30 мест моей свободы

Перед рассветом Олесю разбудил какой-то звон, сопровождаемый мужским разноголосьем. В темноте тоненькая малиновая полоска едва-едва занималась над морем. Женщина вышла на улицу и обомлела. Почти на всех верандах пьяные чуваки по двое изображали сцену из «Титаника»[54], ту самую, в которой героиня Кейт Уинслетт Роза стояла на носу судна, раскинув руки, а герой Леонардо Ди Каприо Джек страховал ее, обняв за талию. На соседней веранде роль Розы исполнял лысый бородатый мужик. Джеком стал его лохматый друг. Но был еще и третий неизвестный кинематографу персонаж. Изображал его Борька. В одной руке он держал старую немецкую каску, а в другой – складную солдатскую лопату. Когда лысо-бородатый вскрикивал «Уух!», мужики с соседних веранд его подхватывали. Для Борьки это служило сигналом надеть на лысую Розу каску и три раза треснуть по ней лопатой, отчего, собственно, и разливался звон. Потом он снимал с лысо-бородатого каску, тот шатался, лохматый целовал его в темечко и кричал:

– Родной ты мой…

И все снова повторялось. Казик обезьяной сновал с веранды на веранду и снимал сие кино на выданную ему камеру.

– Погоди, Борь, я со стороны моря зайду, общий план хочу снять.

Не выпуская из рук камеры, Казик стал спускать на воду лодку.

– Детский сад, – расхохоталась Олеся и вернулась в постель.

Вскоре к Боре приехала жена Катя с сестрой и племянником. Олеся было подумала, что попойки прекратятся, но не тут-то было. Катька была подстать Борьке, и к ночным мероприятиям теперь добавились танцы. Под Верку Сердючку в исполнении Казика Борька кружился под руку с Катькой, лысо-бородатый с лохматым, остальные мужики кто с кем. Сестра с племянником участия в банкетах не принимали. Олеся видела их всего пару раз уезжающими или возвращающимися с велосипедной прогулки вдоль виноградника.

Катя уехала. А через неделю к Борьке снова приехала жена. В этот раз Светлана – мать Борькиного сына. И была она с мамой. Предприимчивая парочка прикатила с собой арендованный грузовик, загрузила его вытащенными из Борькиного эллинга белыми кожаными диванами и креслами, мраморной расцветки с золотыми инкрустациями столами, стульями и шкафами. И укатила!

– Чтоб не поджег в «белой горячке», – объяснил Казик Олесе. – В июне, когда снова приедут, назад все привезут. Представляешь?! И та, и другая – его официальные жены. Борька – официальный многоженец. У него два паспорта. В одном стоит штамп об одном браке, в другом – о другом. И так он крутиться ухитряется, что Катя со Светланой друг о друге ничего не знают.

– Зачем ему это? – удивилась Олеся. – Обычно, если мужик блудливый, у него жена да пара любовниц. И все на своих местах…

– Он не блудливый, – сказал Казик. – Просто у него две жены. И обеих он любит. И обеим дал свою фамилию.

– А какая у него фамилия?

– Барышников. И Катя и Светлана обе Барышниковы. Ведь когда у жены фамилия мужа – это что?

– Что? – спросила Олеся.

– Это значит, что она ему принадлежит. Падеж какой?

– Какой?

– Родительный. Катя чья? Барышникова. А Светлана чья? – загоготал Казик: – Тоже Барышникова.

Олеся задумалась, а она чья. Женщина все еще носила фамилию Штейн. А до Штейн у нее была фамилия несуществующего отца – Зима. Об отце Олеся совсем ничего не знала. Мама не рассказывала. Обмолвилась однажды, что очень, мол, был плохой человек.

Дни шли. Распорядок жизни у Олеси и Амура стал примерно такой. На рассвете Амурчик подходил к кровати, неся в зубах смешные Олесины носки-тапочки, клал их и несколько раз громко лаял. Это означало, что пора вставать. После стакана вкусной воды из-под крана и яблока Олеся брала щенка на руки, сносила его вниз по лестнице – малыш пока наотрез отказывался ходить по узким ступенькам – и они отправлялись к Валентинычу. Отвязывали Крокуса и долго гуляли, обходя виноградники, село, забредая туда, где в лугах без всякого присмотра паслись деревенские овцы, коровы и кони. Если Амур уставал, его брал на руки Валентиныч. Возвращались они, когда солнце начинало припекать, а мужская братия аккурат отходила на покой, заставший кого в каком месте. Пару часов мужики спали. У Олеси же было время на то, чтобы плотно позавтракать на веранде, немного позагорать и в тишине почитать. Далее показывали продолжение стройки. И, если честно, смотреть это кино ей еще не надоело. Олеся крутилась в своем эллинге, занимаясь разными делами, и через окна украдкой наблюдала за происходящим.

