Алекс в стране Советов. Серия «Русская доля»

С самого рождения и на всём протяжении формирования гражданина, сначала ребёнка, потом юноши, затем молодого человека, государством усиленно навязывается такая модель существования, как общественные объединения, как традиционная и единственно верная форма существования общества: группа, класс, факультет, курс, команда, колхоз, бригада, коммуна. Другой какой-нибудь формы существования кроме объединений будто бы и вообще не существует. Хотя даже школьнику начальных классов ясно, что мнения у разных людей – разные и люди все разные, и по характеру, и по пристрастиям, и по отношению к тем или иным мероприятиям. Бывают конечно близнецы, казалось бы похожие друг на друга люди, но даже они думают и действуют по-разному. История же часто демонстрирует, что именно уединенные индивидуалисты чаще других добиваются невиданных результатов в отрыве от общей серой массы. В этом можно убедиться изучая достижения в различных направлениях науки, искусства и техники. Очень рано в социалистическом обществе ребенок сталкивается с резкими контрастами, черным и белым, при чём, черное зачастую связано с участием его в каких-нибудь общественных объединениях. Именно там в толпе человек испытывает насилие над собой, при чём со всех сторон: как со стороны руководства, так и со стороны таких же как и он. Даже в большей степени со стороны самого объединения – окружающего общества – толпы. Сообщество, группа, толпа – это уже новый организм, который живет и действует, порой вопреки мнениям его отдельных членов. Впрочем есть люди, которые чувствуют себя на своём месте именно в толпе. Значит и место таких людей в толпе. Это люди: либо лидеры, упивающиеся властью и умеющие подчинять себе волю других; либо безвольные сомневающиеся в своих личных оценках добряки; либо психологически, физически сломленные несчастные, забывшие про свою индивидуальность и плывущие по течению обломки общества, которых сплочает и даёт новую жизнь, именно общественная – коллективная система существования. Такой системой в СССР было, так называемое, социалистическое общежитие – такая большая «общага», огромная коммуналка, площадью во всю страну. Красиво это выглядело лишь в теории и на словах пропагандистов и агитаторов. На самом деле в советском обществе чуть ли ни сразу после революции возникло и стало разрастаться неравенство как положенческое, так и материальное. Вскоре после народной революции и отмены сословий, чинов и званий, всё стало возвращаться правда под другими названиями, но с той же буржуазной сутью. Постепенно уже при как бы народной власти начался процесс постепенного разделения общества на тех кому всё можно и на тех кому можно далеко не всё. Таким образом советская власть постепенно отказывалась от своих главных революционных завоеваний: свободы, равенства и братства. При разделении общества на классы ни свободы, ни равенства, ни братства быть уже не может. Свободы у правящих классов всегда больше, чем у остальных, а равенства и братства между материально больше обеспеченными и менее обеспеченными вообще быть не может. Отсюда и закономерный конец Советского Союза – все завоевания революции сошли на нет. И закончил великий СССР так, что хуже просто невозможно было себе представить – полным крахом коммунистической идеи и совершенно безыдейным госпереворотом, разрушившим почти все великие достижения советского народа.

Причём разложение великого СССР происходило не только сверху в стане власти имущих, но и снизу, чем и стал невольным свидетелем маленький Алеша. Особенно жуткую для маленького человека ломку он испытал со стороны «воспитателей» ещё в детском саду или даже ранее в детских яслях-пятидневках. Воспитатели, в основном ленивые и малообразованные девицы, искавшие для себя теплое место чуть ли ни с самого своего рождения, ограниченные, вследствие своей природной лени, в возможностях чего-либо существенного добиться в этой жизни были далеки от педагогики и выстраивали весь воспитательный процесс по своему личному разумению. Этим, необремененным высоким интеллектуальным уровнем и моральными принципами, легкомысленным девицам, было весьма легкомысленно со стороны государства доверено воспитание маленьких строителей «светлого будущего». Воспитание подрастающего поколения ни в коем случае нельзя доверять абы кому, это большая ошибка Советской власти. Советские дети в большинстве своём вопреки своей воле с самого раннего детства попадали под различные формы коллективного объединения: ясли, детские сады, школы, пионерлагеря, а дальше уже во взрослой жизни в технические и высшие учебные заведения, в армию, в рабочий коллектив. В любом коллективе тон задаёт старший: воспитатель, учитель, вожатый. командир и так далее. Именно воспитатели в детских дошкольных заведениях представляли государство для маленького члена общества. Какие бы великие цели не преследовались в процессе детского воспитания, насилие, ни в каком его проявлении совершенно недопустимо. Тем не менее оно активно применялось и продолжает применяться в детском воспитании. Так проще и легче для недобросовестных и некомпетентных воспитателей.

