растекающейся бликующей темно-гранатовой поверхности и стала жадно лакать густую, еще не успевшую свернуться субстанцию.

С жутким скрежетом, водительская дверь разбитого авто открылась, и на асфальт, заметно прихрамывая на левую ногу, вышла вторая участница происшествия. Не издавая ни звука, осторожно перешагнув пару башмаков, из которых вылетел, сбитый походя, постанывающий невдалеке бедолага, она сделала несколько робких цокающих шажков к искалеченной, но еще живой подруге. Ярко-красные подошвы лабутенов горе-водительницы коснулись растекающейся по дорожному покрытию лужи того же цвета. Красавица гадливо взглянула на насыщающуюся шавку, выдавила из себя какой-то икающий звук, сделала еще шаг и, нелепо поскользнувшись на багровой жиже, мягко упала на спину, прямо на завалившийся под ней картонный рекламный щит. На ее породистое лицо, быстро приобретающее цвет разметавшейся гривы натуральных платиновых волос упала первая капля нарождающегося дождя. Голубоватую склеру левого глаза девушки, словно чернилами, заливало изнутри темно-красным. Этот цвет поглощал все око, не трогая лишь изумрудную радужку с фатально расширяющимся черным зевом бездонного зрачка.

Вдали послышался приближающийся звук полицейской сирены…

Сиеста. Самое начало обеденного перерыва. Они в помещении вдвоем. Молоденькая аспирантка Леночка, умопомрачительно покачивая бедрами (боже, какие ножки пытается скрыть эта мини-юбчонка), приблизилась к окну и многозначительно закрыла жалюзи.

Еще пара кошачьих шагов и коллега уже рядом.

– Иди ко мне, Шурик, – кокетливо взмахнув коротким черным каре, юная красотка присела бочком на подлокотник его кресла и, дыша прерывисто, возбужденно, вдруг прильнула к нему всем телом, волнуя ладошкой шевелюру соблазняемого, жадно ища ухо мужчины своими влажными похотливыми губами. Перед ошалевшим Сашкиным взором предстала пара изумительно округлых, зовущих, почти выпрыгивающих из декольте живых полусфер. Все ближе, ближе…

«Как же, а если войдут?» – он бросил вороватый взгляд на безлюдную ординаторскую, и последняя здравая мысль покинула его опустевшую черепную коробку.

Тело скрутил пароксизм похоти.

«К чертям!» – он порывисто сжал девицу в неловких объятьях и с силой одичавшего самца привлек к себе, ощущая яростно восставшей плотью мягкое, женское, зовущее.

Ну, ну же!

Что-то вдруг пошло не так. В распахнутую форточку влетела ярко раскрашенная птичка. Сделав быстрый круг над люстрой, пернатое существо нагло спикировало на затылок вожделеющего прелюбодея.

– Кыш! Брысь, зараза!

Но не тут-то было. Обнаглевшая тварь не отставала. Устроившись поудобнее, дятел выдал такую лихую дробь по темени горе-любовника, что тот тут же проснулся.

– Что это?

Еще не пришедший в себя, одурманенный изрядной долей выпитого накануне алкоголя, он принял за издевательства птахи звонкую трель своего мобильника.

– Вот скотина! Такой сон обломал, – трясущейся рукой Сашка взял трубку и обомлел. Звонил заведующий их отделением.

– Катар, ты что, на Луне?! Я тебя второй раз уже набираю!

– М-м…

– Ты что мычишь, как лось в период весеннего гона?

– Минуту, Карп Денисыч.

Похмелье было не то, чтобы слишком уж фундаментальным, но основательно мешало сосредоточиться на разговоре, а уж тем более, ощутить качество жизни во всей ее полноте.

Быстро раскрыв рюкзачок веселенького цвета оранж (вечный спутник всех его странствий), страдалец извлек оттуда волшебный флакончик испытанного антипохмельного средства, бросил сразу две шипучие таблетки в кстати подвернувшийся полупустой стакан тоника со следами губной помады на краях (выходит и девушки были?) и проглотил содержимое, не дожидаясь процесса растворения.

В трубке вновь забубнило.

