Вишни. Роман в двух книгах. Книга вторая

Громко положив телефонную трубку, седовласый мужчина, сидел несколько секунд неподвижно, как бы забыв, что пришедшие за информацией девушки с замиранием сердца ждут результата или, наоборот, ему не хотелось сообщать то, что он узнал. Повернувшись и посмотрев в вопросительные глаза девушек, ответил:

– Узнал я у Николая Платоновича, начальника цеха. Он сейчас раньше полуночи редко когда уходит домой, – немного помолчав, обдумывая, с чего начать и продолжил, подняв к глазам бумагу с выполненными им же на ней, со слов начальника цеха записи, – Дёмин Григорий действительно есть в списке рабочих цеха. Но сейчас он, остался, как и многие другие во вторую смену. Время-то какое? Восстанавливать нужно всё. Фронту оружия не хватает. Ну, в общем сменится он к полуночи ближе.

Наступила тишина. Видимо, дежурный не хотел говорить неправду, а правда была не такая уж и приятная. Он бросил пару быстрых взглядов на девушек. Лена, явно душила в себе радость того, что парень, о котором она тайно думала всё это время, жив и сейчас находится в каких-то нескольких сотнях метров от неё. И, если не сегодня, то завтра они увидятся. Если бы не Лида, которую нельзя было оставлять, она бы и сейчас осталась ждать её у проходной.

– Что о Петре? – не выдержав тяжкого молчания, спросила Лида, готовясь к тому, подтверждение чего боялась услышать ранее.

– Девушка, присядьте, – увидев, что Лена обняла свою подругу, дежурный продолжил, – вам лучше это узнать, конечно, у руководства. Вы бы завтра или когда можете подошли бы и всё узнали у начальника цеха про Петра, как его, – глянув снова на бумагу, продолжил, – Я сожалею. Пётр не работает там… Пётр, как мне сказал Платонович, погиб… здесь, в Ростове, в 41-м…

Лида начала медленно сползать на пол. Лене потребовалось немало усилий, чтобы этого не допустить. Дежурный выбежал с графином воды и стаканом в руках, быстро, разливая, налил воды и подал Лене, которая, посадив Лиду, присела рядом.

– Лида, выпей.

Лида сделала пару глотков, прерывисто вздохнула и попыталась вставать, а затем притихла.

– Пусть отдышится чуток, придёт в себя, – отходя в дежурку, произнёс мужчина со вздохом и добавил, – когда-то правду всё равно узнать пришлось бы. Такова наша жизнь. У нас двое из троих заводчан на фронт ушли, а сколько из них вернётся?

«Это слабое утешение для Лиды, – подумала Лена, успокаивая подругу, – но лучше так, чем жить в неведении и ждать всю жизнь. Так и жизнь пройдёт. Молодая и всё равно, что вдова…».

На город опустился тихий апрельский вечер. Освежающий воздух быстро приводил в чувства. Немного постояв у входа, Лида, изобразив вымученную улыбку, больше похожую на оскал израненного зверя, взяв подругу под руку произнесла:

– Пошли, Леночка! Я-то уже точно ничего не выстою здесь. Или ты остаёшься?

– Нет-нет! Конечно. Не сегодня. Пойдём-пойдём домой. А я тоже надеялась, что Петя… Светлая ему память. Но, как же это, а? Ведь так нельзя было, Лида? Убить любовь – это так жестоко! Гибнуть в такие молодые годы, даже не оставив после себя наследников – это же неправильно, так не должно быть. Это бесчеловечно, так нельзя. Почему, за что? Если бы мой Гриша… Слушай, Лида!

– Ну, чего тебе ещё? Пошли уже домой. Меня ноги слушать не хотят, а нам ещё полпути топать.

– Да я вот о чём. Я завтра точно не уйду от проходной завода, пока Гришу не увижу. И обязательно спрошу за Петю, он же должен о нём что-то знать. Если ты захочешь, то мы сможем где-нибудь встретиться, и ты расспросишь, а он расскажет всё, что знает. Да?!

– Да, Лена, да! Только лучше будет, если у нас выходные совпадут, чтобы днём встретиться или ранним вечером. И я хочу, чтобы мы встретились там, где хотел Петя со мной после войны встретиться, у кинотеатра «Спартак». Так, сегодня вторник, 27 апреля. 1-го и 2-го Мая – День Международного пролетариата. И 2-е мая – воскресенье. Если сможет, Гриша, пусть придёт в этот день в 20—00, как мы хотели с Петей встретиться. А, если не сможет, то тогда 16 числа. Попросишь, Лена?

