Воин. Правитель. Чужак

– Странно, не заметил? Едут они каким-то чересчур прямолинейным маршрутом, – Тит глянул в сторону Висма.

Тот от беспокойства потрясывал правой ступнёй. Что-то было не так. Степняки и вправду двигались медленно, ручки не выжимали газ, а рули не подравнивали корпус. Разведчики сползали набок, пока маршрут всё больше отклонялся вправо. Чёрт, в мареве их было не разглядеть! Бинокль дозорного ещё старался поймать какую-никакую картинку, но даже он, в конце концов, мог выделить лишь скупые, хоть и объёмные, силуэты.

Тит прищурился. «Они даже руками не двигают… примагнитили их к рулю и упёрлись в него, как бараны. Хотя постой… стой… так… так, какого…?» – на этой мысли прищур исчез. Тит, наконец-то, заметил, что плечи бойцов неестественно возвышались над их головами. Макушек словно и не было.

Не было… точно… как будто их отрезали. Отрезали со всем тем, что росло чуть ниже макушек. Тит опешил. Оба разведчика были обезглавлены. Мёртвые туши, запущенные по кривоватой дуге, несли свои тела в расположение лагеря. Поэтому степняки и ехали медленно и двигались с небольшим отклонением. Некому было поддавать газу. Некому было подравнивать руль. Мертвец не может подравнивать руль. Проехав три сотни метров, самый проворный из них приблизился к дозорным стенам. Заданной скорости хватило ровно на то, чтобы остановиться под носом у Тита.

Борясь с изумлением, тот не отнимал взгляд от трупа. Затем он глянул в сторону Висма. Опытный капитан, напротив, походил на выглаженный лист. Ступня его в какой-то момент успокоилась, вот только в груди отныне колошматило сердце. От злобы. Взгляды капитанов встретились совсем скоро – где-то посередине между рулём правого степняка и выбитой рукояткой левого. Капитанам кое-что передали.

Послание. Сообщение на деревянных дощечках. Сепаратисты высекли буквы кривым почерком и развесили дощечки на шеях двух бедолаг. Трупам, наконец, дали высказаться в последний раз:

– «Они приехали к нам в таком виде, за маленьким исключением…», – прочёл Тит на своём трупе.

– «…поэтому не злитесь. Мы их, по сути, не тронули», – прочёл Висм, придерживая за плечи второго покойника.

Злоба в его груди, разорвав сердце в клоки, выкипела. Сорвав вторую дощечку, он бросил её на землю и ударил в неё каблуком.

– Опасаешься, что улетят, Тит?! – висмутианин стащил с макушки берет. – Неделя на то, чтобы их прихлопнуть?! Забудь, у этих ублюдков день! День!!! Завтра на рассвете они попляшут! Ой как попляшут! Вы согласны, парни?!

По лагерю прокатился воодушевлённый вой.

– Звучит, как бравада, – обронил Тит.

С дозорной стены посыпались крики оружия.

Безголовый труп, выпав с седла, приземлился на сорванную дощечку. Ему дали высказаться, сделать последнее донесение, но его голос утопили в хохоте. Титанец меж тем безутешно топил себя в беспокойных раздумьях, а в мыслях давил головы сепам, представляя, скольких положит на утренней вылазке. «Они обезглавили нас! – повторял он раз за разом. – Обезглавили!». И в этих мыслях он почему-то не чувствовал себя защищённым. Он в логове чужой стаи. Стаи, что носила на себе камуфляжную краску. И в первую очередь он был обязан отстоять свою честь перед ней. Ведь ум военного настроен на доводы от военного. А значит, в ход пойдёт антрацитовый меч – оружие, доживавшее дни. И оно-то уж точно исключит всякую возможность полагаться на доводы штатского.

Факсимильный излишек

«Свет общества, что озарён тьмой популизма», – ещё один вычурный заголовок. Мейтна распрямил третью колонку и перелистнул магни-текст.

– Пока что на третьей. Редактор получше, и мигом на лицевой.

«Да ладно тебе, хватит! Хватит! Признай уже наконец, что дело в… и называть не хочу!». Губернатор поёжился, поскорее вчитался в новую колонку, но ничего, кроме как набора складно сложенных букв, уже не замечал. В затылке заговорил томный гнусавый голос одного из членов Совета. «Левые вновь пытаются объединить… нейтралитет всё больше задумывается о выборе стороны…», – возник другой голос, уже поприятней – госпожи Церемонии, – но он, по сути, сообщал то же самое.

