Дорога в Аризону

Толик, увидев, как Ника с Персом и Колом быстро отделились от школьной толпы, свернув в проулок, рванулся следом, увлекая за собой Веньку. Троица, должно быть, направлялась в кино. Главный городской кинотеатр детвора почитала так же, как парк аттракционов, без устали и роздыху наслаждаясь просмотром "Танцора диско", "Викингов", "Легенды о динозавре" и несравненных "Пиратов". Двухэтажное здание кинохрама, как рассказывали старожилы, в начале 70-х годов возвели строители из венгерского города-побратима – как дар своим советским друзьям. Интернациональный долг и элементарные правила вежливости требовали, чтобы кинотеатр был назван в честь города, уроженцами которого были искусные каменщики. Однако задача эта оказалась невыполнимой: название венгерского города мастеров, включающее в себя слоги и междометия вроде "кеш", "хер", "уй" и "вар", состояло аж из 14 букв и было столь же невыговариваемым на русском языке, как и само слово "невыговариваемое". Поэтому отцы подмосковного города-побратима, поломав язык и голову, решили назвать кинотеатр коротко и изысканно – "Дунай": благо венгерский побратим стоял на берегах именно этой славной реки. С тех самых пор пять неоновых букв, обрамленных неоновыми же бараньими завитками, символизирующими,  по всей видимости, речные волны, гордо реяли на фронтоне кинотеатра. Правда, вскоре выяснилось, что неоновый "Дунай" поражен той же загадочной болезнью, что и все неоновые надписи в СССР: одна из букв в названии постоянно отказывалась гореть, вследствие чего вся надпись в темное время  выглядела, словно щербатый рот. Сначала погасла буква "а". Оставшееся в наличии неглотаемое буквосочетание "Дун.й" будило воспоминания о венгерском географическо-лингвистическом кошмаре и рождало поток сальных шуточек местных парней о том, что неплохо бы погасить и "н", а затем и "д". Букву "а", впрочем, починили, после чего потухла "й". Образовавшееся "Дуна." тут же перекрестили в "Дуню". Впоследствии на фронтоне попеременно гасли разные буквы, однако просторечное имя "Дуня" закрепилось за кинотеатром навсегда.

Школьников влекло к "Дуне", как телят к теплому материнскому вымени и сочной луговой траве. Сюда они сбегали с уроков на утренние и дневные сеансы, сюда водили своих подруг, красноречиво бренча сэкономленной на визитах в школьную столовую мелочью. В вестибюле кинотеатра на первом этаже сгрудились железные любимцы пацанов всего города – игровые автоматы: "Морской бой", "Воздушный бой", "Авторалли", "Охотник", "Снайпер" и накрытый стеклянной полусферой настольный баскетбол. В противоположном углу вестибюля располагался не менее популярный у школьников, да и взрослых, бар, где ловкий и жизнерадостный бармен Мамука подавал посетителям чаши с жемчужными шарами мороженого, припорошенными шоколадной пыльцой, фруктовые соки в узких высоких стаканах с разноцветными "соломинками" и ароматный кофе. Мамука, чернявый мужчина с залысинами и золотым зубом, был очень разговорчив, предпочитая общение с молодыми девушками, коих он уверял, что обручальное кольцо на его поросшем жесткой шерсткой безымянном пальце правой руки – не более чем память о жене, с которой они уже расстались. "Мамукой клянусь!", – говорил при этом темпераментный бармен, глядя на собеседницу колхидскими глазами. Хотя все знали, что супруга Мамуки Валя по-прежнему состоит с ним в законном браке, пребывает в добром здравии и работает в отделе "Посуда" магазина "Подарки".

