30 мест моей свободы

Олеся отвечала за героев – тех самых обывателей. Она делила их на две категории: первые сами создавали себе проблемы, вторые были заложниками проблем, созданных нерадивыми сотрудниками государственного аппарата. В обязанности Олеси входило: вылететь на местность, встретиться с потенциальными участниками будущего выпуска, досконально разобраться в сложившейся у них ситуации и доложить о результатах расследования редактору. Если редактор сочтет, что история интересная, Олесе надо было не мытьем, так катаньем уговорить и привезти одобренных им героев на съемки в программе.

Яркой представительницей первой категории была учительница из села в Мурманской области, на которую прямо в классе замахнулась топором ее ученица. Учительница написала в программу письмо с просьбой вынести на справедливый телевизионный суд сию вопиющую ситуацию и наказать юную негодяйку. Чем руководствовалась взрослая тетя, требуя публичной расправы над подростком, Олесе было неясно. Тем более, что, судя по собранной информации, учительница сначала сама привязала к себе девочку, играя с той в заботливую маму в летнем лагере, обнимая, целуя и прося перейти на «ты». А осенью оттолкнула требованием в школе «держать соответствующую дистанцию» и называть ее на «Вы». Основным методом, с помощью которого учительница пыталась установить данную дистанцию, было вызвать Веру – так звали ученицу – к доске, и выставить дурой, завалив вопросами на темы, которые на уроках еще не изучались.

К слову, родителей у Веры не было. Она воспитывалась бабушкой с более чем скромной пенсией, которой едва хватало на еду. И жила в полуразрушенном домишке, топившемся русской печкой, колоть дрова для которой входило в ее же обязанности.

За день до происшествия учительница со своими взрослыми подругами на машине мужа подъехала к дому Веры, вызвала ту на разговор и с помощью пирожных пыталась объяснить свою позицию:

– Еще раз тебе говорю! Мы уже не в лагере, поэтому то, что было там, больше невозможно, тебе понятно, Вера?

Пирожные девочка есть не стала. В ответ пригрозила, что, если училка еще раз позволит себе над ней прилюдно измываться, зарубит ее топором.

Что еще было в лагере, кроме игр в «дочки-матери», Олесе выяснить не удалось. На следующий день Вера бросила топор в портфель и достала его тогда, когда Мелания Борисовна – так звали учительницу – поставила ей очередную двойку в журнал.

Продюсер посчитал историю гениальной и попросил привезти в Москву Меланию Борисовну, директора школы, Веру и ее одноклассников. При этом истица-учительница полетела за свой счет, директору и двум одноклассницам Веры поездку оплатили, сама же Вера ну никак не могла оставить бабушку, и, что бы ни предлагала ей Олеся от имени канала: экскурсию на Останкинскую башню, встречу со знаменитыми людьми, поездку на служебном автомобиле по ночной Москве – ехать не соглашалась. В конце концов, канал предложил подростку тысячу долларов. Это был удар ниже пояса, сдержать который Вера не смогла. Они с бабушкой договорились, что пока Вера будет в столице, по хозяйству за деньги поможет школьный завхоз.

В общем, шоу состоялось. Меланию Борисовну заклеймили, Веру оправдали. И выдали из кассы сорок тысяч рублей.

– Но ведь курс на сегодня шестьдесят один, – жестко отметила Олеся, через которую передавался конверт с деньгами.

– Девочка все равно в этом ничего не понимает, – был ответ кассира продакшена.

И Олеся молча доложила в конверт для Веры двадцать одну тысячу из своих.

– Что мне теперь делать? Как вернуться в школу? В село? – плакала Мелания Борисовна.

Олесе хотелось сказать: «Сама виновата». Но язык не поворачивался. Потому как она знала, виновата не училка, а система, поставившая некомпетентного человека на место вершителя подростковых судеб.

Через пару дней в vk[22] к Олесе постучалась Вера. Девочка стала восемнадцатой героиней шоу, выбравшей Олесю на роль бесплатного домашнего психолога.

Герои второй категории имели иные проблемы. Олеся привозила на шоу матерей неизлечимо больных детей, которым государство «зажимало» положенные средства на дорогостоящие лекарства, требуя такой пакет документов, который среднестатистический человек был не в состоянии собрать. Она находила одиноких пенсионеров, голодающих и замерзающих в забытых богом аварийных халупах, по вине банковской бюрократии не имеющих доступа к скудной пенсии. Эксперты-звездочки требовали наказать государство. А мамы и пенсионеры после шоу подходили к Олесе и спрашивали:

– Ну, что? Теперь нам дадут лекарства?