«Не смей признавать это вслух. Не смей признавать, а иначе…». И это «иначе» почти легло ему на язык. Но он вовремя его прикусил. Далее ещё раз попытался понять смысл букв, складно идущих в ряду. Ну а где-то в затылке томный гнусавый голос без всякой живости в тысячный раз сообщал, что его рейтинг в очередную неделю не досчитался очередных двух пунктов.

– Чепуха…, – бросил мейт-губернатор и скорее перелистнул. На четвёртой полосе рядом с рекламным блоком он немного повеселел и отпустил на минуту печальные выводы третьей колонки.

Мейтна принимал завтрак – в белом халате и, по привычке, закинув ноги на стол. Новая попытка себя приободрить. Начать хотя бы утро без утомительных сводок и цифр.

«Зря они отказались от жизненных зарисовок, с ними журнал казался не таким унылым». Он перелистнул на самый конец и пробежался глазами. «Зарисовки» и вправду перестали печатать. Те, как оказалось, существовали, пока существовал их автор. Но как только он отправился к Лунной опочивальне, столичная газета решила не продолжать. На спасение сегодня утром, решил Мейтна, можно было и не рассчитывать.

– Милый, ты забыл накрыть меня одеялом.

Из спальной показалась фигура – в похожем белом халат, но только довольно приталенном. Молодая стенографистка. Она кокетливо надкусила ноготь и легонько поводила плечом.

– Месть за то, что ты вечно тянешь его на себя, – не улыбаясь ответил Мейтна, всё внимание отдав новостям из спортивного блока.

– Хочу кофе. Ты будешь кофе?

– Угу, – голос его был еле слышен.

– Отлично!

Девушка побежала на носочках. У мраморной столешницы она нашла старенький медно-бежевый аппарат.

– Слышала, ты собираешься убраться отсюда. Улететь и править чем-то большим, чем наша система.

– А я слышал, что ты превосходно работаешь ртом и гнёшься не хуже гимнастки. Эх, как же так вышло, что нас обоих бессовестно обманули?

– Как нетактично, господин губернатор, как нетактично. Если и уходите от ответа, проявите хотя бы фантазию, – она покачала головой и положила на подставку подогретую чашку, – мне всего лишь хотелось узнать – есть ли у меня шанс получить приглашение?

Она чуть опустила голову и расплылась в милой улыбке.

– Стенографистки, бороздящие космос. Никогда о таком не слышал. Всегда представлял, что вы выходите из валика печатной машинки и остаётесь с ней, не трогая пуповину.

– Ошибаетесь, мой губернатор, мы её вырываем. Вырываем с силой. Просто нам редко удаётся посмотреть наверх. Всё вперёд да под ноги, да на пожелтевший глянец.

– А если обклеить газетными вырезками весь потолок?

– Тогда мы упадём от ужаса, подкосив ноги, – рассмеявшись, она дотронулась до тускло горящей панели кофемашины.

Губернатор сменил позу. Он поменял ноги местами и тряхнул магни-текст. Его халат отнялся от бёдер и гениталии вывалились наружу. Смущения не последовало. Он только усердней вгляделся в блок новостей и несколько раз откашлялся.

– Я всё беспокоюсь, господин губернатор.

– Угу, – сказал Мейтна без всякого интереса.

– Беспокоюсь о Ласке. Думаю, он мне этого не простит.

– Чего же он не должен простить?

– Наших… наших с вами… «бесед», – подбирая слова, произнесла его подчинённая.

– Я даю вам обоим работу, так что немного щедрости от вас мне не помешает.

– То есть я – его щедрость?

– Да. И покуда мокренькая щель не появится у него между ног, ты его неподдельная щедрость, – Мейтна перешёл к новой колонке.

– А как же это? – задёрнув халат, она задорно повиляла миндальными округлостями, сначала нижними.

– А это я называю приятным бонусом, надбавкой за доброе покровительство.

– Тогда это я оставлю для Ласки, если позволите.

– Да, тощие сиськи можешь оставить… ему, себе… мне без разницы. Завари уже чёртов кофе.

– Сейчас-сейчас, господин, – она опустила краник, отчего аппарат гулко задребезжал.

В воздухе ощущалась прохлада. Раннее утро приносило из сада запахи абрикосов, магнолий и медового флокса. За цветами уже приходили заморозки, но те едва опустились. Дело в том, что опуститься им мешал садовод. Он ревностно кормил их компостом, поддабривал почву золой, стравливал сорняки, и всё это для того, чтобы запах лета задержался ещё на немного. Чтобы господа, живущие за высокими окнами, перестали хотя бы на миг волноваться. Лето – это то единственное, что напоминало им о лёгких, праздных каникулах, где работа занимала от силы одну треть от одной трети часов.

