Затянувшееся задание. Колесо сансары

Сергей вылез из кузова и подошел к двум командирам, идущим по своим делам, спросив у них, где дислоцируется воинская часть номер такой-то. Один из них – старший лейтенант с черными петлицами артиллериста – объяснил дорогу, и уже через пятнадцать минут Сергей входил в штаб части, где ему и предстояло служить.

Штаб представлял собой деревянный барак, с крыльцом в три ступени и деревянной дверью, обитой ободранным войлоком. Младший лейтенант вошел в здание и увидел привычную обстановку. Напротив двери стоял часовой с винтовкой на плече и примкнутым штыком, за ним на стене в развернутом виде находилось красное знамя воинской части. Над знаменем был прибит лозунг из красной материи. На лозунге белой краской четкими буквами было выведено: «Фронт там, куда направила Родина и партия». «Знакомый тезис!» – подумал Сергей и четко отдал честь знамени. Из открытой двери вышел высокий усатый сержант в новенькой гимнастерке и с нарукавной повязкой, на которой значилось – дежурный по штабу. Сержант отдал честь и спросил: «Вы к кому, товарищ младший лейтенант?». Перелыгин ответил на приветствие и пояснил, что к командиру, одновременно показав удостоверение. Сержант пробасил: «Следуйте за мной», и они прошли по слабо освещенному коридору к двери, на которой висела табличка с надписью кривыми буквами: «Полковник Рязанов В. В.». Сержант постучал в дверь и заглянул, отступив, показал рукой в кабинет. Сергей вошел в комнату. Возле окна стоял большой некрашеный стол из сосновых досок, на одной стене висела карта Союза Советских Социалистических Республик, на другой – два портрета – Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича, стандартное оформление. В дальнем углу расположился огромный, с наваренными узорами и завитушками, старинный сейф, по всей комнате стояло с десяток табуретов. За столом сидел пожилой усатый полковник, лицо было землистого цвета, в морщинах. Над левой бровью виднелся неровный белый шрам. Сергей отрапортовал о прибытии, вынул из кармана все свои документы и положил на стол перед полковником.

Командир части показал рукой на табурет и голосом с хрипотцой предложил сесть. Сергей сел. Полковник углубился в чтение документов. В коридоре, бухая сапогами, сновали люди, с улицы слышались треск двигателей автомобилей, лай собак, голоса армейцев, где-то издалека доносились нестройные винтовочные выстрелы. «Учебные стрельбы», – определил Сергей. Командир изучал документы минут двадцать, затем встал, приоткрыл дверь и крикнул в коридор: «Дежурный! Политрука и начальника штаба и старшего особого отдела ко мне!» Через минуты три в кабинет вошли два майора и капитан, все в возрасте, в коленкоровых гимнастерках с портупеями, все с сединой на висках. Только один был высокий, жилистый, второй – тучноватый, с красным лицом, а третий – капитан – как бы похож на обоих, только среднего телосложения. Командир сел за стол, прибывшие, видимо, уже по привычке тоже сразу сели. Рязанов, держа в руках предписание и командирскую книжку Сергея, сказал: «Вы садитесь, младший лейтенант». Сергей сел, полковник представил присутствующих, тот, что высокий, был политруком, а полноватый оказался начальником штаба.

– Ну, вот товарищи красные командиры, к нам прибыло пополнение, правда, не то, которое ждем, но все же в наше отделение особого отдела. Чем он будет заниматься, вы знаете. Степан Степанович, – командир обратился к начальнику политотдела, – выделите койку в казарме начальствующего состава, ну а начальника контрразведки прошу ввести в курс дела, и все остальное, что касается вашей деятельности.

Но непосредственный начальник Перелыгина почему-то промолчал. Командир полка, заполнив возникшую паузу и как бы и не к месту произнес как напутствие: «А то мне рассказали в штабе дивизии, что японцы на советско-маньчжурской границе на прилегающих сопках установили мощные телескопы, изучают советскую территорию», – и хлопнул ладонью по столу. У Сергея даже мелькнула дурацкая мысль: «Неужели отправят с телескопами бороться?», но тут же улетучилась.