Толик был завсегдатаем кинотеатра не только из-за мороженого и автоматов. Он был очарован таинственной и пленительной атмосферой этого заведения, предвкушая, как совсем скоро, когда он закончит театральное училище, а, может, и того раньше, потрясенные горожане и бывшие одноклассники узрят на белом знамени экрана и его, Толика, неотразимый анфас. Он грезил этим всякий раз, когда в утробе зрительного зала медленно и печально испускали дух невидимые светильники, тьму пронзал горний луч кинопроектора, и на экране начинало твориться волшебство, предшествуемое киножурналом с рассказом о трудовой вахте на полях и в цехах (если повезет – "Фитилем" или "Ералашем").

Объятый думами лишь о преследуемой им Нике, сегодня Тэтэ был готов смотреть, что угодно, – хоть "Ленина в Октябре". Но Ника и Перс, ясное дело, "Ленина в Октябре" смотреть не собирались и ради него в кино бы не пошли. Они пошли совсем на другой фильм. В лоно "Дуни" на целую неделю вновь вернулась уморительная французская комедия "Не упускай из виду!". Целую неделю долговязый одуванчик Пьер Ришар, неутомимый и неуклюжий в своей почти цирковой пластичности, опять будет вихрем носиться по вагонам вакхического экспресса, от кого-то убегая, кого-то догоняя, собирая по пути синяки, шишки и поцелуи смазливых девиц. Тэтэ видел этот фильм уже несколько раз, но, конечно, не прочь был насладиться им снова, как и любой мало-мальски интересующийся кинематографом житель города. Французские и итальянские комедии пользовались у местной публики особым успехом, уступая лишь певучим и трясучим индийским кинолентам. Недосягаемая западная жизнь во франко-итальянских комедиях представала на экране во всей своей радужной роскоши, а дурацкие ситуации, в которые то и дело попадали их несуразные герои, казалось, сокращали непреодолимую дистанцию между советскими гражданами и иностранцами, делая последних менее совершенными и безупречными в глазах зрителей.

…Когда Толик и Венька взбежали по ступенькам кинотеатра, Персова троица – "наперсники", как их прозвал Тэтэ – уже стояла возле самого окошка кассы. За ними змеиным хвостом вилась очередь, состоящая, преимущественно, из школьников, алкавших зрелищ в праздничный день. Толик решительно рассек "хвост" плечом, протиснувшись в очередь сразу за Мартьяновым. "Э, але, куда прешь?!", – вознегодовали оттертые им какие-то незнакомые пацаны. "Не возбухайте, – резонно ответствовал Тэтэ. – Мы вот за ними занимали. Кол, подтверди!". Кол глянул на одноклассников, на незнакомцев и тоном, не терпящим возражений, сообщил: "Да, они за нами!". "Тетенька, дайте, пожалуйста, нам два места за этими ребятами, которым вы только что билеты продали. То есть, в следующем ряду", – просительно затараторил Тэтэ в окошко, как только Перс и сопровождающие его лица отошли от кассы. "Здесь не гостиница, чтобы места выбирать, – сердито отрезала кассирша. – Бери те, что есть". – "Ну, тетенька, пожалуйста, это же наши одноклассники, мы рядом хотели!.." – "Два билета?". – "Да!" – "80 копеек". – "Спасибо вам огромное, великодушная женщина! Спасибо! С праздником вас – с Великим Октябрем!". – "Следующий!".