– Хорошо! Как скажешь. Я и сама с Гришей хочу увидеться. Сколько времени прошло, наверное, возмужал.

Девушки шли неспеша по 20-й линии неспеша, чтобы где-нибудь на куче мусора не сломать ногу. Уличного освещения не было, да и много другого тоже не было и будет ещё не скоро. А чего-то вообще уже не будет. К примеру, такого Ростова-на-Дону, каким он был в мирное время перед войной.

III

Без малого пять суток тянулись невыносимо долго. Было такое впечатление, что Лида ждёт не встречу с товарищем его любимого человека, Петра, а именно с ним. Но чего нельзя было вырвать из памяти, так это воспоминаний о тех счастливых мирных днях в Ростове, но в военный 1941 год и тех трёх месяцев, когда они могли встречаться, любиться, быть самыми счастливыми людьми на земле. И сейчас она жила этими воспоминаниями и стремилась на свидание со своей молодостью, со своей памятью о человеке, которая всегда останется с ней до последнего вздоха. Это то духовное, что невозможно отнять у человека, оно живёт до тех пор, пока человек жив. Как жаль, что Лида не сможет эту память передать плоду их любви, хоть этого очень сильно хотелось и только потому, что этого у них не получилось.

Как бы она хотела носить под своим сердцем Божий дар, который станет потомственным казаком, будет продолжать дело отца, станет опорой матери, как бы ей хотелось… Почему Господь им не дал ребёночка? Ведь Он даёт порой детей и тем, кто их бросает, делая бездомными, растущими без родителей в детских домах. Почему? Она бы ничего для своей кровинки не пожалела, даже собственной жизни, если бы потребовалось.

Первомайские праздники, скорее стали той памятной датой, в которую весь честной народ Советского Союза отмечал до войны очень широко, парадами и демонстрацией с кумачовыми знаменами и всяческими лозунгами и призывами, гуляниями по улицам и в паркам, женатые с детьми, неженатые молодые люди с друзьями, подругами и влюблёнными парами. В военные годы – это были патриотические митинги с призывами: «стать на защиту Родину» и «бить фашистскую нечисть до победы над врагом». Проводилась также запись добровольцев на фронт в комсомольские отряды и те боевые отряды, где преобладающим составом были партийные, рабочие и служащие состоявшие в членах ВКП (б), принятыми кандидатами в члены или только написавшими заявления на вступление в Коммунистическую партию.

Патриотический подъём был на высоком уровне. Немалое значение имела, конечно, переломная в войне Сталинградская битва и, последовавшие после неё наступательные операции на врага. Были среди добровольцев и те, кто рвался в бой, чтобы отомстить врагу за погибших родных и близких людей, павших на фронте или, что ещё хуже, под бомбёжками или погибшими во время массовых расстрелах мирных жителей.

И как бы долго не тянулись дни ожиданий, и как бы не были бессонными ночи и бесконечные воспоминая, а также призрачные надежды на вероятность того, что может быть такое, что череда фактов, казавшихся до поры бесспорными, вмиг рассыпаются от одного неопровержимого доказательства обратного. И Лида, в самом глубоком уголке души, всё же хранила ещё эту надежду, но в отличие от других своих мыслей, которыми она делилась с близкими подругами, об этом не говорила никому, боясь тем самым спугнуть вероятность счастливой случайности.

Первомайские праздники выдались на редкость теплыми, солнечными и по-настоящему праздничными, если не считать того, что в 70—100 км от Ростова-на-Дону стоит фронт. И несмотря на то, что ростовчане потихоньку начали привыкать к мирной жизни, всё же часто приходилось видеть, как в госпитали привозили тяжелораненых бойцов, которых можно было транспортировать и тех, которых затем на военно-санитарных поездах отправлялись на юг, в Пятигорск, Кисловодск, Майкоп и, конечно же, в Сочи, где были задействованы все санатории и даже гостиницы, для размещения госпиталей и клиник.

Но люди умели извлекать те крохи радости даже из того, что среди развалин были развешены растяжки с лозунгами и призывами к гражданам и чудом выжившие в аде обстрелов и бомбежек, деревья зацветали, как и сирень – символ Первомая. И, хоть вечерние гуляния и отдалённо не могли напомнить довоенные времена, но те, кто не сдерживал фронт, ценой своей крови и жизни, а оставался в городе или по «броне», или по возрасту, всё-таки, после долгих дней оккупации, старались подышать свежим весенним воздухом, если не в парке, то у подъездов домов на скамьях и временно-сооружённых мест для посиделок. Основная тема, конечно, о положении на фронте, на втором месте была тема – что нового в городе, на третьем месте – вопросы жилья и пропитания.