– Александр, с тобой все в порядке?

– Н-да.

– Мне кажется, ты не в себе.

– А что, собственно случилось, Карп Денисыч? – Сашка перешел в атаку. Зыркнул на настенные часы. – Вы в курсе, ик… который час? Четверть восьмого. А у меня, между прочим, заслуженный долгожданный выходной. Крепостное право, насколько я помню, отменили в 1861 году, ик… Вы не находите, что ваш виртуальный визит в это время суток, как минимум, неуместен?

В трубке крякнуло:

– Да-да, Александр Валерьяныч, понимаю, извини. Тут такое…

– Что случилось?

– Форс-мажор, – в голосе начальника зазвенели истерические нотки, – сегодня воскресенье, а дежурить некому.

– Как это некому? Штольц же должен.

– Он ногу сломал. Вчера ДТП на Кировском проспекте было, может слышал?

– Ну а остальные? Что я, крайний?

– Ты же знаешь – сентябрь, бархатный сезон. Половина в отпусках. Левашова Катерина на сносях, родит вот-вот, а супруги Комнины свинкой заболели, на пару. Как дети, ей-богу. Сволочи. Ведь предупреждал же, что прививаться надо.

– М-да…

– Ну а мы с Ле… Еленой Викторовной, – в речи шефа появились стыдливо-официальные нотки, – на научной конференции, на базе отдыха медицинского университета.

«Ну, Леночка, блин, сердцеедка. В жизни с одним зажигает, а во сне с другим».

– А Васька Шепелев?

– Да он нажрался, как свинья. Ни «бе», ни «ме».

– Так я, вообще-то, тоже…

– Сашенька, не надо делать из меня идиота. Твоя легкая посталкогольная обнубиляция по сравнению с его комой, это как валерьянка по сравнению с промедолом1. Кому сейчас легко? Так что давай, выручай, родимый.

Выхода действительно не было.

– Ну, хорошо, Карп Денисыч, скоро буду. Только за так я работать не собираюсь.

– Разумеется Александр. Гарантирую сверхурочные и небольшую премию, – в голосе шефа послышались заискивающие нотки нереализованного политика.

«Да, вечерок вчера, похоже, был запоминающимся», – скривившись от тупой боли в затылке, Саня хохотнул, бросив умильный взгляд на своего давишнего собутыльника Ромку, в состоянии полной отключки обнимающего скомканное диванное покрывало. – «Да, дружище, тебе, пожалуй, покрепче досталось», – его единственный друг был настолько лихо выбит из мира тусклой реальности шквалом ночного загула, что так и спал, не раздевшись, в изжеванном костюме и единственном правоногом башмаке с пойманной где-то жевательной резинкой на подошве. – «Отдыхай, бедолага, не торопись. Солдат спит, печень работает. Пусть Морфей2 отодвинет твои муки утренней абстинениции. Надеюсь, дверь захлопнуть не забудешь при уходе?».

– Мяв, – рыжая, роскошно-пятнистого окраса среднешерстная кошка по-хозяйски продефилировала в миллиметре от его голой ноги, даже не одарив хозяина взглядом топазовых глаз.

– Ах, Шаурма, бедняга, совсем про тебя забыл. Ну, ничего, сегодня у тебя настоящая пирушка, – Алекс достал из холодильника недоеденную с вчерашнего буйного вечера запеченную куриную ножку и водрузил ее в металлическую кормушку.

– Мр-мяу! – даже не подумав сказать «спасибо», котейка рванула к деликатесу и жадно приступила к трапезе.

Так, еще лоток кошачий почистить, мусор захватить и…

Все, пора!

Избыток ацетальдегида, вызванного вчерашними возлияниями, напрочь отбивал аппетит. Только пить! Восполнив электролитный баланс баночкой рассола из под консервированных помидорчиков, Сашка наскоро оделся и вяло толкнул входную дверь.

На площадке, послышался затухающий шепот соседки по квартире:

– Все милый, целую. Да, ты же все равно уходишь, захвати мусор, пожалуйста.

Выглянув наружу, он успел заметить только край удаляющейся мужской спины внизу за перилами.

«Ай да Нинка! А муж-то в командировке. Во дает!».