Какие же методы ломки и уничтожения индивидуальности в обществе при воспитании среднего советского человека, готового для построения в общий строй, шеренгу, колонну, применялись ещё в детских дошкольных заведениях. Самая изощренная пытка, придуманная в детских воспитательных учреждений для воздействия на психику ребенка, один из методов его подчинения и дрессировки – это, конечно же, выставление ребенка в угол за какую-либо пусть даже незначительную провинность, или просто из личной неприязни воспитателя к тому или иному ребёнку. У каждого педагога всегда были свои любимчики и нелюбимчики. В число нелюбимчиков обычно попадали самые активные дети, интеллектуально и физически от природы более развитые, в отличие от других воспитанников. Они больше других раздражали воспитателей, так как выделялись своим активным поведением из общей массы воспитанников. Постановка в угол в качестве наказания, это по сути временное лишение маленького гражданина свободы передвижения, в месте где он и так уже ограничен в свободе – в детском дошкольном заведении, из которого он не в состоянии даже бежать просто по причине молодости лет. Был бы старше, убежал бы. За какую-нибудь провинность или даже просто ослушание ребенка ставили в угол, скорее даже загоняли в угол, как правило при этом истеря и используя зачастую грубую физическую силу. Наиболее популярны подзатыльники и удары по заднице – тут уже взрослые, особенно чужого ребёнка, бьют почти во всю силу. Через некоторое время ребенок, который уже и так в слезах от грубого с ним обращения и рукоприкладства, начинал нараспев, захлёбываясь слезами и почти завывая, просить прощение, с трудом выговаривая имя и какое-нибудь, как правило корявое и трудно произносимое отчество злой воспитательницы. Воспитательница же в это время в душе наслаждалась своей властью над малолетним ребенком, особенно если это мальчик. Эта молодая, но уже чем-то обиженная на весь мир женщина, через маленького мальчика мстила всему мужскому роду за свои жизненные неудачи. Такую работу в основном выбирали психически неуравновешенные и болезненно властолюбивые женщины, потерпевшие фиаско на любовном фронте. Они упивались безграничной абсолютной властью над маленькими мальчиками, будущими мужчинами и таким образом подпитывали свою гордыню их страданиями и слезами.

В ребенке же от такого отношения начинало формироваться такое мощнейшее из человеческих чувств как ненависть не только к любым общественным объединениям, но за одно и ко всем женщинам, включая свою мать, безжалостно отдающую своего ребёнка в дошкольное заведение, обрекая его на моральные унижения и физические мучения. Сколько раз маленькому Алёше приходилось испытывать подобные унижения просто за то, что ему хотелось немного побольше подвигаться и немного повеселей сделать свою несчастную серую жизнь в унылом дошкольном заведении, в котором всё расписано по планам, расписаниям, режимам, построениям, дням, часам и минутам. Сколько раз он сам испытывал или видел на примере своих друзей, как после продолжительного уничижительного стояния лицом в угол, маленький мальчик, даже со здоровым мочевым пузырем начинал проситься еще и в туалет, чередуя две просьбы: пописать и простить. Женщина-воспитатель, как правило, была просто кремень, она железная, она не сгибаемая и не подкупная никакими детскими слезами, и потому не реагировала ни на какие просьбы осуждённого ею же маленького ребёнка. А чаще всего бывало даже наслаждалась своей полной властью над маленьким человеком. Если же мучительница не в настроении или у неё трудные дни, то все слёзы и мольбы мальчика её не пробирали совершенно. Она ждала, когда ребенок описается, чтобы его обвинить ещё и в этом. Как только это происходило, воспитательница обрушивала на бедного ребенка всю скопившуюся в ней злость. Это самые ужасные минуты детства, в такие минуты ребенок оставался один на один с мокрой лужей, с мокрыми штанами, с насмешками сверстников и с истеричной женщиной, которую он ненавидел, да так, что желал её смерти. Чувствуя ненависть к себе со стороны маленького ребенка, женщина продолжала свои изощренные издевательства, полагая сломать маленького мужчину и тогда полностью подчинить его своей воле, что поднимет её в её же собственных глазах над всеми мужчинами.

