Корректор. Книга вторая. Птенцы соловьиного гнезда

– Блистательный господин Дзинтон, – обманчиво-мягко произнес депутат, – мы с тобой не маленькие дети. И оба прекрасно понимаем, что стартовый капитал в пятьдесят миллиардов маеров без публичного размещения акций на бирже можно собрать только двумя путями: либо через госбюджет, либо через противозаконную деятельность наподобие контрабанды оружия. Если бы речь шла о госбюджете, ты просил бы меня не о том, чтобы я занял должность в твоем Фонде, а о поддержке при утверждении соответствующих статей. Поскольку поддержка тебе не нужна, я могу сделать лишь один вывод – ты создаешь еще одну контору по отмыванию денег. И я не намерен участвовать в твоих играх. Более того, господин Дзинтон, мне известно не так уж много преступных синдикатов, финансово способных на операцию такого масштаба, и ты не принадлежишь ни к одному из них. Следовательно, речь идет об афере, мыльном пузыре, который лопнет через несколько недель, по ходу дела угробив и меня. Я что, похож на самоубийцу?

– Замечательный анализ! – рассмеялся собеседник. – Но ошибочный, поскольку базируется на неверных посылках. Повторяю еще раз – речь не об отмывании денег. Мне частенько приходится иметь дело с деньгами, полученными в результате преступлений, но всегда – против воли их владельцев. Когда я настойчиво прошу, отказать мне невозможно, и в мире нет ни одного бандитского синдиката, который хотя бы раз не заплатил мне отступные. Эти деньги отмываются задолго до того, как я пускаю их на нужные мне цели, и в Фонде из них нет ни маера. А вопрос происхождения средств Фонда тебя пусть не волнует – они не добываются методами, противоречащими твоим убеждениям. Ты даже представить себе не можешь, какие доходы может обеспечить биржевой игрой один-единственный грамотно запрограммированный искин! Впрочем, ты не обязан верить мне на слово. Ты хотя и ширма, на первых порах, во всяком случае, но получишь полный доступ к бухгалтерии. И даже вмешиваться сможешь в некоторой степени. Ты сам убедишься, что здесь все чисто.

– Значит, ты благородный грабитель, отбирающий преступные деньги у бандитов и нечестно нажитые – у спекулянтов, и раздающий их бедным? – криво усмехнулся депутат. – Браво! Не думал, что в наше время все еще остаются чистые душой личности.

– Твой сарказм вполне уместен, – кивнул Дзинтон. – И причина его мне тоже вполне понятна – ты не знаешь, кто я такой. Сейчас ты смотришь на меня и говоришь себе: вот человек, утверждающий, что ворочает сотнями миллиардов. Я уже год фактически возглавляю бюджетный комитет Ассамблеи за его неспособностью выбрать вменяемого председателя. Я поименно, а чаще всего – и лично знаю всех людей в Катонии, оперирующих финансами в подобных масштабах. А человек передо мной мне абсолютно не известен. Вывод? Он мошенник. Я правильно воспроизвожу цепочку размышлений, господин Исэйка?

– Если тебе угодно изложить аргументы именно в таком виде, то в целом правильно. И где я неправ, господин? – вежливо спросил депутат, разглядывая потолок.

– В самом начале. Видишь ли, я не человек.

– Наверное, замаскированный тролль, – фыркнул Исэйка. – Ну вот что, господин, я тебя выслушал, и…

Он опустил взгляд – и подавился остатком фразы.

У его собеседника начисто пропали глаза. Вместо них на лице полыхали два омута чистого синего пламени, слепящего взгляд.

– Видишь ли, господин Исэйка, – произнесли губы на ставшем нечеловеческим лице, – ты спросил, кто я такой, и не получил ответа. Как я уже упомянул, верный ответ на твой вопрос весьма сложен и неоднозначен. Но в первом приближении можешь считать меня богом. Именно в моей природе кроется причина финансовой честности: меня просто не волнуют деньги. Этот инструмент имеет смысл только в рамках вашего общества, к которому я не принадлежу. В любой момент я могу получить столько денег, сколько мне потребуется. Но чтобы не обрушить вашу экономику, я вынужден избегать ее накачки пустыми деньгами, а потому отбираю их у бандитов и мошенников, которым они все равно впрок не идут.

– Что… что за фокусы? – сквозь силу выдавил Исэйка, не в силах, несмотря на плавающие перед глазами темные пятна, оторвать взгляд от омутов пламени.