Или:

– Ну, что? Теперь я могу получить пенсию?

И Олеся поднимала свои связи среди врачей и юристов, находя возможность помочь «хотя бы этим четырем семьям и этим двум пожилым людям»[23].

Глеб Штейн не одобрял увлечения жены поддерживать связь с бывшими героями программы:

– Это отработанный материал. Забудь.

Олеся в ответ заламывала руки, пытаясь объяснить свои поступки, но тщетно.

Подобные конфликты случались регулярно. Благо апартаменты, где жила пара, были огромными и с двумя спальнями. Это позволяло им спокойно сосуществовать друг с другом в одном периметре, все дальше и больше отдаляясь друг от друга эмоционально и физически.

Вскоре в эксперты проник новоиспеченный успешный адвокат, за участие в шоу которого продакшен получил пару миллионов. Это была новая тема – зарабатывать на людях, желающих пропиарить себя на центральном канале. «Кухонные разборки» адвоката не устраивали, он хотел реального «месива».

И Олеся полетела в Самару. Там ранее жил и туда недавно вернулся то ли проданный в рабство армейским руководством, то ли сбежавший из армии молоденький солдат.

При встрече молоденький оказался не таким уж молоденьким – седые волосы, отсутствующие передние зубы.

– Сколько вам лет? – спросила Олеся.

– Двадцать семь, – ответил «солдат».

– Расскажите свою историю.

История была путаная. Со слов Григория – так звали потерпевшего – он восемь лет находился в Узбекистане на кирпичном заводе, куда его увезли ночью на грузовике прямо из части, якобы продав в рабство. Так, мол, руководство части зарабатывало себе на хлеб. Дело вела военная прокуратура. Улики пока свидетельствовали о том, что Григорий говорит правду. Кирпичный завод действительно существовал. На нем действительно работали нелегалы, разбежавшиеся в тот день, когда нагрянула прокуратура. Олесю смутило, что из части Григория больше никто не пропадал. Год за годом сколько ребят призывалось, столько же и демобилизовывалось. Раскрутить историю Григория и наказать обидчиков требовал местный депутат, метивший в кресло заместителя мэра. С ним Олеся тоже встречалась и никак не могла взять в толк, почему этот лощеный хлыщ принимает, как он заявил, ситуацию Григория «близко к сердцу».

– Тронута тем, что у вас есть сердце. Какое оно? – спросила Олеся депутата перед тем, как покинуть шикарный офис… нет не в центре Самары, а в загородном имении.

– Сердце у меня красное, – нашелся, что ответить депутат и рассмеялся.

– Значит, так и запишем: у вас красное сердце, – пожала Олеся руку депутату и ретировалась.

Что-то не давало журналистке покоя. На их встречу в парке Гриша приехал в костюме «тройка»[24]. И хотя было прохладно, он заливался потом. Олеся решила еще раз встретиться с Григорием и поехала к нему домой.

У подъезда на скамейке сидели бабки:

– Наркоман ваш Гришка. Еще со школьной скамьи. И как его в армию взяли.

«А ларчик, как говорится, просто открывался», – поняла Олеся.

На ее звонок из квартиры вышел фигурант. Он был уже не в костюме, а в футболке и трениках. На руках и ногах следы от уколов. Что, собственно, и объясняло его столь плачевный вид в столь молодом возрасте.

В Москву Олеся вернулась ночью и сразу поехала в Останкино. В сложных ситуациях продакшен не спал. Шоу должно было выйти в эфир послезавтра. Съемки были назначены на завтра. Билеты на самолет у героев программы – депутата и Григория – были на утренний рейс. Все подготовили. Ждали только Олесю с докладом.

В кабинете мужа сидели пятеро: он сам, директор канала, директор шоу, редактор и адвокат-эксперт.

– Наш герой – не герой, а дезертир, – сказала Олеся.

– Мда… Если ты так думаешь, тогда я бы не рисковал, – почесал карандашом за ухом директор шоу.

– Дайте мне с ним поговорить, – произнес адвокат.

Олеся набрала номер на своем мобильном и протянула эксперту телефон. Адвокат с трубкой вышел в коридор. Вернувшись через пару минут, сказал то же, что и Олеся. Им поверили на слово. На съемку срочно вызвали запасных героев из первой категории, а Олеся поехала домой и завалилась спать, отключив телефон. Впереди были заслуженные выходные в пижаме и с книгой.