Но увы, ни каждого маленького мальчика можно сломать, а у несломленного мальчика само собой ожесточается сердце, умирает жалость в душе, он учится притворяться, врать и подличать, хотя это ни его – против его природы, но он учится этому на всякий случай, в жизни пригодиться при встрече с разными нелюдями, которые ждут его на жизненном пути. С раннего детства у ребёнка развиваются самые мерзкие черты характера и самое ужасное при этом – словно глохнет и отмирает сердце. Всё доброе и высокое, изначально заложенное при рождении и воспитанное в семье, куда-то испаряется.

Всё это пришлось пережить и провести через себя, маленькому мальчику Алёше, которого, чуть ли не с пеленок родители и добрые православные бабушки учили добру, любви, справедливости и сочувствию к другим. Тогда же, ещё в самом начале знакомства с обществом, мир стал делится для Алёши на добро и зло, на правду и ложь, а люди на хороших и плохих. А еще он научился сильной непримиримой позиции ко всему тому, что мешает ему в жизни. В результате, всё то, чему не мог сопротивляться и противостоять маленький Алёша, он искренне и смертельно, но тайно ненавидел. Это чувство было намного сильнее любви и оно предавало ему какую-то неиссякаемую и никогда незатухающую злую внутреннюю энергию.

Еще одним «бесценным» результатом воспитания маленького мальчика в сплошь лицемерном обществе, стало умение искусно притворяться, так, что даже взрослых сбивало с толку и заставляло верить искреннему маленькому мальчику с правдивыми и немного грустными голубыми глазами. Притворство – это было его единственным в детском возрасте оружием защиты от сильных мира сего, хотя в самой глубине своей души ему было мерзко и противно врать и притворяться. Алёша уже во всю использовал это оружие в мелочах и смог бы в случае необходимости воспользоваться им и по-крупному. Как он сам себя оправдывал по-детски, что всё, даже лицемерие, он использует во благо себе или своих близких – только на доброе дело.

Но не всё уж совсем было ему так ненавистно в детских дошкольных заведениях, были и светлые стороны в этом кромешном царстве физического и психического насилия. Валентина – самая молодая воспитательница, для него маленького мальчика она должна была называться тётей Валей, но она просила не называть её тётей, ей было смешно. Валя была настолько музыкальна и любила музыку, песни и танцы больше всего на свете. Всё своё дежурство молодая девушка ставила какие-то новые модные танцевальные пластинки. В те времена в шестидесятые в моде были очень энергичные, ритмичные и понятные даже маленьким детям танцы: твист, летка-енка, рок-н-ролл и тому подобные. Алёша тоже был весьма музыкальным мальчиком с хорошим чувством ритма и танцы никогда не считал за труд, а только за удовольствие. Посему мальчик был постоянным партнёром у воспитательницы Вали, несмотря на свой пятилетний возраст. Здесь две музыкальные и танцевальные натуры встретились и объединились в совместной любви к музыке и танцам. Для Алёши, это было пожалуй единственное светлое пятно во всей безрадостной казённой детсадовской жизни. Каждый рабочий день воспитательницы Валентины – Валечки, тёти Вали начинался с новой виниловой грампластинки, надрывался простенький пластмассовый детсадовский проигрыватель, включённый на полную мощность и тут начинались парные танцы Вали и Алёши, кто во что горазд. К взаимному удовольствию обоих. Мальчик быстро схватывал и запоминал модные танцевальные движения и с удовольствием их повторял за тётей Валей. Она тоже была в восторге от пятилетнего кавалера.