В кинотеатре "наперсники" первым делом направились в бар пить соки. Толик уступил просьбам Веньки и последовал за ним к игровым автоматам. Это, в общем, совпадало с намерениями Тэтэ: он пока не хотел лишний раз маячить перед глазами у Перса, да и наличности на БАРские, как говорил Тэтэ, удовольствия в виде мороженого и соков у них с Венькой могло не хватить. Зато в "Морском бое" Толик считался настоящим асом. Поразив зелеными пунктирными залпами все вражеские корабли, он заработал призовую игру, которую подарил Веньке. Автоматы сейчас мало волновали Тэтэ. Его план заключался в том, чтобы в зале сесть за спиной у "наперсников" и либо подслушать их интимную беседу, либо лишить их возможности вести подобные разговоры – в зависимости от того, насколько Ника к нему безразлична и насколько далеко они с Персом зашли в своем бесстыдстве. Однако в зале Толик понял, что рано рассыпался в благодарностях кассирше: подлая баба продала им с Венькой билеты на места в нескольких рядах впереди "наперсников". Пришлось договариваться с мальчишками, занявшими стратегическую высоту за спинами Ники и Перса. "Мужики, по-братски!.. Давайте билетами махнемся, а? Пожалуйста! – зашептал им Тэтэ. – У нас места лучше, ближе сидеть будете! А нам здесь очень надо! Пожалуйста!". "Мужики" оказались сговорчивыми. Перс, услышав сзади возню и шепот, ухмыльнулся при виде Толика: "Снова ты, Анатоль? Ты все время где-то рядом". – "Ага. Вот в кинишку намылился, правда, без Лели, но с Венькой. Люблю Ришара. А ты, Вероника?". – "Тоже". – "Здорово! Я почти все фильмы с Ришаром видел – "Он начинает сердиться", "Невезучие", "Высокий блондин в черном ботинке", "Укол зонтиком", но этот, полагаю, – лучше всех. Он здесь, короче, играет сотрудника банка, который…". "Анатоль, содержание не надо пересказывать, – барственно прервал его Перс. – Мы этот фильм тоже не первый раз смотрим". "А я не вам рассказываю, а Веньке: он его еще не видел, так ведь? – Тэтэ подмигнул другу. – А Венька предпочитает подготовиться к просмотру, узнать краткое содержание киноленты, чтобы не получить потом эстетический шок. Так вот, Вениамин, у этого банкира есть подружка, молодая и красивая, и она…". Толик внезапно осекся. В пятом ряду слева он увидел отца с какой-то девушкой – молодой и красивой. Точнее, если бы Толик был взрослым мужчиной, он бы сказал, что девушка совсем молодая. 15-летний же Толик отметил про себя, что она совсем взрослая – лет 20, а то и больше. Но точно красивая. Толик никогда раньше не видел эту девушку. Раздираемый такими противоречивыми желаниями, как желание вскочить и желание вжаться в кресло поглубже, он смотрел на пару в пятом ряду во все глаза, боясь, что отец почувствует и обернется. Но отец не оборачивался. Улыбаясь, он что-то говорил своей спутнице, почти касаясь губами ее уха. Девушка, тоже улыбаясь, чуть отпрянула и наманикюренным ногтем смахнула у отца со щеки упавшую ресницу. Позже, прокручивая в памяти этот эпизод, Толик приходил к выводу, что более всего его тогда потряс и возмутил этот жест – женский ноготь смахивает ресницу с отцовской щеки. Это мог сделать только очень родной отцу человек. Мать Толика. Незнакомка не была родным для отца человеком, и ее жест был жестом воровки, которая задумала украсть отца у Толика, матери, деда. Самое ужасное, что отец, судя по всему, не возражал…

"Толян, ты чего, заснул? – Венька вывел его из оцепенения. – Что ты там увидел?". "Ага, заснул немного… Нет, ничего, показалось…, – забормотал Толик и подался вперед, как кучер на дрожках, чтобы Венька не увидел пару в пятом ряду слева: его отца он отлично знал в лицо. – Давай кино смотреть". Свет в зале, к счастью, начал гаснуть. После журнала он снова зажегся на короткое время, и Тэтэ, закрывая Веньке обзор, снова наклонился к спинке впереди стоящего кресла, развернувшись к другу всем телом. О том, что в этот момент он вдыхает запах волос Ники, Толик не думал. И не слышал, о чем они разговаривают с Персом. Весь фильм он, не отрываясь, смотрел на слившийся воедино от плеч и ниже двухголовый силуэт в пятом ряду, где сидел отец, а за пару минут до конца сеанса встал. "Толян, ты куда?", – изумленно