Большую часть людей на улицах составляли женщины, а недостающую их долю дополняли, всюду снующие, подростки и старики. И только в такие дни, когда на важных производствах города, труженикам давали выходной, то появлялись и парни, которым в обычные дни не до гулянок – на работе по 10—12 часов и по две смени в ряд, и так ежедневно.

Гриша сидел на скамье у афиш кинотеатра, с опущенной головой, задумчивый и сосредоточенный на чём-то важном, как артист, перед выходом на сцену, чтобы на эмоциях не забыть свою речь. В одной руке он держал букет сирени, которая только-только начинала раскрывать свои «крестики» цветков, но уже излучала неповторимый аромат, распространяющийся на всё пространство, в радиусе, минимум метров на 5—6, при условии безветрия.

Лида без труда узнала товарища Пети, он ничуть не изменился, не считая того, что чуть возмужал. Лена не выдержала и, оставив подругу, бросилась на шею, заметившему их и поднявшегося со скамьи навстречу девушкам, Грише. Тот растеряно расставил руки в стороны и выглядел, как-то нелепо, держа на шее девушку и в правой, поднятой руке букет сирени. Со стороны могло показаться, что девушка лишь хотела у него отнять этот букет, а он всячески не давал ей этого сделать.

Когда каблучки Лены цокнули о булыжник и она расцепила свои руки, давая свободу действий парню, тот быстро разделил букет на два и вручил каждой из них, а Лиде ещё пожал руку, как-то неумело, почти по-мужски, тряся её, вместо легкого прикосновения или, как делают джентльмены – с поклоном и поцелуем. Но на эту нелепость, конечно же, никто не обратил внимание. Не то время было, чтобы блюсти придворные этикеты, да и исполнители этих самых этикетов не дворянских кровей, а самые обычные пролетарии, так сказать.

– Здравствуй, Лида, – отступив на шаг назад, как при выполнению команд в строю, военный, Гриша пристально смотрел в глаза Лиды, как бы хотел удостовериться, что перед ним именно она.

– Здравствуй, Гриша! Может присядем или прогуляемся?

– Лучше присядем. Разговор не короткий и на ходу говорить несподручно, – при этом Григорий жестом головы указал на то место, с которого совсем недавно вскочил, как ошпаренный.

– Лена, вот я – дура! Нужно было парня к нам в общежитие пригласить. Там удобнее намного. Вот, дура! Вбила себе в голову, что встречу здесь, как договаривались, Петра и вот… Извините! – достав платочек, Лида стала промокать глаза, которые постоянно успевали пополняться слезами горечи и несбыточности надежд, – я сейчас, извините!

Все трое стояли молча, только Лена, медленно, но уверенно занимала место поближе к Грише, прижимаясь к его боку и обняв за талию. Хотя, в этом случае, больше утешения требовал не он, а её подруга. А может быть то и лучше, нужно было не душить горечь внутри, а дать возможность излиться вместе со слезами.

Тогда молодой человек сам подошёл к Лиде, взял за локоть и жестом предложил ей присесть. Лида безмолвно повиновалась и присела слева от Гриши, образовав своеобразный «треугольник» из двух девушек, как углов в основании и парня – вершинного «угла», который подходил для этой роли, так как был на голову выше обеих.

Справившись с эмоциями, сделав глубокий вдох и выдох, Лида, повернув голову к Грише спросила спокойно и тихо:

– Гриша, расскажи о Пете, если знаешь о его последних днях. Ты же не был с ним рядом?!

– Да, не был. Но мне, после поисков участников и свидетелей тех событий, стала известна в подробностях судьба вашего и моего друга Петра Логвинова. Лена, не в службу, а в дружбу, я попрошу тебя: вот деньги, возьми и купи чего-нибудь вам там, конфет или что есть и бутылку воды, пожалуйста.

Лена, немного с обидой, но взяла поданные Гришей деньги и покачивая эффектно бедрами и волнуя при этом красиво складки плиссированной юбки пошла наискось, через площадь на угол улицы, куда указал Гриша. Присутствующие у кинотеатра, невольно обратили внимание на это дефиле девушки.

– Не томи, Гриша, говори! Я давно готова услышать подтверждение того, чего больше всего на свете мне не хотелось слышать, но что должно прекратить мои бесконечные муки сомнений.