– Ты молодец, – похвалил ее приехавший через пару дней муж. – Депутат кричал, что сотрет шоу «Даешь свободу и справедливость» с лица земли, – Штейн скупо улыбнулся. – И хотя мы аннулировали их билеты, они с Григорием все же прилетели и прямиком помчались к нашим конкурентам с третьей кнопки[25]. Рейтинг шоу конкурентов зашкалил. Я уж было подумал, что разозлившиеся инвесторы нас прикроют. Возмущенным воплям не было конца. А вчера Григория взяли под стражу за дезертирство. Выяснилось, что его мать замутила с кем-то из военкомата, чтобы хоть на время избавиться от сына, тащившего все из дома ради дозы. Не выдержав ломки, тот умудрился сбежать из части и где-то шатался, пока как-то кто-то не вывел его на ушлого депутата, находящегося в поисках инфоповода. В общем, в итоге «из-за профессионального несоответствия» прикрыли не нас, а шоу конкурентов. А у тебя новое задание.

– Глеб, поцелуй меня, – попросила Олеся.

– Лисен, мне некогда, – Глеб похлопал ее по руке. – А это что за чушь? – муж поднял с дивана книгу, которую читала жена: – «Палач». Здесь хранятся ключи от счастья, – прочел он название и блурб[26] книги. – Бред какой-то… Сочетание несочетаемого.

Достав телефон и начав набирать чей-то номер, Глеб исчез в коридоре.

– Сам ты бред, – обиженно прошептала Олеся.

Новое задание обещало «порвать» все предыдущие. Сначала на парковке на Новой Риге за МКАДом[27], где была назначена встреча с новым героем шоу, в машину телеканала села пара мрачных типов. Олесе и оператору завязали глаза, переместили в другую машину и отвезли дальше за город.

В просторном особняке, почему-то в помещении неработавшей сауны рядом с бассейном им было велено взять интервью у бывшего работника ФСИН[28] по делу некой цыганки, попавшей, будучи беременной двойней, в центральное СИЗО[29] города Тулы за якобы торговлю наркотиками. Со слов этого самого работника цыганка отказывалась признавать вину. Для «урегулирования конфликта» с цыганкой в СИЗО была вызвана акушерка, с помощью медикаментов спровоцировавшая у женщины преждевременные роды, в результате которых один ребенок умер. Второго же забрали в тюремное отделение малютки.

– Ничего не понимаю. Цыганку ведь должны были оставить дома под подписку о невыезде и дать спокойно родить, – от страшного рассказа кожа Олеси покрылась мурашками.

– ИМ было важно выбить из цыганки нужные показания, – интервьюируемый сделал акцент на слове «им».

– Но ведь женщина, признав вину, сядет лет на. дцать.

– Конечно. Дело будет раскрыто. Цыганка сядет. А ОНИ получат бонусы от вышестоящих. В этом и соль.

– И что с ней сейчас?

– Цыганку по-прежнему держат в СИЗО. Малыша отдельно. Так будет до тех пор, пока ее не сломают и она не подпишет бумаги.

– А мы чем можем помочь?

– Если материал покажут на центральном канале, есть шанс, что власти возьмут ситуацию на контроль. В СИЗО поедет проверка. Цыганку, как вы и говорили, отпустят домой под подписку. И, возможно, ребенок к тому времени еще будет жив, и его отдадут матери.

– Понятно. А вам это зачем?

– У меня свои счеты с бывшими коллегами. Вас это не касается. Когда будете давать меня в эфир, лицо надо заблюрить[30], а голос изменить.

– Я передам руководству, – пообещала Олеся.

С завязанными глазами их с оператором вернули на МКАД к служебной машине.

– Куда дальше? – спросил водитель телекомпании.

– В Тулу. В органы опеки. Введем их в курс дела и попросим о помощи, – сказала Олеся.

– Может завтра? – спросил оператор, – Сейчас уже полдень, пока доедем…

– Именно, еще только полдень, – жестко ответила Олеся: – Поехали.

Щуплый пожилой сотрудник опеки «на камеру» говорить отказался. А без камеры злобно плюнул в журналистку, уже понимавшую, что тот все знает. И на вопрос «Как вы это допустили?» проорал:

– Вали отсюда, шелупонь столичная. Ходят тут всякие. Я сам решаю, что мне допускать, а чего нет.