спросил Венька. "Пошли-пошли, сейчас уже конец будет!.. Быстрее пошли, потом объясню!". Спустившись по проходу, они, стукаясь лбами и путаясь в складках занавеса, нащупали дверь и выскочили на улицу. Не отвечая на вопросы Веньки, Тэтэ потянул его за собой в расположенный рядом сквер. "Толян, да ты чего в самом деле?!". – "Подожди". Отец и девушка вышли из кинотеатра одними из последних. И тоже направились в сторону сквера. Толик попятился вглубь сада спящих голых деревьев, схоронившись за скользким стволом акации и знаком подозвав к себе Веньку. "Толян, ты можешь объяснить, наконец?! – недоумение Веньки достигло степени, которую принято называть крайней. – Погоди… (он проследил за взглядом друга) …по-моему, это твой отец там!". – "Хватит орать, ты, Ораниенбаум!.. Тише говори, Венька!..". – "А… кто это с ним?..". – "Это… его двоюродная племянница, что ли. Она в Москве живет, иногда к нам в гости приезжает". – "А чего ты прячешься?". – "Не хочу попадаться ему на глаза: обещал, что после демонстрации сразу домой приду. Так что, Венька, рот на замок, ну, ты понял, да?..". – "Ясен процесс, Толян, буду молчать, как монумент". Отец и девушка остановились возле скамейки. Отец достал сигарету. В тридцати метрах от него, прижавшись спиной к дереву, стоял его сын с другом. Стоял и дрожал не от холода, которого не было и в помине. Но отец не видел сына и не мог увидеть. Он пристально, как под гипнозом, смотрел в глаза своей молодой подруги, молчал и улыбался. Не докурив сигарету даже до половины, он отбросил ее в сторону. Девушка взяла отца под руку. Пройдя сквер насквозь, они вышли на соседнюю улицу. Отец поднял руку. Машины безразлично проносились мимо них, пока, наконец, одна не затормозила. Быстро переговорив с водителем, отец посадил спутницу на заднее сиденье, щелкнув дверцей, как мышеловкой. Сам сел рядом с шофером, и машина сорвалась с места, послав оставшемуся в сквере сыну воздушный поцелуй сизой струйкой выхлопных газов.

После кино Толик пошел домой к Веньке и просидел там до позднего вечера, рассеянно отвечая на вопросы раскрасневшейся Венькиной мамы, мотающейся между кухней и залой, полной гостей, рассеянно жевал тефтели, потом рассеянно разглядывал в комнате Веньки его гордость – коллекцию марок, включающую серию с портретами всех советских космонавтов. В эти минуты он думал о том, что не сможет рассказать про кинотеатр ни отцу, ни матери.

Глава 21

Снег выпал спустя несколько дней после праздничной оттепели, не дожидаясь, когда опостылевший всем ноябрь сдаст, наконец, пост свежему молодцеватому декабрю. В тот самый день первого снега все и случилось – все, чего Толик не мог себе и представить. Но сперва был снег. Первые невесомые перышки из ангельских крыл полетели с небес на землю после полудня. Толик в тот момент, как и весь класс, маялся на уроке химии. Измученный минорным учебным днем и не менее минорным пейзажем за окном он решил взбодрить одноклассников старым проверенным трюком, пустив по рядам записку с вопросом "Чьи носки висят на лампочке?". Выдранный из тетради листок бумаги с пометкой "Прочти и передай дальше" кочевал от парты к парте, оставляя за собой шлейф запрокинутых голов, глазеющих на потолок, и сдержанных смешков. И тут на улице пошел снег. Первой его заметила сидящая у окна Ленка Ворожеина, сразу же поделившись отрадной новостью с окружающими. "Снег, снег!..", – прошуршал по классной комнате восхищенный шепот, и десятки ликующих глаз, забыв про "носки на лампочке", вперились в окна, вид за которыми хорошел с каждой секундой. "Так, закончили любоваться снегом и вернулись к щелочам!", – требовательно постучала указкой по столу химичка Наталья Александровна, от которой не укрылось всеобщее волнение в классе. Легко сказать – "Закончили любоваться!". Иудеи, 40 лет водимые Моисеем по пустыне, не радовались так манне небесной, как радовались первому снегу эти дети, которым в последние дни, тянувшиеся дольше, чем 40 лет, столь не хватало светлых оттенков в жизни. И теперь, когда они, в конце концов, появились, химичка призывает забыть о них и вернуться к каким-то щелочам-сволочам! Шутить изволишь, мензурка очкастая!..