Эти казалось бы незначительные на первый взгляд моменты незабываемы и вспоминались Алёшей всю его дальнейшую жизнь, как почти единственное светлое воспоминание от дошкольных детских учреждений. Бывает же такое. Какой-то пустяк, а помнится как-будто это было вчера. Наверное потому, что в такие минуты маленький человечек был по-своему по-детски счастлив, как он может быть не будет уже больше никогда.

2.ДЕРЕВЕНСКОЕ ДЕТСТВО

Заканчивались шестидесятые годы. Отец Алёши – Иван Андреевич Животов всегда имел безудержную тягу к путешествиям, ему никогда не сиделось на месте. Какой-то необузданный «ветер странствий» всю жизнь гнал и гнал его из спокойного столичного быта в дикую первозданную природу. Еще в молодости, будучи студентом Московского государственного университета, а потом и Московского геологоразведочного института, Иван Андреевич в составе геологоразведочных партий исколесил всю восточную Сибирь, тайгу, монгольские и казахские степи. Там в диких условиях, преодолевая бурные реки и горные перевалы он чувствовал себя на своём месте. После ранения и получения инвалидности, путешествия стали возможными только на автомобиле и уже не по работе. Сына Алёшу он решил приучать к деревенскому быту с самого раннего детства, так как сам был родом из тульской глубинки. В связи с чем Иван Андреевич на всё лето снимал дачу в Долгопрудненском районе Московской области на Клязьминском водохранилище в районе речной пристани Хлебниково. Туда же на всё лето мама Алёши Светлана Николаевна «выписывала» сыну своих родных тётушек: тётю Любу и тётю Лену. Они заменили Алёше родных бабушку и дедушку, которые умерли ещё до его рождения. Бабушки с удовольствием возились и игрались с мальчиком, за неимением своих собственных детей.

Детские воспоминания Алексей уже будучи взрослым мужчиной, всегда разделял, как минимум, на деревенские и городские. Лучшая же часть детских воспоминаний, так или иначе, всё же была связанна с деревней и всеми присущими ей атрибутами сельской жизни: с купанием на Клязьминском водохранилище, где его отец и снимал дачу, со спортивными играми на природе, с полями, лесами, грибами, цветами, полянами, пароходами, рыбалкой, коровами, козами и тому подобным. Полным раздольем и безграничной волей веяло от этих воспоминаний, особенно по сравнению с воспоминаниями о городском детстве, всё же ограниченном определёнными как территориальными, так и моральными рамками.

В городе даже прогуляться по соседней улице было порой весьма чревато для маленького ребенка, которому взрослые уже разрешали самостоятельно гулять, но негласные территориальные правила районов и улиц столицы, действующие в основном в молодёжной среде того времени, не всегда ему это позволяли. В то далекое время семидесятых вся власть в районах столицы принадлежала молодежным полукриминальным и откровенно криминальным группировкам, объединенным по признакам территориальности: по бульварам, улицам, переулкам, дворам и домам. Взрослыми, такие группировки, хулиганствующих по факту малолеток, именовались все, под одну гребенку – «шпаной». Группы такой шпаны, человек 10—20 в народе именовались «шоблами». Шоблы составляли крупные группировки, которые имели названия по аналогии с названиями тех территорий, на которых проживало большинство их членов. На Бескудниковском бульваре внутри общей группировки, шло деление на дворовые, обычно носящие названия по номерам домов, например: одиннадцатые, тринадцатые, пятнадцатые и так далее. Некоторые группировки были настолько сильны в Москве, что абсолютно никому не подчинялись, даже, так называемым «блатным» – криминальным сообществам. Криминальные же авторитеты того времени относились, к как они считали подрастающим кадрам с отцовской заботой и пониманием, так как сами выросли из этой среды. Взрослые же законопослушные граждане обычно не интересовались жизнью «темных» улиц и переулков, и на всякий случай держались от этой жизни как можно дальше, оберегая от нее и своих чад.

