И опять Пожарский 2

– И впрямь Петруша видит через четыреста вёрст, – засмеялась Государыня, когда дьяк достал из большого сундука тонкую пачку книг.

Борисов разобрал книги и протянул по две матери и сыну. Сам же посмотрел оставшиеся две. Одна книга называлась «Молитвенник». Как и все творения Шваба, она была бесподобно оформлена, но не это было главное, на верху всех листов были узоры из лепестков цветов, и было видно, что это не рисунок, а настоящие лепестки настоящих цветов. Царь тоже заметил это и попробовал краешкам ногтя. Нет, лепесток был как бы внутри бумаги.

– Вот и ещё одна диковина из Вершилова. Где только таких мастеров великих Петя находит, – недоумевала царица, тоже попробовав отодрать лепесток.

Вторая книга была: «Житие святого благоверного князя Александра Ярославича Невского». Иллюстрации были выполнены, как и в азбуке вручную, но манера была другая. Опять Рубенс. Каждый лист этой книги был шедевром. Её даже листать было наслаждение, не говоря уже о чтении. Иметь такую книгу было счастье. Почти час мать и сын рассматривали две новые книги.

– Дьяк Фёдор, вели завтра же одному из братьев Фофановых отправляться в Вершилово, учиться книги так делать, – наконец вышел из созерцательного состояния Государь, – Дальше читай.

Теперь уж совсем маленькая просьбица, Государь. Введи на Руси титул новый, как в Европе «барон» и титул тот присваивать дворянам за особые заслуги перед Отечеством, в бою отличился или вот книгу великую, которую века хранить будут в храмах наших, издал. И первым бароном сделай Петра Петровича Шваба. Про то, как деревенькой он распорядился я уже тебе писал. Дашь ещё деревеньку и ещё четыре или пять семей тебя будут день и ночь славить за мудрость твою.

Только опять, царь батюшка не все подарки достали. Есть там ещё маленькая шкатулочка для матери твоей.

– Дьяк, – рыкнула старица.

Фёдор Борисов выудил из сундука маленькую шкатулочку и подал царице. Та открыла её, там лежало два золотых цилиндрика.

– Что это? – повернулась к дьяку старица Марфа.

Дьяк посмотрел в недочитанное письмо.

Государыня Ксения Иоанновна, сними верхнюю половинку с цилиндрика, – прочитал дьяк.

Царица стянула крышку.

Теперь, Государыня, поверни нижнюю выступающую часть по солнцу.

Старица повернула, и из отверстия показался красный твёрдый цилиндрик со скошенным концом.

Это помада лечебная, чтобы на ветру губы не трескались и не сохли на жаре, попробуй Ксения Иоанновна.

Такое ощущение, подумал, царь, что и вправду Петруша видит всё за четыреста вёрст.

– Вели зеркальце принести, – обратилась царица к дьяку.

Когда полированное зеркало доставили, она осторожно коснулась кончиком помады губ и провела по ним. У помады был чудесный медовый вкус и цветочный аромат, и цилиндрик и в самом деле был довольно твёрдый. Марфа завернула помаду назад надела крышку и отложила цилиндр в сторону, взяла второй и повторила процедуру, эта помада была красно-оранжевого цвета, и запах от неё был немного другим.

– Мне старухе, только от мороза да солнца и спасаться, – довольная женщина улыбнулась, – А вот боярышням московским и царицам в Европе за большие деньги эти помады продавать можно. Так скоро все деньги с Европы в Вершилово окажутся. Есть ли ещё что в письме.

Есть государыня матушка.

Сделал сии диковины тот же ювелир, что и ручки перьевые и чернильницу непроливайку. Прошу Государь и его в дворяне произвести. Много он ещё Руси пользы принесёт, больше чем воеводы некоторые. Все будут считать Русь державой, где делают самые лучшие вещи. Зовут ювелира Лукаш Донич. Отчества у них не приняты, так ты государь его Михайловичем назови и будь ему крестным отцом.

Всё государыня матушка. Кончилось письмо.

– Миша! Ты просьбицы все Петрушины-то выполни и, правда, малость, а всем польза великая. Если эти немцы на Руси останутся, да художник этот, что подносы да, чашки, да книгу расписал тоже останется, да другим художникам напишет в Европу, что обласкан он Государем и уже во дворянство возведён, смотришь, и ещё великие мастера на Русь потянутся.