Выйдя из подъезда, он пошатнулся от шквала сухого теплого ветра. Вдохнув полной грудью порцию городского воздуха, приправленного легким амбре выхлопных газов и пережаренного масла от соседней пирожковой, Алекс почувствовал, что похмелье плавно отпускает. Очевидно, начинали свое действие волшебные шипучие капсулы.

Налетел новый порыв, чуть не сорвав с головы его новенькую бейсболку.

«Да, ветрено», – он уныло приподнял воротник легкой ветровки. – «Не денек, а мечта».

Погода не предвещала ничего хорошего. Многочисленные крупинки летящего песка кололи небритую щеку. Небо было заволочено чем-то бурым, низким, угрожающим. Вдалеке, на западе, тяжко нависала огромная сизая туча, неторопливо наползавшая на город.

Ни одной птички в небе. Будет буря, не иначе.

Приблизившись к своей «Хонде цивик» белой масти, он чертыхнулся: какой-то умник припарковал свою «девятку» так плотно к траектории желаемого выезда, что начало предстоящего пути предполагалось весьма проблематичным.

«Вот козел!».

Не добавляло настроения и хамское граффити, старательно выведенное пальцем на покрытом густым слоем рыжей пыли борту его автомобиля: «Хочу в мойку».

«Паршивцы малолетние».

Чихнув от очередного пыльного шквала, Саша сел в авто и настроился на мучительный процесс лавирования-выезда на проезжую часть. Жадно опустошив добрую половину бутылки минеральной воды, завалявшейся в салоне, он повернул ключ зажигания.

На работе был полный штиль. Оно и понятно – воскресенье. Лишь скучающие секьюрити в коридорах, да накрахмаленные сестрички на немногочисленных постах. В приемнике, правда, суетливая бригада оформляла роженицу. Баба была совсем на сносях, но держалась достойно. Видно, не впервой.

Зайдя в свой кабинет, сразу метнулся к рабочему столу, осмотрел входящую документацию.

«Вот те на! Всего один пациент на сегодня?! Неужели повезло?».

Расслабившись, Александр потянулся к сопроводительным бумагам.

Его прервал стук в дверь.

– Да-да.

– Приветствую тебя, о благородный проводник в мир мертвых. Ты уж извини, я сегодня без двух оболов, – дежурный по клинике, кардиолог Николай Петрович Кузин («Кузя», как все звали его за глаза), очень крупный тучный (человек-бизон), одышливо отдуваясь, промокая платком вспотевшую плешь, с размаху плюхнулся в жалобно заскрипевшее кресло напротив. – С внеочередным выходом тебя, страдалец. Хм, а вчера-то, я гляжу, весело было. Может тебе цитрамону?

– Не, принял меры уже. Привет, Петрович.

– Ну, как знаешь.

– Давай по делу.

– Дык, ты не в курсе разве? Описание не пролистал еще?

– Не успел. Если есть у тебя что-то по этому случаю, давай, выкладывай, не тяни?

– Ну а как же ж? – Кузин натужно наклонился и извлек из заднего кармана брюк мятый листок сомнительной чистоты с казенным штемпелем. – Это копия предварительного заключения наших следаков.

– Ну, читай уже.

– Так, м-м, это не интересно. Ага, вот, заключительный акт драмы (ты не против, если я своими словами, без этой казенщины?), слушай:

Вчера, в 22.22 по Московскому времени, автомобиль «Ferrari 488 GTB» с регистрационным знаком А-666-АА (надо же, напокупают себе крутых номеров, золотосумы), управляемый твоей клиенткой, в результате грубого нарушения правил ДД, совершил дорожно-транспортное происшествие в районе перекрестка Кировского проспекта и улицы Советской. Пострадавших трое:

Штольц, Якоб Львович (уличный прохожий (и твой коллега, между прочим)) – оскольчатый перелом обеих берцовых костей правой ноги, легкое сотрясение мозга. Состояние удовлетворительное. Проходит лечение в травматологии.

