Субмарины уходят в вечность

Скорцени не ответил, и в комнате воцарилось странное, какое-то неестественное молчание. Альбина вновь попыталась возбудить Скорцени ласками, однако мужчина воспротивился этому, причем воспротивился не потому, что обессилел физически, а потому, что психологически не готов был к продолжению какой-либо любовной игры.

Уловив его настроение, Альбина покорно отказалась от дальнейших попыток разжечь любовный костер и, убрав голову с его живота, улеглась рядышком. Какое-то время они оба так и лежали, свесив ноги на пол и глядя в украшенный огромной хрустальной люстрой потолок. Это были минуты вселенской умиротворенности и сладостной усталости.

Тем временем сквозь морозные узоры на окнах в комнату пробились несмелые лучи красноватого зимнего солнца, которое словно бы стремилось – как только что к этому стремилась женщина – воспламенить в мужчине веру в свое полузабытое тепло, в свою нерастраченную нежность. И появление его обрадовало Скорцени, поскольку начальник аэродрома очень опасался, что самолет не сможет вылететь из-за непогоды.

– А ведь если бы это солнце не появилось, пилот мог бы отказаться взлетать, разве не так? – мечтательно молвила Крайдер.

– В таком случае мне пришлось бы уезжать на машине до Штайнгадена, а оттуда добираться железной дорогой или проклинать войну и разбомбленные дороги, пересаживаясь с машины на машину. Так что природа на моей стороне.

– Она, как всегда, на стороне сильных, мой диверсионный Скорцени.

– Послушайте, Крайдер, а может быть, действительно, уже сейчас предложить вас фюреру?

– Предварительно изгнав из его супружеского ложа Еву Браун? Или же изгнанием должна была бы заняться я? – на удивление спокойно уточнила Альбина, хотя Скорцени прекрасно понимал, что любая другая женщина восприняла бы это его предложение – да к тому же сделанного в таких интимных обстоятельствах – с чувством оскорбленной гордыни.

– Это уже несущественно.

– Именно это как раз и существенно, мой диверсионный Скорцени, – постепенно становился тверже и жестче ее голос. – По-настоящему женщина может войти в сердце мужчины только тогда, когда заставит его изгнать свою предшественницу не только из постели, но и из сердца. Так что, прежде чем затевать подобную авантюру, хорошенько подумайте, готовы ли вы к ней, а также готовы ли я и фюрер.

– Не заставляйте меня вникать в ваши с фюрером любовные таинства, Крайдер.

– Нет уж, извините. Уводить от фюрера его Еву – это вам, мой диверсионный Скорцени, не Муссолини уводить из-под носа у пьяных итальянских карабинеров!

– Лихо вы меня… – признал Скорцени. – Но, кажется, справедливо, – едва слышно добавил он и вдруг, по-детски посапывая, уснул. Альбине и самой хотелось уснуть, но она почему-то не решилась сделать это и продолжала лежать с открытыми глазами, превозмогая сонливость, как часовой, которого утром забыли сменить на посту.

* * *

Пока длилось это трогательное прощание, гауптштурмфюрер Родль, вместе с капитаном-связистом, долго и упорно налаживал связь с замком Фриденталь. Он обязан был передать только что прилетевшему из Аргентины барону фон Штуберу, оставшемуся на специальных курсах особого назначения вместо Скорцени, приказ трубить сбор всех истребительных батальонов, точнее их остатков, и быть готовым к выдвижению в район Шведта-на-Одере.

«Сидеть бы Штуберу на своей базе “Латинос”, комендантом которой его назначили, – сочувствовал при этом Родль давнишнему другу Скорцени, – и отказываться от прилета сюда под любым предлогом. Ведь под Шведтом все может случиться». Как ни странно, это свое суеверное «все может случиться» он почему-то относил только к Штуберу. Скорцени шведтские риски и опасности как бы и не касались – настолько он уверовал в бессмертие своего патрона.

Связаться, в конце концов, все же удалось, однако после разговора со оберштурмбаннфюрером Штубером у Родля сложилось твердое убеждение, что идти на Шведт будет не с кем. Услышав приказ Гиммлера, барон лишь по-великосветски снисходительно рассмеялся.

– Во Фридентале пока что есть только батальон «Центр», – объяснил он адъютанту Скорцени. – По численности чуть больше штатной роты. Да и то основательно деморализованной.

