Хронология жизни в профессии

Нам разрешали работать ночью в метро. Там со штативами мы снимали архитектуру. Тогда станции метрополитена казались дворцами, в которых мы могли бродить и выбирать композиции для съемок. Я всегда радовался производственной мозаике на Комсомольской при выходе на Ярославский вокзал, витражам Павла Корина на Комсомольской кольцевой или портрету Мичурину на станции Ботанической (сегодня она называется «Проспект мира»). Поднимаясь по эскалатору, всегда ждал встречи с ним. А сегодня портрета нет, сдолбили. Горько это вспоминать, также как видеть в теленовостях памятник маршалу Коневу с веревкой на шее, лежащим на площади в Чехии… Вот истинный факт: за добро плата неизмерима меньшая, чем за зло.

Мастер нашего курса Леонид Васильевич Косматов с добродушной улыбкой поглядывал на нас с Игорем Богдановым и молчал, углубляясь в себя. Сейчас-то я знаю, о чем он думал, а тогда мы ерзали, вслушиваясь в его молчание. Как-то мы ехали с В. Г. Распутиным в Театр на Таганке в час пик. Лента эскалатора полна народом. Он вдруг: «Знаешь, когда я привез свою бабушку из деревни в Иркутск, она, увидев на площади автовокзала народ, его было много меньше, чем в этой яме, воскликнула: «Господи, где их всех хоронить-то будут?». Что бы она сказала, увидев эти нитки эскалатора?!?» Почти также думал и наш мастер Леонид Васильевич: «Где эти гаврики работать будут, ведь у меня их 38 человек?!». Сам он работал во время нашей учебы с Г. Рошалем. Я все хочу пересмотреть «Вольницу», снятую Косматовым, сегодня на экране его уже не увидишь, а в окне телеящика широкий экран лучше и не смотреть.

Поскольку наш мастер был архизанят на производстве мосфильмовских лент, наш курс распределили на три группы. С каждой работал один из практикующих операторов-постановщиков: Игорь Шатров, только что закончивший фильм «Они были первыми» с Г. Юматовым, покорившим зрителей СССР; Михаил Николаевич Кириллов, штатный сотрудник студии им. Горького, заканчивающий фильм «Разные судьбы» с режиссером Луковым и Анатолий Дмитриевич Головня, зав. кафедрой операторского мастерства факультета и декан.

Оглядываясь на прожитое через полвека, понимаю, что божье провидение послало мне защитника в конкурентной борьбе в лице Анатолия Дмитриевича Головни. Видимо, мои работы ему пришлись по душе, поэтому-то он поддерживал меня во время тарификационных комиссий, где мне присвоили сначала первую категорию, а потом – высшую. Он же отстоял мое пребывание в штате «Мосфильма». О чем я узнал много позже. Сегодня понятно, что Головня был профессоналом высшей пробы. Пересмотрите фильмы, снятые Головней, в них столько выдумки, труда и таланта. Во всех них – «Мать», «Механика головного мозга», «Человек из ресторана», «Конец Санкт-Петербурга», «Потомок Чингизхана», «Стеклянный глаз», «Минин и Пожарский», «Суворов», «Адмирал Нахимов» – видно, что за камерой стоит оператор-трудоголик, продумывающий каждый кадр, создающий атмосферу эпизода. Вспоминаются его лекции, где он упоминал о своей работе с режиссером Всеволодом Пудовкиным. Этот темпераментный и взрывной человек был Головне очень близок мировоззренчески. Поэтому Анатолий Дмитриевич хорошо понимая Пудовкина, старался осуществить все его режиссерские фантазии.

Головня говорил, что если ты сошелся с режиссером-единомышленником, то ради результата можно пожертвовать многим, в том числе и семейной жизнью.

У Головни были недоброжелатели. Много раз я видел, как его побаивается и ненавидит – даже скрыть этого не может – всесильный во ВГИКе Сергей Аполлинарьевич Герасимов.