Фарясьева Мила Леонидовна (пассажирка) – не была пристегнута ремнем безопасности. В результате аварии, пробив лобовое стекло и ударившись об уличные конструкции, получила множественные повреждения травматического характера, а именно: тяжелый ушиб головного мозга с внутренним кровотечением, открытый перелом четырех ребер справа, обширный открытый пневмоторакс, закрытый перелом левой ключицы, вывих левого плечевого сустава. Состояние крайне тяжелое, нестабильное (надо же, как такие выживают?).

– С этими ясно, давай к главному.

– Не гони, Валерьяныч, все будет. Твой нынешний клиент – Коврова Елизавета Евгеньевна, русская, двадцати четырех лет от роду, не замужем, детей не имела, свинкой, корью и другой заразой не болела. В анамнезе жизни ничего примечательного, все ровно.

– Причина смерти.

– А вот тут чертовщина какая-то. В момент события была за рулем, пристегнута. Столкновение выдержала без негативных последствий. Самостоятельно вышла из тачки, посмотрела на это все и… отдала богу душу. Следов травм и иных повреждений не найдено. У нее блат, видишь ли, родственница чья-то, так что главный разрешил провести досекционную компьютерную томографию тела.

– И что на КТ?

– Да в том то и дело, что все в норме! Есть парочка сюрпризов, но в пределах допустимого. Сам увидишь, – физиономия Кузина пошла багровыми пятнами. – Ни внутренних кровотечений, ни инородных предметов внутри (я уж не говорю о переломах и сотрясении). Тело в идеальном состоянии. Только не живое. Сколько работаю, такого не видел.

– А точно мертвое?

– Да ты что, вивисектор?! Десять раз перепроверили. Констатация абсолютная.

– М-да.

– Ну, ладно, у меня тут дел хватает. А тебе вот такой ребус, копайся. Потом расскажешь, интере…

Последняя фраза была прервана резко захлопнутой дверью.

«Да, ситуевина. Вот чем заканчиваются покатушки „золотых“ девочек на немыслимо дорогих концепт-карах».

«Непростая, похоже, работка предстоит», – Александр почесал затылок, бросил очередной тоскливый взгляд на документы по трупу и решительно поднялся, накидывая на плечи белый халат.

«Бумажки потом, поработаем руками и… головой».

Ну что ж, а теперь меры предосторожности. Поверх халата он надел перчатки, респиратор и спец-очки.

Пару месяцев назад одна из его молодых коллег, вскрывая пациента из маргинальной социальной среды, легкие которого были практически полностью поражены фиброзно-кавернозным туберкулезом, подхватила ту же заразу. Девчонку отправили на больничный и тут же погнали в соответствующий стационар, лечиться.

Пошли стандартные проверки персонала. Через неделю палочку Коха3, в очаговой форме обнаружили у одного из санитаров (работавшего в ту же смену с бедолагой палотогоанатомом). Это уже было ЧП. И пошло-поехало: череда бесконечных инспекций из разных инстанций (от службы туб-диспансера до контролеров из местного министерства здравоохранения) регулярно терзала руководство клиники (благо им, простым служителям Асклепия, это было совершенно фиолетово).

Кончилось тем, что начальство и работников местного бюро судмедэкспертизы обязали соблюдать следующие профилактические действия: срочный монтаж вентиляционного оборудования по всей системе стационара, обязательное (дважды в сутки) ультрафиолетовое кварцевание всех помещений бюро (удивительно, что такой простой и эффективный способ борьбы с заразой, положенный по закону, между прочим, не соблюдался в отделении ранее), а также обязательное использование во время работы плотных медицинских перчаток, респираторов и анатомических очков.

Неясно, сработали ли предложенные меры, только вспышек туберкулеза в их бюро (и в клинике в целом) больше не регистрировалось, пока… Бог миловал.

Войдя в секционный зал, Алекс привычно зябко поежился. Кондишэн работал вовсю. В этом помещении всегда, в любое время года поддерживалась некомфортно бодрящая температура. Оно и понятно: на холоду риск преждевременного разложения мертвого тела гораздо ниже.

Его обонятельные луковицы ощутили легчайший, но удивительно раздражающий запах формалина, к которому он так и не смог привыкнуть за годы работы.

