Записки бывшего афериста, или Витязь в еврейской шкуре. Том 4

Петрович его вербанул. Старая конторская лошадь взбрыкнула и закусила удила.

Решил развить сюжет по-своему, идиотина.

Все труды пошли насмарку. Алекс вообразил себя разведчиком. Расправил крылья. Он теперя ж агент. Его спецслужбы защищают.

Пришлось ломать ногу. А жаль. У меня было еще столько идей!

Карусель

Карусель, карусель начинает рассказ.

Это сказки, песни и веселье!

Карусель, карусель – это радость для нас,

Прокатись на нашей карусели!

Ляляля ляляля

ляляля ляляля

ляляляляляляляляля ля!

Ляляля ляляля

ляляля ляляля

ляляляляляляляляля ля!

Песня из мультпередачи.

Что делало общество Бегемота совершенно невыносимым? Чреслобесие его? Алкоголизм? Склочность? Нет. Все смертные грехи как-то гармонично оттеняли и дополняли образ друга. Злословие украшало его гнев, алчность компенсировалась чревоугодием, а похоть перебарывала лень и уныние.

Несносным Димочку делал лиризм, присущий его тонкой натуре. Когда гиббон 130 кило весом с шеей в три наката становится сентиментальным, как юный онанист со станции Лианозово- это совсем не весело. Обычно сплин нападал на этого раблезианца в состоянии глубокого похмелья.

Едем как то мимо ВДНХ. Кажется. Или мимо Сокольников. Не помню. Состояние у обоих- «мама, роди меня обратно!»

Что мы пили? С кем? Зачем? Сколько? -все в тумане. Три дня выдрано из жизни. Стремная компания: солянка из реальных блядей и мнимых десантников. Последних Дима охарактеризовал как «спецназ неизвестного государства» -и спустил с лестницы. Стремная хата, в которой человек, проломил головой дверь в туалет и уснул в ней же. Башка его свисала из пробитой филенки, создавая антураж восточной утонченной жестокости. Дверь приходилось закрывать, волоча колодника, и справлять нужды под его немигающим, хоть и невидящим взором. Жуть.

Еле вырвались. Полчаса искали машину. Дима почти убедил меня, что мы приехали на такси, когда я таки ее нашел. Ночь. Зима.

Парк. Едем мимо.

Вдруг:

– Тпррру!

– ?

– Я хочу прогуляться по парку!

– Чего ты там забыл?

– А вдруг карусели работают?

У меня зависает мозг. Вот что сказать? В три часа ночи? Зимой? Карусели? Для какой отмороженной детворы они там крутятся? И даже если так. Хорошо. Допустим. НАМ ЭТО ЗАЧЕМ? Кому когда хотелось с похмелья на аттракционы? Что там делать в таком виде? Секторально, по касательной, блевать на публику с «Цепочки»? Травить перегаром соседа в самолете? Закусывать портвейн сладкой ватой? Рухнуть навзничь с ходулей-что бы наверняка?

– Ты совсем с глузда съехал?

– Не хочешь-не иди. Высади меня тут.

Угу, плавали-знаем, чем это закончится. Торжества, аресты, пара статей УК, и хорошо если банальная бакланка, а то бывало и похуже, затем дача взятки должностному лицу при исполнении и ноль благодарности от скотины поутру. «Ничего не помню».

Сидишь, живописуешь герою свои усилия в борьбе с его роком, а он тебя слушает, как сельский староста калику перехожую. Прерывая междометиями «Эвона как!», «Иди ты!» или «Воначо!»

Нет уж, одного я тебя не отпущу.

Гуляем по парку, как Герцен с Огаревым. Взявшись за руки для устойчивости. Следы наши на снегу то синусоидой змеятся, а то и графиком котангенса скачут. Идет тихий снежок. Хрустит под ногами. И вдруг-чу! Впереди-пятно света.

– Смотри! Что это там?

– 12 месяцев, ясное дело. Земляники хочешь?

– Самим бы «подснежниками» не стать.

Выходим и столбенеем.