На закате жизни Анатолий Дмитриевич Головня пригласил меня в высотный дом у Красных ворот, где он жил. Доску позже ему никчемную повесили на другой стороне от его подъезда. Он достоин быть увековеченным более заметно.

Так вот, Анатолий Дмитриевич предложил мне подумать о преподавании. Я категорически отказался, объявив ему, что когда умер Михаил Ромм, курс его обратился к Шукшину, чтобы тот довел его студентов до диплома. Вася меня тогда вразумлял: «Ты тоже не берись, это надо бросать работу… Потом со студентами надо говорить честно, а среди них много штатных и добровольных стукачей, лучше уж в кино работать и пользоваться эзоповым языком».

Головня задумался, а потом говорит: «В 1968 году в Кремле было награждение кинематогрфистов. Среди них были Шукшин и Герасимов. Когда фотографировались для групповой фотографии, я взял за руку Васю и потянул к себе, а он, постояв со мной, увидев цепкий взгляд Герасимова, откочевал резко к нему. Мне стало неловко…». Я заступился за Шукшина: «Ну, он от Герасимова многое получил вначале. Тот приспосабливал его для себя, для своих лент, во-первых, как исполнителя, а главное – как умельца писать диалоги и целые эпизоды продумывать. Шукшин ведь после ВГИКа отправлен был на Свердловскую студию, оттуда через полгода сбежал и ночевал в общежитии ВГИКа в Ростокино. Днем расносил свои рассказы в толстые журналы и издательства. В ту пору Герасимова попросила член ЦК, председатель комитета Советских женщин Нина Попова помочь ее дочери – Рените Григорьевой – создать дипломный сценарий. Герасимов обратился к Шукшину. Макарыч попробовал, но вскоре понял, что просто так из этого дела не уйдешь, поэтому он срочно уехал сниматься в фильмах «Последний эшелон» и «Даурия». Герасимов все равно затянул его в киноленту «У озера» и включил в список на получение Госпремии. Тем самым надеясь, сделать Шукшина постоянным участником своих фильмов».

Сегодня, должность Анатолия Дмитриевича Головни занял оператор Михаил Агранович. К сожалению, современный ВГИК подобен ПТУ с киноуклоном. Слышны голоса либералов, о том, что «Головня был кгбешником, держимордой советского розлива». Переписыванием истории активно занимается Сергей Соловьев, «посадивший» Шукшина в позе бомжа на крыльцо перед парадной дверью легендарного института. Какие же вымыслы он несет по каналу «Культура», да не один вечер кряду!

Три года учебы пролетели. В это время я посещал Историческую библиотеку, потом «Ленинку». Сегодня в РГБ, как ее именуют приходящие, платишь сто рублей и получаешь билет на пять лет. В пятидесятых годах надо было получить ходатайство от организации, где ты учишься, через неделю тебе выдавали билет на год, но бесплатно, а продление – опять волокита. За время учебы в Москве посещал музеи, почитай все. После лекций Николая Николаевича Третьякова, так прикипел к нему лично, что поехал в его дачную деревню в Костромскую область, стоящую на берегу речки Идол. Николай Николаевич помог мне разглядеть суть и душу многих русских художников: Саврасова, Шишкина, Ф. Васильева, прожившего-то всего 23 года, Пластова. И глядя сегодня ретроспективную выставку Пластова в Академии акварели Андрияки, оживают речи Николая Николаевича в те далекие пятидесятые. Характеристики картин, им данные, не устарели и сегодня.

