Туманы янтарного берега

«– Но это впоследствии всё прояснится. У нас теперь работа с его дурной бабой» – говорил не в меру болтливый, очевидно испытывающий дефицит в общении, прапорщик – «Она алкоголичка, тоже работает в труппе. Она теперь утверждает, что ваша девушка убила этого её сожителя»

Феликс обомлел не от беспочвенного обвинения, а от того, что незнакомый человек вдруг назвал Лизу его девушкой. Такая, незаметная, на первый взгляд, вещь, возымела на мужчину самый позитивный эффект.

Полицейский посоветовал не о чём не волноваться, сказав, что со всех участников происшествия объяснения были уже получены, и теперь для Феликса и «его девушки» эта история вроде как заканчивалась.

Феликс беспокоился о своей работе, поскольку впереди оставался только один выходной день, а чувствовал он себя из рук вон плохо. Обзванивая своих коллег, он уведомлял их о том, что ещё как минимум два дня он не сможет выйти на работу. Не то, чтобы работа без Феликса останавливалась, просто это было полнейшей неожиданностью, что всем известный карьерист вдруг брал выходные за свой счёт.

Сам Феликс переживал это обстоятельство, должно быть, болезненней, чем своё физическое состояние. Но уже вечером все его личные переживания ушли на второй план, когда на пороге палаты появилась Лиза.

Девушка была как ни в чём ни бывало, светилась лёгкой, даже воздушной улыбкой. Безо всяких лишних церемоний она вошла в палату и к огромному удивлению Феликса, обняла его. Затем последовал долгий разговор, первая часть которого касалась происшествия. Лиза словно и думать забыла о ужасной сцене с убиваемой собакой, о смерти самого изверга и о обвинениях его умалишённой жены, вместо всего этого девушка рассказывала про несчастную девочку.

«– Да ясно понятно, что девчонка уже столько всего пережила, что ей и не отделаться от всего этого» – рассуждала Лиза, и одновременно делясь с Феликсом своими мыслями – «Я в полиции была, они заставили дать объяснения, с нашей стороны…»

Феликс слушал девушку как заворожённый, как если бы он сам и не являлся участником описываемых ею событий. И он ощущал, как всё внутри него наполнялось теплом всякий раз, когда Лиза употребляла слова типа «нас»

– Я всё объяснила, как есть. Что и как случилось, как мы там оказались и что пытались сделать. Я постаралась как можно красочней им описать то, что мы увидели, ну я имею в виду то, как этот ублюдок убивал собаку. Я очень надеялась, что девчонку отнимут у этой так называемой матери.

Феликс соглашался, и не столько потому, что всецело поддерживал каждый довод Лизы, сколько потому, что понимал, его попытка заслужить расположение девушки обернулась таким успехом, на который он ещё утром не мог и рассчитывать.

– Сейчас они ребёнка отдали в группу при попечительском совете, затем будут искать ближайших родственников и если таковых не найдётся, разместят её в местном дед-доме. Там тоже, конечно, не сахар, но это всяко лучше чем её свихнувшаяся мамаша.

Энергичность Лизы заставляла Феликса позабыть про сотрясение и вообще, про все последствия его противоборства с уже покойным садистом.

– Ты же в курсе, что она обвиняет тебя в том, что это якобы ты убила этого психа? – спросил Феликс, и это явно должен был быть риторический вопрос. Однако Лиза посмотрела на Феликса очень серьёзно. Внезапно, под взглядом её больших, голубых глаз, мужчина почувствовал, как его кровь стынет в жилах, но никакого явного объяснения этому феномену не было.

– Каждый имеет право на своё мнение. – в конце концов проговорила Лиза – И ты и она.

– Ну я надеюсь, – возразил Феликс – ты не собираешься ставить меня в один ряд с этой психопаткой?

Сказав это, мужчина застыл на мгновение, понимая, что он не знал, какого ответа стоило ожидать от девушки. На этот раз Лиза не заставила себя долго ждать с ответной репликой.

– Ты извини меня. – ответила Лиза, положив свою руку мужчине на предплечье – Я честно, не ожидала, что ты способен на то, что ты там сделал.

Феликс не нашёл что ответить, он вовсе не расценивал свой поступок как что-то достойное похвалы, но от «такой» похвалы, он попросту не посмел отказаться.

