Дорога в Аризону

Это был обыск. Самый настоящий обыск, один из тех обысков, про которые Толик читал в книгах, которые видел в кино и не предполагал, что когда-нибудь с обыском придут и в его дом. Нет, завуч и Тася не швыряли, как жандармы, вещи на пол, не переворачивали все вверх дном, но поочередно выдвигали ящики, скользили любопытными пальцами по тетрадям, книгам, шарили на книжной полке. Даже его тряпицу с коллекцией значков развернули и встряхнули, будто пыльный половик. "А это, я так понимаю, шкаф с одеждой Анатолия?", – вопросила завуч после того, как были исследованы внутренности письменного стола и тумбочки. – "Да". – "Давайте и туда, на всякий случай, заглянем". (Толик застыл). – "Но это уже чересчур…". – "Светлана Николаевна, я же вам все объяснила!". – "Хорошо". К одежде сына мать гостей уже не допустила: перебирала вещи сама. И, разумеется, через пару же минут наткнулась в мохеровых залежах на бейсболку "Нью-Йорк Янкиз". "Это что такое?", – мать изумленно глядела на бейсболку, достав ее из шкафа на свет Божий. "Позвольте, – протянула руку завуч. – Кепка какая-то… Импортная, судя по всему. А что, вы разве не покупали ему ее?". – "Нет… Толя, откуда это у тебя?". – "Я нашел… на стадионе". (Повторить версию, озвученную им в свое время Веньке, – о том, что он на спор выиграл бейсболку у Перса, Тэтэ не отважился. Вновь услышав фамилию Перса, эти школьные шакалихи, наверняка, насторожатся и набросятся с расспросами). – "На каком стадионе, Толя?". – "На нашем стадионе. На "Старте". – "Как это – "нашел"?..". – "Мы с ребятами на стадион ходили в футбол играть, и там на трибуне, на лавке, лежала эта кепка. Должно быть, забыл кто-то. Ну, я и взял". – "А зачем ты взял кепку, которую неизвестно кто надевал?! Неизвестно кто и неизвестно чем больной?! Надо было не трогать, а оставить ее там. Или уж отдать кому-нибудь… из работников стадиона!". – "Я не догадался". "Да, рассеянные у нас люди, – откомментировала завуч. – Рассеянные и щедрые: импортными кепками разбрасываются… Ну, допустим, так оно и было. А вот это что в углу?". – "Это? Рубашки". – "Нет, рядом". "А, это – армейский китель моего покойного отца. Не верите?.. Пожалуйста! – мать, явно психанув, выхватила китель из шкафа и, сдернув простыню, сунула его чуть ли не в лицо завучу. – Пожалуйста! Убедились? Могу убирать?".  "Постойте-ка, – подала голос молчаливая доселе Тася. – А почему наград стало меньше? Было больше. Я помню, Николай Степанович приходил к нам в школу на 9 мая и на классный час еще. В кителе, с наградами. Что это? Здесь дырочка какая-то… Вот здесь, справа. И след какой-то… Такое впечатление, что здесь ордена не хватает". "Где? – мать развернула китель к себе. – Где?.. Да, точно не хватает… Ну, да, нету одного ордена Красной Звезды – у отца их два было… Толя! (Она посмотрела на побелевшего лицом сына). Ты не знаешь, где орден деда?". – "Нет". – "Ты не трогал его китель?". – "Нет". "Вы медали заодно проверьте – все ли на месте, – посоветовала завуч. – Да вы сядьте". "Конечно-конечно, – мать послушно опустилась на стул. – Конечно… Я все награды отца наперечет знаю… И здесь вот внизу дырочка какая-то… Тоже чего-то не хватает… Ну, так и есть!.. Одной медали не достает: должно быть двенадцать, а их одиннадцать!.. Сейчас скажу, какой не хватает, сейчас… (Руки у нее задрожали). Медали "За отвагу" не хватает!.. У отца их было три, а сейчас только две… Толя… (Она поднялась). Где награды деда?". – "Не знаю". – "Где награды?", – красные пятна теперь проступили у матери и на шее. – "Не знаю". – "Где награды?", – она наотмашь ударила Толика по лицу. "Светлана Николаевна, – подскочив, умиротворяюще затараторили завуч и Тася. – Успокойтесь! Это, наверняка, какое-то недоразумение. Наверняка, награды найдутся. Мы, пожалуй, пойдем, а вы, не спеша, спокойно поищите. И все найдется. Только нам потом, будьте добры, о результатах сообщите. До свидания!".