У профессионала Олеси Штейн с первых дней работы на шоу вошло в привычку цеплять под одежду «скрытку»[31], пишущую материал без разбора. К ее удовольствию этот диалог оказался записан.

Олеся позвонила редактору и получила задание ехать в СИЗО.

– Мля… – выругался оператор.

– Мля… – поддержал его водитель.

К страшному зданию, обнесенному забором с колючей проволокой, сотрудники телекомпании подъехали к пяти вечера.

– Начальника нет, – сказали из-под полузакрытого окошка проходной.

– А будет? – Олеся протянула удостоверение журналиста. – Мы ведь все равно не уедем и станем снимать тут все подряд, пока с нами не поговорят.

Окошко захлопнулось. Чуть позже снова приоткрылось.

– Ждите.

– Долго?

– Не сомневайтесь. Будет долго. Сидите в машине. К вам подойдут.

Прошел час. Интересный час. Из СИЗО выходили на улицу жуткие люди с голыми торсами, покрытыми татуировками, жутко зыркали в сторону машины, курили, сплевывали и уходили. На их место приходили другие, менее жуткие, запеленутые, как капуста, в одежду, и остервенело мели улицу между СИЗО и автомобилем.

– Показательные выступления, – сказал водитель. – Как в ментовских сериалах, ей богу…

– И что это значит? – спросил оператор.

– Ну, типа… А хрен его знает… Типа, берегитесь что ли, не туда заехали… – прокомментировала происходящее Олеся.

– Так че мы тут сидим? Звони мужу и айда по домам, – попросил оператор.

– Так! Выходим из машины, распаковываем оборудование и снимаем этот спектакль.

– Олесь, ты чего? – заскулил оператор.

– Выполнять, – жестко приказала Олеся Штейн. – Иначе позвоню мужу и ты больше в профессии «не жилец».

Оператор молча принялся за дело. Как только камера уперлась зрачком во вход в СИЗО, ворота открылись. К машине подкатил вертлявый мужичок в гражданском.

– Шледуйте за мной, – прошамкал он.

От напряжения Олеся фыркнула и рассмеялась. Затряслись от смеха и оператор с водителем.

– Только ты, – ткнул шепелявый в Олесю. – Оштальным нельзя.

Как крыса за Нильсом[32], Олеся шла за шепелявым. Сначала ко входу, потом по двору к массивной железной двери. Вот дверь распахивается, и она входит внутрь. Вот с яростным лязгом запахивается, оставляя женщину в полутемном помещении одну… Или не одну…

– Пойдем, я тебе кое-что покажу, – над невысокой Олесей навис высокий мужчина в форме.

– Вы начальник СИЗО?

В ответ ноль реакции.

И снова они идут. Теперь уже другим составом. Дверь, еще дверь, коридор, еще коридор. Все, кроме спины в форме, размыто. Еще дверь, и они оказываются в холле, по бокам которого расположены камеры с крохотными окошками в ржавых дверях.

– Эй, я бабу привел…

В ответ из-за дверей несутся крики, улюлюканье и недвусмысленные предложения. Неведомые голодные твари скребут по металлу когтями. Досчитав в уме до десяти, начальник резко разворачивается на пятках и упирается немигающим взглядом Олесе в лоб.

– Еще раз появишься, познакомлю тебя с ними поближе. Сама выберешь, за какой дверью «знакомиться».

Начальник ржет. Ржут и заключенные.

– Прекратить! – ложится поверх шума жесткий командный голос. – А на тебя, Колчин, я напишу рапорт.

Голос звучит из-за двери напротив Олеси.

Женщина медленно… очень осторожно поворачивается и смотрит в окошечко, изо всех сил пытаясь разглядеть того, кому он принадлежит. Но ничего не видит и тихо… одними губами произносит:

– Спасибо.

Сжала кулаки, собирая силы. «Раз… два… три…», – пульсирует жилка на виске.

Олеся вернулась взглядом к начальнику. Громко, четко и едко сплюнула:

– Не с той связался, мужик.

– Чтооо? А ну, пошла отсюда, – за локоть начальник тащит Олесю к выходу. – Я тебе покажу, с кем я связался!

– Смешно! – кричит Олеся в ответ. – Это я тебе покажу, с кем!

Дверь. Коридор. Дверь. Коридор. Дверь. На улице темно. Водитель с оператором переминаются с ноги на ногу у входа.

– Ты что так долго?

– Потом расскажу.

– Звони редактору, а то он уже обрыдался, не чая тебя вновь услышать.

Олеся набрала номер.