– Интересно, а Штейн, когда без меня, какой? Такой же дурной и трудолюбивый или какой-то другой? Интересно, и чем он сейчас занят?

По вечерам Олеся гуляла уже только вдвоем с Амуром. Валентинычу трудно было осилить две прогулки за день, а Крокуса старик пока доверять побаивался. Как правило, они отправлялись в деревню за продуктами или шли за военную часть на другую сторону Прибрежного на пустынный пляж побродить на закате в полной тишине. Олеся разговаривала с псом, рассказывая, как называется все, что они по дороге встречают. После заката женщина запиралась на замки и смотрела, лежа на удобном диване, сериалы. Уже были просмотрены «Острые козырьки», «Кассл», «Дом дракона» и «Темные начала». Сейчас она смотрела «Хорошую жену».

– Интересно все же. Что делает Глеб?

Ответ пришел на следующий день, когда Олеся, лежа на веранде, листала ленту телефонных новостей. Заголовок очередной новости гласил: «Чета Штейн устроила пышный праздник в своем новом особняке в честь свадьбы». На фото были улыбающийся Глеб и… ее мать. Текст насчитывал всего пару строк: на банкет был приглашен весь телевизионный бомонд, подробнее вы узнаете из специального выпуска новостей шоу-бизнеса вечером на таком-то канале.

«В смысле? Что еще за чета Штейн? Какой свадьбы? Какой особняк? И что мама делает рядом с Глебом?» – в голове завертелись вопросы. Олеся набрала маму – абонент не доступен. У Глеба то же самое. Тогда Олеся набрала сестре, и та радостно в красках с места в карьер начала рассказывать о том, как они с мужем сидели за столиком с самим Какшаровым и что это, молодец какая, Олесина мама устроила, зная, что им будет, о чем поговорить. Сестра тараторила и тараторила: какие на ком были наряды и кого ей еще удалось узнать из присутствующих актеров, певцов и ведущих.

– А что за событие-то было? – еле вклинилась со своим вопросом в болтовню двоюродной сестры Олеся.

– Как? Ты не знаешь? Твой муж с твоей мамой поженились! – торжественно произнесла сестра и замолчала.

– И мне никто из вас не позвонил. Я уже не говорю «приехал», чтоб как-то смягчить удар, поддержать… Я на новость в таблоиде наткнулась. Понимаешь? Я тебе звоню с вопросом о таинственном банкете, который устроил мой муж, и ты битый час тарахтишь о своих приключениях среди «звезд» и ни слова о том, что произошло. Ты понимаешь, что произошло? – Олеся сорвалась на крик: – Это же предательство! Вы все меня предали!

В трубке висела тишина.

– Ты тут? Ты чего молчишь? – крикнула Олеся.

– Ничего. Я-то здесь при чем. Это ваши дела. У них, кстати, новый особняк. Глеб купил по случаю новой жизни. Но тебя туда вряд ли пустят.

Олеся оцепенела. Происходящее показалось ей ненастоящим. Она подошла к зеркалу.

– Кто я?

– Ты – Олеся Штейн. Разведенная женщина, которая строит свою новую жизнь, – ответило ей зеркало ее же голосом.

– Никакая я не Штейн!

– А кто? Зима?

Зимой ей тоже показалось быть нелепо. Олеся чья? Зимы. Странного мужчины, который за тридцать шесть лет так и не удосужился объявиться.

Она взяла телефон, погуглила и прочла, что оказывается, чтобы сменить фамилию ничего особенного не нужно. Надо просто заполнить заявление, распечатать и отнести в ЗАГС с просьбой зарегистрировать и выдать свидетельство с новой фамилией.

Чуть позже, налив в бокал вина, Олеся смотрела передачу о путешествии по Испании.

– Валенсия, – говорил ведущий. – Название этого красивейшего приморского города в переводе с латинского означает сила и крепость.

– Олеся Валенсия! Отлично! – произнесла женщина. – Новая жизнь и новая фамилия. Нет. Не Олеся! Леся! Леся Валенсия! Новое имя и новая фамилия. Я кто? Я – Леся Валенсия. Мне нравится!