Закрыв дверь за школьной депутацией, мать схватила на кухне посудное полотенце и бросилась к сыну. Увидев разъяренную родительницу, Толик инстинктивно повернулся к ней боком и чуть поднял локоть, ожидая новых ударов. "Где награды? – закричала мать. – Смотри мне в глаза и не смей врать! Я вижу, что это ты их куда-то дел! Я знаю, что это ты! Я тебя удавлю сейчас своими руками! Где награды? Идиот! Это же подсудное дело? Это же не просто бесценные для нашей семьи вещи! Это государственные награды! Ветерана войны! Куда ты их дел? Куда? Я уничтожу тебя!". Она кричала, лупцевала растерявшегося Толика полотенцем, как громадную муху на оконном стекле, потом неожиданно остановилась, шумно дыша и схватившись рукой за сердце. Толик не знал, что его больше всего напугало: этот ли жест – рука на сердце, материнская ли истерика или слова "подсудное дело". Видимо, напугало все это вместе взятое. И чувствуя, что отпираться дальше бессмысленно (мать уже поняла, что он причастен к исчезновению наград, а у него и отговорки правдоподобной на этот случай не припасено), он дал слабину и признался во всем. Кроме того, естественно, что обменял награды на бейсболку. Как же скоро все это раскрылось, как же скоро пришлось во всем признаваться… Не прошло и месяца. А он-то простодушно надеялся на то, что пронесет. "Понимаешь, мам, – трусливо оправдывался теперь Толик, – Перстнев сказал, что у него друг есть из ГДР, из братской нам страны, и он награды собирает… Ну, и попросил Перстнева достать ему несколько. Отказывать неудобно, а у самого Перстнева наград нет. В смысле, у его родственников. Он и обратился ко мне за помощью. Ну, я подумал: все-таки человек из братской страны… Я имею в виду этого парня из ГДР. Ну, и взял… Извини, мам. Я не должен был этого делать…". В квартире, наконец-то, установилась тишина. " Как же у тебя рука поднялась, крысеныш? – спросила мать спустя минуту. – А?.. Значит, так… Завтра же скажешь Перстневу, чтобы он связался с этим… из ГДР… и вернул тебе награды. Понял?". – "Да".

Конечно, посвящать руководство школы в подробности этой операции не стоило. Им можно было просто сказать, что все в порядке – награды, мол, нашлись. Вряд ли учителя ради этого пожаловали бы в дом Толика с новой проверкой. Но мать, возбужденная донельзя событиями рокового вечера, не помня себя от страха за сына и думая опередить завуча, которая – мать была в этом уверена – первым делом донесет директрисе об инциденте в семье Топчиных, не нашла ничего лучше, как тут же позвонить Легенде и рассказать ей про сына, Перса и награды. Пытаясь, насколько это было возможно, выгородить сына и представить Перстнева главным виновником случившегося.

Когда домой пришел отец, мать на кухне пила ВКПБ – свой фирменный целебно-успокоительный коктейль, состоящий из Валерьянки, Корвалола, Пустырника и Боярышника. "Иди сюда!", – повелительно крикнул Толику отец, узнав обо всех событиях, произошедших в родном гнезде в его отсутствие. Толик на негнущихся ногах вошел в кухню. Отец, перекатывая желваки на скулах, глядел на него мрачным, свирепеющим взглядом. Взглядом Рэмбо. Потом, крепко взяв сына за воротник рубахи, рывком привлек его к себе. Пуговица на рубахе отскочила и беспечно запрыгала по полу. "Так ты тайком от нас с матерью уносишь из дома награды деда? – не утруждая себя сдерживанием бешенства, спросил отец. – Мы тебя этому учили, сопляк?! Чтобы ты тайком воровал из дома вещи?!". "Ты тоже кое-что делаешь тайком от нас с мамой!", – отчаянно выкрикнул в лицо отцу Толик. Глаза его набухали слезами. "Что?! Что ты сказал?!", – отец еще крепче стиснул ворот. "Я видел тебя 7 ноября! С девушкой в кинотеатре! Потом вы с ней на машине уехали! Она звонила тебе сюда, к нам домой!", – скороговоркой прорыдал Толик, не уверенный в том, что успеет закончить прежде, чем его придушат. Горячие слезы прожгли мутную пленку на глазах и скатились по щекам. Отец еще какое-то время глядел на сына, затем отпустил воротник, повернулся и, ничего не говоря, вышел из кухни. Мать закрыла лицо руками.