Никогда не наскучивало в ту пору запоминать: первая выставка рисунков Ильи Глазунова в ЦДРИ. Ожившие Неточка Незванова и князь Мышкин, под многими работами букетики ландышей… Перед окончанием института актриса Лариса Кадочникова пригласила в мастерскую Глазунова в двухэтажный барак напротив скульптуры В. Мухиной. Сейчас там многоэтажный дом на ногах. По рекомендации Ларисы, он предлагал мне, по окончании института, снимать в Ленинграде фильм про него. Он азартно объяснял: «Должны оживать картины, образы, одеянием на мосту будет веревка… Буквы, сначала «Ж», потом «О», потом осмысленное предложение. Надо создать, связать треугольник Достоевский, Маяковский и я – Илья». Меня, слава Богу, энтузиазм не увлек. Годы наблюдал, чем шире раскручивался «феномен» Ильи Глазунова по объему и тематике, тем очевиднее проявлялась плакатная составляющая его трудов. Очереди в Манеж на его вернисаж, сопровождаемые телепоказами, музей его имени, в короткое время остудили его претензии на исключительность. Сегодня в Музее Глазунова над его живописью возвысились утварь, оклады, сундуки, наличники, а его портреты и многолюдные полотна не могут соперничать ни с Суриковым, ни с Васнецовым, ни с Нестеровым.

Если задуматься, разве не чудовищная ситуация в стране, где Академию художеств возглавляет Церетели, а Швыдкой завладел премьерным киноцентром «Россия» и кормит москвичей мюзиклами «Жить здорово», поднимая в них оптимизм?

С 1955 по 1964-й – пора моего обучения во ВГИКе и становление в профессии кинооператора-постановщика на «Белорусьфильме» – в стране и мире произошли гигантские сдвиги: первый спутник, международный фестиваль молодежи и студентов, полет Гагарина. На этом фоне тихо застрелился Фадеев, свалилось владычество Хрущева.

Весть о застрелившемся Александре Фадееве прошла для студенчества незамеченной. Институт был очарован индийской делегацией, фильмом «Бродяга», а следующим событием всколыхнувшим ВГИК, был Всемирный фестиваль молодежи и студентов в 1957 году. Он заметно отвлек основную массу от классической учебной работы. После фестиваля в Москве стали появляться ростки диссиденства, усилился интерес к передачи «вражеского радио», стали его глушить, а это только усиливало интерес, стали появляться как грибы «агенты влияния». Многие из них научились переписывать события тех лет на свой лад.

Совсем недавно западник Евгений Евтушенко публично признавался, «что у него и Высоцкого был личный телефон Андропова, по которому он в критические минуты выходил на связь». И это он заявлял, живя постоянно в Америке. Надо отдать должное его стремлению числить себя славянофилом. Будучи тяжелобольным, без одной ноги, он прилетел из США в Москву, а потом в Иркутск, где собрал журналистов у могилы Вали Распутина. Там он горячо рассказывал о том, как он дружил с ним, но злые люди разлучили их заочно. Правительственная «Российская газета» посвятило этому событию полосу, разместив в центре большую фотографию сидящих рядом Евтушенко и Распутина! На ней Евтушенко жарко что-то версифицирует, а Распутин отрешенно смотрит в объектив. В статье приводятся случаи, которых не было. Как легко это придумалось после смерти Валентина Григорьевича!?

Недолго правил Никита Сергеевич Хрущев, но хватило посеять в душах нации апатию. Не зря сегодня практически весь его род проживает в Америке. Моральный вред, нанесенный им, не поддается учету. А сколько взорвано храмов в его правление? Загубленные деревни. Он успел сбросить с должности Кирилла Трофимовича Мазурова, отказавшегося сажать кукурузу в Белоруссии.

После третьего курса вместо каникул у нас была преддипломная практика. Я, Владимир Чумак, Валера Контарев, Игорь Богданов, Савва Кулиш, Улдес Браун и еще несколько сокурсников-иностранцев были определены на «Ленфильм». Чумак по протекции Павла Русанова попал к самому именитому кинопостановщику Андрею Николаевичу Москвину, снимавшему на тот момент с Григорием Козинцевым «Дон Кихота». В этой съемочной группе осел и Савва Кулиш.