– Тем не менее, – посоветовал Родль, – поднимайте его боевой дух и попутно выясняйте судьбу остальных батальонов; часа три в запасе у вас еще есть.

– Но ведь Скорцени прекрасно известно, что наших парней благоразумнее было бы использовать здесь, на территории Берлинского оборонительного района.

– В роли вешателей дезертиров, – саркастически поддержал его адъютант. – Мне, барон, известна гениальная антипартизанская тактика, выработанная вами еще на Украине, когда вы окопались в Подольской крепости: «Не надо искать русских, они нас сами найдут!»

Они оба знали, что скрывается за этой фронтовой шуткой. Во время пребывания специального отряда «Рыцари Черного леса» в старинной крепости где-то на Днестре, Штубера обвинили в бездеятельности и странных, подозрительных связях с командиром местного партизанского отряда лейтенантом Беркутом[18], так что дело чуть было не дошло до военного трибунала.

– Тактика действительно была гениальной, – спокойно парировал барон.

– В штабе партизан в этом не сомневались, – позволил себе подшучивать над ним Родль на правах адъютанта Скорцени. – Чего не скажешь о штабистах из группы войск «Центр».

– И заключалась она в том, что мы не устраивали карательные экспедиции по истреблению партизанских отрядов, мы эти партизанские отряды сами… создавали из преданных нам людей. Так что должен вам доложить, Родль, – не терял барон присутствия духа, – что действовал этот метод в тылу у русских безотказно.

– Понятно, теперь вы пытаетесь использовать свой русский опыт в «тылу у фрицев», – не отказал себе Родль в удовольствии съязвить еще раз.

В замок, отказавшись от штабной машины, Родль возвращался пешком. Это был километр горной дороги, по одну сторону от которой пролегал хвойный лес, а по другую – невысокая горная гряда со скалами, пещерами и крутыми распадками, в глубинах которых дремали под покровом льда и снега какие-то безымянные речушки.

«А ведь партизанские отряды германцев здесь, очевидно, так и не появятся, – подумалось Родлю, когда он осматривал огромный пологий склон, уводивший своими сосновыми кронами к горе Цугшпитце, восстававшей на пограничье между отрогами Баварских и Лехтальских Альп, между Баварией и австрийским Тиролем. – И не только потому, что никто не заботится о создании их баз и подпольных лесных групп партизан – основателей отрядов, а потому, что многие германцы, а тем более австрийцы, воспримут появление здесь англо-американцев или даже русских как избавление от Гитлера и гитлеризма.

Не тот дух сейчас у германского народа, чтобы он способен был годами сражаться в тылу врага, как это происходило на Украине, в России, в Белоруссии, даже в Польше. Не тот дух, не та психология, не тот патриотический настрой. А ведь Скорцени и тот же Вилли Штубер вполне способны создать здесь отряды альпийских стрелков-партизан. Так, может, предложить обер-диверсанту не идти на Шведт, а готовить базовые партизанские лагеря в горах?» – грустно улыбнулся своим мыслям адъютант «самого страшного человека рейха».

* * *

– Я вынуждена буду остаться здесь? – спросила Альбина Крайдер, когда, как и утром, за дверью неожиданно послышался голос адъютанта Родля, сообщавшего о том, что самолет основательно подремонтирован и готов к вылету.

– Здесь вам будет неплохо, Фюрер-Ева, – заверил ее Скорцени уже из ванной, где он приходил в себя и облачался в форму. – Вашим опекуном становится унтерштурмфюрер Кройт, начальник местного гестапо.

– Этот юный, хотя и не очень симпатичный, гренадер с прыщеватым лицом и гусиной шеей?

– Не знаю, насколько он кажется привлекательным для женщин, но, когда мы прогуливались в окрестностях замка, он смотрел на вас влюбленными глазами.

– В том-то и дело, что влюбленными глазами он смотрел на вас, мой диверсионный Скорцени.

– Издеваетесь…

– При чем здесь издевательство? Лейтенант узнал вас, вы – его армейско-диверсионный кумир; он несколько раз просмотрел фильм о том, как вы освобождали из-под ареста великого дуче.