Испокон веку в армии было заведено, что армейцы не всегда по-доброму относились к «органам надзора». Но каждый из трех командиров, не считая комдива, был старше Сергея как минимум вдвое, и поэтому младший лейтенант чувствовал на себе, скорее, отеческие взгляды, нежели командирские.

После того как, покинув кабинет командира, заместитель по политработе вызвал порученца и Перелыгин в сопровождении ординарца обошел все необходимые службы и подразделения, встал на довольствие в комендантской роте, сдал анкету на комсомольский учет, получил постельное и нательное белье, кусочек мыла размером со спичечный коробок, познакомился с массой новых сослуживцев, в основном штабного племени. В общем, первый день прошел очень содержательно и полезно, Сергей даже пропустил обед, пропустил бы и ужин, если бы не политрук, который сопроводил Сергея до столовой, а потом до казармы общежития начсостава, где показал его койко-место. К вечеру, улегшись на жесткую панцирную кровать с тощим матрасом, набитым ватином, но с какими-никакими простынями и подушкой, туго набитой овечьей шерстью, Сергей с наслаждением расслабился, четверо суток пути из Иркутска на перекладных все равно утомили его. Эти сутки он спал урывками, то на жесткой полке пассажирского вагона, то сидя на лавке, то на полу площадки товарного вагона и последнюю ночь – на нарах в караульном помещении вокзальной комендатуры, где из спальных принадлежностей была постелена тонкая колючая войлочная кошма, которую обороняло пехотное отделение клопов. Хорошенько ополоснувшись в умывальне офицерского состава холодной водой с мылом и по-настоящему поев за последние дни нормальной горячей пищи, чувствовал себя на седьмом небе. Мгновенно уснуть ему мешали впечатления этих последних дней. В голове крутилось множество вопросов, но мозг никак не выдавал ответов. Картинки понемногу перемешивались между собой и в итоге превратились в сон, который намертво вцепился в молодое крепкое тело.

Глава 4

Младший лейтенант Перелыгин и его сослуживцы

Дневное сообщение Совинформбюро от 06.09.1942 г.:

«В течение ночи на 6 сентября наши войска

вели бои с противником северо-западнее и

юго-западнее Сталинграда, а также в районах

Новороссийск и Моздок. На других фронтах

существенных изменений не произошло».

Где-то возле штаба хрипловато пропела труба, сыгравшая команду «Подъем!» для всего гарнизона поселка Тополевка, для дивизии, в которой начал свою службу Перелыгин, а заодно и для немногочисленного гражданского населения.

День обещал быть насыщенным, как и предыдущий. Младший лейтенант с удовольствием ополоснул лицо и шею, побрился, хотя под носом и на подбородке росли не волосы, а пушок, вытерся вафельным полотенцем. Одной минутой подшил свежий подворотничек, в 30 секунд уложился для наведения блеска на сапогах. Застегнул портупею и бодрым шагом направился в штаб. На утоптанной земле перед штабом, выстроенный в две шеренги, стоял караульный взвод, который по команде старшины тронулся, поднимая пыль, пошагал в сторону Оловянной.

Сергей забежал в столовую для начсостава, наскоро похватав пшенной каши и выпив жиденького, но горячего чая, двинул бодрым шагом к себе в кабинет. Кабинетом была названа каморка, в которой стояли две колченогие лавки вдоль стен и сколоченный из снарядных ящиков стол. Точнее, два стола, так как помещение предназначалось не только ему. Соседа не было. Вчера Перелыгин уже забегал сюда и оставил на столе пару плакатов, портрет товарищей Сталина и Буденного, подаренных заботливым политическим руководителем Степаном Степановичем. Сергей оглядел помещение, нисколько не расстроился, так как предполагал, что сидеть ему здесь особо не придется. Для придания кабинету официальности, и даже в некотором смысле уюта, над столом повесил портреты, а два агитационных плакатика о бдительности прикрепил на правой стене. Стопочку серой бумаги в пять листочков положил на угол стола. Оглядел еще раз и остался доволен. Сегодня нужно было не ударить лицом в грязь перед непосредственным начальником.