Я угодил к Михаилу Назарову, снимавшему Фридриху Эрмлеру фильм о революции «День первый». Съемки шли в Эрмитаже и в окрестностях Ленинграда. Оператор Назаров – крепкий организм на пике своего здоровья, звезд с неба не доставал, но грамотно светил и компоновал выразительно. Хорошо владея живописным опытом, которым занимался в молодости, не любил сенситометрию и всю связанную с ней лабораторию. Назаров определил меня следить за проявкой материала картины, но его ассистенты не допустили меня в их кухню. Тогда шеф послал меня снять на фото крыши Эрмитажа и арки Главного Штаба. И тут мне повезло. Несколько дней в разное время суток я вылезал на крышу Зимнего без сопровождающих и ходил среди скульптур. На другой день, встретив котов, тут же исчезающих, я кружил над атлантами на Мойке, вокруг ростральной колонны, царицы ваз из Колывани алтайской, которую везли двести лошадей. С ума можно было сойти от увиденного. Я наснимал столько, что до сего дня не могу напечатать карточки с рулонов позитивной пленки.

На «Ленфильме» благодаря авторитету Москвина, опекавшего всю группу практикантов, нас инструктировали в цехе обработки пленки. В иные дни мы весь рабочий день смотрели с контролерами и рабочими материалы текущих съемок, например все дубли «Дон-Кихота» или «Старика Хоттабыча». Другой раз печаталась эталонная копия фильма «Разные судьбы» (режиссер Луков, оператор Андрей Кириллов). В арсенале Кириллова много было индивидуальных придумок, которыми он не торопился делиться, как это делали многие мастера, как я по жизни убедился.

Валера Контарев по вечерам сообщал о съемочных чудесах на инфраэкране фильма «Старик Хоттабыч». Практика наша растянулась почти на три месяца, меня взяли в штат съемочной группы.

На заработанные деньги Лева Бунин заказал мне первый в моей жизни костюм, который я оставил у кого-то в Москве и забыл про него, уехав в Минск на девять лет.

В Ленинграде мы были свидетелями премьерного триумфа фильма «Летят журавли». В начале августа в Доме кино «Ленфильма» Калатозов и Урусевский три сеанса подряд показывали свой фильм, и на каждом из них люди, как говорится, висели на люстрах. Нам в учебных целях разрешили смотреть все три сеанса. Фильм цеплял за самое нутро кинематографистов. Плакали, рукоплескали. Я спросил после просмотра Савву Кулиша: «Ну, почему плачет великовозрастный кинооператор Наумов-Страж, отец режиссера Владимира Наумова: «Да от зависти плачет, потому как видит, что сделано просто и ясно, а фильм снял не он, а Урусевский», – натужно хохотнув, просветил меня Савва Кулиш.

Фильм доходил до сердец всех без разбора категорий зрителей. Подобное я видел в московском Доме кино только на премьере «Калины красной». А тогда, вернувшись в сентябре к занятиям, не терпелось в последней курсовой работе опробовать метод Урусевского. Овладеть световыми пятнами, клочковатым светом, ритмом движения камеры. Весь факультет, все курсы попали под обаяние фильма «Летят журавли», его пересматривали на монтажных столах. В актовом зале ВГИКа Сергей Павлович Урусевский робел от похвал, рассказывая о конкретных эпизодах. Например, как и кто придумал крутящиеся березы: «У каждого своя история. У многих, у вас, были моменты, когда казалось, что сейчас будет катастрофа. В воображении прокручиваются эпизоды прожитого. Вот оттуда и родились крутящиеся березы…» Из прессы студенты знали, что фильм высоко оценил Пабло Пикассо и даже встречался с Урусевским. Помню, как в ту же осень разбирал фильм Николай Николаевич Третьяков, переходя на близких ему Пластова, Васильева, А. Герасимова и даже Шишкина. Упоминал и картины В. П. Бычкова из собрания Днепропетровского музея. Этим он подталкивал нас к мысли, что ремесло не сможет так воздействовать, как озарение таланта. Тайна воздействия произведения искусства всегда останется неисповедимой.