– Да я просто понял, что он был готов тебя ударить. Да любой на моём месте…

Закончить свою реплику Феликс не успел, Лиза осторожно поцеловала его в щёку, под левым глазом, и вместе с приятным ощущением нежности, мужчина ощутил болезненность прикосновения, вспомнив про образовавшиеся под глазами синяки.

– Если бы не ты, – отвечал Феликс – я бы вообще там не оказался, и с ребёнком с этим могло случиться всё, что угодно. Так что здесь целиком твоя…

– Перестань уже. – по-доброму и без излишней строгости произнесла Лиза, лишив мужчину способности противиться её просьбе.

– По поводу той психопатки с её обвинениями я не переживаю, и ты не волнуйся. – Лиза вскинула руками, как если бы говорила о чём-то совершенно обыденном, не заслуживающим внимания.

– Мне так кажется, – добавила девушка после непродолжительной паузы – эта несчастная скоро захлебнётся своими обвинениями.

Это было сказано всё тем же непринуждённым тоном, тем же мелодичным голосом и с той же интонаций, однако Феликс почувствовал во всём этом нечто такое, что на тонком ассоциативном уровне напоминало холодный морской бриз ранним зимним утром, который несмотря на кажущуюся деликатность, оказывается способным пронизывать до костей тех, кто с ним сталкивается на берегу.

С того самого дня, Феликс и Лиза стали встречаться, и между ними возникло то, что мужчина называл пресловутым термином «отношения» К собственному удивлению, Феликс проснулся на следующее утро не обнаружив никаких признаков полученной травмы. Он чувствовал себя выспавшимся, как если бы у него и не было никакого сотрясение. Несколькими часами позже, убедившись, что парадоксальное исцеление не носило фантомный характер, мужчина позвонил на работу и сообщил, что его выходные отменяются. А ещё пару часов спустя, Феликсу стало известно, что женщина-экстрасенс, которую отпустили обратно к своей труппе, поскольку у полиции не было никаких оснований задерживать её, была найдена мёртвой в своей уборной. По словам прибывших экспертов, смерть не носила насильственного характера, по необъяснимым причинам, женщина умерла от асфиксии.

Феликс вскоре привык к некоторым особенностям Лизы, в частности, он уже не реагировал, как кролик на удава, всякий раз, когда девушка говорила что-то такое, что могло показаться иносказательным или двусмысленным. Не без удивления мужчина обнаружил, что у его возлюбленной практически не было друзей. Несколькими подругами, знавшими Лизу с детства, ограничивался круг знакомств девушки. Эта особенность была воспринята Феликсом как безусловное преимущество, как и то обстоятельство, что Лиза практически не поддерживала связи со своими родителям. Разумеется, мужчина вскоре узнал, что отец и мать Лизы жили в своём собственном доме, недалеко от посёлка Янтарное, где и выросла девушка, однако сама Лиза никогда не звонила родителям и встречала «в штыки» любые попытки Феликса завести разговор на эту тему. Мужчина не был принципиальным в этих вопросах, но с какого-то момента ему сделалось очень любопытно, чем объяснялись такие необычные отношения его возлюбленной с остальным миром.

Иногда, всё же, девушке приходилось обмолвиться парой слов о своих родителях и своём детства, и Феликс не находил в этих фрагментах истории ничего, что могло бы указывать на «тяжёлое детство» И хотя Лиза недвусмысленно дала понять, что тема её детства и родителей являлась табуированной для обсуждения, Феликс не мог так просто отказаться от своего природного любопытства и стремления во всех вопросах располагать полным объёмом информации. Для того, чтобы преодолеть образовавшийся «вакуум», мужчина решил попытать удачу среди Лизиных подруг. Таковых было всего три, и лишь с одной из девушке Лиза была по настоящему близка. Девушка представлялась Селеной и Феликс не был до конца уверен, было ли это её настоящее имя. Селена родилась и выросла в Янтарном, но в отличие от Лизы, она и её родители жили не на отшибе у моря, а в самом посёлке, не выбиваясь за пределы общественного конгломерата. С Лизой она познакомилась уже в школе. Насколько понял Феликс из рассказа Селены, с ранних лет Лиза не находила вокруг себя широкого внимания. Другие дети держались от неё на расстоянии, поскольку их родители периодически поучали их, что с Лизой нельзя было водиться.