Перед капитаном с петлицами голубого цвета Сергей предстал ровно в 8 часов 00 минут. Взгляд у начальника был суров, на голове – седой ежик волос. Мужественное лицо портил шрам на носу. Сергей подумал о том, что был бы шрам на щеке, то было бы значительней, солидней, а то получается, что якобы человек нос совал, куда не надо. Вон у полковника Резанова шрам над бровью, и смотрится солидней. Сергей отрапортовал согласно уставу.

Капитан Луговой был кадровым военным, списанным с бомбардировочной авиации в первые дни войны по тяжелому ранению и отлежавшимся в госпитале в городе Чите. На фронт с немецко— фашистскими захватчиками его не вернули, а оставили в контрразведке Забайкальского фронта. Капитан, бывший летчик, расценил это как унижение его воинского достоинства. Работу особого отдела невзлюбил, но как всякий кадровый военнослужащий, еще довоенной закваски, делал все добросовестно, аккуратно и в срок. Иногда, вечером, запершись у себя в кабинете, выпивал стакан чистого спирта и, уронив голову на стол, без слез и без звука плакал. Когда эмоции покидали тело и душу, он засыпал и видел один и тот же сон: пылающий самолет, в горящем комбинезоне – штурмана, раздробленную голову второго пилота. А он ватными руками пытается вытолкнуть штурмана из кабины. Тут вспыхивал нестерпимо яркий огонь, и сон прерывался. Он просыпался, закуривал папиросу и долго молча сидел в темноте.

Капитан придирчиво оглядел ладную фигуру младшего лейтенанта, взял документы, долго и внимательно изучал. Потом кивнул на стул и наконец произнес:

– Я ждал вас только завтра, мне звонили с дивизионного отдела. Словесный портрет вроде совпадает, документы в порядке. Почему не сразу ко мне, а в штаб? Я с ними дистанцию держу. Устроился?

Сергей несколько замялся с ответами, не зная, как толком объяснить. И в итоге ответил: «Так точно!»

– Ну, вот и хорошо, – начальник удовлетворился ответом. То и дело переходя с «вы» на «ты», капитан Луговой провел вводный инструктаж:

– Короче, вы, младший лейтенант, учились на контрразведчика, опыт сами наработаете, на весь полк и гарнизон нас четверо, вместе с тобой. Нянькаться специально с тобой некому. Так что без раскачки – к делу! Обстановка, конечно, не как на фронте борьбы с Германией, но тоже сложная. Оперативная составляющая такова: японо-фашистская разведка ведет себя очень активно. Занимается организацией ее работы 2-й отдел штаба Квантунской армии, в том числе и через так называемые японские военные миссии.

В непосредственной близости от советской границы в Забайкалье, на территории марионеточного государства Манчжоу-Ди-Го расположена одна из этих японских военных миссий, работа которой нацелена против нас. Главная ее задача – шпионско-диверсионная и антисоветская контрреволюционная деятельность в отношении наших войск. Разведка противника вербует среди белогвардейцев эмигрантов, сбежавших от советской власти, агентуру. Как среди русских, так и среди бурят, монголов, китайцев. Ядром белоэмигрантов является Русская фашистская партия. Так что, младший лейтенант, рапортов о переводе в части германского фронта от тебя не должно быть. С фашистами будете драться здесь.

Слушайте дальше, вражеская разведка активно интересуется всем: расположением и численностью наших воинских частей, железными дорогами, аэродромами, предприятиями и учреждениями. Активно вербуют наших военнослужащих и гражданское население. Есть сведения, что японцы имеют налаженную резидентуру и пособников из бывшего кулачья и других недовольных советской властью, а также китайцев-перебежчиков. Кроме того, скрытно через границу переходят группы и банды с конкретными диверсионными целями. Такие бандгруппы состоят в основном из русских, бывших семеновцев или членов Русской фашисткой партии, вообще из белоэмигрантов. Местность они знают не хуже нас, так как многие раньше здесь жили до гражданской войны, имеют дружественные и родственные связи и даже семьи, вооружены и экипированы отлично.

На нашей территории живут «красные» китайцы. За кордоном китайцы и маньчжуры бедняцких слоев в основном настроены дружественно к советской власти: натерпелись под японцами. Но масса их неоднородна, у многих настроения как ветер. Могут помогать нам, могут японцам. Японская разведка зачастую их вербует и под видом перебежчиков засылает к нам.

