Без ума от диско

Такого странного чувства я еще не испытывала. Я помнила Санни, как она выглядела, как выглядела ее квартира, какие задания она выполняла, но не помнила, что именно нас связывало. Будто цепочка воспоминаний была обрезана ножницами. Или они были как полностью выжатый лимон – осталась только безвкусная цедра. Я помнила тысячи минут наших телефонных разговоров, но не могла восстановить, о чем мы говорили, ни одной темы. Она звонила, звонила каждый день, рассказывала, объясняла, но что? Мы ходили в какие-то заведения, наполненные красным светом. Я знала, что ее любимая группа – The Killers. Я читала тысячи страниц документов, которые она присылала мне, но зачем? Должно быть, это и был наш проект. В голове носились разрозненные детали, которые я никак не могла сложить воедино. Эти куски, к тому же, не имели каких-либо временных ориентиров, поэтому было невозможно понять, было это несколько лет назад или вчера.

– Когда вы в последний раз виделись?

– Несколько дней назад, на работе, возможно. Не уверена. Кажется, мы даже дружим. Мы много куда вместе ходили, в нерабочее время.

– Вы ошибаетесь. Вы никогда не были друзьями.

– Действительно, не были.

– Вы не помните, что она сделала?

Всеми силами я пыталась вспомнить, но голова просто отключилась. Я будто чувствовала мозг внутри черепа, он был как из расплавленного пластика, жег изнутри и давил на кости, словно его недавно напечатали на принтере и вставили, точно не подогнав размер.

– Небольшая амнезия в вашем случае – совершенно нормально.

Небольшая амнезия. Мне казалось, что я забыла добрую половину своей жизни. Или я забыла злую?

– Значит, не помните, что она сделала… – произнес он медленно, повторяя слова, которые он печатал в открытом файле. – А помните, что сделали вы?

Дверь открылась, и голос Симона остановил мои попытки сообразить.

– Вы закончили. Пойдем отсюда. – Он взял меня за плечи и попытался приподнять, но мое размякшее тело все еще плыло, как тесто. – Вколите ей что-нибудь, чтобы она встала! – крикнул он доктору так, что у меня зазвенело в ушах.

Краем глаза я увидела лицо врача с лиловым шрамом от правого виска до левого уха, от которого во все стороны растекались извитые красные сосудики. Он смотрел на меня с таким презрением, будто я была террористом, палачом или интернет-мошенником. Полоска снова кольнула, и я начала приходить в себя. Когда Симон выволакивал меня из кабинета, я уже чувствовала ноги и могла переступать с одной на другую. Мы медленно продвигались вперед, и я держалась за Симона как могла, чтобы не рухнуть на пол.

Началась боль. Голова сначала нудно загудела, потом затылок начал дергать так, будто в него молотком вбивали гвозди, и интуиция подсказывала мне, что эта боль не пройдет уже никогда. Мы вышли и сели в авто, которое сразу тронулось. Белая синтетика, в которую было завернуто мое тело, сбилась и мешала. Я была похожа на Лору Палмер в мешке, только после цветокоррекции.

– Вот, я принес тебе таблетки.

Очень сложно не симпатизировать тому, кто приносит тебе лекарства, – это странный, но правдивый факт.

– Какую мне выпить? – спросила я, разглядывая пять таблеток и капсул разных цветов и форм у меня на ладони. Я еще никогда не пила обезболивающие.

– Неважно. Это все трамадол.

Я проглотила все. От новой порции горечи на языке я закашлялась, голова закружилась, и даже показалось, что меня укачивает, хотя это было абсолютно невозможно в такой машине.

– Не хочу домой.

– Я догадался. Едем ко мне, надо поговорить там, где никто не смотрит.

Я прекрасно помнила этот дом, и это радовало – я должна удерживать в памяти хотя бы что-то, иначе вся моя прошлая жизнь разлетится на мелкие лоскуты. Мне захотелось сразу по приезде открыть огромный бар, вытащить оттуда всю газировку и сделать себе тошнотный коктейль, налив понемногу из каждой бутылки, а потом забежать по ступенькам на второй этаж и упасть с лестницы вниз. Когда падаешь, оказываешься рядом с деревянным антикварным комодом, придвинутым к стене, и каждый раз нужно проявлять чудеса реакции, чтобы не удариться о его угол головой. Если его отодвинуть, можно увидеть брызги крови на обоях, оставшиеся после прежних обитателей дома.