С превеликим трудом досидев до конца урока, а вместе с ним – и всего учебного дня, они с гвалтом вывалились из здания школы, подставляя падающим снежинкам ладони, лица, по-собачьи высунутые языки. Школьников не смущало, что небесная канцелярия пока не торопилась открывать настежь свои закрома, экономно посыпая землю первым пробным снежком. Снег таял быстрее, чем падал, покрывая тощим, как масло на бутерброде скареда, слоем подоконники, бордюры, деревья. Но и этот нежирный слой школьники жадно сгребали, спеша ощутить кожей первые холодные и влажные рукопожатия надвигающейся зимы. Венька не утерпел, наскреб пригоршню жидкой снежной кашицы и лизнул ее. "Ну, и как, вкусно? – заржал Тэтэ. – Уже проголодался, что ли? Эх ты, обжора!..". – "Конечно, проголодался. Часа через два теперь, наверное, только поем. В лучшем случае. Я сейчас в Дом пионеров иду". Венька усердно посещал занятия в фотокружке Дома пионеров. Искусством фоторепортажа он увлекся несколько лет назад, однако особой изобретательностью и разнообразием в выборе натуры не отличался: обычно мишенями для подслеповатого объектива его фотоаппарата "Зенит" становились городские пейзажи, отнюдь не пленяющие своей экспрессивностью, а также родители, младший брат, Толик и Венькин откормленный ленивый кот по кличке Шерхан. Тогда как взять фотоаппарат с собой в поход этот ротозей Ушатов, конечно, забыл – в отличие от березового сока и груды пирожков с повидлом. Так или иначе, но по окончании школы Венька собирался выучиться на фотокорреспондента и работать в журнале "Вокруг света" или, на худой конец, в "Юном натуралисте".

"Толян, а ты сейчас домой?". – "Ага". Все последние дни мать просила Толика приходить домой пораньше, чтобы посидеть с дедом. Дед то ли по причине ненастной погоды, то ли, надорвавшись тяжким бременем своих бесчисленных общественных трудов, приболел – кашлял и лежал в постели с температурой. Но и там неустанно что-то писал, подложив под бумажный лист твердую папку и уверяя дочь, что у него обычная простуда. Толик грел ему куриный бульон, готовил гнусное зелье под названием "раствор фурацилина" для полоскания горла, рассказывал о школьных новостях, заботливо выбирая сплошь позитивные из них. Сегодня он, воспользовавшись случаем, хотел с помощью деда сделать домашнее задание по мерзостной химии: дед, как профессиональный медик, неплохо в ней шарил. Толик вышел со школьного двора и уже зашагал, было, к дому, когда услышал, как его кто-то окликнул. За спиной у него стояла Ника. Она была одна, если не считать безмолвных снежинок, которые пушистыми звездами садились ей на челку и вязаную шапочку. "Толик, ты домой идешь?". – "Да…". – "Не сильно торопишься?". – "Нннет… А что?". –  "Давай прогуляемся немного, если ты не спешишь?". Даже если бы небеса разверзлись, и Бог, отогнав снежинки в сторону всесильными дланями, предложил Толику: "Толик, давай я тебя сделаю директором лучшей в городе школы при гороно, а Елену Геннадьевну Милогрубову – твоей наложницей?", он не был бы поражен сильнее, чем предложением Ники. "Ну так как?", – спросила она, видя его замешательство. "Ддда, конечно, давай!..". – "Пойдем в парк аттракционов, не возражаешь?". – "Не возражаю… Только карусели уже не работают".