Стенографистка достала вторую чашку.

– Мы сильно похожи, мейт-губернатор?

Мейтна молчал. В следующей колонке говорилось о зверствах, творящихся в коллегиальном лесу. Особого интереса подробности не вызывали, а потому он вяло зевнул.

– С ними, с вашими прошлыми пассиями? Они тоже, в конце концов, исчезали?

– О, как же вы любите всё преувеличивать.

– Женщины не преувеличивают, губернатор, мы просто любим всех и вся выводить на чистую воду.

– Через идиотские провокации?

– Скорее, через заблаговременные упрёки.

– И многим это помогло? Да как вы всё не поймёте… счастье не терпит искренности – ни тогда, ни сейчас.

– Значит, я отгадала, – девушка, дождавшись, пока заполнится вторая чашка, прихватила её и направилась к губернатору. – Я похожа на них и потому исчезну, как и они.

– Не пори чушь. Никто не исчезал. Они ушли из Коллегии по своей воле, но слухи почему-то поспешили их быстренько закопать. Вырой округу, высуши полностью реки, не найдёшь ни единого доказательства.

– И Ласке даже не придётся меня оплакивать?

– Будешь меньше выпытывать, даже останетесь счастливы.

– Хорошо, губернатор, вы умеете убедительно лгать. Надеюсь, когда мы решимся с ним на побег, вы не станете бежать по пятам, – Она встала рядом с Мейтной и наклонила чашку над его открытыми гениталиями. – А пока, если позволите, я отомщу вам за одеяло.

Он резко отнял магни-текст и поднял взгляд. Солнце, окаймлённое оконной рамой, вдруг ударило по глазам. Свет вылился на пол, на стол, на мрамор богатой столешницы и на медно-бежевый аппарат и не встретил препятствий. Он поверил, что она стояла рядом, в самом деле, была тем самым препятствием, но всё, о чём они говорили, как оказалось, он раскручивал у себя в голове. Всего лишь стоило выдумать её присутствие, как подсознание само начало развеивать скуку от цифр и сводок. Колонки в магни-тексте оказались невыносимы. Он посмотрел на оголённые бёдра и накинул халат. Чего он не стеснялся показывать вмиг покрылось белым бархатом. Мейтна встретил новое утро один.

Девушки украшали его одиночество достаточно редко. Не сказать, что они прям сильно добавляли красок, просто тёмные вечера порой освещались не только желтизной луны. Девушки привносили щепотку страсти, уводили его мысли от собственных привилегий, и, пока он добирался до высшей точки, ему даже порой удавалось полностью отгородиться от ненависти к себе. Однако, он не всегда приходил к финалу. На пути к нему девушки обычно визжали и, спрыгивая с кровати, убегали в ужасе. Мейтна как раз размышлял, как ему приходилось изворачиваться, чтобы задержать каждую хотя бы на миг. «Я предупреждал тебя, – говорил он одной, с трудом сдерживая обиду». «Я болен, – успокаивал он другую, делая грустное выражение лица». «Я ищу выход в тебе, ты поможешь мне выбраться, выбраться! Понимаешь? – тараторя, кричал он последним, меняясь в голосе». И девушки от этой перемены в голосе убегали с ещё большим ужасом. И так его козырь, раздающийся в коллегиальном лесу, оборачивался для него главным изъяном в собственной спальной.

Мейтна, отойдя от раздумий, поднялся. Скинув ноги со стола и кинув на него магни-текст, он подошёл к окну и суетливо задёрнул шторы. Утренние лучи кидались на планету с необычайным азартом. Столицу окатило только на седьмом с половиной часу.

– Где носит Франку, когда она так нужна? Ладно, если хочет поиграть с огнём…

– Господин губернатор, – Франка, поклонившись, слегка отворила дверь.

Обернувшись, он изумлённо на неё покосился.

– Заходи. Отвари кофе. Затем приберись в спальной, вымой обои и постирай бельё.

– В спальной что-то случилось?

– Да, комары ночью устроили на меня охоту. Ничего не оставалось, кроме как от них отбиваться.

– Слушаюсь, господин, что-то ещё?

Мейтна, убрав изумление, строго посмотрел ей в глаза:

– «Что-то ещё» будет вечером, сейчас просто завари мне кофе. И побыстрее.