– То есть надобности поближе знакомить вас с Кройтом уже нет, – подытожил Скорцени. – Остается лишь уточнить, что именно этому лейтенанту войск СС поручено отвечать передо мной за вашу личную безопасность. За безопасность моего личного секретного агента.

– Я так понимаю, что отныне этот гренадер-гестаповец будет моим личным телохранителем, – произнесла она это слово, четко акцентируя внимание на двух его составных: «тело» и «хранитель».

– И мне остается лишь позавидовать, ибо в данном случае ему действительно есть что хранить.

– Еще бы: тело самой Евы Браун!

– Стоп! – возмутился Скорцени. – Больше это имя всуе не произносить! Особенно во время разговоров и постельных утех с Кройтом. При этом предупреждаю, что ни о каких играх со лже-Евой этот гестаповец все еще не догадывается.

– Хорошо, что вы сообщили об этом. В любом случае общение с этим гренадером я сведу к минимуму.

– Почему же? Главное, не позволяйте ему устраивать вам допросы. Занимайте его ум любыми иными увлечениями, у вас это прекрасно получается. И учтите, что ваши личные отношения с унтерштурмфюрером меня не интересуют, к ревнивцам я не принадлежу.

– Это-то меня и огорчает, – проворковала про себя Крайдер. – «Во время разговоров и постельных утех»! Нет, чтобы смертоносным ядом источать неуемную ревность к каждому мужчине, который посмеет приблизиться к такой, а главное, твоей – вот именно, ТАКОЙ и ТВОЕЙ – женщине!

– Но вести себя с ним вам все же следует высокомерно. Это вы – старше по чину, по крайней мере до тех пор, пока его официально не повысят до оберштурмфюрера, и положению; вы – владелица этих апартаментов, вы – личный секретный агент Скорцени, не говоря уже о том, что и по возрасту… Впрочем, это уже не столь важно, – вовремя остановился он.

Провожать его до ворот замка Альбина не стала. Но когда Скорцени оставлял скромно уставленную комнату их любви о двух каминах, вновь уперлась теменем ему в грудь и какое-то время стояла в этой, уже ставшей ритуальной в их отношениях, позе.

– С этой минуты, унтерштурмфюрер Кройт, эта женщина пребывает под вашим покровительством, – молвил Скорцени, когда начальник гестапо провел его за ворота замка. Он все еще пребывал под впечатлением от разговора оберштурмбаннфюрера со Шлипером и мучительно соображал, как бы поэффектнее отблагодарить своего защитника.

– Я предприму все усилия.

– Об этом я и хотел сказать: усилия вам понадобятся немалые, – ухмыльнулся Скорцени, даже не пытаясь скрывать двусмысленности своей фразы. – Но на всякий случай запомните: я сказал не «в ваших руках», а «под вашим покровительством». Если в следующий раз я увижу развешанные по обе стороны от ворот замка головы ее обидчиков, вам эта жестокость простится.

– Я признателен вам, господин Скорцени.

– Еще бы: я оставляю вам лучшую из своих женщин!

– Я не о женщинах – о гауптштурмфюрере Шлипере.

– В вашем возрасте я не позволял себе осквернять женщин упоминанием подобных имен, Кройт. Но замечу, что вы мне еще рано или поздно понадобитесь. Возможно, даже в ипостаси моего особого агента.

Отделение разведчиков полка альпийских стрелков во главе с обер-ефрейтором Гроссером уже было построено у трапа самолета. Скорцени медленно прошелся мимо строя этой десятки, придирчиво присматриваясь к фигуре, обмундированию и вооружению каждого из этих людей. Особого впечатления они не производили, почти все как один – приземистые, худощавые, украшенные заостренными скулами и мясистыми тирольскими носами. Но все же теперь он прибывал во Фриденталь, имея под своим командованием хоть какую-то горсть более или менее подготовленных людей, которые должны были стать костяком формирующегося полка. То есть это была сугубо психологическая поддержка.

– На Восточном фронте кто-то из вас побывать уже успел?

Таковых оказалось всего двое. Скорцени задержался возле них дольше, чем возле остальных, что было своеобразной данью их опыту.

– Как только прибудем в замок Фриденталь[19], – обратился Отто к своему адъютанту, – карабины заменить автоматами и каждому выдать по ножу, пистолету и по три гранаты. В замке провести занятие, определив степень подготовки этих альпийских стрелков.