– Да, конечно! Мне тяжело это говорить. Ты же знаешь, он был и моим другом ещё с детства. Но, короче говоря, Петя погиб, как это не прискорбно, 29 ноября 1941 года, в день первого освобождения города от фашистов. Это случилось в Нахичевани. Петя – настоящий герой и погиб по-геройски. А, если подробнее, думаю стоит рассказать или как? – Гриша, повернувшись к Лиде, ожидал, чтобы она или дала «добро», или наоборот, если это слышать было невыносимо тяжело.

– Говори, Гриша! Я готова и хочу знать, всё, что связанно с Петей, всё, что ты узнал, – голос Лиды был спокоен, но сильно приглушённый давлением мыслей.

– Я простился с Петром и уезжал в Ташкент с последней группой работников завода, во главе с директором Титаренко М. М.,19 октября. Петя оставался добровольцем Ростовского стрелкового полка народного ополчения, в который он был зачислен заранее. Когда я приехал из эвакуации, буквально через две недели после освобождения Ростова, как только появилось свободное время, занялся розыском Петра и узнавать о том, что происходило в Ростове, после нашего отъезда. Много мне помог в этом человек, который и мне и Пете был мало знаком, просто работали в одном цеху. Он был в ополчении и защищал город вместе с Петром. Вот, что мне рассказал Василий Каверзин, так звали этого бойца ополчения, который сейчас работает у нас на заводе в охране, так как в боях за Ростов был ранен и контужен, но в те роковые ноябрьские дни был рядом с Логвиновым:

«…Я этого парня заполнил на всю жизнь. Хотя до этого мы были знакомы постольку-поскольку, но ни товарищами, ни друзьями не были. Он стал сразу выделяться среди неопытных ополченцев, которые только тому и обучились, что сносно стрелять из винтовки и уметь прятаться от обстрелов. Петя – другое дело, если бы не знал его по заводу, то подумал бы, что он кадровый военный с опытом боевых действий.

Нас, взвод ополченцев прикрепили для усиления кадрового состава 230-го полка войск НКВД, усилив тем самым малочисленный 2-й батальон. Полк вёл оборону в районе Нахичевани, пока не поступил приказ «осуществить прикрытие отвода соединений 56-й армии через переправы Зелёного острова. 56-я армия поочерёдно, батальонами, спускаясь по 29-й линии, осуществляла переправу через Нахичеванскую протоку. Далее войска двигались через Зелёный остров, который являлся важным плацдармом и его было необходимо удержать любой ценой.

Немецкие танки двинулись по переправе, как говорится «на плечах» советских бойцов дивизий 56-й армии. Бойцы, обеспечивающие переправу на правом берегу, со стороны Нахичевани не успели отойти и взорвать переправу, пали смертью храбрых. Мы заняли оборону на острове. Из оружия было только стрелковое, гранаты, два-три пулемёта с расчётами добровольцев. А на нас шли танки. Оружие в руки взяли все, даже полковые музыканты. Я видел Петра, он занял удобную, для ведения обстрела наступающих с левого фланга и вёл бесперебойную стрельбы из снайперской винтовки. Немцы падали замертво задолго до того, как попадали под прицельный обстрел воинов-чекистов и ополченцев. Это были результаты работы «старушки» конструктора Мосина, в руках Пети. Такой меткой стрельбы я никогда не видел, что ни выстрел – цель упала.

Первый танк остановил боец, притворившийся убитым и подпустив танк на «убойное», даже для учебного метание связок гранат расстояние, поджёг фашистов. Второй танк был остановлен метким выстрелом Петра через смотровую щель в голову механика-водителя. Не ожидавшие такого расклада дела, танкисты из остановившегося немецкого танка, ставшего хорошей мишенью, «героически» стали покидать своего «зверя», но далеко им убежать было не судьба. Петя быстро с ними разобрался. Положение на острове запахло не только толом, но и чем-то совсем плачевным. Наше командование вызвало огонь артиллерии, переправившейся на левый берег, на себя. Два подбитых, можно сказать голыми руками, танка и обстрел возымели большой отрезвляющий эффект на немцев и переправившиеся на остров танки, дали разворот на переправу в сторону Нахичевани. Точными попаданиями снарядов была разбита переправа и заодно, пошёл на дно Батюшки Дона ещё один фашистский танк. Более двух суток мы в составе 230-го полка надёжно удерживали плацдарм Зелёного острова. И всё время защитников Зелёного острова «утижила» вражеская авиация.