И, правда, Соломон новый наш Петруша.

Событие тринадцатое

20 января 1620 года царёв гонец доставил в Вершилово почту.

Вчера, как и положено, праздновали крещение Господне. Отстояли всенощную, и пошли на Волгу. Там ещё с вечера вырубили прорубь и приставили мальчишек сгонять образующуюся шугу. Пётр велел позвать всех иноземцев. В проруби установили деревянные лестницы и помост утопили, до уровня груди взрослого человека. Священник освятил воду, и княжич первый разделся до пояса и полез в прорубь. Крещение, в переводе с греческого, значит погружение. Как же тут не погрузиться. На берегу Пожарский велел растянуть несколько шатров и палаток и всё «погружённые» загонялись туда, обтирались полотенцем и переодевались в сухую одежду. Некоторые, кто постарше или больные, дополнительно растирались хлебным вином. Пётр вспомнил о водке в последний момент и записал себе в блокнотик, сразу после праздников поработать над самогонным аппаратом. Из «немцев» решился залезть в прорубь только Симон Стивен. Семидесятилетний немец вообще был живчиком. Пожарский за смелость тут же, при всех, вручил ему приз, полную головку мраморного сыра.

А вот на следующий день и прибыл царёв гонец. Пожарский прочитал письмо от Государя и удовлетворённо хмыкнул. Всё задуманное удалось. Пётр послал мальчишку предупредить всех мастеров и управляющих, чтобы назавтра с утра, как прозвонит колокол, все собрались в школе. Оказалось, что народу-то прибавилось и в класс все не влезли. Пришлось идти в старую церковь. Там, правда, не было скамеек. Ну да Пётр Дмитриевич их надолго задерживать и не собирался.

– Господа, – начал княжич, – Вот уже больше года, как мы с вами пытаемся сделать из нашей Руси великое государство. Я не оговорился, сказав из «нашей». Думаю, что никто пока уезжать в завшивленную, больную чумой, оспой и сифилисом, вечно воюющую Европу не собирается. Мы здесь хорошо устроились. У нас лучшие в мире доктора и художники. Лучшие математики и астрономы, единственный в мире агроном. И как я уже писал в письмах, приглашая некоторых из вас приехать в Вершилово, отсюда летом после дождя видны врата в рай, – Пётр усмехнулся, – Вон господина Кеплера сейчас скривило немного. Он-то знает, что это разложение спектра. Ошибается он. Это «врата».

Народ засмеялся. Задиристый астроном и правда чуть не бросился рассказывать про дифракцию и интерференцию.

– Я недавно отправил царю нашему Михаилу Фёдоровичу несколько наших общих поделок и сегодня получил от него грамотки. Зачитывать я все их не буду, потом каждый свою сам прочитает. Я и подьячего Балахнинского уезда Замятия Симанова позвал на наше собрание, чтобы он потом каждому его грамотку растолковал. Пока же скажу коротко по каждому, – Пётр оглядел замерших в ожидании людей.

Понятно, что без него они бы ничего не смогли сделать. Но они старались. И они теперь даже без него лучшие организаторы и специалисты на Руси, да и в мире, пожалуй.

– Царь за заслуги в производстве фарфора русского награждает Онисима Петровича Зотова дворянским званием и 40 четями земли с деревенькой в Жарской волости, – Пожарский протянул грамоту растерянному бывшему купцу.

– Так я же ничего не сделал такого, – начал было Онисим, но княжич перебил его.

– Онисим Петрович, царю батюшке чай виднее.

– Спаси и сохрани его Господь, – перекрестился новый дворянин.

– За строительство дорог и печей, Государь жалует дворянством и Вацлава Крчмара. Теперь будешь дворянин Василий Михайлович Крчмар. Почему Михайлович, позже объясню, держи грамоту.

Вацлав очень осторожно взял в руки свиток с печатью. Его можно было понять, ещё недавно он был пленный чех, пытающийся выжить и вот теперь богатый человек и дворянин.

– За помощь в освоении производства фарфора дарует царь батюшка дворянский титул и Никите Михайловичу Шульге, – Пожарский протянул грамоту опешившему ссыльному воеводе казанскому. Здесь о том, что это Шульгин, знали всего два стрельца, и они помалкивали после проведённой беседы с Пожарским, – Это тебе Никита Михайлович и за прошлые заслуги и аванс на будущее, – тихо, только для будущего мэра Миасса, проговорил княжич, передавая грамоту и троекратно облобызав нового дворянина.