Глава 33

Известие о переправке советских военных наград в братскую ГДР с помощью предприимчивых учеников девятого класса поразило директрису, как шпага матадора поражает быка весом в шесть центнеров. И так же как бык, получив убийственный удар, падает на пропитанный кровью, потом и смертью песок, содрогаясь в последних агониях, так и директриса после телефонной беседы с матерью Толика без сил повалилась в жалобно вскрикнувшее кресло. В голове у директрисы роились ужасные мысли. Карьера рушилась на глазах. Посудите сами: что ни день – то новое ЧП, одно криминальнее другого. Сначала – эта история с запретным видео, теперь – с наградами. И это в школе, которая считается лучшей в городе! Боже!.. Несомненно, эти ЧП будут иметь самые болезненные последствия, в том числе, и для нее – Елены Геннадьевны Милогрубовой. Несомненно, гороно устроит ей аракчеевскую порку – за то, что недоглядела, проморгала, упустила. А могут… А могут и с должности снять.

Однако, взяв нечеловеческим усилием себя в руки, директриса успокоилась. В руках у Легенды вообще все успокаивалось, затихало, иногда – обмякало. Успокоилась и она сама. И взглянула на ситуацию по-новому. Если бы эта дикая история с наградами всплыла без ее директорского ведома и участия, рассуждала Легенда, если бы вышестоящее начальство ткнуло ее несведущим носом в эти скандальные и порочащие честь учебного заведения факты, – это, бесспорно, было бы катастрофой. Но если директор, благодаря своевременному сигналу от коллег и родителей, сама выявила звенья преступной цепи, разоблачила, обезвредила и покарала виновных, отрапортовав начальству о раскрытом преступлении, – тогда это, согласитесь, уже совсем другое дело. Такие действия, скорее, заслуживают похвалы – за бдительность и оперативность. И что было особенно приятно – главным фигурантом обоих ЧП был этот спесивый сынок товарища Перстнева, слишком спесивый для своего юного возраста. Ну, теперь-то она собьет с него спесь, теперь-то она его прижучит. Теперь ему, голубчику, наверное, придется и с мечтами о школьной медали распрощаться. Посягнул на медаль ветерана, а лишится в результате своей собственной медали, которая была у него почти в руках. Не будут больше учителя вытягивать и подтягивать ему оценки. То, что школа недосчитается в следующем году одного медалиста, – конечно, не очень хорошо в плане отчетности. Но, в конце концов, Перстнев – не единственный претендент на медаль. У них в школе, слава Богу, толковых детей хватает. А вот по папеньке Перстнева эти ЧП, надо думать, ударят рикошетом. И у него тоже возникнут неприятности с его начальством. А его начальство – это вам не гороно, это берите выше. И потенциальные неприятности Перстнева-старшего в этой ситуации радуют еще больше, чем неприятности Перстнева-младшего. Есть категория людей, для которых нет выше счастья, чем вцепиться в горло тому, перед кем еще вчера пресмыкался и ползал на брюхе. Легенда прежде не замечала за собой склонности к такого рода удовольствиям (а, может быть, у нее просто не было подходящего случая), однако сейчас, ощущая азарт собаки, получившей команду "Фас!", она, невзирая на позднее время, тем же вечером позвонила домой товарищу Перстневу и с наслаждением поведала ему об очередном скандале, в который вляпался его нежно любимый сын.