– "Я знаю. Просто так погуляем". Сознание поэтапно возвращалось к Тэтэ. Он пытался слушать, что она говорит ему, но в голове у него обалдевшим от счастья щенком скакала и заливисто лаяла мысль: "Получилось! Получилось!". У него все-таки получилось: она, наконец, обратила на него внимание, поняла, с какой неординарной и талантливой личностью имеет дело и бросила этого тупорылого Перса! Значит, не пропали зря все труды Толика, все его безумства и отчаянные поступки! Не пропали! "Эй, ты куда пропал? – голос Ники вернул его к реальности. – Ты меня слушаешь?". – "Да, конечно, извини!". – "Может тебе неинтересно то, что я рассказываю?". – "Мне интересно все, что ты рассказываешь!" – "Да? Я рада". После этих слов Ника почему-то замолчала. Тэтэ лихорадочно искал тему для беседы. Сколько раз он мысленно представлял себе разговор с ней один на один, воображал, как изумит и очарует ее своей эрудированностью и остроумием. И вот они одни, не в мечтах, а наяву. Но все его идеи, как назло, куда-то улетучились. "Знаешь, а я очень люблю гулять в парке, – сказала вдруг Ника. – Именно гулять. К каруселям я вообще-то равнодушна, а вот гулять люблю. Особенно зимой – когда тихо, людей мало, снег… Когда я была маленькой, родители меня часто туда на прогулки водили. А однажды зимой мы с папой слепили там снеговика". При слове "папа" Толик вздрогнул и чуть поморщился: после того семиноябрьского случая в кинотеатре он боялся разговаривать с отцом, боялся даже смотреть на него, как будто это он, а не отец, совершил что-то скверное и неправильное.

"…Снеговик, помню, был огромный, – меж тем, рассказывала  Ника. – Мы часа два эти шары из снега катали. Папа еще шутил: мол, это не снежная баба получилась, а баобаба. Глаза и нос сделали ему из каких-то сучков и веточек… Всю неделю я думала о моем снеговике: как он в парке ждет меня, скучает, мерзнет, наверное. Родители смеялись, говорили, что это люди мерзнут, а снеговик на морозе как раз отлично себя чувствует. В выходные я снова потащила папу в парк. Пришли и видим, что у моего снеговика головы нет. Кто-то сшиб ему голову. Я ревела белугой!.. Ужас!.. Папа прямо не знал, что делать. Уж он меня и утешал, и нового снеговика предлагал слепить – еще больше и красивей. А я кричала, что мне не нужен новый, что мне нужен мой, прежний. Он ведь для меня был живой и родной, как член семьи. Папа говорит: "Ну, так давай ему тогда новую голову слепим". А я в ответ: "Это будет не его голова! Это будет чужая голова!". Прямо уревелась тогда вся. Смешно, правда?..". – "Скорее, трогательно". – "Наверное… Еще, помню, как папа меня маленькую в парке на санках катал, а я его подгоняла: "Нно, сивка-бурка, вещая каурка!". И на лыжах мы с ним катались – там, на склоне, за "чертовым колесом". Я вставала на папины лыжи у него за спиной, держалась за него, и мы катились вниз. Потрясающие были ощущения!.. А ты любишь на лыжах кататься?". – "Люблю. Но мы с родителями обычно на лыжах за городом ходим. Выезжаем с утра на электричке в какой-нибудь лесок и там рассекаем целый день". – "Здорово". О том, что последний раз они всей семьей катались на лыжах года два тому назад, Толик, естественно, умолчал.