К обеду следующего дня у нее на руках уже было свидетельство из ЗАГСА, где значилось, что Олеся Валерьевна Штейн ныне просто Леся Валенсия. И даже без всякой Валерьевны.

Глава 9. Место свободы № 5. Боль

Разве может боль быть местом свободы? Может.

Когда ты знаешь, что и почему у тебя болит, есть возможность найти лекарство. А когда не знаешь или делаешь вид, что не знаешь, безымянная боль разъедает изнутри, превращаясь в раковую опухоль.

Лесе было больно. Так больно, как никогда. Сейчас она наконец знала причину боли – политика двойных стандартов. Двуличие и ложь в семье и раньше цепляли за живое, скребли, ранили, но не так плотно касались. Ей было почти легко делать хорошую мину при плохой игре окружающих. На какое-то время Лесе даже ошибочно казалось, что та пара попыток на дне рождения крестницы накануне отъезда сказать правду-матку в лицо родственникам, не отходя, так сказать, от кассы, вроде развязала болевые узелки. Но это ей лишь показалось. Сейчас Леся чувствовала внутри огромный пульсирующий узел боли, состоящий из сотен узлов и узелков, завязанных на канатах и канатиках нервной системы за годы ее никому не нужной толерантности. К этому часу их всех стащило в одно место – чуть выше пупка. Там боль пульсировала и оттуда разливалась по всему телу настолько успешно, что Лесе было трудно ходить.

Когда боль стала невыносимой, женщина взяла телефон и написала СМС Казику: «Вы не могли бы подняться ко мне, очень надо поплакать на чьем-то плече».

Казик не поднялся. Но прислал ответное сообщение: «Наконец-то ты начала общаться. Будет повод, позову с собой на вечеринку. А что у тебя случилось?».

«Мой муж женился на моей маме. Поэтому спасибо, но мне пока не до вечеринок», – ответила Леся.

«Так ты свободная барышня? А мы думали, ты занятая. Что ж, тогда тебе точно пора выходить в свет».

Есть не хотелось, пить не хотелось, разговаривать ни с кем не хотелось, красоты природы женщина не замечала и даже к Амуру на время потеряла интерес. Они больше не гуляли часами по заливным лугам, а добегали пару раз в день до будки поздороваться с Крокусом и назад. Все оставшееся время Леся сидела, укутавшись в махровый халат в эллинге и через стекло смотрела на море, как заведенная повторяя:

– Бог, прошу, забери боль и дай любовь.

Откуда женщине пришли в голову эти слова? Она их раньше не слышала. Но когда стала произносить как мантру, ей полегчало. Так же, как эти слова, творец совпадений[55] подкинул ей случайным образом мудры в виде листка бумаги, валявшегося на улице. Каким ветром занесло сие сокровище, никто не ведал. На листке были изображены различные комбинации расположения пальцев и написано, что это и есть мудры. Леся прочла, что мудры полезны как для тела, так и для ума. И хотя мудры традиционно являются частью йоги и медитации, их можно выполнять в любом месте и в любое время особенно тем, кто остро испытывает стресс.

Леся выбрала несколько комбинаций и выполняла их в определенном порядке, который определила для себя сама, отводя секунд по двадцать на каждую.

Первой была мудра освобождения Апан ваджра мудра. Руки надо было держать перед грудью ладонями вниз, собрав большой, указательный и средний пальцы в щепотку. Эта мудра брала на себя обязательство снять напряжение. Второй шла мудра защиты Бхадра-мудра. В ней руки также располагались пред грудью, но ладонями наружу, пальцы от указательного до мизинца смотрели вверх, а большие касались основания мизинцев. Она обещала выгнать из головы негативные мысли и создать ощущение безопасности. Прана-мудра – мудра исцеления, третья на очереди, была призвана помочь увеличить жизненную силу. Для ее исполнения руки располагались перед сердцем ладонями вверх, кончики большого, указательного и среднего пальцев снова собирались в щепотку.

Смена движений пальцами успокаивала и волшебным образом выполняла свои функции. С каждым днем ум Леси прояснялся. И наконец прояснился до такой степени, что она перечитала последние главы «Палача» и почти простила обидчиков, понимая, что заставить людей как-то по-иному к ней относиться не может, зато может уговорить себя спокойно относиться к их поступкам. Ключевое слово – почти.