Картина рвет сознание.

Колесо обозрения. Работает. На нем занята одна кабина. Ментами. Четыре мусора сидят попарно напротив друг дружки и крутятся на карусели. Молча. Не шевелясь. Припорошенные снегом. Поставив автоматы между колен. И тишина. Только скрип колеса…

И никого вокруг. Даже смотрителя не видно.

Жуть берет.

Мусора уходят в зенит. Мы задираем головы.

Бегемот стряхивает с себя оцепенение и, подвывая от счастья, скачет к пульту управления. Недолго возится там, хекает на выдохе, что то тянет-и колесо замирает. Менты наверху оживают и начинают суетиться. Видят меня. Раздаются первые угрозы.

Клацают затворы.

Кажется, меня сейчас пристрелят. Ощущения-как у зайца в свете фар.

Бегемот лезет в проводку и с мясом выдирает какой-то провод. Пульт искрит, на колесе вырубается освещение. Площадка погружается во тьму. Я отскакиваю в сторону. Все, хрен вы теперь попадете. ПНВ мусорам не положены.

С высоты небес на землю плавно опускается снег с матюгами. Свесившись из люльки, стражи порядка истошно, в четыре глотки призывают на нас гнев эриний.

Очень красноречиво.

Ораторы даже междометия умудрялись сделать ненормативными.

Столько упреков полк карателей не слышал, наверное.

Стоим, внемлем. «Чистейшей прелести чистейший образец». Петр Первый с его Малым и Большим загибами нервно грызет трубку в углу. Смысл сказанного, правда, страдает некой нелогичностью. Нам надо, по их мнению, спустить наряд с небес и тогда нам наступит пиздец.

Оно нам надо?!

Зато экспрессия зашкаливает. Приди в лес кто-нибудь повпечатлительней-и новая религия готова. Заповеди коей льются не из горящего куста, а прямо с небес. И исключительно матом.

Постепенно ебуки из инфразвуковой области переходит в некое подобие бабьего визга. Ощущения, будто там, наверху, иезуиты сеанс экзорцизма проводят с разведдопросом изгнанных бесов.

– Иже еси на небеси-комментирует Дима дело рук своих и размашисто крестится. Меня кроет.

– Отныне и присно и вовеки веков!

– Аминь. Валим.

Похрюкивая от полноты эмоций, скачем к машине. От похмелья- ни следа. Падаем на сиденья и тут нас прорывает.

– Ыыыыыыы… они там до утрааа… «Ночной Дозор»…

– Или прикинь, как они по рации докладывают… ААААААА!!!!

– Вот начальство их удивится… ой… хрю…

– А снимать их как?!!!

– Да хз. Я коротнул реле. Пожарных надо звать. У них лестницы. Или Горсвет с люльками.

– Их теперь с поста может снять только тот кто поставил!

– Или пожарный не ниже майорааааа… Сука я ща лопну!

– Крррасавчик! Будет у людей праздник. А откуда ты знал-что и как коротить?

– Три месяца в выездном цирке работал.

– Я догадывался. Только думал, что ты в лохматой шкуре плясал на желтом снегу, зазывая детвору взглянуть на обезьянок-а ты, оказывается, воначо. Бери выше. До техника дорос!

Отдышавшись, трогаемся с места.

Вот за такие моменты я готов был простить Бегемоту все его грехи и пороки. И даже лирику. Как любовную, так и гражданскую.

Опер Вова

С опером Вовой мы познакомились на границе между Уголовным и Административным кодексами. Ситуация была под девизом «не повезет, так на сестре триппер словишь».

Дружок мой, что в 90е «лечил» трудные судьбы автомобилей, мановением руки превращая черное в белое, давно остепенившийся и оставивший свои плутни, сдал через Авито дачу паре орлов. Орлы оказались коллегами. Угонщиками, то есть.

Но то мы поняли потом.

Приезжаем проверить сохранность фазенды-на даче засада. Украденная тачка послала сигнал-по нему приехали ярыжки. А тут мы.