Симон помог мне выйти из автомобиля и дойти до дома. Я переоделась в синий спортивный костюм «Найк», и мы устроились возле панорамного окна, из которого открывался вид на мерцающий голубым и красным светом, но все такой же серый Город. Зашумел проливной дождь, а я даже не заметила, когда Симон успел его включить и подключиться ко мне.

– Не стоит тебе так обо мне печься.

– А тебе не стоит попадать в такие ситуации. Тогда не было бы повода.

– Я не нарочно. Не знаю, какое еще оправдание тебе нужно.

Дождь зашумел сильнее. Симон стоял у окна, напряженно разглядывая что-то вдалеке. У него было отличное зрение после операции, вот уже шесть лет как очки были ему не нужны. Воспоминания о том дне, когда мы вдвоем пробирались через тела охранников и по полной темноте убегали все дальше от тюрьмы, постепенно блекли, архивировались все дальше в глубине файловой системы. А насколько хорошо он все помнил?

Его фигура у окна напоминала обложку блюзового альбома, только музыканты в оригинальных буклетах не носили спортивных курток и кроссовок. У нас был почти одинаковый размер ноги, поэтому я часто рылась в его ящике для обуви и брала пару-другую новых найков, да и многие куртки подходили по росту, их я тоже иногда одалживала. Это делало нас как-то ближе. Наверное, пора об этом забыть.

Повышение ожидало его уже на следующей неделе. У меня было предчувствие, что с новой должностью он изменится, и не в лучшую сторону: начнет носить скучные костюмы, встречаться с шишками из высшего начальства, перестроит дом или вообще переедет, и мы больше не будем часами танцевать в граммофонной, бить бутылки, меняться одеждой. Скоро это покажется жутким ребячеством. Все это закончится. Как всегда, останется пустота, бесконечный вакуум одиночества.

Я правда хорошо знала его дом. Мне даже было известно, где находятся тайники ненависти: такие маленькие, иногда неочевидные места, в которых заключена концентрированная ярость. Не думала, что у него дома ее так много, пока не начала находить один тайник за другим. В баре, между двумя кобальтовыми бутылками и электроподсвечниками прятался самый большой; меня пробивала дрожь каждый раз, когда я залезала туда рукой, чтобы достать виски.

– Смешаю тебе что-нибудь, – сказала я и направилась туда.

Рядом стоял коктейльный автомат, которым я давно научилась пользоваться. Месяц назад, когда я разбила его внешнюю панель, со всей силы ударив по ней стеклянным стаканом, и продолжала бить, пока от нее не остались одни черные зазубренные осколки, я думала, что превращу этот автомат в свой собственный тайник ярости, тем самым еще больше заразив дом этим ядом. Но потом я посмотрела на осколки, положила руку на лоб (кровь с нее стала течь по лицу мне в рот), рассмеялась и включила робот-пылесос, чтобы он убрал с пола стекло. Все-таки свою ярость я привыкла прятать исключительно в своей голове.

Когда я вернулась, Симон сидел в кресле и что-то изучал в экране. Я поставила стакан на столик рядом с ним, но он к нему не притронулся. Я положила руку ему на плечо, но он не сдвинулся с места, только выключил экран и сцепил руки в замок. Плечо у него было холодное, но, возможно, все дело в ткани куртки: Neofrost или как-то так, ледяной барьер между вами и кем-то. Я медленно убрала руку и сжала ей свое горло до глухого хрипа, затем сделала глубокий вдох и отошла.

– Пить не будешь? – спросила я, механически перекладывая подушки на диване, как я делала уже тысячу раз. – Нагреется. Ты же не любишь теплое.

– Потом.

Какое-то время мы молчали. Дождь прекратился.

– Чувствую себя машиной. Странно, в прошлый раз у меня не было амнезии после возвращения. – Я положила руку на лоб.

– Если бы ты только могла представить, чего мне стоило вытащить тебя из всего этого.