Дорога до парка пролетела незаметно. У самых ворот Тэтэ спохватился, осознав, что до сих пор не взял у Ники портфель". "Ничего, он не тяжелый", – рассмеялась она. – "Ну, значит, и мне не тяжело будет его нести. Давай-давай". Старик Валерьяныч с остекленевшим взглядом сидел в своей сторожке, окутанный клубами табачного дыма, как курильщик гашиша в притоне. "Салют, Валерьяныч!", – Толик постучал пальцем в окно. Валерьяныч не шелохнулся. Он не был пьян, но взбунтовавшееся "чертово колесо" уже довело его едва ли не до полного нервно-психического истощения. "Совсем из ума старик выжил", – вздохнул Толик. "Перестань, – попросила Ника. – Он хороший. Пойдем вон туда, к детскому поезду. Там лавочки есть". – "Пойдем". Конечно, лавочками их можно было назвать с большой натяжкой: у всех были вырваны одна или несколько поперечных жердей, отчего некоторые скамейки походили на птичьи жердочки, а другие – на гитарные грифы с частично полопавшимися струнами. Отыскав более-менее сохранившую изначальный облик лавку, Тэтэ и Ника залезли на нее с ногами, усевшись на спинку. "Вон там мы с папой снеговика лепили, – показала Ника. – В углу возле забора. Такое впечатление, словно это все вчера было… А я уже в девятом классе. С ума сойти, как быстро время летит. Через полтора года уже и школу закончим. Ты решил, куда будешь поступать?". – "Решил. В театральное". – "Серьезно? Артистом хочешь быть? Ну да, ты же у нас и так артист. Не обижайся, я в хорошем смысле это говорю. Только ведь в театральные училища конкурс, говорят, огроменный – чуть ли не сто человек на место. Или даже больше. Со всего Союза люди едут поступать". – "Больше, чем сто человек на место. Но ничего, прорвемся! Может быть, я и есть тот человек, которому это место, одно из ста, уготовано. Почему нет? Кто это может знать? Никто. Надо попробовать, и тогда все станет ясно. По крайней мере, руководитель моего драмкружка, ведущий актер современности Генрих Пуповицкий считает, что способности у меня есть". – "А почему именно актерство тебя привлекает?". – "А я люблю людей веселить. Мне приятно видеть, как они смеются над моими шутками, как у них настроение улучшается. Понимаешь, есть люди, которые больше любят получать подарки, а есть те, которые больше любят дарить. Я больше люблю дарить. И актеры – они ведь зрителям себя дарят, целиком и полностью. Ничего больше этого подарить уже невозможно… А знаешь, в каком театре я хочу служить после окончания училища? Актеры не говорят: "Работать в театре", они говорят: "Служить". Как в армии. Так знаешь, в каком? В Театре Сатиры. Вместе с Мироновым и Папановым. Мы с родителями несколько раз на их спектаклях были. Генеральные актеры! Среди комедийных – лучшие в стране, это без вопросов. Хотя Папанов и драматические роли классно исполняет, любому трагику фору даст. Да и у Миронова не все так однозначно. Настоящий комик, как известно, – это тот, кто заставляет людей смеяться сквозь слезы". – "Ты – молодец. У тебя есть уверенность в себе, настрой. А я вот пока не определилась окончательно. То есть, определилась: в медицинский хочу поступать. Но мать меня активно отговаривает: дескать, не пробьюсь я в медицинский без связей. Там ведь тоже конкурс – будь здоров!.. Советует в педагогический идти. Наверное, она права… Но не хочу я в педагогический, я в медицинский хочу. Кстати, Толик, у тебя же дедушка, насколько я знаю, – известный врач, и мама – тоже. У них случайно этих самых связей в московских медицинских вузах нет?". – "Не знаю, но спрошу". – "Но только аккуратно как-нибудь, невзначай, ладно? А то они подумают еще, что я – нахалка какая-нибудь, блат ищу. Лучше вообще мою фамилию не называй". – "Ника, не волнуйся. У меня дед и мама – люди понимающие, никто ничего плохого не подумает, все сделаем в лучшем виде". – "Спасибо тебе большое!". – "Пока