Как ни странно, обошлось без валяний на мерзлом грунте. Уж что -что, а говорить с ментами обучены.

Через час, сломав ксивы (Дружок, к счастью, все оформил официально) -мы уже квасили с операми в доме.

Жуликов нахлобучили через два дня, но там были пешки.

Как-то спились мы с Вовой. Это был человек-легенда. Любое его деяние приводило к совершенно неожиданным последствиям.

Плюс- Вова бухал. Нет, не так. Вова БУХАЛ.

Обычные люди квасят каждый в своем стиле. Кто-то интеллигентно смакует вино по будням, некоторые надираются в слюни по выходным. Алкострадальцы уходят в крутые пике запоя. Лайт-калдыри соловеют от пива форева. Вова же был эклектиком: он смаковал букет в бокале днем, по выходным нажирался в говно, постоянно таскался с пивом и временами уходил в дикие запои.

Разносторонняя личность, что и говорить.

При этом он умудрялся справляться со своими служебными обязанностями и регулярно изменял жене.

Которая была дико ревнива.

Но Вовины объяснения так рвали ей шаблон-что та часто замирала с открытым ртом. Надолго.

Пример: Вова пропадает на три дня. Первый день еще невнятно отвечал на звонки, на второй мычал, на третий отключил телефон.

Приперся без трусов, с выхлопом в три метра и плюшевым зайцем размером с кенгуру. На вопрос «Почему, скотина, ты пропал на трое суток?!» – Вова степенно ответствовал «Часы потерял» -вручил жене косого и упал в коридоре спать.

Жена в когнитивном диссонансе пребывала минут пять. Потом навернула суженому по башке зайцем. Вова зайца из рук жены вырвал, тут же пристроил как подушку и захрапел. Поутру хмуро оправдывался службой.

– В засаде я сидел!

– И как? Засадил?

Как то раз бухой Вова увидел, как стая собак рвет кошку. И незамедлительно открыл огонь на поражение.

Спасенная кошка свинтила за забор, стая брызнула в стороны, на месте преступления валялась одна, самая тупая и невезучая шавка. Орала она столь жалобно, что расчувствовавшийся Вова поволок ее в ветеринарку. Оплатил лечение и забрал к себе жить.

Жена вяло возражала, но Вова экзюперил ее классическим «мы в ответе за тех, кого подстрелили».

Шавка Шкалик и так не отличался умом и сообразительностью, а побывав под обстрелом еще и приобрел психические отклонения. Срал всюду. Боялся Вову из-под дивана и мог рычать на него оттуда сутки напролет. Выл ночами. Насиловал плюшевые игрушки, коими Вова одаривал жену за свои блядки. Жена подала на развод.

Вова в порыве раскаянья подарил ей автономный пылесос iRobot. Жена забрала заявление, а неврастеник Шкалик окончательно подвинулся рассудком, глядя на этого жужжащего монстра. Ебливость его от стесса возросла втрое.

Потом Вова пошел на дежурство, жена на работу, Шкалик остался бояться робота, а пылесос – чистить хату.

Идиллия.

Рев жены в трубке слышало все отделение. Минут через 10, когда ее вопли приобрели некое подобие осмысленности, выяснилось, что Шкалик привычно опорожнился на ковер, а робот трудолюбиво размазал шкаликовы каки равномерным тонким слоем по всей квартире. Жена ушла к маме и обещала не вернуться, пока «этот кошмар» находится в доме. Шкалика Вова пристроил в придачу к пылесосу. Потом три дня отмывал квартиру.

Еле-еле вернул жену.

Через неделю в Вовины лапы попали бланки из Главка. И отделенческая печать. Коллектив Вовиных собутыльников-оперов моментом составил комплот. Дружно сочинили ксиву.

Вечером трезвый Владимир пришел домой.

Жена напряглась.

Потел, показно-нервничал, сопел и порывался что -то сказать.

Жена завибрировала.

– Ну?!

– Что ну?

– Что у тебя произошло? С работы выгнали?

– Кто меня выгонит? Дальше фронта не пошлют, а окопах без нас хана. Хуже…

– Что-хуже?