Река была покрыта льдом, который легко мог выдерживать на себе людей. Этим и воспользовались группы бойцов, которым был дан приказ, под покровом ночи и тени от сооружений переправы, совершить дерзкое нападение на береговые части немцев в Начичевани. Мы с Петром оказались в этой группе. Удачно переправиться сумело две роты, третья рота была обнаружена и подверглась артиллерийскому обстрелу. Как я потом узнал, командир 347-й стрелковой дивизии, которому в оперативном отношении подчинялся 230-й полк конвойных войск, после этого отдал приказ об отмене наступления, но мы уже попали в окружение и вели ожесточённые бои на правом берегу, на улицах Нахичивани. Это уже было 24 ноября.

Пётр вызвался снять часовых и заодно миномётный расчёт немцев. Конечно, мы не могли видеть того зрелища, когда Пётр с тремя, выбранными им в свою группы решительными бойцами, совершив дерзкий бросок, без единого выстрела, в рукопашной схватке овладели блокпостом и миномётной точкой. Продвигаясь вверх в сторону Театральной площади, бойцы небольшого отряда вели уличные бои с подразделениями вермахта. Благодаря отвлечению немцев на нашу ликвидацию, иначе, не знаю, как назвать, вторая разведгруппа сумела занять плацдарм в районе площади Карла Маркса.

Мы продержались с боями на улицах Нахичивани до прибытия подкрепления с Зелёного острова, Это случилось в ночь с 28 на 29 ноября, когда части 230-го конвойного полка, Ростовского стрелкового полка народного ополчения, стрелковых полков 347-й и 343-й стрелковых дивизий пошли на штурм Ростова-на-Дону с территории Зеленого острова. Но увы и ах! Всё случилось чуть раньше. Мы занимали позиции на пересечении ул. 2-я Федоровская с 37-й и 39-й линиями. Нас, как будто тянуло туда, на север, где уже близко был наш завод, наш Ростсельмаш. Пётр, старался занимать удобные для обстрела позиции и для этого использовал или полуразбитые многоэтажки или чердаки зданий. Вечером, уже стемнело и потому было хорошо видны одиночные вспышки из чердачного помещения, соседнего с нами дома и иногда даже «хлёсткие» выстрелы из длинноствольной винтовки. Ясное дело, что немцев разозлило то, что они, потеряв около роты солдат, не могли оттеснить к Дону, если не уничтожить десяток, оставшихся в живых от взвода солдат. От площади Карла Маркса к нашей позиции подошёл видимо по просьбе гитлеровцев, сдерживающих наш натиск, танк и с расстояния метров в пятьдесят сделал два выстрела. От первого выстрела был разрушен угол дома, а второй выстрел был направлен точно в середину чердачного окна, откуда и вёл стрельбу Петя. И всё…

После того, как утром 29 числа, подошло подкрепление, я со своим товарищем смог вернуться и зайти в тот дом, который для Петра стал последним. Что я увидел, даже для меня это была жуткая картина…».

– Василий Каверзин больше ничего мне не рассказал и то, что я передал тебе от его имени, конечно не точно, но я старался передать максимально точно. К счастью, память ему, Василию, при контузии не отшибло и ранение не в голову было, а в ногу, вот теперь хромой, как пират, но благо, что не на деревяшке и не без ноги. Прости, Лида, что не радостные новости. Но ты теперь всё знаешь и очень даже подробно. Если у меня и у тебя будут совпадать выходные, предлагаю тебе вместе сходить туда, это недалеко, на место гибели твоего… друга и моего товарища, – Гриша смотрел на Лиду с лицом виновника, как будто он совершил что-то предрассудительное.

– Да, Гриша! Спасибо тебе! Обязательно сходим, передашь через Лену, договоримся и сходим. Как раз сирень расцветёт полностью, я понесу Пете на место… – и только теперь Лида не сдержалась и разрыдалась, уже не стесняясь своих слёз.

Подошедшая с пакетом и бутылкой минеральной воды Лена, остановилась, как вкопанная, от резкого перепада настроения, если это так можно было назвать, подруги. Она быстро подбежала, отдала то, что было в руках Грише и присев на скамью рядом, бережно обняла и прижала к своей груди голову Лиды.