На следующий день в школе не Толик налетел на Перса с требованием вернуть награды деда, а Перс налетел на Толика с укорами и претензиями. "Какого ляда ты рассказал предкам про награды?! – схватил он на перемене одноклассника за грудки. – Мне отец вчера, на ночь глядя, такую головомойку устроил!.. Какого хрена ты нас сдал?!". "Такого! – со злостью отпихнул Перса Тэтэ. – Ко мне домой вчера завуч и Тася заявились с обыском! Искали какие-то видеокассеты западные, которых у меня отродясь, не было!.. И случайно напоролись на дедов китель. Черт!.. Мать сразу просекла, что это я награды умыкнул. Не было у меня шансов выкрутиться. Ни малейших! Что я, по-твоему, должен был сказать? Что взял награды поиграть и потерял?.. Или что их воры украли? Нечего мне было сказать – не-че-го! Совсем нечего, понимаешь? Не надо было брать медали – вот что. И тогда никуда бы мы не вляпались… Говорил же, говорил я тебе тогда, что родители узнают, а ты, знай, одно талдычил: "Не узнают! Не заметят! Не писай мимо!". Вот и дописались… Короче, Перс, мать сказала, чтоб ты связался с этим пацаном из ГДР и попросил его вернуть награды. Ремень я тебе отдам обратно…". – "Только ремень? А бейсболку?". – "Бейсболки уже нет… Мать и ее вчера нашла. Но тут я тебя не сдал: сказал, что нашел ее на стадионе. Мать ее потом ножницами порезала и в мусорку выбросила… Но я тебе отдам что-нибудь другое – все, что захочешь! Договоримся, Перс!.. Сейчас нужно найти пацана и забрать награды". "Ха! Ты в своем уме? – усмехнулся Перс. – Это уже невозможно!". – "Почему невозможно?". – "Да потому! Ну, ты прикинь: а если этот пацан пойдет в отказ? Округлит глаза и скажет, что никаких наград он от меня не получал и вообще первый раз об этом слышит? Что тогда? В милицию его тащить? А какие у нас доказательства? Кто видел, как я ему награды отдавал? Никто! Да и какая тут вообще может быть милиция?.. Он – иностранный гражданин, лицо неприкосновенное, нашим законам не подчиняется. А пахан у него – важная шишка в посольстве. И сына точняк прикроет. А если мы будем на них давить, то нарвемся еще конкретнее. Врубаешься?". – "Но если он согласится вернуть?". – "Да не согласится он! Я его знаю! Говорю же тебе: он – коллекционер заядлый. Он так хотел эти награды получить, прямо запарил меня своими просьбами! Не захочет он их возвращать. И от всего откажется, если что. Зуб даю!".

На самом деле Перс не стал бы возвращать Толику награды, даже если бы это было возможно. Он не подарил их приятелю из ГДР, а продал. За очень большие деньги: 100 рублей за орден, 50 – за медаль. А приятель из ГДР намеревался потом у себя в фатерлянде толкнуть их за не менее внушительную сумму, но уже – в дойчмарках, своему знакомому немцу из Западной Германии, фалеристу и бывшему офицеру вермахта. Сделка была выгодной для всех, и Перс не собирался расстраивать ее ради капризов Тэтэ. "Что же теперь будет?", – упавшим голосом спросил Толик. "Что-что!.. Каюк нам теперь будет! – отрезал Перс. – Не надо было сдавать нас!".