Сведения о системе японских спецслужб таковы: в основном против нас работают японские военные миссии, они являются основным рассадником шпионов и диверсантов. Кроме того, против наших войск действует 2-й отдел штаба Квантунской армии, который подчиняется 2-му отделу Генерального штаба Японии. Еще, может, не столь активно, как предыдущие, работают японская жандармерия, полиция и Главный штаб железнодорожной охранно-военной бригады.

Далее, что касается наших сил. Борьбу с этой нечистью ведут территориалы НКВД, пограничники и мы – войска. Ну, конечно, население помогает нам – активисты, партийные органы и комсомольцы на местах. Железную дорогу, самую важную артерию всего Забайкальского фронта, охраняет военизированная охрана, воинские эшелоны сопровождают частью железнодорожные войска НКВД, частью сами армейские команды. Гражданские поезда сопровождает военизированная охрана комиссариата путей сообщения. Мосты, разъезды и другие значимые объекты на железной дороге прикрывают подразделения НКВД и воинские караулы. В местной милиции совсем недокомплект. Далее! Войска, как сам увидишь, создают оборонительные рубежи, личного состава тоже недобор, некоторые подразделения снимают с мест дислокации и отправляют на запад, на германский фронт, кадровых командиров не хватает. Будешь на передовых позициях, следи за соблюдением приказа о недопустимости выхода за линию окопов по одному в сторону противника. Были случаи пропажи военнослужащих. И кто его знает: или взяты в плен противником, или – еще хуже – переметнулись на сторону врага. Моральная обстановка в поднадзорных нам частях нестабильна. Выражается это в порой слабой дисциплине ввиду отсутствия авторитета командиров, так как многие из них сами некадровые. Далее, плохие бытовые условия: некоторые подразделения дислоцируются в чистом поле. Еще большая проблема – это плохое снабжение провиантом, отсюда воровство продуктов. Тыл Забайкальского фронта прикрывает в основном 8-я дивизия НКВД, но, сам понимаешь, тысячи километров рокад и дорог, протяженность Транссибирской магистрали не в силах перекрыть несколько тысяч бойцов. Короче, повторяю: обстановка достаточно непростая, фронт наэлектризован. Мало-мальский серьезный инцидент на границе может спровоцировать масштабные боевые действия. Хотя и наши подразделения находятся в полной боевой готовности, мы должны быть бдительней вдвойне. Твое дело не только контролировать свой контингент среди военнослужащих, но и смотри, слушай, о чем говорят гражданские. На доклад ко мне – каждый день в девятнадцать часов. Даю тебе три дня осмотреться, и вот еще… – полковник подошел к сейфу и вытащил из него револьвер. – На, держи, наган старый, но безотказный, революционное оружие. Зимой не клинит. Да не смотри, что обшарпанный, зато пристрелянный. Носи в кармане, а не в кобуре. Нужно быть готовым к внезапному огневому контакту. Я так думаю, что из этого наганчика много легло врагов нашей власти. Так что владей. Табельное оружие получи в комендантском взводе, но это к не спеху.

Сергею понравилось выражение «огневой контакт». Он взял револьвер, оружие было ему знакомо. Начальник особого отдела заставил его расписаться в получении оружия и, вынув из ящика письменного стола две бумажные пачки патронов, сунул младшему лейтенанту. Оружие и патроны потянули галифе вниз, но ему было стыдно при начальнике потуже затянуть брючный ремешок, и он подумал: не потерять бы штаны. Даже сидя, Сергей чувствовал, что штаны спадают, и стал придерживать их руками.

Не обращая внимания на манипуляции подчиненного с галифе, капитан продолжил инструктаж.

– Ты, Перелыгин, не циклись на политике среди личного состава: это дело комиссаров-политруков, ты смотри, чтобы шпион не завелся. И не прошляпь, если завелся. Понял? С остальными нашими сотрудниками познакомлю чуть позднее в рабочем порядке. Одним словом, держи глаз востро и уши на макухе!