Слова отпечатались у меня в памяти, как и все, что он говорил раньше. По какой-то причине все сказанное им запоминалось навсегда. Не существовало ни одной его фразы, которую я бы не помнила.

– Из чего этого?

Я снова попыталась подойти ближе, но он встал и отошел на приличное расстояние, к окну.

– Я перераспределю работу. Завтра будет на пару заданий больше, справишься?

– А у меня есть выбор?

– Санни временно с нами не будет. Ее переводят, больше никакой информации у меня нет. Искать ее не пытайся. Она будет занята, на звонки не ответит.

– А зачем мне ее искать? Мы вроде давно перестали общаться. Я даже не помню, о чем мы разговаривали.

– Хорошо. – Симон взял стакан и залпом выпил крепкий «Олд фешн». – В общем, не удивляйся, если какое-то время работы будет больше. Вы с Жульолом будете все выполнять раздельно. Больше никаких заданий в паре, никогда.

– А он не будет спрашивать про Санни? Ну, где она, когда вернется. Не будет ее искать?

– Он будет делать только то, что я ему скажу, и не больше.

От этого его тона я невольно задержала дыхание. А я теперь тоже буду делать только то, что он мне скажет, и не больше?

– И еще: скоро я возьму нового человека, – продолжил он. – У меня есть кое-кто на примете: лет где-то двадцать пять, индексы хорошие.

– Свежая кровь! – как могла бодро воскликнула я и поймала его настороженный взгляд, который быстро уполз куда-то вниз.

Мозг снова начал распухать и давить на череп, беспорядочные мысли носились в вакууме, оставшемся после извлечения чего-то важного. Все ощущения казались какими-то чужими. Я была словно в консервной банке, которую вот-вот сдавит мусорорасщепитель.

– Давай все-таки проясним ситуацию. По официальной версии я поскользнулась и уж очень неудачно ударилась головой, это мне понятно. Но раз уж мы здесь, где никто не смотрит и, надеюсь, не слушает, – намекнула я, осматривая стены, – то я не буду строить из себя дуру. Я чего-то не помню. Я это вспомню?

– Нет.

– Если можешь, передай мою благодарность агенту, который с таким старанием вычищал из моей памяти все лишнее. Безупречная работа.

– Я сам этим занимался.

Чувство ужасающего дискомфорта разлилось по телу, такое же чужое, как и все остальные. Будто кто-то вдоволь порылся в моем грязном белье, и не просто кто-то. Я обхватила плечи руками и согнулась так, что мы с Симоном уже были одного роста.

– Ты можешь хотя бы намекнуть, что я такого сделала? – рискнула спросить я.

– Ты сделала глупость, большую. Больше ничего сказать не могу.

Я села на диван и уставилась в пол, но потом подняла голову и стала внимательно разглядывать интерьер, пытаясь запомнить его как можно лучше. Скоро здесь все изменится, и это место превратится в комнату для выговоров, если я вообще сюда еще хоть раз попаду. Скорее всего, все-таки попаду – когда Симон внезапно решит пригласить всех к себе на очередное ежегодное собрание.

– Может, послушаем музыку? – предложила я.

– Как-то не хочется.

Что-то подсказывало мне, что он уже никогда не захочет, и мы больше никогда не станцуем под евродиско, выключив весь свет в доме и периодически врезаясь в кресла, столы и двери, никогда не упадем на пол, запутавшись в собственных ногах. Ни-ког-да.

Вообще-то, когда все было всерьез, с включенным стробоскопом и музыкой 5D, мы достигали такого уровня, что могли бы участвовать в танцевальных соревнованиях, если бы такие проводились. У нас была суперспособность – двигаться абсолютно синхронно, не тратя долгие часы на разучивание элементов. Все получалось само собой, нужно было лишь задать ритм и пару раз отрепетировать. Может быть, это стоит занести в список самых ненужных талантов, но все равно было весело. Весело даже не то слово. Было хорошо. Уходили одновременно и пустота, и одиночество, и страх, все становилось красивым и понятным, обретало смысл, если можно так выразиться, и мне было намного проще выносить существование. Нога вправо, руки вперед, потом назад и поворот, и так снова и снова, и из головы исчезает вся гадость. На какое-то время, конечно. Эффект дольше, если заранее проглотить парочку коктейлей с XX3 или любой химией предыдущих поколений. Но это не повторится. Или все-таки шанс есть?