Вот чтобы в городе школьнику младших классов попасть например в кинотеатр, расположенный на другой улице, которую «держала» враждебная группировка из соседнего района, было необходимо идти туда только с кем-нибудь из взрослых или старших, иначе никак. В лучшем случае ребенок оставался без кино и карманных денег, а в худшем случае, он мог быть еще «взят в плен», подвергнут физическому насилию и моральным издевательствам, а также серьезно избит. Сколько же детишек пропадало в других-чужих районах тогда вообще никто не считал. Могли ли убить на чужой территории? Могли, правда, скорее всего, не специально, а случайно – в процессе изучения и отработки на чужаке приемов рукопашного боя, карате и бокса. В живую грушу для битья мог превратиться любой чужак, опрометчиво нарушивший границу между враждующими группировками. Можно было попасть на чужую территорию собравшись уже «шоблой», но этот вариант был чреват серьезным конфликтом в масштабе: улица на улицу. Начинала конфликт совсем мелкая подрастающая шпана. По ходу действия, на подмогу вызывались старшие товарищи, дальше – ещё более старшие, уже вышедшие из школьного возраста. Если же и тем не удавалось разрешить – «разрулить» создавшуюся ситуацию, подключались местные блатные. Иногда, так и не договорившись, группировки доходили и до открытого сражения «стенка на стенку», «улица на улицу» и даже «район на район» В таких жестких правилах приходилось жить маленькому Алеше с самого раннего детства. Это было против его свободолюбивой натуры, которая рвалась на волю – в деревню, там можно было гулять где угодно, делать, что угодно, плевать на всякие гласные и негласные правила, совершенно не задумываясь о последствиях. В деревню, на дачу Алёша ехал всегда с большим удовольствием. Если бы у него была бы возможность, то он бы остался там навсегда и больше никогда бы не возвращался в город.

Самое первое, что больше всего поразило и впечатлило в деревне маленького Алёшу при первом её посещении, это был пастух с длинным-длинным и толстым тяжёлым кнутом, который пас большущее стадо коров. Время от времени он взмахивал кнутом так ловко, что громадный кнут, извиваясь громадным чёрным змеем, производил громкий хлопок подобный оружейному выстрелу и коровы после этого хлопка недовольно мычали, но тем не менее шли туда, куда было нужно пастуху. Этот деревенский мужик, весьма затрапезного вида в замызганном плаще и каких-то заляпанных, то ли грязью, то ли навозом, кирзовых сапогах с отворотами, казался Алёше каким-то волшебником, просто чародеем – повелителем коров и кнутов. Он мог смотреть на работу пастуха и ждать заветного хлопка-выстрела сколько угодно. И когда ему бабушки говорили со зла, что если не будешь учиться и слушаться старших, то станешь пастухом, Алёша никак не мог понять, что в этом плохого. «С удовольствием стану и даже очень хочу стать! А если при этом и учиться сильно не надо, то это вообще то, что мне и нужно!» – так рассуждал про себя маленький Алёша.

Простором, раздольем и волей веяло от этого чуда под названием деревня. Так казалось маленькому городскому мальчику, вырвавшемуся вдруг из, морально давящих на него со всех сторон, железо-бетонных городских джунглей, где и разгуляться-то толком и негде. Все городские парки и места для купания можно было по пальцам пересчитать: ну ВДНХ, ну Ботанический сад, ну Лианозово, ну «Плотина», ну Останкинский пруд, ну Лихоборка на самый, как говорится, худой конец. Пожалуй и всё, что знал в то время десятилетний Алёша. Кроме того посещение всех этих районов столицы было просто опасно для малолетнего ребёнка и чревато, всеми описанными выше последствиями.