– Я тут в банду внедрился. С барухой познакомился. Через нее выход есть на одного особо-опасного бармалея…

– Ну?

– Она меня хочет. Я-ни в какую. А начальство настаивает.

– Да ты что!

– Да! Приказывает вступить с ней в половую связь. Я говорю-женат мол, нельзя мне! А они- ты на службе! Присягу давал! Исполняй приказ!

– Сволочи какие!

– Я им: только если жена разрешит! Ну они тебе письмо написали. Вот.

Вытаскивает письмо на бланке Управления-а там все чин-чинарем. Всем коллективом сочиняли.

«Уважаемая Антонина Сергеевна, просим вас… в связи с оперативной необходимостью …тыры-пыры.. разрешить вступление вашего мужа, капитана Евсеева в половую связь с источником …бла бла бла… заранее благодарны. Родина Вас не забудет.

Подпись генерала (размашисто). Печать.

Жена впечатлилась.

– А без этого никак нельзя, Вов?

– Тонь, да я как только не пытался! Заклинило прям у нее. Хочу, говорит, и все! И без этого жулика не сдает. А на нем делюг- на три пожизненных.

– Ну я не знаю…

– Короче, тебе решать, Тонь.

– А она симпатичная?

– Да что ты! Хуже тебя в сто раз!

– Ну если надо…

– Ты им только письменно ответь. Сверху резолюцию свою поставь.

Тоня поборола личное ради общественного и нашкарябала сверху «Согласна, но только на один раз!» И подпись. Антонина Ивановна Евсеева. (супруга)

Вова разрешение на еблю в отделение отнес. Все утро Отдел Внутренних Дел был недееспособен. Опера, ППСы, участковые и забредший ОМОН валялись по столам в пароксизме дикого хохота. Задержанные в обезьяннике тоже приняли участие в общем празднике жизни. Начальство было в истерике. Вове даже ничего не сделали за украденный бланк. Манускрипт начальник отдела повесил под стеклом на стену в кабинете.

Антонина пошла багровыми пятнами, когда поняла, как ее нагло развели. Мало того – Вова еще и застыдил суженую:

– Я вот, Тонь, тебя бы ни к кому ебаться не пустил. Эх ты!

– Да ты ж сам! Генерал! Главк! А ты…

– Ну и что? А кабы тя маршал попросил-ты б меня и пидорасам что ли сдала бы?! Эх ты!!!

Жена завиноватилась по-полной. Что позволило Вове дальше гулеванить без особой критики.

Музыка нас связала

С годами я стал реже ввязываться в разные сомнительные предприятия, чреватые тяжкими телесными или задушевными рассказами в отделении в стиле «Он первый начал».

Во-первых, нравы в Отечестве смягчились, во вторых невместно мне, купцу второй гильдии (Божьей милостью) с битой харей ходить. И главное-веде ж камер понатыкали, суки, не успеешь раззудить плечо, как свинтят.

Ну и граждане все как один с телефонами наготове.

Чуть кому в рыло на-а у тебя уже миллион просмотров на ютюбе и готовое уголовное дело в суде.

Но иногда…

Что меня может вывести из равновесия- музыка. Шансон, например. Михаилу Кругу я обязан парой шрамов на башке. Ну и современный, как я его называю, гайморитный рэп.

Певцов я не различаю, их много, но роднит всех гнусавость. Эдакое растянутое нытье в нос. Черная пантера в красном панамера, снимай свое платье, высморкаться дайте…

Тьфу!

Поперся как-то с семьей на Яшмовый пляж в Фиоленте. Там, возле монастыря спуск на 800 ступеней. Пока спускался- мучительно представлял подъем. Брр.

Свои 120 кило на полкилометра вверх, плюс поклажа, плюс, наверняка, дочь, влезет на руки и, вероятно, жена тоже. Ужос.

Вечером, к счастью, выяснилось, что есть катер до Балаклавы. Оттуда такси возьму до машины и не придется эту Ебун-гору штурмовать, как в армейской юности.