Изначально Лидии казалось, что когда наступит ясность и однозначное, без сомнений утверждение о судьбе её любимого человека, то на душе наступит сначала боль, а когда она постепенно уйдёт, то наступит относительный покой. Но проходили дни, а она никак не могла смириться даже с мыслью, что Петра больше нет и никогда не будет. Он приходил ей во снах, он улыбался шутил и даже пару раз поманил за собой, но каждый раз она резко просыпалась, и с учащённым дыханием, вскочив, что ошпаренная паром, сидела на краю кровати, осознавая, что это всего лишь сон. И было интересно, а там, куда он её звал, если бы хоть одним глазком подсмотреть – хорошо там или нет.

На работе все её жалея, успокаивали, что всё пройдёт, что нужно жить дальше, ведь жизнь не остановилась и это было лишь жизненное испытание, через которое нужно было пройти. Другие даже говори, что хорошо то, что он «обузу» не оставил тебе. Вот тогда бы хлебнула горюшка, с ребёнком-то в разы сложнее было бы. И работать надо и с малышом проблем не оберёшься – такими словами, желая успокоить девушки, неумышленно, конечно, но люди злили и раздражали ту, которая, наоборот, просила в своё время Господа, чтобы Он дал ей и будущему отцу ребёнка, но не судьба. Вот тогда бы она знала, ради чего живёт и для кого нужно жить.

В закроечную, где теперь работала Лида, забежала возбуждённая и радостная Лена. Увидев грустное и серьёзное лицо подруги, осеклась, быстро сняла с лица улыбку и придвинув стул к раскроечному столу, присела и, наклонив голову, попыталась заглянуть Лиде в глаза. Понимая, что если подруга даже на стул уселась, то не от нечего делать, а по делу, Лида отложила на край стола материал, лекало и ножницы, присела напротив и с кивком головой спросила:

– Что?

– Гриша интересовался, в это воскресенье ты сможешь пойти к тому месту… ну, куда договаривались. Что ответить?

– Сейчас, я у мастера спрошу. Пока разговора не было о рабочем дне. Я сейчас, – Лида резко поднялась и пошла в конторку, где находилась сменный мастер, Нина Васильевна.

Мастером была женщина пожилых лет, много лет проработавшая простой швеёй, а после настройки производства на новом месте уже в Ростове, была назначена на вакантную должность, как одна из самых опытных работниц.

Выслушав Лиду, ответила просто и не двузначно:

– Точно будет известно только сегодня к концу смены. Но я тебя попрошу, ты сделай определённый запас заготовок, чтобы на полсмены хватило и тогда на полдня можешь рассчитывать по любому. Ты с утра хотела уйти?

– Мы ещё не…, – она не знала ещё когда, но понимая, что Нина Васильевна ждёт конкретики, без сомнений ответила, – да, Васильевна, с утра. Если можно, с утра и до обеда.

– Ну, вот и договорились. Если что, то я тебя на время могу подменить. Мне эти вещи и ночами скоро будут сниться. А может на вечер будет лучше?

– Да, нет, не нужно. Спасибо! – Лида шла на своё рабочее место и думала, что ей одеть.

У неё вся одежда весёлая, красочная, платья, блузки и юбки. А тут, наверное, нужна траурная одежда, что-то, если не чёрное, то тёмное и строгое. Ну, а косыночку чёрную нужно просто сшить из саржи или даже не шить, а найти лоскут в виде косынки.

Чтобы Лида пошла вместе с Гришей вдвоём, пусть и не на свидание, а по важному делу, пусть и не в вечернее время, а с утра, в 9 часов по договорённости, но без Лены – да это в принципе невозможно. Даже своей хорошей подруге, Лена доверить своего парня никак не могла. Время какое сейчас? Упустишь и всю жизнь потом старой девой слезами утираться, кто такого захочет – никто!

Девятое мая, как и предыдущее воскресенье было редкостно чудное, с той лишь разницей, что за неделю деревья сильнее зазеленели и сирень распустилась полностью. Гриша пришёл с огромным букетом сирени и на этот раз не стал его разделять на две части, а весь отдал Лиде.

Шли молча. Идти было не так и далеко, но и не совсем близко. Так как это место находилось в их районе, но транспорт общественный, тем более в этом направлении не ходил, то прогуляться весенним утром было одним удовольствием. Шли по своей улице, затем по 19-линии, пересекая 1-ю Комсомольскую, 1-ю Пролетарскую, пока не вышли на пересечение с улицей 1-я Федоровская, на которой свернули влево и стали теперь уже пересекать линии. Было такое впечатление, что они, что землемеры, разбивают аккуратные по форме участки, кварталы, разделяю их на углах вешками и проводя линии, которыми стали улицами со своими историями.