– Прямо сейчас идет рассмотрение твоего дела. – Симон включил экран и уточнил время. – Штраф не будет строгим. Я со всеми договорился.

– Так странно… Когда я только начинала работать на пенитенциарную систему, меня уверяли, что меня саму наказывать не будут.

– А тебя и не наказывают по-настоящему. Могло быть намного хуже.

Снова повисла тишина. Эта вязкость беззвучного пространства вызывала у меня необъяснимую панику, именно поэтому я почти все время слушала музыку. Но здесь, когда разговор еще не был окончен, я не могла просто взять и подключить наушники. Вообще, существовало множество разновидностей тишины, и пустоты тоже, и я была экспертом в их разграничении. Есть тишина, которую не заглушить мелодиями, даже если выкрутить динамик на максимум, и, видимо, в будущем она будет встречаться мне все чаще, так что мои девять тысяч треков в избранном перестанут приносить пользу. И я больше не смогу перетаскивать плейлисты Симона к себе в базу. Что я знала точно, так это то, что он никого никогда не прощает: стоит один раз утратить доверие, и ты навечно в черном списке. Так было с другими. Шансы, что со мной будет иначе, небольшие: может быть, он сможет выжать из себя жалость, но надолго ее не хватит, нужно будет искать способы ее подпитывать. Давить на жалость – это почти всегда помогало, все-таки это одно из очень немногих чувств, которые люди ко мне испытывали, и самое мощное из них.

Симон так и стоял у окна с пустым стаканом в руке. И чего он ждал? Я все еще здесь, а не за дверью, и это хороший знак. Я попыталась включить экран, но он был еще заблокирован, и пришлось кнопкой открывать часы в комнате – время было 18:24.

– Помнишь, как мы сбежали? – спросила я, пытаясь уловить в его недвижимой фигуре хоть какое-то изменение.

Он был черно-белым. Не в плохом смысле, просто он был именно черно-белым, тогда как я была только белой. Черные волосы – это всегда красиво. Он даже походил на какого-то знаменитого певца, но я не могла вспомнить, кого именно, и эта мысль тянула за собой другую, которая никак не хотела формироваться. Я пыталась вытянуть ее удочкой из глубины, но что-то мешало ей выйти наружу.

– Да, помню.

– На нашем этаже было двадцать восемь человек. Двенадцать камер по двое и четыре одиночки. И ты говорил, что знал всех, кто в них был. Почему ты предложил бежать только мне?

Белые решетки в ряд. Мы сбежали, а «клуб двадцать семь» остался. И, хоть официально это не признавали, мы оба знали, что все они погибли. Остались только мы.

Симон наконец повернулся ко мне, и я увидела немного смущенное удивление на его лице.

– А разве это не очевидно?

Я сделала вид, что задумалась.

– И правда. Потому что у меня фантазия девяносто семь. Какой глупый вопрос. Наверное, мне лучше уйти, – сказала я, не дожидаясь его реакции. – Только заберу свои вещи.

Я вышла из комнаты, прошла несколько метров по освещенному золотистыми бра коридору и завернула в гардеробную, где сразу открыла нужные отделения и вытащила свою одежду. Из шкафчика сбоку забрала разную мелочь, которую даже не рассматривала, а просто сгребла одним движением. Все это я бросила в черный пакет, который напоминал мешок для трупа. Потом я зашла в угловую ванную и выгребла из шкафчика все свои банки и флаконы. Комната моментально стала чужой и стерильной, будто меня здесь никогда и не было. Пару минут я просто стояла там, расставаясь с милой плиткой с русалками.

Не успела я развернуться и уйти, как свет в комнате погас. Я подумала, что это очередное переключение в режим энергосбережения, но никакого аудиооповещения не последовало, ни один индикатор не загорелся.

– Симон! – позвала я. – Ты где?

– Здесь, – ответил он откуда-то издалека, и его голос звучал глухо, как из подвала.

– Когда электричество включат? Ничего не вижу, надо найти фонарь.

– Электричество? – Послышались шаги, и голос Симона стал громче. – Со светом все в порядке.