– Ещё есть у нас один новый дворянин. Это Василий Петрович Полуяров. Его царь жалует дворянством за выведения новой ржи именуемой теперь на века «Полуяровкой». Все знают, что получили крестьяне урожай невиданный и теперь во всей губернии хотят люди сажать только полуяровку. Только пока все будут осваивать рожь, Василий Петрович и пшеничку выведет урожайную и ячмень и овёс и гречку. Скоро все досыта есть будут. Теперь у нового дворянина только одна задача, новым своим сортам названия придумывать. Я вот пшеницу предлагаю назвать «Васильевка». Как Василий Петрович, не против, – под общий смех выдал покрасневшему как девка купцу бывшему Пожарский грамоту.

Народ загалдел, поздравляя агронома и подсказывая ему названия новых сортов:

– Ты Василий Петрович озимую-то рожь «Полнояровкой» назови.

– Подождите, господа, – унял начавшееся веселие Пётр, – не все ещё грамотки от царя нашего батюшки я зачитал, есть ещё пара. За чудную роспись фарфора и подносов, а также за иллюстрацию книги о святом Александре Невском жалует Государь русским дворянством и художника Рубенса. Будет он теперь прозываться Пётр Павлович Рубенс. Дарует ему царь 100 четей землицы и деревеньку Рубцы из девяти дворов тоже в Жарской волости, от нас недалече. Держи Пётр Павлович! Заслужил! – Княжич обнял вставшего столбняком художника и вложил в его непослушные руки царёву грамоту.

Рубенс рисовал королей и принцев, даже императоров. Расписывал их дворцы, но никто из них даже не заикался о дворянстве для него. Для них он был просто мещанин умеющий рисовать. А здесь на Руси за неполных четыре месяца он узнал о живописи больше чем за последние двадцать лет, да ещё и дворянином стал. А ведь он не хотел ехать сюда.

– Ещё есть у меня грамота и для нашего ювелира Лукаша Донича. За ручки его перьевые, да за чернильницы непроливайки, да за помаду губную, жалует его государь 50 четями землицы и деревенькой, – Пётр крепко обнял ювелира.

– То ведь не мои придумки, – тихо на ухо княжичу шепнул Лукаш.

– Придумать и дурак может, главное всё придуманное в металле воплотить, а в этом тебе равных нет на Руси, – так же тихо ответил Пожарский.

– И последняя грамота у меня есть, – Пётр оглядел своих помощников, – Вводится на Руси новое дворянское звание «барон». Будут только самых достойных дворян в это звание возводить. Вот первым бароном на Руси и будет самый достойный – книгопечатник наш Пётр Петрович Шваб.

Народ радостно завопил, поздравляя нового барона. Его книги видели все. Иностранцы по его азбуке русский язык учили, а Кеплер, Майр и Стивен одолевали просьбами издать их книги на латыни.

– Теперь про отчества для новых дворян Донича и Крчмара. Так как в Европе отсталой не пользуются отчествами, то государь Михаил Фёдорович сам решил стать им крёстным отцом и потому отчества у них будут Михайлович. Есть, кто-нибудь против? – Пётр насмешливо оглядел собравшихся.

– Кто же от такого крестного отца откажется, – высказал общую мысль отец Матвей. – Придётся вас «Михайловичи» завтра крестить. В веру-то православную переходить пока не зову. До неё дорасти нужно, а окрестить – окрещу.