Отлично.

Грузимся в катер, отчаливаем, чды и домочадцы вырубаются моментом. И тут прям над ухом-ЭТО. Ганста-раша-рэп-в-нос-его -ети. Поворачиваюсь. Три вьюноша с колонкой JBL на столике.

– Господа! Я ценю ваш музыкальный вкус, но, увы, сам пока не дорос до понимания сих чарующих звуков. Не будете ли вы любезны прервать свой концерт, ибо, боюсь, я не одинок на сей шаланде в своем музыкальном невежестве?

В ответ-молчание. Отроки меня просто игнорят. То есть ни взгляда, ни звука в ответ. Прикол у них такой, видимо. Пущай дядька поорет, слюнями побрыжжет, а мы поржем про себя. Судя по молчаливой слаженности, они этот трюк уже не один раз проворачивают.

Ну ок. Поглядим, у кого выдержка выдержанней.

Быстрым движением перегибаюсь через скамейку и колонка, напевая «вокруг шум пусть так, не кипишуй всё ништяк!» скрывается в морской пучине.

Ой какие крики! Ой куда делась вся выдержка! Ай-яй-яй, какие грязные слова! Нет, не поняли вы творчества Басты! Не прониклись! Ведь ясно ж сказано- «Не кипишуй!»

А вы истерите, аки овуляторы какие. Фу!

Сижу, делаю покер-фейс. Молодежь не замечаю. Семья дрыхнет рядом. Катер дружно ржет.

Юноши, недобро поглядывая на меня, замолкают. Похоже, затеяли расправу.

Кстати.

А ведь это проблема. Юнцы спортивные, лет по 20, легкие, быстрые и их трое.

Но проблема не в том. Их нельзя ронять всерьез. Причал в Балаклаве- не то место, откуда можно уйти в закат инкогнито. Да еще с домочадцами и поклажей. Тут бы и Копперфильд заехал на нары, как миленький.

Если б не это обстоятельство, все было б просто. Еще в катере, когда причалим и все встанут, в проходе наступить одному на ногу и толкнуть. Инвалидность сразу. Второму прислать в чан огнетушителем, что очень удобно на стене висит. А третий сбежит сам.

Но мне не сбежать. И это срок-без вариантов.

Прикинем шансы. На их стороне молодость, быстрота, численный перевес. На моей- вес и сволочность нрава. Не такой уж тухлый расклад. Бывало и хуже. На выходе бросаю родню и лезу вперед. Эти- за мной. Улыбаются зловеще. Выходим на пирс. Юноши, злобно торжествуя, смыкают кольцо.

Смотрю на их вожака.

– Отойдем, сынок? А то тут дети…

– Отойдем, папаша.

Веду их за собой на край пирса. Попутно опускаю плечи, делаю плаксивую морду и всем видом показываю, что зассал. Вьюноши заранее торжествуют. Все-таки щенки. Думали, все будет по сюжету- с обвинениями, завязкой, грозными позами, первым, еще робким шлепком по роже, криками «А ты кто такой?!» итд. Но мне некогда. На узком пространстве у них нет вариантов. Резко спихиваю всех троих в воду. Без всяких «поговорим».

Двое улетели, мяукнуть не успев. За третьим пришлось погоняться. Но путь на волю я ему сразу отрезал, и куды ты денешься? Импульс, он и на пирсе произведение скорости на массу. А вес у меня вдвое почти. В обществе. И истории.

Пирс там высокий, лестницы нет, до места, откуда можно вылезти на сушу плыть и плыть. А меня уже такси заранее заказанное ждет. Адиос, мучачос.

Заспанная семья, ворча, как раз выходила из катера. Они даже не просекли фишку.

Вяло поинтересовались, кто там так дико матерится из воды, сказал-лодочники повздорили из за шаланды, полной кефали.

Ехал, напевая Басту. Вот же привязалась тема. Но досадуя. Как-то несерьезно это все. Да и мог по рылу получить.

Надо было мягше…

Год спустя.