Но каюк так и не пришел – ни Толику, ни Персу. Они не знали, что вчера вечером, спустя полчаса после звонка директрисы товарищу Перстневу, товарищ Перстнев перезвонил директрисе. Безусловно, то был вечер торжества телефонной связи. Перезвонив, товарищ Перстнев, используя примерно те же самые аргументы, что и его сын в разговоре с Толиком, но еще более доходчивые и убедительные, посоветовал директрисе не предавать огласке историю с наградами и забыть ее. "Как забыть?", – опешила Легенда. – "Очень просто. Забыть навсегда. Почему? Сейчас поясню. Вы, Елена Геннадьевна, представляете, что будет, если мальчик из ГДР станет отрицать, что получил эти награды в подарок от моего сына? Ну, то есть, от моего сына и его одноклассника? А я убежден, что именно так и будет – мальчик станет все отрицать. Если он так хотел иметь эти награды, он их уже не отдаст. И что дальше? Отца этого мальчика я прекрасно знаю. Это солидный порядочный человек, занимает ответственный пост в посольстве. И вдруг мы с вами предъявляем ему и сыну подобные обвинения! Иностранным гражданам! Из дружественной нам страны! Причем, абсолютно бездоказательные обвинения. Это же международный скандал! Вы хоть догадываетесь, какого уровня инстанции будут вовлечены в этот скандал? Не мне вам рассказывать… И чем это для нас с вами обернется? А? Наши с вами головы, Елена Геннадьевна, слетят, как миленькие. Да, наши с вами. Не моего сына и этого его одноклассника. Они – дети. Слетят именно наши головы, как инициаторов и виновников этого скандала. И, боюсь, не только наши головы: вы же понимаете, что в этой ситуации мы невольно подставим под удар начальство. Я – свое, а вы, Елена Геннадьевна, – свое. И все наши с вами служебные и жизненные перспективы после этого будут перечеркнуты – раз и навсегда". – "Что же вы предлагаете?..". – "Я же уже сказал вам: за-быть. Не ворошить осиное гнездо, а тихо, на цыпочках, удалиться восвояси. Нужно забыть и замять эту историю – и чем скорее, тем лучше. Вы, надеюсь, еще не успели сообщить о ней наверх? Ну, вы понимаете, что я имею в виду". – "Нет, не успела". (Это было правдой. Директриса хотела лишь следующим утром доложить о случившемся начальнице гороно). – "Вот это правильно. Это мудро. Наград уже не вернуть, а вредить самому себе не стоит. К тому же, как я понимаю, владелец этих наград, дедушка одноклассника моего сына, он уже, в некотором роде, покойный, так ведь?.. Значит, претензий никто предъявлять не станет. А родителям этого мальчика вы, пожалуйста, все сами объясните. Не сомневаюсь, что они люди здравомыслящие и поймут правильно. И своих коллег, которые в курсе этой истории, тоже, пожалуйста, попросите все забыть. Прямо сейчас же, не откладывая на завтра, хорошо? Пожалуйста, Елена Геннадьевна, позвоните им сразу же после нашего с вами разговора – чтобы слухи и сплетни не успели расползтись. Очень вас прошу. Что касается моего сына, то будьте уверены, я его примерно накажу. Я не меньше вашего возмущен его поступком. Но, повторяю, они – еще дети, и это обстоятельство нужно учитывать. Надеюсь, и вы это учтете в ситуации с этим видеофильмом, который они смотрели 14-го числа. Об этом мы с вами поговорим особо". – "Кстати, Алексей Павлович, наверное, это вопрос не моего уровня компетенции, но как к вам в дом попала эта кассета?". – "Я ее привез из загранкомандировки". – "Зачем?". – "В качестве своего рода методического материала. – "Что?..". – "А что вас удивляет, Елена Геннадьевна? Я, как вам известно, возглавляю отдел пропаганды. А пропаганда – это и контрпропаганда тоже. Борьба с пропагандой идеологического противника. А чтобы эффективно бороться с противником, надо знать его приемы и методы. Знать и использовать против него же. И этот фильм, в том числе, использовать. Ведь что это за фильм? Внешне – попытка героизировать американскую военщину. А на деле – признание собственного краха. Американцы сами себя высекли этим фильмом. Я лично считаю, что это фильм не антисоветский, а антиамериканский. Но это уже другая тема.А сейчас, я полагаю, Елена Геннадьевна, мы хорошо друг друга поняли?". – "Да, Алексей Павлович". – "Я рад. Спокойной ночи!".

Вот так, быстро и виртуозно, не вставая со стула, товарищ Перстнев разогнал тучи, сгустившиеся над головой сына. А заодно и над его, товарища Перстнева, головой. Пусть не все тучи, но – самые тяжелые из них. Толик, которому вмешательство Перса-старшего тоже значительно облегчило участь, в тот момент об этом еще не догадывался и, стоя перед дверью кабинета директора (куда его, наконец-то, вызвали), приготовился к самому худшему, мысленно прощаясь с жизнью.