В это время произошло еще одно событие. Приехали гомельские, они же фермеры из Гомельской области. Их было трое. И они владели самым навороченным катером, яхтой, несколькими квадроциклами, гидроциклами и поговаривали, что внутри эллинга у них есть сауна, бассейн и огромный камин. Странные были эти гомельские, выглядели, как БОМжи, жили вместе. Иногда к ним приезжали четверо детей самого старшего. Ходили слухи, что гомельские двоюродные братья. Тот, чьи дети приезжали, был вдовцом после неудачно сложившегося брака. Ссоры и скандалы в этом браке закончились смертью жены, разбившейся одной зимней ночью на лысой резине на «Оке»[56] по дороге из города на ферму. Машина потеряла управление и заехала под КАМАЗ, перемоловший и жену, и машину, словно мясорубка. Почему женщина в XXI веке ездила на допотопном автомобильчике, многие задавались вопросом. Опять же ходили слухи, что фермер был жутко скуп. Но слухи опровергались застольями, которые старший гомельский закатывал почти ежедневно, приглашая всех желающих разделить с ним трапезу. Двое других братьев женаты не были. Дети старшего, к слову, были воспитанными и спокойными. Ими вроде как занималась сестра покойной жены, пока не сложившая личную жизнь. Поговаривали, что она состояла в любовной связи с бывшим свояком. Но это были ничем не подкрепленные догадки обывателей. Сестру эту никто не видел. А фермеры о ней не распространялись. Информацию нашептал Лесе в ухо пьяный Казик на барбекю, куда ее впервые пригласили как раз те самые гомельские по просьбе Казика.

Леся выпила лишнего, это ей помогло немного расслабиться, и когда Казик запел, она пошла танцевать, приглашая по очереди к себе в пару каждого фермера. После этого Казик за руку утащил ее в уборную, где стал шипеть, что она зря старается, гомельские на ней никогда не женятся, потом вытащил изо рта длинный в рытвинах язык и стал им вращать у Леси перед носом. Будучи девушкой приличной и, вроде как, из приличной семьи, она не сразу сообразила, что так он напрашивается на поцелуй, а когда сообразила, выскочила наружу и ретировалась к себе, не попрощавшись.

Утром ее поведение обсуждалось всеми. Чужачка, брошенка… ела, пила, плясала, закрылась с мужиком в туалете и после сбежала по-английски. Никакого воспитания! В лицо ей мило улыбались, а за спиной давили смешки. Гадкое чувство стыда заползло Лесе в душу и поселилось рядом с остатками боли. Леся снова стала затворницей.

Потом произошло еще кое-что. Приехал тесть Казика с женой Лолой. И решил познакомиться с «бедной родственницей» – той, что по каким-то причинам жила в его эллинге. Послушав свежие сплетни, тесть не стал устраивать пышных вечеринок, а просто пригласил Лесю к себе на скромный семейный ужин. Был чудный спокойный вечер. Столик накрыли у воды. К столу подали виноградных улиток, собранных за домом и белое итальянское Соаве[57].

– Не люблю местные вина, в них нет лоска, – пожаловался тесть. – Стоят недорого, наши мужики их вместо воды пьют, и в них, как в воде, нет ни вкуса, ни аромата.

Улиток Леся есть не стала. Положила в тарелку немного сыра и винограда. Соаве лилось рекой. Лесе было уютно с этой прекрасной пожилой парой. Лола изучала испанский, много и смешно рассказывала о том, как проходят ее онлайн-уроки со старым ворчливым испанцем. Тесть утверждал, что объездил весь мир и пришел к выводу, что лучше места, чем Крым, не найти. Леся не поняла, как вышло, что через время она оказалась на коленях у тестя, трясясь в истерике и сбивчиво перечисляя события последнего полугодия своей жизни. Спать Лесю тесть с Лолой уложили у себя. При этом Лола сходила в эллинг к Лесе и принесла скулящего Амура. Тот лег на коврик рядом с кроватью спящей Леси и мгновенно успокоился.

– Стыд-то какой, – проснувшись, Леся отчасти вспомнила события вечера и вслух стала себя ругать. Глаза предательски защипало, навернулись слезы.

В комнату вошла Лола.

– Стыд-то какой? – сменив интонацию на вопросительную снова произнесла Леся, обращаясь к Лоле и ожидая ее реакции.

– Никакого стыда, – сказала Лола. – Все нормально. Ты много пережила. Ты выпила. И то, что произошло, – закономерно.

– Я не помню, как оказалась на коленях у вашего мужа.