В деревне же, где семья снимала дачу, просто необъятное и неописуемое раздолье – целый мир лесов, полей, садов и целое Клязьминское водохранилище со всем его водным транспортом, купанием и рыбалкой в любое время. Кроме того ребёнок был счастлив даже хоть на время отдалится от разнообразных ненавистных детских общественных объединений: яслей, детских садов, школ и пионерских лагерей, с их дисциплиной, режимом и бесконечными построениями.

Обычным местом летнего время препровождения деревенской и дачной детворы была зона отдыха, официально именуемое, как «Клязьминское водохранилище». Место было расположено совсем рядом с деревней, где проживал Алёша во время летних каникул, наполовину в лесу, наполовину на берегу большущего залива. Плотность человеческих тел в воде до начала глубины в особо жаркие выходные дни, в основном за счёт приезжающих сюда на субботу и воскресенье москвичей, была настолько велика, что Алёше казалось люди могут только стоять, а чтобы проплыть хотя бы пару метров им места уже не хватит. Несмотря на то, что маленький мальчик фанатично любил воду и иногда его было очень трудно выгнать на берег, он одновременно не любил такого слишком перенасыщенного скопления народа. Алёша терялся среди общей массы и на него это всегда давило психологически. В толпе он не ощущал себя самим собой, а лишь каким-то придатком большого общего организма.

Один раз с Алёшей произошёл случай, который запечатлелся у него в памяти на всю оставшуюся жизнь. Как-то, в очередные жаркие выходные дни, когда всю прибрежную территорию оккупировали, нахлынувшие москвичи, Алёша, пытаясь отдалиться от толпы, заполонившей всё мелководье до самого начала глубины, решил удалиться куда-нибудь и поучиться плавать. Он удалился от места общего скопления тел ближе к предполагаемой глубине. От места, где ещё чувствовалось дно под ногами, но местами уже пропадало, мальчик немного отплыл в сторону уже предполагаемой глубины. Он рассчитывал быстро обогнуть толпу, проплыв сверху по глубокому месту. Алёша рассчитывал найти более-менее просторное, но в тоже время довольно глубокое место для плавания подальше от гомонящей толпы. Он плыл по тем местам, где уже не чувствовалось дно под ногами. Мальчик обогнул толпу по глубине и стал возвращаться назад – ближе к берегу, так как ещё не ощущал себя уверенным полноценным пловцом. Алёша только совсем недавно начал понемногу плавать и то по мелководью, там где чувствовалось дно под ногами. Сейчас он хотел уже вернуться на тот уровень глубины, где бы он мог стоять. Он снова свернул к берегу. Остановившись, по его расчётам на месте, где уже можно было встать на дно, Алёша уверенно опустил вниз ноги в поисках дна… И вдруг не обнаружил под ногами вообще ничего. При этом его как-то резко потянуло вниз и он начал проваливаться в холодящую ноги бездну. Это было совершенно неожиданно и поэтому он стал резко колом опускаться вниз, набирая воду носом, а затем и ртом. Ужас, первый раз по-настоящему, вдруг охватил маленького мальчика и от этого его ещё сильнее потянуло вниз. Сразу вылетели из головы все правильные телодвижения для плавания: кроль, брас, саженки и тому подобное. Почему-то, даже опустившись под воду примерно на метр, дна он так и не почувствовал. Алёша стал лихорадочно вспоминать как его учили плавать, но так ничего и не вспомнил. В истерике мальчик начал делать какие-то инстинктивные природные телодвижения, вернее их делало само тело Алёши помимо его воли. Мальчик задержал дыхание. Взмахнув руками, преодолевая толщу воды и инстинктивно отталкиваясь от неё, мальчик сделал рывок всем телом в направлении из воды и через минуту поднял голову на поверхность. Алёша резко выплюнул всю попавшую в рот воду и тут же вдохнул побольше воздуха, столько, сколько только смог. Немного успокоившись и закрепившись на поверхности воды, мальчик огляделся. Вдоль всего берега стоял такой шум и гам, плеск воды, детский визг и смех, что даже если он и смог бы что-нибудь прокричать, то его бы никто не услышал. Больше всего его просто взбесил беззаботный детский смех, доносившийся отовсюду, в то время когда он совершенно натурально тонул, погибал и прощался с жизнью. Алёша мгновенно оценил обстановку и с сожалением сделал для себя неутешительный вывод, что теперь он предоставлен самому себе, в этой толпе ему никто не поможет, а родные очень далеко от воды, где-то там – на песчаном пляже и его точно не услышат.