Бали. Пляж «Меласти». Единственное более-менее пригодное для купания место возле Денпасара. Да и то до часу дня. Дальше-отлив, вода уходит.

Но до- прям Баунти.

Приходим, берем лежаки и оппа. Наши люди. Подкачанные юноши, татуированные девочки и, блядь, опять гнусавая пантера панамера на весь пляж.

Главное, тут не побыкуешь. Их целая стая. Дом-2, прям.

По углам жмутся всякие немцы с французами, выражения лиц- как у дверей стоматолога. Видимо, тоже не въезжают в кайф русского рэпа, дикари.

Решаю день потерпеть. Реванш возьму завтра. Немногое так ожесточает сердца людей просвещённых, как вкусы рабочих предместий. Человек, умеющий считать до тысячи, невольно сжимает кулаки при виде уездных харь. И если уж будет дадена силой неба просвещённому человеку власть над косными силами тьмы, над мерзким жлобыдлом, то он уж так расстарается, так распотешится, что говорящие от ужаса по-немецки вороны ещё долго будут кружить над обгорелыми срубами.

На обратном пути покупаю колонку. Интерфейс простой, с айфоном коннектится по блютузу моментально. Дело за малым.

Приезжаем на то же место. Через полчаса та же мизансцена, те же герои.

И немчура в виде страдающих зрителей. Судя по лицам, они уже просили наших прикрыть концерт. И их послали. Видимо-далеко.

Минуту возни, так, поехали. И над шедевром Егора Крида темным облаком нависает Вагнер. «Полет Валькирий» ПУММПУРУРУМПУМ, ПАПАРАРАММПАМ!

Люблю запах свежего напалма по утрам.

У дома-2 вытягиваются холеные рожи. Юноши грозно сводят брови и сверлят меня пылающими взорами. Я безмятежен. Не- нуачо? У вас свои предпочтения, у меня свои. Но погромче. На 160 ватт. Их мелкие перделки супротив моей вообще не канают.

Немцы в полном ахуе.

На их глазах одна лысая накачанная обезьяна глушит любимые напевы других лысых накачанных обезьян.

Их Вагнером!

Впервые сорвал аплодисменты.

Дальше пошел концерт по заявкам радиослушателей.

Как только кто-то из мажористана включал любимое, задушевное, я немедля врубал Вагнера.

Выбор отмел сразу. Никаких тебе солнечно-пиздодуйных Моцартов и лиричных Вивальдей. Онли Вагнер!

Изо дня в день повторялся этот сюжет.

Уезжая, подарил колонку немцам.

Чувствовал себя власовцем.

Памятник неизвестному солдату Рабиновичу

– А почему «неизвестному»?

– Неизвестно, был ли Рабинович солдатом.

О своей службе в ДРА Капа говорит неохотно. Старается не упоминать. Разве что достанут. Как-то он играл для рафинированных дам. Те благоволили певцу. После концерта одна из баронесс, обмахиваясь веером, поинтересовалась:

– Вы замечательно поете, но скажите, зачем эти безнравственные татуировки на всяких выступающих частях вашего тела? Вы полинезиец?

– Видите ли, мадам, я некоторое время находился в тех обстоятельствах, когда не знал, на каком расстоянии одна часть моего тела окажется от другой. И что бы тушку могли сложить в одно место, я и промаркировал ее как мог. Простите, сударыня, если эти метки идут вразрез с Вашим представлением о прекрасном!

Дама возжелала немедленно ознакомиться со всеми надписями поподробнее.

Если Капу все же доставали расспросами, он начинал безудержно врать. Нарочито-неправдоподобно. Более-менее сообразительному слушателю становилось ясно, что вся эта героическая эпопея о подвигах подводной лодки в степях Кандагара суть просто посыл «Отъебись», только более цветисто и многословно исполненный. Ну а дураки… дуракам это и предназначалось. Что бы отстали.

А иначе ж замучают. А так собрал всех любопытных в кучу, намел им пурги, и свободен. Больше не подойдут. Рациональный подход.