– Что?

– Не может быть, – произнес он медленно, делая паузу между каждым словом. – Мне обещали, что ничего подобного не будет.

Я выбежала из ванной в коридор, слегка задев Симона плечом, и зашагала вперед, совершенно потеряв ориентацию в пространстве. Симон поймал меня за секунду до падения с лестницы, и в этот раз я точно не смогла бы вовремя затормозить и не разбить себе голову. Он схватил меня за обе руки и оттащил от края, а я начала биться и извиваться так, что даже несколько раз его ударила, и мне это понравилось, но у меня хватило ума остановиться. Я успокоилась, точнее, осознала полную бесполезность борьбы, и медленно сползла вниз по стене. Мир вокруг стал одной сплошной неизвестностью, неприветливой и равнодушной. Я притянула колени к груди, обхватила их руками и застыла в этой компактной защитной позе, неспособная сдвинуться ни на сантиметр.

– Я звоню наверх. Подожди.

– А куда я денусь? – резко бросила я и зажмурилась.

Вновь заболела голова, и боль начала течь вниз, через шею в позвоночник, который раздавал ее всем нервным окончаниям вокруг, как беспроводную сеть Wi-Fi. Еще немного и боль пойдет дальше, через пол протечет на первый этаж, дойдет до подвала и будет расползаться дальше, все отравляя.

Больуйдибольуйдибольуйди

Звук шагов дал понять, что Симон вернулся.

– Держи, выпей это.

Я с трудом подняла голову и нащупала протянутый мне стакан. Жидкость оказалась соленой и резкой на вкус, и я закашлялась.

Больуйдибольуйдибольуйди

– Это XX3?

– Не совсем. Это экспериментальное средство, эффект еще не до конца изучен.

Видимо, его не было вовсе, потому что лучше не становилось.

– От боли?

– Вроде того.

– То есть, я от него не прозрею.

– Постарайся не паниковать хотя бы один раз. Ты же понимаешь, насколько могло быть хуже?

– Угу. Что сказали?

– Что тебе оказали услугу. Но я попытаюсь сократить срок этого… штрафа. Если будешь…

Больуйдибольуйдибольуйди

Я уже не слышала, что он говорил. Лекарство магическим образом откликнулось на мои мольбы: небесный свет обезболивания озарил меня, и я тонула в нем, как в теплом бассейне с благовониями. Тело стало легким, в нем было комфортно так, как не было никогда, ни разу за все двадцать два года моей жизни, и в голове был порядок: никакой паники, никакой тревоги, ни одного плохого воспоминания, будто всегда было только хорошее. А потом я начала видеть – розовые огни, голубые, зеленые, все вперемешку, все ярче и все ближе.

– Помоги встать, – попросила я и подняла вверх обе руки.

Симон помог мне подняться, и я стояла, немного покачиваясь из стороны в сторону, с закрытыми глазами, хотя разницы уже не было, да и мне в целом стало все равно. Коридор уже не был пустым и враждебным, он наполнился музыкой и светом, и вообще мир приобретал ту форму, которая была мне нужна.

– Ты себя чувствуешь? – спросил Симон.

Вероятно, он спросил «как ты себя чувствуешь», но я услышала вопрос именно так. И самое забавное в том, что я смело могла ответить утвердительно: да, чувствую, в отличие от всего того времени, когда я едва ощущала себя в своем теле и в своей голове, когда не была уверена, что вся моя жизнь действительно происходит со мной, что это не какая-то заезженная пленка, которую прокручивают в бессмысленном цикле. Что это не симуляция существования.

Я уже не была уверена, что Симон рядом, и начала искать его руками, безуспешно. Я словно катилась на роликах по дергающемуся извитому треку в страхе натолкнуться на невидимые препятствия. Что-то было не так. Где он? Один неверный шаг, и я все-таки полечу с лестницы.

– Я здесь. Смотри не упади. – Его голос снова возник из ниоткуда, и у меня в голове начал очерчиваться образ.

Я помнила, как это делать, как все понимать, когда не видишь. Ничего сложного, просто надо использовать фантазию. Я взяла его руку и протянула вперед.