– Никаких фокусов. То, что сидит перед тобой, человеком не является. Ты видишь фантом, сформированный специально для удобства общения. В нем нет ни одной живой клетки, и он может принимать любой потребный мне внешний вид. В нем все – лицо, тело, даже одежда – фальшивка. Овеществленная пустота, ничего более.

– Это… какой-то… фокус… – едва слышно пробормотал депутат. – Ты…

Он всем сердцем понимал, что не фокус. Такое невозможно имитировать. Никакая голограмма не способна передать пронизывающий, несмотря на отсутствие зрачков, взгляд живых огненных ям. Но разум продолжал сопротивляться, не желая принять невероятное.

– Не фокус, господин Исэйка. Реальность.

Огненные омуты медленно погасли, и лицо Дзинтона снова стало обыкновенным. Он встал и подошел к депутату вплотную.

– Дотронься до меня! – властно приказал он. – Ну же!

Словно во сне, депутат вытянул руку и кончиками пальцев коснулся груди собеседника, ощутив грубую дешевую ткань его пиджака. Тот резко наклонился вперед, и Исэйка почувствовал, что его рука пронизывает одежду и проваливается вглубь тела. Его ладонь словно загребла густой кисель, но когда Дзинтон выпрямился, в ней не осталось ничего. Дзинтон аккуратно, двумя пальцами, взял шейный шнурок депутата – и от материи поднялась тонкая струйка дыма.

– Нет, не фокус, господин Исэйка, с чем тебе придется смириться. А теперь – назад к делу. Мое предложение остается в силе. Я даю время подумать: оно действительно в течение ближайших трех дней. Сегодня тринадцатое, но его можем не считать. Значит, до полуночи шестнадцатого числа ты должен сообщить о своем решении Эхире. Если не позвонишь ей до десяти часов ночи, ответ автоматически считается отрицательным.

– И что тогда? – пробормотал Исэйка, тщетно пытаясь собраться с мыслями.

– Для тебя? Ничего. Абсолютно ничего. Я не намерен как-то карать тебя за отказ. Вознаграждать, впрочем, тоже. Другое дело, что ты сам до конца жизни станешь жалеть о допущенной глупости, но это отдельный вопрос. На тебе свет клином не сошелся, ты всего лишь первый в ряду из восьми человек, и кто-то из них согласится наверняка. По ряду причин ты – наилучшая кандидатура, и мне хотелось бы, чтобы ты предложение принял. Но нет – так нет. На меня никто и никогда не работает по принуждению, прямому или же косвенному, и на долгие уговоры у меня тоже времени не имеется.

– Твой либерализм радует… – слабо сказал депутат, безуспешно стараясь подпустить в голос саркастические нотки. – Скажи, господин Дзинтон, но что тебе от меня… от нас нужно?

– Абсолютно ничего, если не считать свежих мыслей, – хмыкнул Дзинтон. – Господин Исэйка, мы много столетий присутствуем в вашем мире. Мы могли бы полностью контролировать его, если бы пожелали. Но мы заинтересованы в том, чтобы вы жили и развивались сами по себе. Однако по ряду причин ваше общество весьма нестабильно и склонно к саморазрушению. Проблема постепенно изживается и лет через сто – сто пятьдесят сойдет на нет, но до того времени мы определенными мерами вынуждены поддерживать стабильность. Новый фонд – один из таких инструментов.

– Вы?..

– Моя раса называет себя Демиургами. Если примешь предложение, госпожа Эхира, которая станет твоим временным куратором, уполномочена передать тебе некоторый объем информации, полезной для понимания общей картины. Если нет… Возможно, когда-нибудь ты получишь доступ к досье «Камигами». А теперь я тебя оставлю.

Он пружинисто поднялся и пошел к двери. Депутат осоловело смотрел ему вслед, чувствуя во всем теле странную слабость. Уже взявшись за дверную ручку, Дзинтон обернулся.

– Помни – шестнадцатое число, полночь. Прощай, господин Исэйка.

Он приотворил створку и выскользнул в образовавшуюся щель, сквозь которую на мгновение прорвался шум толпы в большом зале. Депутат откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. То ли он сошел с ума, то ли… Он поспешно схватился за шейный шнурок. Пальцы нащупали корявые потеки оплавленной синтетической нити. Нет, не примерещилось. Ну ничего себе забежал переговорить! Пообщался этак запросто с каким-то богом, получил от него предложение, от которого откажется только полный дурак…

Так, спокойно, сказал он себе, подавляя истерический смешок. Начинаем решать проблемы в порядке их поступления. Хвататься за все сразу не станем. Первое – проверить, не обманул ли собеседник насчет внезапного завтрашнего совещания. Хм… Пожалуй, лучше Катасары для провокации никого не найти. Всегда в первых рядах любой интриги, и при том настолько глуп, что всегда оказывается марионеткой в чужих руках.