Меня тянуло идти по следу рассуждений Николая Николаевича. Как ни иронизировали в институтской среде по поводу живописи Шишкина и Пластова, которым противопоставляли «Гернику» Пикассо, реализм мне был ближе. В полемике упоминались появившиеся тогда конфеты с шишкинскими медведями, звали их «мишки на лесозаготовках», а в итоге все сводилось к Ивану дураку, едущему на русской печи…

Прошли годы, живя в заброшенной деревне, я сполна ощутил цену русской печи. Когда неделями от сорокоградусной холодрыги спасает только постепенно отдающая тепло русская печь. Она-то и помогла выжить русской нации во время войн.

Влияние фильма «Летят журавли» на кинематографию Советского Союза было всеобщим. Вскоре появился фильм «Они были первыми» с Георгием Юматовым в главной роли. Фильм начинался с большого проезда. Более ста метров проезд-панораму готовили неделю, рассказывал в актовом зале оператор Игорь Шатров. То, что обозревала крупно движущая камера, сопровождала запоминающая музыка Марка Фрадкина. Фильм был встречен студенческой аудиторией на ура. Он зажигал молодых скорее сделать самому не хуже увиденного. Следом на студии им. Горького Маргарита Пилихина свежо сняла «Фому Гордеева», а потом изобретательно «Заставу Ильича». Конечно, в студийных интригах и в сильно затянувшихся сроках производства, сопровождающих манеру Марлена Хуциева, Пилихина выжила благодаря тому, что была любимой племянницей маршала Георгия Жукова. Тем не менее, ее роль и дар в этих картинах непререкаем. С безоглядным напором включились все сокурсники мастерской Л. В. Косматова снимать дипломные фильмы объемом не больше двух частей. Все разъехались по своим странам и республикам. Дорого стоит государству обучение профессии оператора, особенно его диплом. Мне досталось в паре с оператором Александром Проконовым снимать курсовую работу режиссера Валентина Виноградова, мастерской М. Ромма, «Две смерти» по рассказу Серафимовича. В павильоне учебной студии ВГИК было снято две трети, как вдруг вышло Постановление о борьбе с космополитизмом. Виноградов был в списке подающих надежды. Ромм со своими ассистентами посмотрел материал, обвинил Виноградова в космополитизме, так как в незавершенном дипломе была обозначена симпатия к белому офицеру. Фильм закрыли, мы остались у корыта разбитого. Исполнительница главной роли Алла Евдокимова была из непоступивших абитуриентов. Ромм сразу после просмотра взял ее на курс. Позже она вошла в труппу Малого театра, где и получила звание Заслуженной. Наша защита была отменена. Вместо этого нам предложили снять пантомиму по трагедии Расина «Федра» в постановке А. А. Румнева мастерской Бибикова и Пыжовой и защитить на этом материале диплом. Режиссером к нам была назначена Джема Фирсова, ученица Довженко и Солнцевой.

Оставалось три месяца до окончания работы экзаменационной комиссии. Началась гонка. Работа не была обеспечена ни организационно, ни материально, только на энтузиазме. Вместо декорации – передвижные панели и пятиметровые два полотна черного и вишневого цветов. Фильм цветной, а предыдущий черно-белый. Роль Федры исполняла Лариса Кадочникова, служанки – Татьяна Бистаева. Владимир Прокофьев, Татьяна Семина, Лариса Данильченко, в танцевальной группе студенты курса…

Были у меня разборки с Фирсовой. В итоге по материалу этой цветной съемки была назначена защита. Я получил четыре балла, был страшно этим ужален. Через две недели без хлопот уехал вместо запросного письма со студии «Ленфильм» на студию «Белорусьфильм».

8 октября 1960 года я наступил на белорусскую землю в Минске и проработал там десять лет без отпусков и простоев.

Самостоятельная работа на «Белорусьфильме»

С нервной дрожью вошел я на студию «Белорусьфильм». Она находилась в костеле рядом с Домом Правительства и гостиницей «Минск», с другой стороны. Была пятница, начальник отдела кадров, прочитав мое институтское направление, заключил:

– Ну, и что, у нас своих операторов больше, чем фильмов снимаем.