«Остаётся тихо или громко, неважно, тонуть… Так вот она какая смерть?! – ещё барахтаясь на поверхности по инерции, думал тогда Алёша. – Это вот так, перестал махать руками и всё? Пошёл в ту, холодящую пальцы ног, глубину, которая почему-то так манит и влечёт за собой в черную бездну. Будто хочет мне там, где-то в самой глубине, открыть ещё что-то, чего я ещё не знаю. А если там ничего больше нет? Только холодная мрачная пустота?! Не хочу проверять!» – мальчик снова начал медленно опускаться под воду, но тут резко всем телом уже отработанным приёмом рванулся наверх и снова вынырнул на поверхность. Алеша жадно глотнул побольше воздуха и отчаянно заколотил руками по воде в попытке удержаться на поверхности. Высунув уже почти всю голову из воды, он сделал поворот всем телом, чтобы оглядеться вокруг. Мелководье в этом месте очень резко обрывалось и сразу же начиналась глубина без дна под ногами. Но многие детки особенно на надувных матрасах беспечно заплывали в эту зону, так как не знали какая под ними глубина. Алеша прямо перед собой увидел такой матрас с лежащей на нём худощавой девчонкой старше его года на три – четыре. Вернее он увидел её пятки, она пыталась уплыть от него и гребла по воде руками в другую от него сторону. Руки мальчика как-то сами собой, не дожидаясь команды мозга, мгновенно вцепились в край матраса. Испуганный Алёша схватился за матрас, да так, что пока не почувствовал под ногами дно, его бы вряд ли кто-нибудь даже из взрослых смог бы оторвать от единственного поблизости спасательного средства. Поскольку десятилетний Алёша имел почти уже вполне серьезный вес для своего возраста, он начал перевешивать и перетягивать матрас под себя и та девчонка, которая на нем плыла резко начала сползать в воду с другой стороны матраса. Тут девчонка, широко разинув рот, дико заорала так, что заглушила весь гудящий как улей пляж. На тонущих детей наконец обратили внимание взрослые и быстро вместе с матрасом вытянули на мелководье. Алеша наконец разжал пальцы и отпустил край матраса. Испуганный мальчик со всех ног бросился подальше от воды. Пробежав метров десять, он рухнул в прибрежный песок. Алёша ещё долго лежал, распластавшись на песке, осознавая и анализируя всё происшедшее с ним. Как хорошо, всё-таки жить, подумалось тогда. Больше в этот день он уж к воде не подходил, кто бы и как бы его туда не звал. Алёша ещё несколько дней думал только о том, что вся та тысяча лет жизни, которую он сам себе отмерил, могла закончиться прямо сейчас, в один миг. Ещё ему казалось, что он видел или трогал, вернее почувствовал, смерть и она холодная, мрачная и какая-то пустая, и ещё – она манит, зовёт и тянет за собой, и всё, и больше ничего там – по ту сторону нет. Там, по ту сторону жизни – оказывается совсем ничего, сделал для себя открытие малолетний Алёша. Он был уверен, что ясно чувствовал смерть и был в её руках, когда безуспешно искал ногами дно и когда всё ниже и ниже опускался в леденящую пустоту. В тот момент ему казалось, что ещё чуть-чуть и он покорно пойдёт за ней.