Франка, грубо наступая на пятки, подбежала к столешнице. Она небрежно ухватила первую попавшуюся чашку и поставила на подставку. Панель разгорелась, краник был вскоре опущен. Через минуту запах цветущего сада перебился ароматом кофейных бобов.

– Готово, господин.

– Дальше я сам, теперь следуй в спальную, – перебив её в момент, когда она начала наливать сливки, Мейтна приблизился к чашке и схватил её, почему-то не поднимая. Он навис над чашкой и долго оглядывал свысока кофейную гущу.

«Мы сильно похожи, мейт-губернатор? – вновь послышалось в голове. – Они тоже, в конце концов, исчезали?». Тон её, как оказалось, уже не был столь мягок – он очерствел, увял, а вскоре выветрился чопорным тоном самого Мейтны. Пришло к тому, что от него начал ускользать её образ.

– Ласке повезло слышать тебя каждый день, не приходится вспоминать, как ты звучишь…, – Мейтна поднёс чашку к губам и немного отхлебнул, – ну ничего… ничего, я вас не корю. Сегодня вам достанется обоим, на прицеле будет он, а тебя, как и обещал, заденет разлётом шрапнели.

Мейтна отпил ещё и, несдержанно хлопнув чашкой, последовал в гардероб. На посадочной площадке заканчивались приготовления к прилёту будущего Адмирала. Председателю, по традиции, нужно было убедиться, что все идёт строго по плану. Что похороны, намеченные на этот прилёт, обретут статус ярчайших за всю историю Ордена.

– Доброе утро, господин Председатель, – сухо поприветствовал Ласка, – мы почти готовы.

– Могу вас поздравить, нот Ласка, вы первый, кто вызвался показать то, что он натворил.

– И я этому, несомненно, рад.

Ноточей поклонился. Мейтна повторил за ним, спрятав в жесте приветствия своё самодовольное лицо.

– Ну же, рассказывай, чьим атрибутам, по твоему мнению, будет следовать наша Светоч?

– Пройдёмте, я вам всё покажу.

Они обошли арочные ступени и спустились к асфальтированной поверхности. На ней пересекались жёлтые линии с белыми, выстраивая композицию, заметную для пилота, сажающего судно. Повсюду болтались банки с краской, стремянки придерживали их. Рабочие хватали по кисточке, глядели на общий план, а затем принимались за ту часть, что была им отведена. Ласка не постеснялся взять самую большую бригаду, чтобы уложиться в срок. Немного помощи он попросил у коллег из главной трибуны, у господина Лихорадки и госпожи Церемонии, часть рабочих отдали заседатели первой трибуны, заседатели второй и третьей трибун сами принимались за работу. Первое впечатление желали произвести многие – в хорошем ключе, естественно. Важность рукопожатия между взглядом Адмирала и местными стенами вряд ли мог кто-то переоценить. Ласка грамотно направлял все усилия. Да, ему приходилось спорить с подопечными, доказывать важность своих замечаний, однако статус главного ноточея, по итогу, расставлял всё по местам. Его виденье, в совокупности, побеждало, а слегка повышенный тон говорил о здоровом энтузиазме. Лишь слегка повышенный, всё так. Заметно повышенный тон в пределах Коллегии выдал бы в нём, очевидно, нездоровое помешательство.

– Отсюда пропала эксцентричная алость, грубый пыл пришлось вывести, обесцветить, видите трещины? Результат моих работ. Я подумал, что шероховатость на некоторых участках уберёт пафосный лоск, присущий прежнему Адмиралу. Да упокоят его в царстве звёзд.

– Что придёт на замену?

– Цвет моря и спокойной уверенности. Взгляд с берега, штиль, чистые предрассветные воды. Такое правление, судя по моим соображениям и расчётам, ожидает будущий Адмирал.

Мейтна осмотрел стяги, что были развешаны на стенах.

– Довольно меланхолично, нот Ласка, не находите?

– Постаменты. Их ещё не привезли, господин Председатель. И бюсты, тройка бюстов. Вот увидите, с ними общая перспектива избавится от тоски.

– Брали советы у Церемонии?

– Да, приходилось советоваться. Но! Но основную идею, господин, заложил всё-таки я.

– На вас что-то не очень похоже.

– Извините?

– Просто вы всегда казались мне чем-то вроде математического формуляра. Обложка потрёпана, тиснение накось, края порваны…

– Я ценю внешнюю красоту, если вы об этом, господин.