Кроме директора в кабинете сидел какой-то незнакомый мужчина в сером костюме. Мужчина этот располагал к себе собеседника с первой же секунды – и своим чистым, с правильными чертами лицом, и элегантными мичманскими усами, и спокойным голосом, и умным внимательным взглядом. В отличие от директрисы, волком зыркнувшей на Толика, незнакомец приветливо улыбнулся ему: "Здравствуй, Толя. Садись". На столе перед незнакомцем лежал закрытый блокнот с вложенной в него авторучкой и какая-то черная книга. "Меня зовут Максим Андреевич, – представился незнакомец. – Я из горкома комсомола". При этих словах он выразительно посмотрел на директрису, удивленно вскинувшую брови. "Думаю, нет нужды объяснять, зачем мы тебя с Еленой Геннадьевной вызвали, – предположил Максим Андреевич. – Причиной является твой необдуманный поступок. Твой и твоих друзей. Я говорю об этом видеофильме, который вы во вторник смотрели у одноклассника на даче. Слов нет: поступок, недостойный комсомольца, советского юноши. В день всесоюзного траура, в день похорон генерального секретаря ЦК КПСС вы смотрите эту американскую киноподелку. Я верю, что вы сделали это не с дурными намерениями, а исключительно из любопытства, верю, верю. (Максим Андреевич согласительным жестом пошлепал воздух ладонью). Ребятам нравится смотреть фильмы со стрельбой, драками, погонями. Нравится, всегда нравилось и будет нравиться. Такова природа мальчишек, их психология. Но фильмы фильмам – рознь. Вы же не могли не знать, что это антисоветский фильм. Учителя вам, наверняка, про него рассказывали, в газетах про него писали". "Да им на политинформациях и линейках сколько раз про это…", – Легенда стремительным носорогом попыталась вклиниться в беседу. "Елена Геннадьевна, извините, – остановил ее поднятой ладонью Максим Андреевич. – Но ты и твои друзья, Толя, тем не менее, пошли на поводу у своего любопытства. А любопытство – это не любознательность. Любопытство зачастую до добра не доводит. Как гласит русская поговорка, любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Одним словом, Толя, вы совершили большую глупость и большую ошибку. Не сомневаюсь, что ты и сам это понимаешь. Да?". – "Да". – "С другой стороны, ошибку может совершить любой человек. Даже самый сознательный и ответственный. Не ошибается, как известно, лишь тот, кто ничего не делает. А в твоем возрасте ошибиться особенно легко. Поэтому в таких ситуациях, когда ошибка уже сделана, важно осознать ее, раскаяться, быть готовым исправить ее и не допустить ее повторения в будущем. Одним словом, ценен не столько тот, кто не совершает ошибок, сколько тот, кто умеет исправлять ошибки. Согласен?". – "Да". Присутствие Максима Андреевича, его доверительный голос, логика и ясность его суждений оказывали ободряющее воздействие на Тэтэ. Хорошо все-таки, что этот усатый дядька здесь. Без него директриса уже сожрала бы Толика вместе с тапочками. "В таком случае мы с Еленой Геннадьевной даем тебе шанс доказать, что ты, действительно, раскаиваешься в случившемся и готов исправить свою ошибку. Прямо здесь и сейчас, в этом кабинете, – Максим Андреевич взял со стола черную книгу. – Для этого тебе нужно лишь сказать, откуда у тебя эта книга? Кто и при каких обстоятельствах передал тебе ее?".