– В детской среде все подобные отношения на много проще и примитивнее, – рассказывала всего единожды Селена – дети перенимали тот поведенческий паттерн, что им демонстрировали их родители. А родители многих детей в той школе, где мы учились, не объясняли своим отпрыскам первопричин. Они просто давали детям назидания, от кого нужно было держаться подальше. И как ни странно, в нашей школе, среди тех, кого родители советовали остерегаться, были «незнакомые дяденьки», сотрудники милиции, добродушные люди, предлагающие у них что-то взять и Лиза. Причём трудно было сказать, кого из названных персонажей родители опасались больше всего.

– Ну должны же были быть какие-то веские причины для такого отношения? – настаивал Феликс, стараясь не казаться чрез щур навязчивым, понимая, что кроме Селены ему уже никто не смог бы рассказать таких подробностей.

– Говорили иногда, – затянула девушка, отводя взгляд в сторону – всякую ерунду, непотребство. И может от того, что времена тогда были другие, не было ни интернета, ни более-менее функционирующих надзорных органов, люди гораздо легче верили, чем теперь.

– Верили? – недоумевал Феликс – Во что? В бога?

Селена посмотрела на мужчину, улыбнулась ему. Феликс знал, что ещё с тех пор как он подобно рыбе, бился о лёд Лизиной неприступности, Селена относилась к нему с некоторой добротой, возможно полагая, что он был человеком, который мог бы сблизиться с Лизой и хотя-бы отчасти расширить столь замкнутый круг её связей с внешним миром.

– Однажды, – начала рассказывать Селена, очевидно полагая, что пример сможет возыметь лучшее разъясняющее воздействие – когда мы были в классе так в восьмом, два наших класса повезли на экскурсию. Это была программа ознакомления подростков с основами хозяйственной жизни региона, что-то вроде эконом-просветительской работы с подрастающим поколением. У нас там как раз появилось частное фермерское хозяйство, после того как несколько предпринимателей объединили свои дворы и диверсифицировали производство. Получилась такая полу-европейская ферма с животными, парниками, полями, выглядело совсем не плохо, но разве подросткам это интересно? Все сперва слушали тематическую часть, затем нас водили по наиболее интересным объектам фермы, затем предполагалось предоставить нам некоторое время просто прогуляться вокруг, осмотреться и мы уже должны были отправляться назад в город. Конечно, для нас тогда мало что представляло интерес, и разве что обилие животных, могло позабавить наше внимание. Мы ходили рядом с изгородями и гладили телят, коров, овец. Работниками скотного двора были в основном недалёкие люди из крестьян, которые когда-то держали животных, но алкоголь и безнадёга сделали своё дело. Теперь же, некоторые из таких нашли рабочие места на организованной ферме. Здесь они делали то, что умели, и им за это платили деньги. Но психология остаётся психологией, эти люди испытывали практически врождённую ненависть к владельцам фермы, к животным, к приезжим и друг к другу. Можно было видеть, как некоторые такие работники постоянно матюгались, пинали и били животных, вели себя именно так, как диктовала им их природа. Лиза всегда отличалась каким-то патологическим чувством справедливости. Она не могла пройти мимо даже самого незначительного скотства, чтобы не позволить себе хотя-бы просто отпустить в адрес такого человека злую, едкую шутку. Она никогда ни с кем не ругалась, не вступала в громкую полемику. Но для неё не существовало авторитетов даже в полу-закрытом, жёстком сообществе детей-подростков, иногда столь близком по своей психологии к обезьяньей стае.

Феликс, который знал Лизу только как уже взрослую девушку, прекрасно понимал, о чём ему говорила Селена, с каждым словом ему становилось всё интересней слушать, и он даже не перебивал собеседницу, только периодически кивал головой, обнаруживая соответствия её утверждений его наблюдениям.