– Смотря на вас, нот Ласка, что-то мне не очень-то верится.

Ласка, отведя взгляд от Председателя, торопливо осмотрел себя. Из нижнего края кафтана торчали полинялые нитки, пуговицы свисали, на рукавах виднелись плохо отстиранные чернильные пятна.

– Много работаете, я вас понимаю, – Мейтна почти сразу же прервал секундную паузу. – Даже больше, я вас за это не корю. Да и кто смеет, если вокруг только и разговоры, что о назначении нового Адмирала. Эта новость взбудоражила всех, включая меня, поэтому плохой внешний вид – это ещё одно убедительное доказательство, что вы усердно относитесь к делу.

Не дождавшись, когда первый ноточей вернёт благодарный взгляд, Мейтна вытянул руку и прикоснулся к его плечу. Последовала пара небрежных похлопываний.

– О, а вот и постаменты, господин Ласка, – Мейтна указал на рабочих, что проходили под аркой, – и бюсты, как раз троица бюстов.

Ласка не расслышал последних слов. Он чуть ли не бегом последовал в сторону своих подопечных. Те выглядели изрядно запыхавшимися.

– Достали из чердака. Весь этаж обошли, хозяин, и оказалось, что они валяются среди книг.

– Отлично, поставьте их, я погляжу. Нет-нет, бюсты держите, – приказал Ласка другим подопечным, – держите у себя. Чтобы примериться, нам они ни к чему.

Те рабочие, что тащили из города изготовленные на заказ ярко-красные бюсты, отошли назад. Конечно же, они не были рады, а зардевшие щёки говорили об открытом недовольстве. Кто-то, заметил Мейтна, вовсе хотел выругаться. Язык одного из рабочих почти выплюнул расхожее «нахрен», но Председатель вовремя подбежал и вмешался:

– Положите на лестницу, с ними там ничего не случится, – благодарных взглядов он вновь дожидаться не стал, а потому продолжил, – господин Ласка так порой загорается делом, что перестаёт видеть дальше собственных рук. Не так ли, коллега?

Ноточей не нашёлся, что ответить. Все потуги выслужиться перед Председателем оборачивались какими-то странными попытками подзадорить его.

– Господин, я хотел узнать вашего мнения, – наконец, он придумал, как перевести тему. – Дело важное. Помогите выбрать лампы для сигнальных огней.

Мейтна, пронаблюдав, как расставляют постаменты изумрудного цвета, вызывающе произнёс:

– Вы про посадочные огни? Интересно, что же там затруднительного?

– Нужен совет. Взгляд со стороны. Полагаться на мнение Церемонии, и только на него, будет излишне наивно.

– Что ж, это имеет смысл, показывайте.

Они продвинулись к краю платформы. Переступая через свежевыкрашенные линии круга, обозначающего размеры Лидера, на котором и сядет будущий Адмирал, Мейтна и его доверенный встретили у назначенного места одного из рабочих. По виду, он занимался исключительно установкой ламп. На расслабленном лице его выступило даже некое подобие удовольствия.

– Вот, как вы и просили, хозяин, синий и жёлтый.

– Не синий и жёлтый, а янтарь и индиго, – по своему обыкновению, ноточей вытянул шею, поднял кверху нос и чуть-чуть наклонился, рассмотрев обе находки, – здесь я и призадумался, Председатель. Скажите, какой цвет вам лично больше всего по душе?

– Честно сказать, я не вижу здесь подходящего цвета.

– А какой цвет вам кажется подходящим?

– Цвет крови.

– Но, господин, прошу прощения, вы ведь говорили… говорили…

– Что говорил?

– Чтобы ни одна деталь в композиции не напоминала о правлении бывшего Адмирала.

– А кроме этого, Ласка, вы можете сказать, почему я не могу выбрать этот цвет? Вы вообще помните, кого мы тут принимаем?

– Конечно… конечно помню, господин, – он сглотнул, понимая, что вскоре Председатель перейдёт на «ты», – великого преемника крови, мне это известно, господин Председатель, но позвольте…

– …поспорить? Не позволяю. Вы так и не аргументировали, почему я не могу выбрать кровь.

– В красном нет смысла. То есть… то есть он многогранен, настолько многогранен, что теряется в смыслах. Он тупиковый. Адмиралу нужна передышка, что-то должно отвлечь его от кровавых разбоев.

– В красный вложена сила, не только кровь Ордена.

– А ещё упадок Первого, Второго и Третьего.