В огромном, хорошо освещенном зале, на центральном оцинкованном столе лежала Она.

Сделав пару шагов, Александр Катар встал, как вкопанный. Он никогда не видел ничего подобного.

В ходе опыта патологоанатома он тысячекратно убеждался, что тело после смерти значительно меняет внешность (причем – в худшую сторону), становится другим, теряет что-то (случалось, что родственники не узнавали усопших).

Вот только не в этот раз.

Расхожий литературный штамп позволил бы сравнить застывшую бледную бренную оболочку поступившей дамы с совершенной античной статуей. Но нет, изваяние, каким бы шедевром оно ни было, не выдерживало сравнения. Распростертая нимфа была гораздо привлекательнее косного куска мрамора, в ней было что-то еще, кроме телесной красоты.

Тут другое. Обнаженная девушка, лежавшая перед ним, была похожа на ангела. За годы работы прозектором он ни разу не видел столь прекрасного тела. И дело не только в материальной красоте. В мертвом существе, находящемся перед ним, чувствовалось что-то иррациональное: некая одухотворенность (хоть и парадоксально применять этот термин к трупу), аристократичность черт, благостность, побуждающая петь, летать, совершать подвиги, ну и самое главное – некая сила, чудовищная сила. Казалось, перед ним лежит сама божественная Ева – прародительница рода человеческого.

Неизвестно, сколько он стоял бы еще, в состоянии глубочайшего эстетического экстаза, но тут вдруг громко хлопнула дверь, и в помещение ворвался, гремя лотком с инструментарием, всегда какой-то суетливый, всклокоченный, низкорослый, прихрамывающий на правую ногу дежурный санитар Яшка.

– О, привет, Валерьяныч.

– Здорóво, Егорыч, – Александр с трудом выныривал из маниакально-восторженной одури.

– Красава, да? Ей бы жить, учиться, любить, детей рожать, а тут вишь ты как…

– М-м…

А ты че застыл? – Яков метнул острый взгляд и гаденько хохотнул. – Готовишься к акту некрофилии?

– Слушай, иди… куда шел.

– Все, извини. Эт я так, шуткую. Моя сення к теще с ночевой рванула. Сам понимаешь, настроение какое. Жить хочется!

Сашка, как всегда, в подобных ситуациях, вдруг почувствовал себя виноватым:

– Да без обид.

– Ладно Саша, теперь по делу. Волосы я почти не трогал. Черепушку вскрыл аккуратно, сзади, по стандартной схеме? В чем-то еще моя помощь требуется?

– Пока нет. У тебя дел и так выше крыши, – при мысли о звуках распила черепных костей внутри что-то защемило. Шура неловко кашлянул. – Пока ты мне не нужен. Начну сам, а минут через сорок – подходи.

– Лады. Тогда я пока к морфологам метнусь, там работы полно. Протокольных стекол с десяток, наверное, приготовить надо. Если что – свисти.

На том дверь за словоохотливым коротышкой захлопнулась.

Тишина.

Усилием воли Александр постарался избавиться от наледи сюрреалистического ступора, в котором пребывал пять минут назад.

«Что это я? Первый раз, что ли? Успокойся, идиот! Это же стандартное вскрытие», – уставившись на мокрый, уложенный кафельной плиткой покатый к центру пол прозекторской, с решетчатым сливным отверстием в центре, он потихоньку приходил в себя.

Хмельная оторопь вроде бы слетела. Мир вновь казался таким же привычным, как обычно.

Пора работать.

Скрипнув зубами, доктор крякнул и, встряхнувшись, приступил к внешнему осмотру, стараясь при этом воспринимать объект изучения не как уникальный биологический композит, а как учебную резиновую куклу-макет.

Кожа бледная, ровная, огромные миндалевидные глаза, как и положено, потускневшие. Ух! Налицо гетерохромия4 – редчайшее явление у человека: радужная оболочка правого глаза девушки была охряно-янтарной, (как у кошек некоторых пород), левая радужка была насыщенно-зеленого оттенка, при этом окружена тотальным субсклеральным кровоизлиянием придающим глазу вид круглого изумруда, окантованного сферой красно-черного граната.