– Среди работников была женщина, беременная, она выполняла роль, которую сегодня бы назвали «супервайзер», контролируя работу других и не позволяя процессу простаивать. В принципе, от её работы зависела кормёжка животных, их выгул, чистка стойл и много чего ещё, связанного с домашним скотом. То ли от нечего делать, то ли в силу собственной общительности, эта женщина, заприметив нас с Лизой, присела нам на уши, став объяснять, какими женщины были в её молодости и во что они превратились теперь. Причинно-следственной связью эта женщина называла простоту современной жизни, отсутствие необходимости выполнять тяжёлую, грязную работу. Мы не очень то охотно откликались на её реплики, предпочитая дать женщине понять, что в нашем лице она не найдёт хороших собеседников, однако у неё был собственный взгляд на это. Она не унималась, расспрашивая нас о том, какими мы видим будущих мужей, какими видим себя. Когда и эта тема прошла краем, женщина заявила, что нам не стоило бы успевать довольствоваться тем, что нам дала природа, пока жизнь не распорядилась иначе. Она имела в виду, что женщину, при любом раскладе ожидало одно из двух, либо она найдёт себе «мужа-стахановца» и будет его обстирывать, периодически рожая детей, либо она никого не найдёт и будет сама до скончания дней работать там где придётся, потому что мир принадлежит мужчинам и женщинам в нём отведена лишь эпизодическая роль. Вот тогда Лиза в очередной раз проявила свой характер и подшутила над женщиной, сказав, что у таких как она всегда остаётся ещё и «третий путь», будучи в силу своей дурноты оставленной даже самым замшелым деревенским дураком. Разумеется такой выпад произвёл впечатление на некоторых из наших одноклассников, находившихся неподалёку, дети не могли проигнорировать подобное и зашлись громким смехом, чем ещё сильнее уязвили женщину. Но вот, что действительно отличало тамошних людей, так это их характер. Уязвлённость женщины выразилась в том, что она, несмотря на свою бочкообразную фигуру, находясь уже не приличном сроке, подскочила к Лизе и с размаху отвесила ей пощёчину. Всё это действо сопровождалось чернейшей бранью. Школьники замерли в изумлении, а вот Лиза, которая даже глазом не моргнула, рассмеялась. Это был короткий, лёгкий смех, казавшийся таким неуместным в данной ситуации, что женщина опешила, отступив от Лизы. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но откуда ни возьмись появилась наш преподаватель и экскурсовод. Они, скорее всего не видели, что только что произошло, но почему-то остались на почтительном удалении от Лизы и напомнили всем, что нужно было собраться в новом ангаре, отведённом под коровник с автоматизированной системой доения. Нам хотели показать, как высокие технологии, применённые к традиционным ремёслам, увеличивали производительность труда. Беременная женщина словно и не слышала слов подоспевших учителя и экскурсовода, она не могла перестать смотреть на Лизу, а та, в свою очередь, одаривала грубиянку едва заметной улыбкой.

– Что случилось потом? – не выдержал и спросил Феликс, отчего-то ему казалось, что у всей этой истории должен был быть особый финал, благодаря чему Селена продолжала хранить столь яркие воспоминания о случившемся спустя столько лет.