– Ты осознаешь, насколько безответственно было давать подобное человеку, недавно вышедшему из терапевтического виртуала? Это как облить кислотой только что прооперированный мозг. – Я будто слышала свой голос со стороны и говорила, как хорошо настроенная машина-консультант, но не холодно и механически, а нежным шепотом. – Ты осознаешь, какие последствия у этого могут быть?

Превысить свои полномочия, выйти за рамки из-за жалости ко мне – боже, это так на него похоже.

Издалека послышалась мелодия «Do What You Want», и музыка становилась все ближе, пол под нами начал вибрировать. Я была уверена, что танцую, но на самом деле мои ноги вообще не двигались. Я положила голову ему на плечо и просто слушала песню. Симон провел рукой по моей спине, и по телу пробежали мурашки. Я ощущала свое тело своим, но и его тело в какой-то момент я тоже ощутила своим, будто я сама провела рукой по своей спине и видела себя его глазами. От этой двойственности мне стало жутко, и картинка быстро стерлась.

Где-то далеко голос разума кричал, что я могу совсем потерять память, но его было почти не слышно за стеной, выстроенной этим «экспериментальным средством».

Музыка начала затихать. Огни выключались один за другим, и уже через пару секунд все они погасли. Плечо, к которому я прикасалась щекой, стало твердым, с выпирающей костью. Я немного отошла назад и начала ощупывать лицо и шею. Лицо покрыто чем-то похожим на крем, жирный и скользкий, волосы влажные и холодные.

– Сан? – спросила я, ощущая, как горло сжимается в необъяснимом спазме.

Тысячи отпечатанных изображений ее лица одновременно появились перед глазами и застыли, превратившись в единый собирательный портрет.

Санни что-то мямлила, пытаясь схватить меня руками. Что-то вроде «я не стирала», но я совершенно не понимала, к чему это относится. Я пыталась ее оттолкнуть, но она цеплялась за меня, хотела притянуть к себе и сжать в неестественно жестоких объятиях. Розовые огни вернулись вместе с бодрой «Do What You Want», а я все продолжала с ней бороться. Она прижала меня к стене и схватила за горло. Вместо того чтобы защищаться, я представила себя Леди Гагой на освещенной прожекторами сцене и просто подчинилась мелодии. Огни все дальше, музыка все тише, шея передавала боль голове, голова передавала боль шее, пока все не закончилось в один момент, превратившись в абсолютную тишину.

Следующее, что я почувствовала, – это поток ледяной жидкости, упавший мне на лицо, как водопад. Легкие резко и на полную мощность втянули воздух, кислород быстро побежал в кровь. Я открыла глаза и приподнялась с дивана в надежде осознать, что все это было страшным сном, но, само собой, увидела только темноту. Ужасно болела шея.

– Слышишь меня? – спросил Симон, прикасаясь к моему лбу.

– Угу, – ответила я, впитывая воду с лица переданной мне фиброгубкой.

– Тебе это нельзя, запомни. Больше это не пей. Ты поняла?

– Даа…

– Как же глупо было тебе это давать, просто нет слов.

– Я никому не скажу.

Я лежала и думала, рассказать ли ему, что за жесть породил мой мозг. Отпечатки лица Санни все еще стояли перед глазами – я так хорошо их запомнила, что могла в точности описать ее внешность. Кто она? Не может быть, что просто коллега, с которой я тусовалась время от времени.

– О ком ты думаешь? – спросил Симон.

– Ни о ком, просто прихожу в себя.

– Конечно. Всегда так. Всегда о ком-то другом.

Формально я еще была в доме, но двери уже захлопнулись за мной.

– Такси приедет через пять минут, – объявил босс.

Цифра пять, которую я нарисовала в уме, ударила меня своими жесткими краями, и я ощутила совершенно новый для меня дискомфорт – числовой. Нули выстроились в ряд и начали по очереди увеличиваться до гигантских размеров, вытесняя из головы нормальные цифры, слова и образы. Я быстро повертела головой, как собака, в надежде, что числа высыпятся, но ничего не изменилось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Shannon Rubicam / George Robert Merrill

© Emi Blackwood Music Inc., Boy Meets Girl Music, Young Money Publishing Inc., Irving Music Inc.

2

Главный герой романа Филипа Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?»

3