– На скрытку сняла? – выслушав ее, спросил редактор.

– Обижаешь, – ответила Олеся.

– Отлично! Сейчас едете домой к цыганке, поговорите с родственниками, узнаете их версию случившегося.

– Сейчас почти ночь.

– Ты девочку хочешь спасти или нет? Ты же сама только что видела, в чьих она руках!

Аргумент убедительный. Получив координаты в What’s App, Олеся заставила брыкающегося водителя ехать в соседнее село.

– Расскажи-ка мне подробно, что с тобой там произошло, – попросил севший рядом с Олесей на заднее сиденье оператор.

Олеся детально все изложила. После чего они вместе посмотрели материал, отснятый скрытой камерой. Картинка тряслась, голову начальника СИЗО не везде было видно, но, если правильно подать, зритель все поймет.

– Приехали, – сказал водитель.

Машина остановилась у ворот ветхого забора, ведущего на проселочную дорогу через луг, в конце которой едва виднелось строение. Окна строения горели. Оператор вышел и решительно вскинул камеру на плечо.

– Агонь, – отметила Олеся. – Наконец ты пришел в себя.

– Личные обстоятельства вспомнил. Пойдем. Поработаем. Заставим гадов заплатить.

– Гады – это…?? – фраза на полсекунды повисла в воздухе.

– Это те, кто, пользуясь властью, пугают и мучают баб. У меня жена после родов такая слабенькая была. Я от половины заказов отказался, чтоб о ней заботиться.

– Пришли. Стучи, – прервала рассказ Олеся.

На стук выбежали дети. Мал-мала меньше. За ними вышли цыганские женщины. За женщинами – мужчины. Оказалось, съемочная группа попала в табор. Камеру у оператора тут же отобрали. Самого его обыскали. Обыскали и Олесю, обнаружив и отобрав скрытку. После чего в прихожую, прихрамывая, вышел пожилой коренастый мужик.

– Это барон, – пояснила стоящая рядом женщина. – И отец Маши.

Маша – так звали попавшую в переплет цыганку. В руке барон нес ее фотографию.

– Если вы помочь, смотрите. Ей всего-то сейчас девятнадцать. Сломали жизнь моей малышке. Кое-кто из нас, конечно, приторговывает. Но травкой. А ее с героином повязали. Запрещен героин в таборе. Подкинули ей.

– Нам бы разговор с вами записать. Зритель на слово корреспонденту не поверит. Материал нужен. Сюжет о вашей жизни небольшой. И интервью.

– Будет вам интервью.

В этот момент Олеся услышала звуки потасовки. Обернувшись назад, увидела, как оператору заломили руки, вырвав из них телефон.

– Снимал, поганец, без разрешения.

Олеся укоризненно посмотрела на коллегу.

– А что? Я не для себя старался, – потупил взор оператор.

– Прошу за стол, – произнес барон.

В меню был травяной чай и карамельки. Когда старшая в доме цыганка разлила напиток по чашкам, все уставились на Олесю.

«Выпью – кто знает, что это?? Проснусь где-нибудь на обочине без памяти. А не выпью – останусь без материала», – пронеслось в голове у Олеси. Она прикрыла глаза, поднесла чашку к губам и глотнула.

– Это мята, – сказал барон. – Заряжайте свою камеру, съемку будем делать.

Им разрешили снять семейные фото, стоящие в шкафу на книжных полках рядом с Гоголем, Горьким и Гиляровским, детские игры, постиранное белье на веревках в огромной ванной. Они сняли, как цыганские женщины вяжут, смотря сериал на огромной плазме, а мужчины обсуждают дела, стоя полукругом в сенях.

– Мы обычная семья, только очень большая, – рассказывал барон.

– Сколько вас здесь живет?

– Двадцать два человека, включая маленьких человечков, – он лукаво посмотрел на детей.

– А вы… Кто-то из ваших женщин… работает на улицах города?? Простите, не знаю, как верно сформулировать, чтоб не задеть.

– Говори, девочка, как есть.

– Женщины и дети у вас просят милостыню или, может, кто гадает на картах или по руке?

– Нет, конечно. У нас сельское хозяйство. Сейчас темно, иначе вы бы заметили, когда к дому подходили. За ним поля картофельные. Скотина есть. Маслом, молоком, сметаной торгуем.

– И травкой, верно?