Для начала – тебе первое задание. Завтра съезди в село Цугол, там найдешь в автобате капитана Жигулу. Он имеет какие-то сведения. Сейчас возьми кое-какие приказы и внимательно изучи.

Капитан достал синюю потертую папку и положил перед Сергеем. Сам развернул газету «Сталинский сокол» и стал читать, произнося изредка одно и тоже слово: «Да-а!..» В душе капитан Луговой все-таки оставался летчиком.

Сергей около двух часов изучал стопку приказов. Все они практически имели грифы «Секретно» и «Для служебного пользования». Один из приказов младшему лейтенанту был знаком, его зачитали перед строем на курсах – от 28 июля 1942 года №227 Приказ Народного Комиссара Обороны, а потом каждый курсант ставил свою фамилию и подпись в графе «С приказом ознакомлен». В ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях солдатская молва его называла «Ни шагу назад». Перелыгин пробежал глазами текст приказа, непроизвольно остановившись на абзаце, который гласил: «Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дольше – значит погубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам не стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу».

Сергей подумал: «Выстоим?» – и чуть вздрогнул от неожиданности, когда начальник, будто читая его мысли, произнес: «Не бойся, выстоим! – и продолжил: – Приказ правильный и своевременный».

Он давно отложил свою газету и наблюдал за Сергеем.

– Для нас требования этого приказа касаются в полном объеме. У нас свои фашисты. И не думай, что война с ее огнем и горем далеко, она здесь, рядом. И нам тоже нужно выстоять, сделать свое дело качественно, несмотря ни на что. Знаешь, что самое страшное, когда один народ завоевывает другой? – Тут, видимо, капитана понесло на лирику.

– Наверное, потеря территории, богатств, ресурсов?

– Конечно, и это тоже. Но самое жуткое, когда завоеванный народ теряет свои память и будущее. Память – наши предки, культура, язык, традиции, пускай порой и не очень полезные. Будущее – это неспособность иметь своих детей, внуков.

– Товарищ капитан, а у вас есть семья?

– Есть, остались в Красноярске. Но ты не отвлекайся, дорабатывай приказы.

В этот момент без стука в кабинет начальника отделения особого отдела вошел, а точнее сказать, проник, лейтенант в полевой армейской форме, пилотке и сапогах, покрытых желтой пылью. В руках у него был коричневый портфель, который по уставу никак не должен был быть у военнослужащего.

Лейтенант, увидев постороннего, коротко вскинул руку к пилотке:

– Товарищ капитан!

– Давай без условностей, лейтенант, – оборвал его Луговой и представил его Сергею. – Лейтенант Горич Яков Александрович, твой и наш коллега, бывший судебный пристав, призван из Управления Народного комиссариата юстиции Читинской области, у нас уже почти полгода. А это наше молодое пополнение, можно сказать, кадровый контрразведчик, – в словах капитана звучала небольшая ирония, – младший лейтенант Перелыгин.

Горич, слегка прищурился: видимо, было плохое зрение, протянул руку и, несмотря на субтильность телосложения, твердо и крепко пожал руку Сергею, сказал доброжелательно: «Будем теперь делить кабинет!». Сергей понял, чьим соседом он стал.

Начальник забрал свою папочку с приказами, открыл сейф, сунул ее туда. Лейтенант Горич сел за стол и положил портфельчик перед собой.

– Давай докладывай, – начал капитан разговор, – а ты, младший лейтенант, сходи пока к старшему лейтенанту Хандархаеву в соседней кабинет, получи у него карту, бланки, какие нужны и какие есть, ну и познакомишься заодно.

Сергей понял, что разговор между начальником и коллегой Горичем будет конфидициальным, и в его суть посвящать Сергея не собирались. Сергея это ничуть не обидело, так как знал, что главное в работе контрразведки – это секретность.