– Ну, и напишите отказ, я уеду в Москву.

– Нет, отказ может дать только директор студии, а он в командировке. Приходи в понедельник с утра.

Я вышел на площадь, в городе ни одного знакомого, в гостинице только по брони… на вокзале перекантовался. В понедельник у двери с надписью «директор» стою, бегают люди и кричат: «Кукушкина опять проворонили!» Директора вызвали в соседний дом. Через какое-то время он появился и без проволочек позвал меня в кабинет, я с той же просьбой – напишите отказ. Он внимательно прочитал мои документы. Молчал, куда-то звонил. В самом деле, его фамилия была Кукушкин, как мне вскоре стало известно. Он в прошлом преподаватель из Политехнического института, на студии недавно. После долгого молчания посмотрел на меня и сказал: «Отказ я тебе не напишу. Белобрысые нам нужны, у нас шатенов много. С жильем разберемся на неделе, а пока администратор поселит тебя в гостинице».

Через несколько дней мне нашли комнату в ста метрах от костела на улице Карла Маркса, № 8. На втором этаже. Опять я, как на первом курсе, квартирую у хозяйки преклонного возраста, только здесь есть кухня и туалет, отдельная однокомнатная квартира. У хозяйки вся семья сгинула в начале войны. Редкий дом в Минске не развороченный, в 1960 году здесь было развалин больше, чем сохранившихся домов. По радио часто предупреждали: детей в разрушенные дворы не пускать, рвутся снаряды. Короче, в городе следы Великой войны были на каждом шагу. Меня зачислили в штат студии оператором с окладом ассистента первой категории, 130 рублей; меня такой оклад устраивал. 40 рублей – за квартиру, а остальное на жизнь. Вот уж теперь буду конфеты покупать! Местные операторы отнеслись ко мне очень настороженно, особенно рьяно пытал меня Жора Вдовенков: «Что ты себе думаешь, нет у нас студии, нет павильона и тот на втором этаже. В костеле – две студии и все. А строительство большой студии еще и не начинали». Но это были только цветочки, потом на меня навалились старожилы – «киношная братия»: Пикман, Вейнеровичи, Беров, Окулич и Былинский. Бросили меня снимать белорусский киножурнал «Новости дня». До мэтров режиссуры «Белорусьфильма» меня вначале пути даже не подпустили, отрядили в отдельно существующую в костеле документальную студию.

Первое задание, которое я получил: снять к праздничному выпуску новостей знамя республики, развивающееся над городом, с крыши элеватора. Получил я камеру «Конвас» и ассистента, не умеющего его заряжать. Вот тут и пригодилось мое рьяное занятие киносъемкой во все семестры институтские. Сделал пробу. В пристройке к костелу существовал цех обработки, на следующий день весь день пробивались на крышу элеватора. Ветры удачно треплют слева направо полотнище. Снял я несколько вариантов, отдал материал в проявку, меня без подготовки посылают снимать сюжет для журнала о передовиках производства Шарикоподшипникового завода. На съемку со мной выехал и режиссер, послушал я его общение с передовиком, как он, читая с бумажки, задавал ему вопросы, не имея возможности записать живой голос. Я насмотрел натуры, представляющие вид производства, снял самый большой подшипник в шариках, отразил портрет передовика, сделал несколько его проходов на фоне сверкающей в глубине электросварки, крупно разной величины готовая продукция. Сдал снятую пленку в проявку, и еще не видя снятое на экране, вспоминал, не зря я претерпел столько унижений в начале учебы и проводил так многотрудно все учебные работы и диплом. Вот сегодня мне без всякой помощи удалось провести качественно съемку. Но я радовался зря. Как только материал получил режиссер, на просмотр в зале собрались все операторы-документалисты. Председателем был Иосиф Наумович Вейнерович. Он фронтовой оператор, представительный, лысый. Со свистящим голосом и партийной выучкой. Посмотрев мой материал, раздраконил его в пух и прах. И знамя-то развевается не в ту сторону и унижен передовик, отражающийся во множестве шариков. «Какие у вас оценки по общественным дисциплинам? Вас надо сразу посылать на курсы повышения…». Я был унижен, также, как в первые месяцы учебы во ВГИКе. Никто из присутствующих не выступал. Мне еще пришлось снять несколько сюжетов для журнала. Помню один на сельскую тему. Снимал в Любани уборку бульбы. По небу ползли низкие красивые тучи, и крупная картошка убедительно радовала глаз.