– Травкой редко. Это жених Машкин промышлял. Рома. Небольшую плантацию себе в лесу развел. Я его предупреждал. До добра такое не доведет. Как в воду глядел. Но… – барон поднял вверх палец: – …то – плантация конопли. А Машку… Машку с героином взяли. Прямо здесь, у дома. На моих глазах у калитки повязали. Сотрудники полиции. Подкинули и повязали. Не было у нее в карманах героина. Понятно.

– Зачем им это?

– Показатели себе накручивают. Теперь отрапортуют, мол, задержали сбытчицу с крупной партией, дочь цыганского барона. И двух зайцев одним ударом убьют. Дело свое какое липовое раскроют, и нас отсюда выселят. Не нужны мы им тут. У них свои сельхоз планы в области без нас имеются.

Телецентр. Ночь. Очередное совещание. В кабинете мужа те же: директор канала, директор шоу, редактор и адвокат.

– Мда! Материал, действительно «агонь», – задумчиво произнес последний: – Надо в работу брать.

– Под кого копать будем? – спросил редактор.

– Под ФСИН копать. Под кого еще? – ответил Олесин муж. – Вот только выясню, можем мы себе это позволить или нет. Прошу вас выйти. Лисен, можешь остаться.

Когда Штейн закончил телефонный разговор, лицо его было белым, как полотно:

– ФСИН трогать нельзя. Иначе ВСЕ сядем.

– Глеб?!! Там же беззащитная девочка…

– Там обычная цыганка.

– Ей девятнадцать, Глеб. Уверена, это не единичный случай. Если менты себе такое позволяют, наверняка случаев с десяток найдется. Я готова покопать.

– Я сказал, нет. А ты с завтрашнего дня работаешь в программе «Утро». В семейной рубрике. Пора тебе семьей заниматься!

– Серьезно?

– Серьезнее некуда.

– Трус! – выплюнула Олеся.

В этот момент ей стало ясно – семьи уже не получится. «Труса» он ей не простит. Да и она себе не простит то, что сейчас произошло.

Материал Олесе удалось продать коллегам на одиннадцатую кнопку. Его дали в эфир, но скомкано. Больше Олеся к этой истории не возвращалась, закопав внутри себя стыд и боль от случившегося.

* * *

Она крутанулась на стуле и тоже вышла из кафе. Ее ждал монтаж очередного шедевра для программы «Утро» из серии «как понять по цвету его носков, что он тебя любит».

Глава 4. Побег из мест заключения. Часть 2

На втором занятии матушка поведала нам секрет четырех базовых вопросов. «Чтобы найти свое счастье, – говорила она: – Вы должны четко знать, кем вы хотите быть? где вы хотите жить? как вы хотите жить? и с кем вы хотите жить?».

Олеся прикрыла книгу.

– Кто ты такая, Татьяна Олешкевич? Зачем вошла в мою жизнь?

Роман «Палач» достался ей странным образом. Олеся нашла его на автобусной остановке. На книге сидел кот. Сидел без движения. На остановку приходили люди, ждали свой транспорт, подходил транспорт, люди в него садились, а кот не двигался. Даже головой не двигал. Даже хвостом. Олеся нагнулась, чтобы получше рассмотреть, «что кот читает». Зверь сидел с серьезным видом, и Олеся решила его не тревожить. За нее кота потревожили два подростка, заметившие «прикольную тему» для видео и со смехом заснявшие зверюгу, дабы куда-то выложить. К концу съемки кот ретировался, а книга осталась лежать. Тогда Олеся решила, что это знак, и взяла брошенный животиной роман. А сейчас, дойдя до эпилога, поняла, насколько этот знак для нее серьезен.

– Кажется, первый и четвертый вопросы я точно провалила, – прошептала она, подойдя к окну.

Мужа Олеся не видела давно. Штейн все время пропадал на канале. Работу свою женщина начала ненавидеть. Последний сюжет, что она сдала на эфир, назывался «Как определить характер мужчины по тому, как он хранит свои носки». На этих носках и характерах утренний эфир просто помешался. Ранее уже были сюжеты о том, как определить характер мужчины по прическе, как определить характер женщины по тому, что она носит в своей сумочке, и самый «неожиданный» – как по месту, куда мужчина пригласил женщину на свидание, понять, чего он от нее хочет.

– Внимание! И чего же? – хотелось крикнуть Олесе в лицо зрительницам канала, желающим получить ответы на все «свои» вопросы, начинающиеся со слова «как», не имеющие к реальной жизни никакого отношения, но с маниакальным упорством навязываемые телевидением. – Конечно! Он хочет, чтоб она стала водолазом!!!