– Нас собрали в ангаре, там было чисто, практически отсутствовал естественный запах животных, потому как пространство ионизировалось мощными установками. Животных, дойных коров, заводили через специальные загоны так, что они выстраивались в ряды. Коров было много, они издавали немало шума, но всё происходящее ни на миг не утрачивало ощущения систематизированного подхода. Наконец были установлены линии аппаратов автоматического сдаивания молока. Человек в белом халате, инженер, пытался как можно более доступно объяснить нам принцип работы этих устройств. Он надеялся, что на нас произведёт впечатление вся та технологичность процесса, которая теперь использовалась, чтобы сдаивать молоко. Инженер приводил какие-то цифры, объяснял, сколько времени и сил требовалось доярке в минувшие дни, чтобы сдоить молоко с одного животного и насколько эффективно работали механизмы, экономящие время и получаемый продукт. Когда восхищённый своими машинами инженер наконец закончил тираду, он сделал рукой жест, означавши, что пришло время запускать аппараты. Та самая беременная женщина, с которой десятью минутами ранее произошла стычка, вскрыла предохранительный кожух на стене и нажала на рубильник. Пространство наполнилось звуком работающих аппаратов, это был довольно деликатный, по техническим меркам, шум, молоко стало сцеживаться по системам транспортных трубок в общие резервуары, снабжённые датчиками, показания от которых выводились на монитор. За этими показаниями следили инженер и его помощник. В какой-то момент помощник инженера, одетый в такой-же белый халат молодой человек, одёрнул специалиста и подозвал к приборной панели. Мы все могли видеть, как мужчины что-то оживлённо обсуждали в течение считанных секунда, затем инженер буквально оттолкнул своего помощника и принялся жестикулировать беременной женщине на помосте, чтобы та остановила работу механизмов. Но женщина не могла поверить своим глазам, очевидно, такого ещё никогда не случалось, она медлила, опасаясь, что неверно понимала жесты инженера. Молодой специалист устремился на помост, где находился пусковой рубильник. Оказавшись подле женщины, он отстранил её в сторону, и выставил пусковой механизм в обратное положение, тем самым останавливая работу приборов. Наши учителя уже вовсю роптали, а мы заметно оживились и с интересом наблюдали за происходящим. Наконец инженер, прошедший к принимающей молоко цистерне, приоткрыл смотровое окно, обнажающее прозрачную стеклянную панель через которую можно было увидеть содержимое сосуда. Мужчина выругался и обомлел. Подоспевший помощник отреагировал тем же образом. Одна из наших учителей, уже довольно пожилая женщина, будучи по своей натуре богобоязненным, религиозным человеком, прикрыла одной рукой себе рот, чтобы окружающие не слышали как с её уст стала срываться молитва, второй рукой она стала креститься. В цистерне находилась немного вспененная, розовая масса. В молоке была кровь. В молоке сразу от сотни животных была кровь.

Селена пристально посмотрела на Феликса, будто бы оценивая его реакцию, пытаясь понять, стоило ли ей продолжать рассказ, или мужчина больше не хотел ничего об этом слышать. Однако Феликс был явно под впечатлением, он неосознанно сложил руки на груди, пытаясь тем самим казаться более сдержанным, чем он был на самом деле в данный момент.

– Что это такое могло быть? – спросил Феликс, глядя Селене в глаза, выказывая искреннюю заинтересованность.

– Инженер и помощник не знали, что и думать. Их система попросту исключала травмирование вымени коров, и уж тем более речь не могла идти сразу о таком количестве животных, в чьём удое кровь была обнаружена. Инженер не знал куда деть собственные глаза, потому что наш экскурсовод, да и преподаватели, все как один, уставились на него вопрошающе, ожидая объяснений, чего угодно чтобы нивелировать эффект от увиденного. Но первым, кто решился прояснить всем ситуацию, оказалась та самая беременная женщина. При виде содержимого цистерны её глаза расширились, лицо исказилось от страха, она приблизилась к нам и стала кого-то искать. Было понятно, что женщина пыталась отыскать среди прочих учеников Лизу, и ей не потребовалось много времени, чтобы сделать это. Лиза и я стояли чуть в стороне от других, но если я была заворожена видом содержимого цистерны, то Лиза смотрела на свою недавнюю обидчицу, на её лице вновь появилась та самая едва заметная улыбка. Женщина не стала сдерживаться в эмоциях, отыскав Лизу, она во всеуслышание завопила, указывая не неё пальцем. В своих истеричных воплях женщина назвала Лизу каким-то совершенно непонятным словом, которое, тем не мне, надолго врезалось мне в память. Она назвала Лизу «Лаума»

Феликс повторил это слова, сомневаясь, правильно ли он его расслышал, но Селена как будто не заметила этого и продолжала рассказывать.

– Женщина кричала, жестикулировала, утверждала, что никому нельзя находиться рядом с Лизой и что её нужно прогнать. Это всё выглядело как полнейшее помешательство. Инженер и его помощник, очевидно, позабыли про кровавое молоко, и вызвали подмогу, чтобы утихомирить беснующуюся женщину. Это оказалось правильным решением, в своём приступе безумия, та не понимала что творила. Нас всех по-быстрому собрали и рассадили по автобусам. Экскурсовод не переставала извиняться перед преподавателями, которым и дело не было до её извинений, им хотелось как можно скорее уехать с фермы, оставляя позади как пережитый инцидент с женщиной, так и не стирающийся из памяти образ кровавого удоя. Я, как и обычно, села рядом с Лизой, но вокруг нас образовалась совершенно явная пустота. Другие школьники то и дело смотрели на нас, и это были взгляды полные страха и иногда – ненависти.