После ноябрьских праздников старожильные операторы-документалисты собрались в зале, дать оценку моей работе. Вейнерович опять вел, выступали Пикман, Беров. Окулич критиковал не так оголтело, завершил обсуждение оператор ЦСДФ Цитрон. Он подчеркнул: «ВГИК готовит профессионально грамотных операторов для студий страны». Это меня и спасло.

В зале присутствовал Володя Короткевич, он на студии озвучивал документальный фильм о Полесье. Я впервые слышал его неповторимое укладывание текста на предлагаемый кадр. Сокращать или удлинять фразу, предлагал несколько вариантов, быстро записывая ее в темноте. С ним я вышел из студии, и он пригласил меня к себе домой. Я и сейчас найду этот дом из блоков, положенных друг на друга, называние улицы не помню, найду по месту – однокомнатная квартира на третьем этаже. Его мама тепло нас встретила, кормила, двигалась натужно, от нее исходила вежливость дворянская. Вскоре меня назначили вторым оператором в подчинение к оператору-постановщику Андрею Александровичу Булинскому, главному авторитету в профессии студии «Белорусьфильм». Барин, ухоженный, знающий себе цену; сердцеед, одно время держал женой Риту Гладунько. Сейчас у него была Лена Корнилова, красавица с курса Ольги Пыжовой.

Андрей Александрович снимал уже вторую серию фильма «На ростанях» по Якубу Коласу в постановке Корш-Саблина. Я числился два месяца на картине, весь период павильонных съемок. В мои обязанности входили: освещение мизансцен и баланс света при дневных и вечерних ситуациях. Цветная пленка фабрики в Шостке на картине была очень контрастная. Я предложил Булинскому дымить в декорации для улучшения живописности на экране. Булинский говорит, что Корш задыхается от дыма, да и я не рад этой вони. Потом согласился: «Давайте попробуем один дубль снять. А ты с пиротехником дымите». Он надеялся, что Корш выгонит меня из павильона. Как только раздалась команда: «Приготовиться к съемке!», мы задымили. Корш вскочил, как ошпаренный, но почему-то смолчал. Мы отдымили и я промолвил: «Дым в норме». Корш произнес: «Мотор!» Сняли и молча стали расходиться. Когда Корш посмотрел материал, цвет проявляли на «Ленфильме», он решил и другие декорации снимать с дымом. На фильме я наблюдал, как работают именитые актеры Названов, Полицеймако, Толубеев. Полицеймако играл чиновника, облаченного в парадный мундир, по роли он не держал текст, ему писали большими буквами на доске. На крупном плане находясь в кадре, он его считывал. Объявили перерыв. Полицеймако подозвал меня и на ухо попросил: «Возьми мне коньяка, – сунул деньги, – Только побыстрее и незаметно, буду ждать в гримерной». Я сбегал – благо магазинчик рядом. Получив коньяк, он тут же выпил и сказал: «Вот теперь не стыдно будет текст считывать». Незабываемое впечатление произвел на меня Названов. Поражал его вдумчиво молчаливый взгляд. Он просил меня ставить на него рисующий свет с правой стороны, чтобы левая находилась в тени, у него там была большая родинка. После отсмотренного материала, Названов вежливо меня благодарил на вокзале у поезда в Москву.