– Ты и не можешь помнить. В какой-то момент ты уронила голову на стол, а потом поднялась и пересела. Подозреваю, ты действовала в состоянии аффекта. И я не рассматриваю твои действия, как дешевое соблазнение, о чем судачит вся округа. Жизнь не дала тебе отца, но не лишила инстинктов. И в тяжелой ситуации ты просто захотела «на ручки», как маленькая девочка, инстинктивно выбрав подходящего человека.

– Судачат? Кто-то приходил, когда это произошло?

– Наивная девочка. Здесь все, как на ладони. Столик, за которым мы сидели, видно с любой веранды.

– Какой стыд, – Леся закрыла лицо руками.

– Ты думаешь, ты первая, кого здесь прорвало? Нет. Это место такое. В прошлом году к нам в гости приезжала пара. Мы так же сидели, ели, выпивали и вдруг женщину понесло. Она стала орать и плакать. Мы с мужем даже испугались. В нее словно бес вселился, как в фильме «Изгоняющий дьявола». Она вся изгибалась, изрыгая слова на непонятном языке. Ее еле успокоили. Позже мой муж выяснил, что они недавно разорились. Были баснословно богатыми и махом потеряли все: недвижимость в России и Великобритании, ресторан в Дубае. Сейчас вынуждены снимать какую-то халупу на Юго-Западе Москвы, прячутся от кредиторов и, как следствие, никуда не ходят и никого у себя не принимают. Навороченный Hammer[58], на котором они приехали, пара незадорого арендовала в автосалоне в Симферополе, чтобы пустить пыль ему в глаза и одолжить денег. А на самом деле они приехали на поезде в обычном купе, где им достались две верхние койки. Женщина плохо перенесла произошедшее, особенно потому, что от нее долго скрывали информацию, и слетела с катушек, будучи поставленной перед фактом. Врачи посоветовали свозить ее на море. Вот ее муж и решил совместить «приятное» с необходимым.

– М-да. Рассказ, однако.

– Кстати, женщине на следующее утро стало легче. А через неделю она уже порхала, как новенькая. Денег мой муж им не дал, но это и не понадобилось. Мужик какую-то работу в интернете нашел с неплохим окладом. Настолько неплохим, что пара прямо отсюда на Avito[59] себе новое жилье рядом с Москвой подыскала. Скромный таунхаус со скромным участком, но в элитном поселке. В общем, ребята уехали. Женщина эта там вскоре садоводством увлеклась. И все у них хорошо.

– Ну, и хорошо.

– И у тебя будет хорошо. Тут место такое. Тех, кто хочет, оно в порядок приводит. А тех, кто не хочет, растлевает еще больше. Согласись, вокруг много странного происходит…

– Вы про взрослых мужчин, что ведут себя как младенцы в песочнице?

– Запутавшиеся жестокие мальчики. У каждого внутри своя боль, но они не способны заглянуть к ней в гости. Не способны оценить последствия ее разрушительной деятельности и постараться все исправить. Они идут у боли на поводу, помогая ей увеличивать скорость их самоуничтожения. Алкоголь, грязь, сплетни, убийства…

– Убийства? Что вы имеете в виду?

– Как что? Здесь сплошь рыбаки и охотники. Браконьеры. Определенный сорт людей.

– А вас, Лола, как сюда занесло?

– Мой муж открыл это место. Первым построился. Он в прошлом политик. И тоже охотник и рыбак. Среди политиков охота и рыбалка – дела престижные. Знаешь, сколько он тут миллиардных сделок заключил? У-хух… вагон и маленькую тележку.

– А где же ваши миллиарды? С ними ведь можно было и в Австралии поселиться, и на Гавайях.

– Понятия не имею. Мне на жизнь хватает, а в дела мужа я не лезу. Ты, видимо, вчера пропустила часть разговора. Мы в Крыму оба родились. Здесь наши корни и никакая другая страна нам не нужна.

– Но…

– Говори, что хочешь сказать. Почему я за него держусь? Ведь он по ментальности недалеко от местных ушел?!

– Я этого не сказала.

– Но подумала. А я так отвечу. Он пока не знает, куда идти. Но направление чувствует… Стал чувствовать. Раньше по пути отца шел: школа – ВУЗ – госслужба. На первом месте деньги, на втором карьера, на третьем друзья, на четвертом я и где-то вдалеке дети. А у меня он всегда на первом был, понимаешь?

Леся нелепо потрясла головой в знак того, что не совсем.

– Неважно. Может, позже поймешь…

– Наоборот. Еще недавно сказала бы, что понимаю… – Леся натянуто улыбнулась.