– Мы подготовим их самым надлежащим образом, – угрожающе заверил Родль, скептически осматривая каждого из бойцов.

– С этой минуты, – объявил Скорцени, останавливаясь напротив обер-ефрейтора, – подчиняетесь только мне, выполняете только мои приказы, даже если они переданы через моего адъютанта гауптштурмфюрера Родля. Отныне вы – моя отборная королевская гвардия.

Как и обещал начальник запасного аэродрома, в районе Ингольштадта их встретили два истребителя прикрытия. Это оказалось дальновидным решением, поскольку на подлете к Галле на них неожиданно наткнулось звено русских бомбардировщиков. Русские пилоты поначалу решили, что на их пути попался одиночный самолет, однако пилот транспортника заметил их первым и связался с командиром истребителей, которые из-за быстроходности своей оказались далеко впереди.

Отстав от своей тройки, один из советских пилотов решил, что с транспортным самолетом он справится в одиночку, и слишком поздно заметил, как из туманной серости поднебесья наперехват ему вышли два «мессершмита».

Скорцени видел, как загорелся нападавший самолет и как германские пилоты встревали в схватку с двумя оставшимися русскими коллегами, однако исход этого сражения его уже не интересовал. На подлете к Бранденбургу они оказались под прикрытием звена германских истребителей, сопровождавших их до посадки на берлинском аэродроме. А еще через час он со своими альпийскими стрелками уже подъезжал к воротам Фриденталя.

15

Февраль 1945 года. Германия. Городок Ораниенбург неподалеку от Берлина. Замок Фриденталь. Специальные курсы особого назначения «Ораниенбург».

«Фридентальские курсы» располагались не только в самом укрепленном замке Фриденталь, но и на довольно большой, охваченной высокой каменной оградой, территории. Вбирая в себя старинный парк, небольшой пруд с прилегающими к нему кустарниками и оврагами, а также несколько древних и совершенно новых построек, используемых под казармы и учебные корпуса, – эта база позволяла инструкторам обучать курсантов всем премудростям ведения боя в разных местностях и условиях, не выводя их за пределы диверсионной Мекки. Что, с точки зрения конспирации, было очень важным.

Войдя в свой кабинет начальника курсов, Скорцени тотчас же вызвал оберштурмбаннфюрера фон Штубера, желая услышать от него доклад о состоянии истребительных батальонов, на которые вдруг начал возлагать такие странные надежды рейхсфюрер Гиммлер.

Штуберу было лет тридцать. Впечатление от худощавого аристократического лица его – римского типа, с широким раздвоенным подбородком – немного искажал приплюснутый «боксерский», очевидно уже претерпевший пластическую операцию нос. А густые, черные, слегка волнистые волосы и смугловатый цвет кожи указывали на то, что в нем играла некая южная кровь далеко не арийского, не нордического происхождения. Во Франции он вполне сошел бы за корсиканца, в Италии – за уроженца Сардинии, а в Австрии – за потомка какого-то загулявшего германского офицера и венгерки.

«Кажется, в нас обоих бурлит кровь испанских мавров, господин Скорцени, – по-дружески намекнул ему барон во время их первой, теперь уже давнишней, встречи, когда Скорцени пытался выяснить его родословную. – Одно доподлинно известно: что в свое время мой предок по материнской линии служил в испанской армии, а по отцовской – в армии Наполеона, командиром батареи осадной артиллерии».

– Так с каким воинством, барон, мы отправимся в район Шведта-на-Одере, чтобы раз и навсегда остановить там русских? – мрачновато поинтересовался Скорцени, постукивая по столу тыльной стороной карандаша.

– Мне непонятно, почему рейхсфюрер решил пополнять свою группу армий «Висла» именно нашими батальонами. Тем более что людей в них осталось очень мало.

– Сколько? Конкретнее, Штубер, конкретнее. У меня возникает подозрение, что в Шведте нам придется считать свое воинство не по батальонам и даже не поротно, а каждый шмайсер в отдельности.

– Понял. Подаю более конкретные данные. Батальон «Центр», который находится сейчас под моим командованием, насчитывает всего около двухсот бойцов. Батальон «Норд-Вест» пока что расположен в районе Тешендорфа, – Скорцени сразу же пододвинул к себе карту, чтобы отыскать этот расположенный чуть северо-западнее Ораниенбурга городок. – И по численности тоже не превышает одной роты.