Он достал пелефон и набрал номер.

– Катасара? – осведомился он. – И тебе доброго вечера. Скажи, у тебя повестка завтрашнего заседания не завалялась? А то я случайно стер документ, причем безвозвратно, сейчас даже и не знаю, что делать – вечер, секретарь комитета недоступна, а подготовиться надо. Да нет, не беспокойся. Просто сбрось мне ее еще раз…

22.16.849, перидень. Крестоцин, Первая городская больница

– Как самочувствие? – Карина бегло просмотрела текущую карту Мири и снова повернулась к нему.

– Совсем хорошо, – улыбнулся юноша. – Меня уже почти не тошнит, и голова не кружится.

– Ага, с кровью у тебя куда как получше стало, – согласилась Карина, постучав пальцем по блоку гемодиализа, который на эту неделю перевесили на другую руку. – Видишь, индикатор показывает, что нагрузка опустилась до средней. Ну, который желтенький. Организм у тебя постепенно справляется с выводом продуктов распада мертвых клеток. И температура уже невысокая, и кожа почти нормального оттенка. Ты выкарабкиваешься. Еще период – и тебя можно выпускать на свободу.

– Жду не дождусь! – белозубо улыбнулся юноша и тут же сладко зевнул. – А что ты сегодня так рано? Еще же и семи нет.

– Мири, – Карина отложила планшет, – я уезжаю.

– Надолго? – улыбка юноши поблекла. – А когда?

– Сегодня, Мири. И насовсем. У меня кончилась практика. Я же интерн-первогодок, не забывай. Мне еще доучиваться нужно и диплом получать. Не хотела тебе говорить раньше времени…

– Но Кара! – лицо юноши приняло растерянное выражение. – А как же я без тебя?

– Ты во мне больше не нуждаешься. Последние метастазы я выжгла в прошлый сеанс. Твой организм чист, что подтверждают и томограмма, и рентген, и мой сканер. Тебя долечат в мое отсутствие, во мне больше нет необходимости.

– Прости, Кара, – поспешно проговорил пациент. – Я не то сказал от неожиданности. Я знаю, что меня долечат. Просто… ну, я к тебе так привык. Расставаться не хочется. Ты еще вернешься в Крестоцин?

– Не знаю. Раньше следующей осени я не смогу сдать все экзамены. Боюсь загадывать на год вперед, мало ли что случится.

– Очень надеюсь, что вернешься, – слабо улыбнулся Мири. Он протянул свободную руку и неловко сжал запястье девушки. – Кара, я твой должник. Навеки должник. Когда-нибудь я тебе пригожусь, даю слово. Не знаю, смогу ли сделать для тебя то же, что ты сделала для меня, но я постараюсь.

– Глупый, – ласково улыбнулась ему Карина, кладя свою ладонь на его кисть. – Врач лечит не для того, чтобы пациента должником сделать. Он лечит потому, что таков его долг. Мири, я клятву давала помогать больным любой ценой и в любых обстоятельствах, а я к ней серьезно отношусь. Ты ничего мне не должен. Просто напиши потом, как у тебя дела. Или позвони.

– Обязательно напишу, Кара. Спасибо тебе.

– Не за что, Мири. Извини, мне бежать пора, у меня утренняя планерка. Последняя. Нехорошо на нее опаздывать.

Она наклонилась к парню и поцеловала его в лоб. Подхватив планшет, она подошла к двери палаты и оглянулась. Мири смотрел ей вслед. Он медленно поднял руку со сжатым в жесте победы кулаком. Карина ответила ему тем же и вышла, прикрыв за собой дверь. Когда она шла по коридору, в носу у нее предательски щипало. Ну-ка, возьми себя в руки, сурово прикрикнула она на себя. Только разреветься на людях не хватало!

В ординаторской она, как в самый первый день, забилась в дальний угол, куда свалила свои сумки. Парс восседал на верху кучи, с императорским видом оглядывая окрестности – сторожил. Он приветственно фыркнул в сторону Карины, но от голосовых реплик воздержался. Карина почесала его между лопоухими ушами и уселась на стул, приготовившись слушать. Последний раз. Последняя планерка из, еще недавно казалось, бесконечной череды. Она так привыкла к утренним совещаниям, к обходам с Томарой, к операциям, перевязкам, больничным коридорам, что чувствовала странную пустоту при мысли о возвращении домой. Да, она страшно соскучилась по домашним… но чувствовала, что станет скучать по Крестоцину ничуть не меньше. Вернется ли она сюда? Дома она обязательно посоветуется с папой на сей счет.