– В общем, на первом месте он был даже тогда, когда первый ребенок родился… и, когда второй. Я его любила и очень страдала, что редко вижу. Ничего не могла с собой сделать. Ничто меня без него не радовало. А потом первый ребенок погиб. Нелепо погиб. Во дворе попал под колеса мусоровоза. Тут нас перетряхнуло. У мужа интерес к работе пропал. Но и ко мне не появился. Он сюда уехал, заперся и пил. А я в Москве всеми силами старалась дочку полюбить. Представляешь? Вдруг поняла, что никогда ее не любила. В общем, криво-косо мы с дочкой общий язык нашли и в эллинги приехали, чтобы всем вместе быть. Тут дочь сына Казика встретила. Казик с женой – так себе… Не люди, а скорей людишки. Но сын на удивление получился прекрасным. Моей дочери предложение сделал. Внуков нам подарили. А рядом с нами стали другие люди строиться. Часть из них тебе уже знакома. И в каждом раненом мужчине я своего мужа узнавала. Поначалу мучилась. Тесно мне среди них было. Хотела сбежать. Начать заново. Хотела перемен. Очиститься хотела. Потом мне книга попалась.

Лола подошла к шкафчику и вынула уже знакомый Лесе роман «Палач».

– В ней я много интересного для себя открыла. И начала заново! Оставшись… Потому, как поняла, крест это мой – с мужем быть. И отмолить себя и его у Бога за погибшего сына, помогая раненым этим… почти седым пацанам. Заблудшим, как и мы раньше.

Леся слушала, затаив дыхание. А Лола все обнажалась и обнажалась.

– Я стала меняться. И место это открыло мне свою силу. И называю я себя про себя, знаешь как? – улыбнулась Лола.

– Как?

– Хранительницей эллингов. Капля камень точит. Вожусь тут с ними со всеми. И с такими, как ты, залетными, иногда. Кстати, тебе за вчерашнее СПАСИБО.

– За что?

– За поступок. За который тебе сейчас вроде как стыдно. А мне от него хорошо.

Леся непонимающе воззрилась на Лолу.

– Вот ты к Борьке на колени села бы? – спросила Лола. – Или к кому из гомельских?

– Навряд ли.

– А почему?

– Опасные они. Все уже исковеркали, пошло истолковали.

– Больные они. А муж мой. Он тебя верно понял. Потому что на поправку идет. Ты мне на это вчера указала. За это тебе и низкий поклон.

– Хорошо вам. Вас тут уважают, а мне как теперь жить?

– Тебе тут жить и не надо. Сейчас муж приедет, выйдешь с ним в море на лодке. Прокричишься. И считай, это место по отношению к тебе миссию выполнило. Тебе, между прочим, повезло.

– В смысле?

– Ты с болью нос к носу столкнулась и на поверхность ее тащишь, чтобы наружу вытолкнуть. А многим годами к психоаналитикам еще ходить и ходить, и, как говорится, «пласт за пластом внутри себя снимать», чтобы до боли докопаться.

– Да уж… Повезло…

– Конечно. Не всем понятно, что, когда оказываешься в тупике, надо до первого перекрестка назад откатиться и по другой дороге пульнуть. А ты, судя по всему, так и сделала.

– Это вам кажется. Судя по всему, я в тупике дверь головой проломила.

– Тоже выход.

Женщины рассмеялись.

– Так что ж мне теперь уезжать, у меня тут эгрегор, – заскулила Леся.

– Не эгрегор это твой. Так… репетиция.

– Вы знаете, о чем я?

– Я много чего знаю. Видела, как ты все обустроила. Миленько. Но нет у тебя тут эгрегора, – повторила Лола.

– А что у меня тут?

– Школа. Ты уроки учишь. Один вот верно выучила. Пространство, куда тебя жизнь заносит, надо делать своим. Где б ты ни поселилась, хоть на час, хоть на сутки. Этот умение приведет к тому, что ты в конце концов наловчишься отделять то, что касается тебя, от того, что тебя не касается.

– Как это?

– Придет время, поймешь.

Приехал тесть. Они с Лолой немного посовещались. Тесть переоделся в камуфляжный костюм. Лола выдала такой же Лесе.

– Валера, ты подальше отойди, чтоб у наших повода лишний раз девочку обсуждать не было.

– Валера? – удивилась Леся.

Тесть вопросительно поднял бровь.

– Знакомы же.

– Я как-то сразу не поняла, что вас, как моего пропавшего отца зовут. У вас случайно фамилия не Зима?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.