– Представляю, каково вам пришлось. – отозвался Феликс, испытывая желание ободрить собеседницу, но та нисколько в этом не нуждалась.

Рассказывая эту удивительную историю, девушка испытывала волнение, связанное скорее с самой сутью необъяснимого происшествия, нежели со страхом.

– Для меня самое неприятное началось только спустя несколько дней после этой экскурсии. – продолжала Селена – Мои родители никогда не отличались ни религиозностью ни склонностью к суевериям, однако они попросили меня с ними серьёзно поговорить. Разговор зашёл именно про случившееся на экскурсии и про Лизу. Ничего конкретного сказано не было, но моя мать спросила меня, была ли я до конца уверена, что общение с Лизой шло мне на пользу. Когда я уточнила, что мама имела в виду, уже мой отец спросил, была ли я уверена, что моё общение с Лизой было безопасным для меня. Я категорически отказывалась понимать подобные инсинуации и уже намеривалась прекратить эту беседу, когда моя мать вдруг сорвалась и впервые за несколько лет повысила на меня голос. Причина была в нашем завуче, той самой пожилой религиозной даме. Она провела внеочередное родительское собрание по поводу случившегося, приглашены были все родители, кроме родителей Лизы. Я не знаю, что она там наговорила, но после того собрания, вокруг Лизы и её семьи окончательно установилась социальная отчуждённость. С Лизой практически никто не разговаривал, преподаватели вели себя на уроках так, как если бы её вовсе не существовало.

– Отвратительно! – выругался Феликс, последние обстоятельства, которые он узнал, показались ему чудовищным проявлением средневекового невежества – А что только этим ограничились? Может ещё инквизиционный процесс, ордалия?

Селена смотрела на мужчину, не вполне понимая, о чём он говорит. Очевидно, девушка просто не обладала достаточными познаниями в области средневекового судилища и истории инквизиционных процессов. Однако Селена была достаточно умна, чтобы понять аналогии, которые пытался провести Феликс, она не решалась произносить некоторые мысли вслух, и не хотела слышать их от своего собеседника.

– Несколькими месяцами позже, – чуть отвернувшись в сторону, Селена продолжила рассказывать – наша завуч поехала на ту самую ферму. Об этом никто не знал, пока она не вернулась и не собрала ещё одно внеочередное собрание, на котором присутствовали учителя и родители школьников нашего класса. К моему счастью, на этом собрании присутствовал мой отец, а не мать, и впоследствии, я говорила с отцом наедине. Завуч рассказала, что та самая беременная женщина, которая обвиняла Лизу, наконец родила. Ребёнок оказался болезненным, но в целом, жизнеспособным. Прошло уже какое-то время, и женщина с ребёнком вернулась к себе домой. Она была не замужем, но проживала с каким-то мужчиной, сожителем, судя по всему. Однако ребёнок, которого она родила, был от другого мужчины, но в этом не было никакого секрета. Так вот, по прошествии двух месяцев, когда младенец уже пошёл на поправку, произошло странное событие. Женщина работала в ночную смену на ферме, она не пребывала в отпуске по уходу, поскольку её сожитель не имел работы и часто по многу пил, не покидая квартиры. Ребёнок оставался с мужчиной, но женщина договаривалась со своей соседкой, чтобы та присматривала за обоими и в случае чего тут же звонила ей на работу. Вернувшись под утро со смены, женщина не нашла ребёнка. В кроватке вместо двухмесячного младенца женщина обнаружила плотно связанный сноп соломы.

Феликс, успевший мысленно дать себе слово, что впредь он будет стараться сдержанней реагировать на какие бы то ни-было подробности, вновь не смог сдержать своих эмоций. Однако, на этот раз, ему не нашлось что сказать, он лишь раскрыл рот в немом вопросе, его глаза расширились от удивления.

– Да, понимаю тебя. – ответила Селена, прочитав во взгляде Феликса его недоумение – Самым странным было то, что сноп соломы был сплетён таким образом, чтобы по своей форме напоминать тельце младенца.