Через несколько минут подтянулись недостающие, и ведущая сегодня планерку Томара открыла совещание. Отчет ночной дежурной смены, плановые операции на день, расписание операционных, доклад старшей сестры, обсуждение больных… Постепенно мысли Карины уплыли куда-то в сторону, и она не сразу сообразила, что речь идет про нее саму.

– …пришлось делать доклад самой, – Томара поверх голов посмотрела на Карину. – Наверное, я смогла бы заставить ее выступить самостоятельно, но тут исход прогнозировался равновероятным – либо выступит, либо сбежит от страха. Я решила не рисковать, – она подмигнула оцепеневшей Карине, и по ординаторской прокатился смешок. – Формально я, конечно, нарушаю Закон о тайне личности, но поскольку слухи давно и бесконтрольно гуляют по отделению, я решила – да пропади он пропадом!

– Не надо… – одними губами прошептала Карина.

Когда неделю назад Томара заставила ее систематизировать все материалы по лечению Мири и сделать статью («разумеется, дорогая, опубликуем без указания твоего имени»), у Карины сразу появилось предчувствие, что добром дело не кончится. Статью она выполнила в обезличенно-формальном стиле, тщательно избегая личных местоимений, но у нее все равно осталось ощущение, что она выставляет себя под лучом прожектора на ночной площади, забитой народом. И сейчас, похоже, прожектор светил на нее, ослепляя и заставляя впадать в оцепенение.

– Разговоры об особых способностях нашей Кары по отделению ходят давно, – безжалостно продолжала Томара. – В общем-то, большинству о них давно прекрасно известно. Для тех же, кто не вслушивался, подтверждаю: большая часть слухов верна. У Кары особые способности первой категории… – кто-то в другом конце комнаты присвистнул, но остальные хранили молчание. – … но не в них дело. Дополнительно она обладает двумя действительно полезными способностями: умением видеть вещи насквозь, буквально видеть, не в переносном смысле, а также может работать с веществом на молекулярном уровне. В частности, она умеет невооруженным взглядом отличать измененные ткани человеческого тела, например раковые, от нормальных…

Следующие пятнадцать минут Томара, включив проектор и демонстрируя на экране графики, снимки и результаты анализов, излагала историю лечения Мири. Карина то и дело ловила на себе изумленные взгляды врачей и старалась сжаться в как можно более незаметный комочек. Не помогало – уменьшаться до размеров бактерии или хотя бы мышки она не умела. Время, казалось, растягивалось и растягивалось до бесконечности, и если бы она могла начать подталкивать помигивающие цифры на часах пальцами, определенно бы этим занялась.

– …таким образом, – наконец закончила Томара, – можно констатировать, что в организме пациента достигнут необратимый регресс основных очагов опухоли и полностью ликвидированы все метастазы. Прогноз однозначно положительный, и, думаю, через пару недель пациента можно перевести на амбулаторное лечение. Еще через период-другой его организм восстановится настолько, что он сможет вернуться к нормальной жизни. У меня все, господа и дамы. Какие будут мнения?

Несколько секунд в комнате стояла мертвая тишина. Все взгляды устремились на Карину, и она обреченно прикрыла глаза. Интересно, назовут ее чудищем в глаза? Нет, они люди вежливые, подождут, пока она удалится…

Скрипнул отодвигаемый стул, и анестезиолог Ххараш поднялся на ноги. Не сказав ни слова, орк несколько раз звучно, насколько позволяли мягкие подушечки, хлопнул в ладоши. И тут словно прорвало плотину: все, кто присутствовал в ординаторской, один за другим вставали и принимались хлопать – сначала вразнобой, а потом все более и более упорядоченно. Карина тоже вскочила и стояла красная как рак, сжав кулаки и растерянно оглядываясь. Она совершенно не понимала, что должна делать. А аплодисменты все не стихали, и в конце концов она почувствовала, что слезы, наконец, прорывают тщательно возводимую плотину и катятся по щекам тонкими ручейками.

Томара подошла к ней и притянула за плечи.

– Ты у нас молодчина, Кара, – шепнула она. – Просто молодчина. Я ни секунды не сомневалась, что ты справишься.