– Где сейчас расквартирован 600-й парашютный батальон[20]? – не отрывая взгляда от карты, поинтересовался Скорцени.

– В районе городка Нейштрелице. Он с боями отходил от польского Старгарда-Щецински, куда был десантирован в тыл русских частей и полка Армии людовой.

– При этом ему прежде всего следовало истреблять коммунистов из людовой.

– Именно так десантники и поступали. Только что батальон пополнился бойцами из аэродромной обслуги и техперсонала, чьи аэродромы остались по ту сторону Одера, и численность его достигает трехсот пятидесяти солдат. Конечно, называть его парашютным можно теперь только условно.

– Условно батальоном, условно парашютным, – проворчал оберштурмбаннфюрер, внимательно всматриваясь в изгиб Одера чуть южнее Шведта. – Какие-то части у нас еще появятся?

– В Шведте сейчас расквартирован только 3-й танково-гренадерский батальон, который тоже лишь два дня назад переправился с правого берега Одера.

– А значит, тоже до основания потрепан…

– Я связывался с его командиром, майором Лимбахом. Во-первых, он считает, что его батальону нужны отдых и пополнение, а во-вторых, абсолютно уверен, что не обязан подчиняться вам, поскольку находится в подчинении командира танковой дивизии генерала…

– Меня не интересует, кому он до сих пор подчинялся! – взревел Скорцени, хлопнув ладонью по столу. – Отныне все части, которые находятся в радиусе пятидесяти километров от Шведта, будут подчиняться мне. И только мне.

– Он все допытывался, на какую должность вы назначены – командира дивизии, корпуса… Насколько я понял, у вас будут полномочия коменданта особого оборонительного района, разве не так? Дело в том, что у человека, просто создающего «плацдарм восточнее Шведта-на-Одере», как того требует Гиммлер, никаких прав и полномочий нет. Тем более что, извините, но рейхсфюрер так и не позаботился о том, чтобы повысить вас в чине хотя бы до полковника. А со стороны Польши к Шведту перешли и еще, возможно, будут переходить с остатками своих полков и дивизий, полковники, генерал-майоры и даже генерал-лейтенанты.

– Комендант особого Шведского оборонительного района – именно так и должна именоваться отныне моя должность, – ухватился за эту подсказку старого фронтовика Скорцени, стараясь не придавать значения всему тому, что было сказано по поводу его чина.

Хотя это действительно поражало многих: вокруг Скорцени появлялась масса людей, которые, занимая не Бог весть какие должности и будучи совершенно безвестными даже в Германии, не говоря уже о Европе, давно умудрились стать бригаденфюрерами и даже группенфюрерами[21]. В то время как Скорцени (самого Скорцени!) только под конец войны фюрер соизволил повысить всего лишь до чина оберштурмбаннфюрера, то есть подполковника СС.

Так вот, Вилли Штубер был из числа тех близких ему людей, которые считали такое отношение к Скорцени несправедливым. Кроме всего прочего, барону еще и неудобно было оттого, что теперь они со Скорцени пребывают в одном чине. И он же, сын армейского генерала, весьма скептически относящегося «к выскочке фюреру», был одним из тех, кто считал, что Гитлер попросту опасается повышать Скорцени в чине, потому что боится его как сильной волевой личности – его славы, его влияния и решительности.

Тем временем раздумья самого коменданта Шведтского плацдарма прервал телефонный звонок.

– Скорцени слушает, – громыхнул он в трубку.

– Здесь майор Инген, адъютант рейхсмаршала Геринга. Будьте на связи, с вами будет говорить рейхсмаршал.

– Он уже в Берлине?

– Все еще в «Каринхалле», мы пытаемся вывезти из виллы все самое ценное. Здесь рядом Шведт! Здесь Одер! Русские уже неподалеку, они вот-вот прорвутся к правому берегу реки! Это фронт, Скорцени! – прокричал бывший командир эскадрильи дальних бомбардировщиков таким тоном, словно пытался поразить воображение оберштурмбаннфюрера чем-то совершенно невероятным. – Их самолеты носятся над нами с такой наглостью, словно у нас уже не осталось ни одного зенитного орудия.

– И ни одного германского истребителя, – добавил обер-диверсант, деликатно напоминая Ингену, чьим адъютантом он является.