Книжная кожа была гладкой, блестящей и абсолютно пустой – без единого слова. Толик видел книгу впервые в жизни. "А… что это за книга?", – озадаченно спросил он. "Это так называемое Евангелие, – ответил Максим Андреевич. – Религиозная книга, с помощью которой служители культа, то есть, священники, попы, а также несознательные граждане пытаются задурманить головы советским людям и настроить их против Советской власти. И вдруг ее находят у ребенка, школьника. То есть, у тебя, Толя. Это уже совсем ни в какие ворота не лезет". – "Но это не мое… Честное слово!..". – "Эту книгу нашла в твоей комнате твоя классная руководительница Таисия…". Он повернулся к директрисе. "Таисия Борисовна", – подсказала та. "Да, Таисия Борисовна, – кивнул Максим Андреевич. – В среду, когда приходила к тебе домой. Нашла в твоей комнате, на полке, где стоят твои книги и учебники. А внутри лежало вот это". Он достал из Евангелия маленькую картинку. Присмотревшись, Толик понял, что это иконка – Богородица с младенцем. Похожа на ту, что он видел у Кости Княжича, только руки по-другому сложены… Изображение Богородицы, судя по всему, было вырезано из какого-то журнала и наклеено на кусочек картона. "Но… я не знаю, – Толик поднял глаза на Максима Андреевича. – Я, правда, не знаю, как она ко мне попала, могла попасть…". – "Это нашли у тебя в комнате, на твоей книжной полке, и ты не знаешь, как она туда попала? Извини, но поверить в это трудно. Я не допускаю и мысли, что эта книга принадлежит твоим родителям. Я хорошо знаю твоих родителей: они честные советские люди, и ТАКОЕ у себя в доме держать бы никогда не стали. Это исключено. Отец – начальник участка на заводе, коммунист, мама – врач в поликлинике. Нет, они здесь, бесспорно, ни при чем. Тебе дал ее какой-то чужой человек, воспользовавшись твоей юностью и неопытностью. Какой-то негодяй, скорее всего, взрослый негодяй, так ведь? Так назови нам его имя, Толя, и к тебе больше никаких вопросов и претензий не будет. Мы сами займемся этим человеком. Даю тебе слово, что этот человек никак не сможет повредить или отомстить тебе, если ты назовешь нам его или ее имя. Ты мне веришь?". –  "Да, но…". И тут Толик вспомнил. Это была та самая книга, которую он взял с полки Кости Княжича, когда на каникулах приходил к нему домой. Костя хотел дать ему пособие по географии – вторую книгу слева, а Толик схитрил и взял вторую справа. Елки-палки!.. Надо же было такому случиться, что ей оказалось это самое… Евангелие!.. И эта сволочь Тася нашла ее у Толика дома!.. Когда она успела это сделать-то? Он даже и не видел! Ну, да, Тася же все время терлась за спиной у завуча, вот он и забыл про нее. Твою мать!.. Час от часу не легче: то видео, то награды деда, то теперь книжка эта… И все это на одного Толика!.. За что?!

"Что ты молчишь, Топчин? – пророкотала директриса. – Не слышал, о чем тебя спросили?". "Елена Геннадьевна, – снова усмирил ее упреждающе воздетой ладонью Максим Андреевич. – Ну, так как же, Толя? Ты же сказал, что раскаиваешься в своем поступке и готов его исправить. Но, извини, я пока не вижу этой готовности. От тебя требуется не так уж и много: всего лишь назвать имя человека, который подсунул тебе эту книгу. При том, что это нужно не столько мне, сколько лично тебе. Да, тебе. Можно сказать, от этого напрямую будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Ты пойми, мы и сами найдем этого человека. Но если мы сделаем это без твоей помощи, у меня не будет оснований считать, что ты, действительно, раскаиваешься в своем поступке. Напротив, появятся основания полагать, что ты покрываешь этого человека и тем самым совершаешь еще более недостойный комсомольца поступок, нежели просмотр лживого западного фильма. И если выяснится, что ты – заодно с человеком, который дал тебе эту книгу, тебя наверняка исключат из комсомола. Человек, который читает подобные книги и хранит их у себя дома, не может состоять в комсомоле. Это было бы противоестественно. Как результат, ты, Толя, сам, своими руками, лишишь себя тех возможностей и перспектив, которые дает тебе жизнь. Будучи исключенным из комсомола ты не сможешь поступить в престижный вуз, получить высшее образование, престижную специальность и должность, наконец. Нет, я не хочу сказать, конечно, что без высшего образования жить нельзя. У нас любой труд в почете. Но мне кажется, что ты, с твоими способностями, с твоей хорошей успеваемостью вправе рТы тоже кое-что делаешь тайком от нас с мамой!ассчитывать на большее. Зачем же себя этого лишать? Зачем портить себе жизнь, ломать ее в самом начале? Зачем расплачиваться за действия человека, который, по сути, решил морально совратить тебя? Назови нам его имя, Толя, и ни я, ни Елена Геннадьевна никогда впредь не вернемся к этой истории. Как будто ее и не было. И родителям твоим ни слова не скажем. Более того, если ты нам поможешь, это сыграет свою роль и в ситуации с видеофильмом. Ты, безусловно, получишь какое-то взыскание по комсомольской линии, без этого, увы, не обойтись, но не самое суровое. Так, Елена Геннадьевна? Так?". – "Да", – нехотя ответила Легенда и поджала губы. "Ну, вот, о чем же здесь думать? – Максим Сергеевич пытливо смотрел на Тэтэ. – На мой взгляд, выбор очевиден. Ну, Толя?..".