И тут Карина уткнулась ей в плечо и откровенно заревела. В слезах излилось все: и тоска расставания, и радость от того, что Мири все-таки выздоровел, и напряжение, копившееся в ней все время, пока она устраивала сеансы, и благодарность окружающим людям, с большинством из которых она так и не успела толком познакомиться… Аплодисменты постепенно стихли, и присутствующие начали расходиться по своим делам, деликатно не замечая ее слез. Только старшая сестра Марина подошла к девушке и погладила ее по голове.

– Все уже, плакса, – заявила она в свой обычной чуть грубоватой манере. – Хватит слезы лить. Жаль, что ты уезжаешь. Тома, может, уговоришь ее остаться? Доучиться она и у нас сможет, верно?

– Уговаривала, Мара, – Томара вздохнула. – Не хочет. Домой рвется, словно золота там насыпано.

– Я вернусь! – шмыгнула носом девушка, отрываясь от ее плеча. Решение, ясное и четкое, родилось у нее словно вспышка молнии. – Я обязательно вернусь в следующем году. Томара, у вас ведь найдет место для интерна-второгодка, да?

– Для тебя обязательно найдется, – кивнула куратор. – И не только как для интерна. Кара, я хочу, чтобы ты знала: мы всегда тебе рады – в любом качестве. Мне тоже страшно жаль, что ты уезжаешь. Если бы все юные оболтусы относились к делу так же ответственно, как и ты… Ну вот, смотри, всю тушь себе размазала, причем мне на халат.

– Ничего, машина отстирает, – хмыкнула Марина. – Сейчас пришлю кого-нибудь из девочек с чистым. Ну ладно, пошла я. Дел, как всегда, невпроворот. Кара, как поедешь, забеги попрощаться.

Она вышла из ординаторской, и Томара с Кариной остались наедине.

– Ну, Кара, – печально сказала Томара, – давай итоги подводить. Отчет по итогам интернатуры я уже отправила в университет Масарии, оценки, разумеется, наивысшие и за практику, и за теорию, ты в копии, посмотришь на досуге. Статью твою я еще подработаю и отправлю в «Современную хирургию». Выйдет, вероятно, в середине лета. А ты уже, я вижу, с вещами, значит, с квартиры съехала. Когда самолет?

– В три, – сообщила Карина. – За мной Саматта… он мой опекун, в десять на такси заедет, и мы вместе поедем.

– В три? – Томара наморщила лоб. – Знаешь что, я, пожалуй, тебя провожу. Обход я закончить успею, плановых операций и лекций нет, так что съезжу с тобой. Совмещу приятное с полезным – сто лет аэропорт не видела, а его, говорят, перестроили. Посмотрю заодно, что новенького. Не против?

– Нет! – затрясла головой Карина. – Конечно, не против. Госпожа Томара, а можно я с тобой на обход в последний раз схожу?

– Нужно! – решительно отрезала куратор. – Последний день – не повод расслабляться. И, кстати, Кара, давай-ка без формальностей. Я больше тебе не куратор, так что отпала необходимость. Беги в комнату отдыха, приведи себя в порядок и возвращайся. Косметичка у тебя далеко? Могу своей поделиться.

– Не надо, – качнула головой Карина. – Не люблю краситься. Да и не умею. Сегодня вот только к торжественному моменту готовилась. Даже хорошо, что размазалось, сейчас всю смою, и нормально…

Эхира, как и обещала, позвонила ровно в десять. В последний раз помахав в вестибюле вышедшим проводить ее нескольким медсестрам и врачам, Карина вместе с Томарой вышла на стоянку и недоуменно замерла. Желтых такси поблизости не наблюдалось, зато прямо перед входом стоял небольшой красный автомобиль – «зарахито-муссон», насколько она разбиралась в машинах. К изумлению Карины, возле него стояли и мирно беседовали Эхира, Саматта и жена мэра Крестоцина, Сатта.

– Здравствуй, Карина, – кивнула Сатта.

– Привет, Мати. Добрый день, тетя Хи, – растерянно сказала девушка, опуская сумки на асфальт и придерживая устроившегося на плече Парса, чтобы тот не соскользнул. – Здравствуй, госпожа Сатта. А-э…

– Мы с Сати вчера на одной вечеринке столкнулись, – пояснила Эхира. – Как с вечера языками зацепились, так до сих пор расцепиться не можем. Она любезно согласилась нас в аэропорт подбросить. Госпожа Томара, я полагаю? – повернулась она к хирургу. – Наслышана о тебе от Карины. Рада знакомству.