Реакция его была совершенно неожиданной:

– Я всегда утверждал, что каждое ваше слово, Скорцени, – как точный удар бомбардировщика.

Вспомнив эту давнишнюю поговорку бывшего аса, обер-диверсант поневоле улыбнулся.

– Вы, Скорцени? – тотчас же послышался в трубке фальцетный, с налетом одышки, голос Геринга.

– Так точно, господин рейхсмаршал.

– Я только что беседовал с Гиммлером, теперь уже как с командующим группой армий «Висла». Пытался выяснить, сумеют ли его войска продержаться хотя бы на Одере, поскольку на Висле уже давно русские. Он сообщил, что вам приказано собрать в один кулак истребительные батальоны и создать плацдарм в районе Шведта. Я не знаю, что он имел в виду, поскольку, как мне только что доложили из штаба, в районе Шведта в некоторых местах русские уже вышли на правый берег Одера.

Он сделал паузу, и Скорцени решил воспользоваться ею, чтобы внести некоторую ясность, а заодно заручиться поддержкой авиации.

– Мне тоже не совсем ясен приказ. Особенно если учесть, что общая численность солдат всех трех батальонов, которыми я могу распоряжаться, едва достигает штатной численности одного батальона. Вы слышите меня, рейхсмаршал, я намерен связаться с Гиммлером, как только прибуду в Шведт. Но в любом случае оборонять Шведт я буду и прошу поддержать меня авиацией.

– Попытайтесь задержать их, Скорцени. Мобилизуйте все мыслимые ресурсы. Если нам удастся продержаться до весны, западные союзники русских пойдут на перемирие с нами. Есть все основания предполагать, что пойдут.

Скорцени был уверен, что этого не произойдет, потому что у англичан и американцев сейчас одна цель: окончательно покончить с Гитлером и гитлеровской Германией. Прежде всего покончить, любой ценой. Все остальное – потом. Однако он прекрасно понимал, что телефон прослушивается и что фюрер жесточайшим образом реагирует на любые попытки кого-либо из его высоких военных чинов наладить контакт с англо-американцами или русскими для ведения переговоров. Хотя и понимал при этом, что с ним, Гитлером, никто из воюющих сторон вести переговоры уже не намерен.

– На моем участке русские прорваться не смогут, господин рейхсмаршал, – твердо заверил Скорцени, отдавая себе отчет в том, что телефонный разговор с главкомом авиацией – не повод для бесплодных философско-дипломатических дискуссий. – Мы будем сдерживать их любой ценой и до последней возможности.

– Именно так я и сказал Гиммлеру: «Единственный человек, который способен задержать русских в районе Шведта, – это Скорцени. Только он, со своими истребительными батальонами, способен остановить волну панического отступления наших войск, навести порядок в ближайших тылах и организовать надлежащую оборону на этом участке фронта».

И тут вдруг Скорцени понял, что идея бросить его, начальника отдела диверсий VI управления Главного управления имперской безопасности, в этот фронтовой котел, родилась у Гиммлера именно после телефонного совета Геринга. Уяснив это, Скорцени про себя зло выругался, однако вслух высказываться не стал. В конце концов, он ведь получил приказ не Геринга, а своего начальника, в чьем подчинении находится и руководитель РСХА Кальтенбруннер. Но и Геринг словно бы почувствовал свою вину, поскольку то, что он произнес в следующую минуту, буквально поразило обер-диверсанта:

– Я не только окажу вам поддержку авиацией, Скорцени, – как-то по-особому доверительно молвил он, – но и помогу пехотой.

– Набранной из аэродромной обслуги?

– Оберштурмбаннфюрер, – голос его вдруг зазвучал как-то по-особому торжественно, словно он произносил речь перед собранием руководящих членов партии в мюнхенском Коричневом доме, – с завтрашнего дня я передаю в ваше полное подчинение свой охранный батальон «Герман Геринг». Батальон полностью укомплектован людьми и прекрасно вооружен. Вы поняли меня, Скорцени? С завтрашнего дня!

– Не обещаю, рейхсмаршал, что сумею вернуть его вам в таком же составе, – мстительно ухмыльнулся Скорцени. – Однако завтра, к двенадцати ноль-ноль, я жду прибытия батальона «Герман Геринг» в Шведт-на-Одере.