– Погодите, к чему это вы?

– Жизни основателей Ордена оборвались на красном, – Ласка произнёс последнее на выдохе. – Дайте я поясню. Обращаясь к истории, хорошо ли вы помните, как и в окружении чего обрывались их жизни?

– К стенке загонять не нужно, нот Ласка. Давайте к сути.

– Хорошо-хорошо, я поясню. Если вы позволите, начнём вовсе издалека – с гибели основателя Ордена – с Первого. Известно, что Первого пронзило копьё, которое он надломил перед тем, как упасть. И в то время, пока он давал напутствия своему преемнику, из груди его вылезал наконечник. По множественным стихам и поверьям, ветер гнал над наконечником закатные искры, а под наконечником была завязана красная ленточка – короткая, с двумя язычками, – она-то и была пропитана ядом. Первый схватился за грудь и, не успев ужаснуться, истошно закашлял. Лёгкие его стали быстро чернеть, а язык каменел, не давая ему закончить. Он застонал, но продолжил напутствия. Напутствия, как описал в своём трактате Второй, были для Первого важнее лопающихся костей, сосудов и плевры. Второй сильно обжёг ладонь, пока пытался утянуть ненавистную за язычки. В конце концов он вырвал её, вырвал ленточку, а после поднял к закатным испепеляющим искрам. Те прикоснулись к красному шёлку, прошлись по язычкам, но вместо того, чтобы сжечь их, сами обратились в пепел. Красная ленточка в итоге улетела, не оставив на себе ни следа своих злодеяний.

Преемник. Если говорить о Втором, то он обрывал жизнь на руках Отвергнувшего, – в руках того, кто не верил в трактат. Покушение он устроил бесхитростное, на обряде инициации. В ответственный момент он вытянул руку, дождался, когда по его ладони проведут надрез, и выхватил ритуальный кинжал. Дюжину ударов получил Второй, пока в спину предателя не полетели удары в ответ. Но Второй свалился с ног раньше. Отвергнувший инстинктивно выставил руки и смягчил падение того, кого только что ревностно протыкал. Их робы в объятьях запутались. Стоит уточнить, оба они встречали смерть в робах послушников крови. А это, как вы догадываетесь, господин Председатель, были робы красного цвета. Красная парча, ушитая чёрными черепами.

Мейтна понимал, к чему всё идёт, однако прерывать коллегу не стал.

– Что ж, Третий. Третьему повезло прожить более долгую жизнь. Едва ли трагичную, если бы не одно «но» – красный каин. Эту заразу, хоть и в малых количествах, он принимал на завтрак, обед и ужин. Поговаривают, что и при написании Свода он не гнушался класть под язык по половине пилюли за раз, дабы придать уверенности своим безоговорочным принципам. И новобранцев это пугает. Пугает безверие. Пугает настолько откровенный цинизм одного из основателей Ордена по отношению к своему главному делу жизни. Понятно, что воину важен чистый образ. Образ, за которым можно пойти и не думать, что он отбрасывает тень. А красный каин, если даже увести за скобки мою оценку, отбросил их тысячи.

И благодаря таким лживым фактам, выдумкам из уст заботливых матерей мы лишаемся большого числа перспективных учеников. Ведь молодой крови, если взять во внимание статистику, у нас и вправду поубавилось. Средний возраст смертоносных отрядов поднялся на целых три года. И задача нового Адмирала – вывести этот ошибочный факт и вернуть Ордену безупречный образ. Но что-то я отвлёкся… Итак, красный каин.

В конце концов, он вытолкнул ясность. Мозг Третьего стал закипать даже от мысли, что нужно сходить в туалет. Мигрени одолели его, окончательно выбили из сил, и он слёг. Так он, страдая, и пролежал до самой смерти. Пролежал, умирая от чесотки и ногтями выдирая кожу на голове. И как потом выяснили орденские целители, череп Третьего и впрямь почернел. Почернел от красного каина. Как думаете, нужны ли после этого ещё более очевидные аргументы?

– Что ж, браво, Ласка, браво, это и вправду достойно оваций, – Мейтна начал хлопать чуть-чуть загодя, – ты не формуляр, нет, я ошибся, ты дневник сумасшедшего. Что творится в твоей голове, одной Вселенной известно.

«Перешёл на „ты“. Понятно, я его вывел», – тут же подумал ноточей, а вслух произнёс:

– Прошу прощения, господин Председатель. Моё «детальней» заняло слишком много вашего времени.