– Радость взаимна, госпожа Эхира, – поклонилась Томара. – Прошу благосклонности. А ты, госпожа, думаю, Сатта Токурас – я тебя по университету помню, ты как-то на собрании хорошо выступала, мне понравилось. О правах преподавателей и необходимости профсоюза. Госпожа, в твоей машине не найдется местечка для меня? – Она с сомнением посмотрела на Саматту. – Я хотела проводить Кару в аэропорт, но, похоже, мы все в машине не поместимся.

– Права преподавателей – мой конек, могу дни напролет говорить, – рассмеялась Сатта. – Спасибо за похвалу, госпожа Томара. В машине, думаю, мы поместимся – если господина Саматту сложить с госпожой Кариной и поделить пополам, как раз получится два средних человека. А салон у меня довольно просторный и даже слегка резиновый. Влезем. Давайте-ка грузиться, времени не так много осталось, а из города по пробкам выехать непросто.

– Просто, – меланхолично сообщил Саматта, кивая в сторону въезжающей на площадку патрульной машины с включенными мигалками. – У нас почетный эскорт.

Полицейский автомобиль остановился позади машины Сатты, и с водительского места с трудом выбралась гора мышц в черно-желтом мундире.

– Привет честной компании, – весело сказал Дентор, оправляя куртку. – Я не опоздал?

– Дентор! – воскликнула Карина. – Ой, как здорово! Ты тоже меня проводить приехал?

– Ага, – кивнул ей командир спецотряда. – Мати сдал место старта с потрохами, даже колоть не пришлось. Я попросил Панаса подменить меня на дежурстве, выпросил у ребят из гаража машину, хоть и не положено, и приехал. Доедем с ветерком. Привет тебе, кстати, от Тришши и Теодара.

Он обошел машину, одной рукой поднял все три каринины сумки и закинул их на заднее сиденье своей машины.

– Ну что, поехали? – спросил он.

– Секундочку, господин Дентор, – остановила его Томара. – Могу я попросить тебя об одолжении?

– Да, госпожа? – капитан бросил на нее оценивающий взгляд.

– Я намеревалась проводить Карину в аэропорт, но в машине госпожи Сатты, боюсь, не так много места. А я всю жизнь мечтала прокатиться в настоящей полицейской машине. Ты не согласишься пустить меня к себе?

– Госпожа, – полицейский согнулся в глубоком галантном поклоне, – отказать такой женщине, как ты, решительно невозможно. Прошу!

Он открыл переднюю пассажирскую дверь, и Томара величественно устроилась на переднем сиденье.

– Благодарю, господин, – кивнула она. – Я никогда не забуду твоей доброты.

В ее глазах мелькнул озорной огонек, и Карина с трудом сдержала улыбку – в отличие от Дентора, который, закрывая дверцу, широко усмехнулся.

– Ну что, народ, грузитесь, – сказал он, возвращаясь к водительской дверце. – Отстающих не ждем.

Саматта кивнул и с трудом втиснулся на переднее сиденье автомобиля Сатты. Карина с Эхирой забрались на заднее сиденье, и «муссон» неожиданно резво рванул с места, пристроившись в хвост обогнавшей их полицейской машине.

До аэропорта, вопреки ожиданиям Карины, они добрались за полчаса. Парс пробрался на переднее сиденье, уперся четырьмя задними лапами в бедро Саматты, передними двумя – в крышку бардачка и с интересом принялся наблюдать за дорогой. Дентор гнал машину с включенной сиреной и мигалками, рискованно огибая пробки по встречной полосе и сгоняя к обочине автомобили в более спокойных местах, а Сатта даже и не думала от него отставать. Карина, которую на заднем сиденье мотало из стороны в сторону, несмотря даже на ремень безопасности, временами испуганно жмурилась, уже воображая себе, как возвращается в Первую городскую больницу – уже в качестве безнадежно тяжелой пациентки. А жена мэра, профессор экономического факультета и холеная красавица, вслух азартно комментируя дорожную обстановку, наслаждалась поездкой, как ребенок наслаждается бешено вращающейся каруселью.

– Ну куда ты лезешь! – восклицала она, подрезая семейный седан. – У тебя что, монитор заднего вида сдох? К обочине, болван! А ты куда втиснуться пытаешься? Давно с дорожной полицией не объяснялся? Ты мне еще побибикай тут! Навыдавали прав безруким, спасу нет…