Старший лейтенант Хандархаев Антон Бадмаевич был из иркутских бурят, полноватый, среднего роста, с крепкими широкими плечами, с круглым чисто выбритым лицом, явно не кадровый военный, что впоследствии подтвердилось, до призыва был ревизором в хозяйственном управлении государственных заготовок сельхозпродукции, надев очки и приняв вид заправского бухгалтера, занудно долго изучал документы младшего лейтенанта, задавая вопросы, не касающиеся непосредственно своей службы: «Откуда вы родом, молодой человек? Давали ли по прежнему месту службы в пайке американскую тушенку? А как было с вещевым довольствием?» Потом долго рылся в объемном металлическом шкафу старорежимного исполнения и вытащил затертую по сгибам карту. И тут же стал пояснять: «Это еще японская, с царской войны 1905 года. Видимо, трофейная. Вы, молодой человек, не обращайте внимания на иероглифы, на всех наших командиров карт не хватает. Сейчас мы карандашиком поверх японских буковок напишем наши, и все.

Он стал синим карандашом аккуратными печатными буквами, сверяясь со своей картой, надписывать названия населенных пунктов. Перелыгин, немало удивленный происхождением карты, целый час тихо сидел в углу кабинета, листая газету. Ровно через шестьдесят минут старший лейтенант Хандархаев оторвался от карты, поставил карандаш острием вверх в обрезанную снарядную гильзу и промолвил: «Ну вот, практически и все. Наименования сел, поселков, станции, какие есть, обозначил, а в речках, сопках, падях и других обозначениях вы, товарищ лейтенант, разберетесь сами, собственной рученькой по мере необходимости и подпишете. Ну а в будущем, если появятся советские карты у меня, милости просим, выделю». Он аккуратно сложил результат своего труда по прежним сгибам и как напутствие сказал: «Пользуйтесь, товарищ, не сомневайтесь, данные в ней точные!» Сергей поблагодарил старшего коллегу, козырнул и вышел из кабинета. После чего до позднего вечера младший лейтенант обходил различные службы и выполнял необходимые формальности, и только далеко за полночь с удовольствием вытянулся на своем койко-месте.

Так для младшего лейтенанта Перелыгина окончился второй день службы, где он был хотя бы и починенным, но полноценным командиром Рабоче-крестьянской Красной Армии, а не бесправным курсантом. И еще – Сергей держал в руках под одеялом свое настоящее личное боевое оружие, которое он получил сегодня. Глупо, конечно, это отдавало ребячеством, можно было и в оружейке оставить: стрелять то пока не в кого, но он так мечтал о личном оружии, что не захотел расставаться. Понемногу сон его все-таки сморил, и последней мыслью его была ни с того ни с сего пришедшая на ум любимая фраза перед отбоем товарища по училищу Колюшки Крылова: «Отбой курсанту Крылову! По тревоге его не будить, при пожаре выносить в первую очередь!». Он так и уснул, сжимая в левой руке рукоять револьвера.

ГЛАВА 5

Воентех Жигула, младший лейтенант Перелыгин, чабан Гомбоев и лама Доржо

Автомобильный батальон, куда по заданию приехал младший лейтенант, был расположен в селе Цугол и некоторой частью занимал территорию буддийского монастыря – Цугольского дацана, который как религиозный центр носил следы запустения. Центральное здание храма еще имело величественный вид, выделяясь красно-белой окраской, но черепичная крыша с загнутыми вверх углами, кое-где просела и зияла дырами, чугунные витые лестницы покрылись ржавчиной. Воентехник 3 ранга Жигула, плотный, с румяным круглым лицом, в черной замасленной спецовке, с черными же от автомобильного масла руками, встретил его довольно неприветливо – вместо приветствия и рукопожатия, заглянув в служебное удостоверение младшего лейтенанта, пробурчал: «Я четыре дня назад звонил в особый отдел, а вы только сегодня соизволили прибыть. Ладно, младлей, не будем маячить на виду у всех, пойдем в нашу каптерку, там и поговорим». В небольшом помещении каптерки он поставил чайник на примус, с гвоздя, вбитого в стену, снял вещмещок, из него извлек несколько лепешек, бумажный пакет с кусковым сахаром. И уже доброжелательно, перемешивая русские и украинские слова произнес: «Ну ладно, теперь будем чаювати (пить чай —укр.) и заодно поговорим».

Сергею не терпелось получить информацию у этого неторопливого и обстоятельного человека и скорее возвратиться к себе, так как он обещал политруку артдивизиона провести после обеда лекцию о бдительности при несении караульной службы, а к ней нужно было подготовиться, хотя бы набросать план.