Но как то раз Капа пришел 2 августа в компании с героем. Чел был одет в полувоенное, и увешан таким количеством знаков воинской доблести, что хотелось встать и отдать честь. Удивлял несколько развязный тон, коим Капа общался с ветераном.

Да и странновато сам ветеран выглядел. От русского десантника на нем была только форма. Крючковатый нос, миндалевидные глаза и прожидь на лбу гораздо органичнее смотрелись бы под черной шляпой, а не под голубым беретом. Ну или под чалмой, в крайнем случае.

После его ухода я вклещился в Капу. Тот отвечал поначалу неохотно.

– Кап, а кто это был?

– Боль и страдание моей роты. Миша-моджахед.

– Почему? Там столько наград!

– Ага! И каждая из них-веха на пути наших слез и печалей.

– ???

– То что его нельзя брать «за речку» я знал еще в учебке. Более неприспособленного к армии человека я в жизни не встречал.

Он же не Миша! Он Моисей Вульфович Рабинович! А таким не место в армии!

– Антисемит! Арабам про то расскажи.

– Я не знаю что вы там вывели в Израиле, но в Советской Армии Рабиновичам делать нечего!

– А как он в десант попал?

– Этот долбоящер спецом ходил в ДОСААФ, прыгал там откуда то, стрелял из чего-то. Дело почитаешь его-так не призывник-мечта!

Спортсмен и разрядник! Я думаю, что все эти регалии он просто купил. Или обменял. Понимаешь, он был… Капа задумался… это даже не тормоз, это горный упор для танка! Представь, в Союзе еще, иду и вижу странную картину. Мимо едет БТР, а на колесе его что-то вертится. И воет. Так знаешь, УУУУУ… Шлеп… БЛЯДЬ!!!! ААААА… шмяк… БЛЯЯЯДЬ!!! ЫЫЫЫЫ… шмяк… Повезло, что башка механа наружу торчала. Ору «ТПРРРУ, БЛЯДЬ!!»

Встал.

Гляжу, с колеса Моджахед свисает. Вниз головой. И смотрит на меня взглядом бараньей головы на прилавке. С поволокой. Отцепил, поволок в санчасть.

– Как он на колесе оказался?

– Отдохнуть решил. Привалился к колесику и задремал. Колесо без колпака было-он там амуницией за какую-то херню и зацепился. Бэ-тэр поехал, ну и Мойша с ним, как кот в стиралке поцентрифужил.

– Гы!

– Тебе гы, а этот кадр на месяц в госпиталь загремел.

И так всегда. Чуть что-у Мони травма.

– А что ж он не откосил?

– А он дебил! Ему воевать охота была! Причем дебил с инициативой! Да с какой! Я сколько раз уговаривал командира его в Союз отправить. Какой там!

– Почему?

– Так он же герой!

– ???

– Он же цельного полковника спас! Особиста!

– Это как?

– По располаге у нас, бывало, постреливали. Издалека. Неприцельно, можно сказать. Хотя пуля дырочку найдет. В Моджахеде.

Он не зря потом второе погоняло получил-Пулеулавливатель. Просто дар у него был. Короче: полкан Сабай был у нас самой большой сукой в гарнизоне. Из тех полканов, которым солдата взъебать не лень. Лично. Ну а потом уже его командира и всех в радиусе 100 м от места залета.

И вот Сабай обнаруживает Мождахеда, увлеченно готовящего плов из свежеободранной змеи. Кстати, о способности Мойши добыть все что угодно и где угодно легенды ходили. Ну, понятно, Сабай по казану сапогом-ннна! И давай орать. А тут обстрел. Мойша взвыл и вцепился в Сабая. Спрятаться за ним хотел. Полкан фигуристый, за ним, как за каменной стеной. Ага как же. Сабай давай туда-сюда вертеться, Мойша визжит, но не отпускает. Шмякнулись на землю. Сабай всю форму в плове изгваздал. Обстрел закончился, Сабай глянь, а в Мойше дырка. Он же не знал, что все пули в Соломона летят. Подумал, что рядовой Рабинович своим телом закрыл командира.