не за что". – "Только ты не подумай, что я к тебе сегодня подошла из-за мединститута. Эта мысль, про институт, мне только сейчас в голову пришла, честно. А подошла я к тебе… спонтанно, что ли. Подумала: а ведь мы с тобой девятый год вместе учимся, а толком никогда не общались друг с другом. А ты интересный, забавный… Я опять же в хорошем смысле слова это говорю. Между прочим, давно хотела тебя спросить: ты зачем тогда Тамаре на уроке литературы прищепку-то на платье прицепил?". – "Развеселить всех хотел. Точнее, не всех… Только тебя". – "Меня? А почему именно меня?". – "Потому что… ну, потому что…". Толик разглядывал отпечаток своего ботинка на заснеженных жердях. Если очень нужно сделать что-то важное, но боишься или колеблешься, надо делать это молниеносно, не думая ни секунды. Если начнешь думать, точно ничего не сделаешь. Это правило он сформулировал для себя несколько лет назад и все время старался ему следовать. "Потому что я люблю тебя", – Толик поднял голову, но смотрел не на Нику, а перед собой. Она молчала. Было слышно, как где-то на дереве протяжно и немузыкально посвистывает какая-то забывшая отбыть на юга птица-растяпа. "Спасибо, – спокойно произнесла, наконец, Ника. – Я этого не ожидала. Хотя… ты не обижайся только, пожалуйста… Я хотела сказать, что для нашего с тобой возраста подобные заявления вполне естественны. А о любви, настоящей любви ни я, ни ты пока не имеем ни малейшего представления. Ты сам это поймешь через несколько лет. А, может, через много лет". Тэтэ еще раз повторил про себя правило "Действуй без раздумий!", наклонился и поцеловал Нику в холодную щеку. Она не отпрянула, не хлопнула его по губам, даже не возмутилась. Лишь глаза ее стали грустными и глубокими. "Пожалуйста, никогда так больше не делай, – сказала она, отвернувшись. – Пообещай мне, что больше так никогда не сделаешь". – "Не сделаю, если ты не захочешь. Но обещать ничего не буду. Кроме того, что не перестану тебя любить – ни сейчас, ни через десять лет, никогда!". – "Ты хоть представляешь, что Перстнев с тобой сделал бы, если бы узнал? Но я ему, конечно, не скажу". "Да плевать на него! – взорвался Толик. – Плевать на этого персидского олигофрена! Ты что, думаешь, я его боюсь?! Ни фига! И при чем здесь вообще Перс? К чему ты про него вспомнила? У вас с ним любовь? Да?". – "Не говори ерунды. И не кричи. Терпеть не могу, когда люди кричат друг на друга. Никакой любви у нас с ним, разумеется, нет. Мы просто дружим. Не как парень и девушка дружим, а просто дружим – как люди дружат. Да, просто дружим, не кривись. Я знаю, вы все его не любите. Из-за того, что у него все есть. Есть то, чего у вас нет. Или еще из-за чего-нибудь не любите… Но он на самом деле – неплохой человек. Правда. Он мне с уроками помогает, объясняет, если я что-то не понимаю". – "И где он тебе это объясняет? У тебя дома или у него?". – "Если будешь грубить, я сейчас встану и уйду". – "Извини". – "На переменах он мне объясняет. Домой мы друг к другу не ходим". – "Зато ходите в кино, сюда вот на карусели… Тоже просто как друзья ходите?". – "Да, а что нельзя?.. Есть, впрочем, и другая причина, почему мы с ним гуляем". – "Какая?". – "Такая". – "То есть, нет никакой другой причины? Ну, я так и думал". – "Хорошо, я скажу. Но прошу тебя, чтобы этот разговор остался строго между нами". – "Само собой". – "Папа у меня пьет". – "Что пьет?..". – "Водку, естественно".  – "Как?..". – "Так. Всю жизнь не пил, а потом в какой-то момент, как с цепи сорвался… Непонятно, по какой причине. И пьет, и пьет, как заведенный!.. Почти каждый день пьяный приходит… Прогуливать работу начал. Вот мне порой и не хочется домой идти. Куда угодно, только не домой. Так и брожу после уроков, как потерянная, время убиваю. Если Перстнев куда-нибудь зовет, иду с ним. Но, повторяю, мы просто дружим".