– В заключении, что хочу сказать. Тот, кто усердно работает и славу для Руси добывает у нас без награды не останется. Хочу вот предложить нескольким здесь присутствующим подумать над этим. Тебе, Иоганн Кеплер, хочу предложить я написать и издать на русском языке учебник «Оптика» переработай свой трёхтомник выкинь из него историю и споры с давно умершими людьми и сделай не книгу, а учебник. Чтобы дети в старших классах школы могли эту науку изучать. Думаю, этот учебник Государем будет отмечен по достоинству. Тебе, Симон Майр, хочу предложить издать учебник по астрономии, нужно тоже не спорить с Коперником или Аристотелем или даже с Галилеем. А взять у всех у них и у Кеплера с Майром лучшее и написать тоже не книгу, а учебник. Ну и тебе, Симон Стивен, тоже учебник по математике, с дробями и прочими премудростями. А тебе, господин ван Бодль, по траволечению, собери все знания наших травниц, да матери Кеплера, разложи по полочкам и издай. Обещаю всем, что книги эти книгопечатник наш сделает лучшими в мире. Сначала издадим на русском языке, а потом и на латыни для отсталой Европы. Совсем напоследок хочу предложить вам написать письма знакомым вашим. Если они мастера, то с радостью приму их в Вершилово. Нам все нужны и художники, и архитекторы, и скульпторы. Математики нужны, химики очень нужны. Государь просил особо, если у вас есть знакомые оружейники, пригласите их в Вершилово. Я бы с радостью принял и музыкантов, построим театр и будем по воскресеньям ходить туда семьями. Пригласите пастора, но не для того, чтобы он русских людей в свою веру переманивал, а чтобы свадьбы ваши узаконил и детей, что на Руси рождаться будут, крестил, ну и грехи вам отпускал. А то живёте у врат рая, а в рай не попадёте.

Ну, а теперь праздновать.

Событие четырнадцатое

Князь Владимир Тимофеевич Долгоруков прибыл в Нижний Новгород 25 января. Остановился он передохнуть после дальней дороги со всем семейством у нижегородского воеводы князя Фёдора Фёдоровича Пронина. Вернее, это был товарищ прежнего воеводы, князя Василия Матвеевича Бутурлина. Но сейчас князь уже уехал во Владимир воеводой, а замену ему ещё не прислали. Так что уже месяц целый Фёдор Фёдорович один управлял военным хозяйством Нижнего Новгорода. Долгоруков знал, что князем, бывший государев дьяк стал совсем недавно, но чиниться не стал и принял приглашение остановиться у него в Кремле со всем семейством и погостить несколько дней, отдохнуть после дальней дороги.

Вечером два князя сидели в горнице и, попивая стоялый мёд, закусывали его новомодным вершиловским сыром и разговаривали о маркизе Петре Дмитриевиче Пожарском.

– Я тебе так скажу, Владимир Тимофеевич, сейчас самый богатый человек на Руси это Пётр Дмитриевич. Я ведь дьяком был, и вся его торговля через меня шла. Так вот, не так давно ювелиры, за перьевые ручки, что продали в Европе, привезли ему два воза золота, они в казну заплатили пятину восемьдесят тысяч рублей. Так это только пятина. И это только ручки. А у маркиза Пожарского производств столько, что все и не упомнишь. Он, я думаю, если захочет, то такую страну, как Швеция или Дания просто купит.

– Как же это получилось, ведь он отрок ещё и приехал-то в Вершилово своё всего полтора года назад, – удивлялся Долгоруков, – а князь Пожарский, что же не забирает деньги-то?

– Как получилось, сказать могу, нашёл он людей знающих, да и организовал все свои производства, не с крестьян последние штаны снимал, а взял в помощники купцов, да немцев, дал им денег на начало дела и помогал во всём. Вот ты сыр ешь, вкусно ведь. Так это его крестьянин придумал, а он и денег дал и свёл с гончарами и с купцами, так теперь за этими сырами очередь из купцов до Владимира стоит. И так во всём. Всё время в делах и когда спит не понятно. Или вот пример, нашёл его управляющий Зотов в Арзамасе умирающего парнишку, что из глины свистульки делал. Вылечил Зотов того парнишку и теперь они придумали, как фарфор лучше китайского делать. Там за каждую чашку берут по весу золотом. На днях Государь грамотку прислал, о даровании бывшему купцу Зотову дворянства и землёй с крестьянами наделил. Представляешь, какие деньжищи теперь потекут Петру Дмитриевичу. Я тебе так скажу, Владимир Тимофеевич – талант у маркиза людей нужных находить. А что про батюшку? Приезжал сюда летом князь Пожарский забрал у сына денег немерено и диковин всяких и уехал. Сейчас, я слышал царь батюшка отправил его воеводой в Новгород Великий. Думаю для того, чтобы он Петру Дмитриевичу не мешал диковины выпускать. И «маркизом» государь его облагодетельствовал, чтобы независимость от отца подчеркнуть, – князь кивнул слуге и тот снова наполнил опустевшие чарки мёдом.

– Диковинные вещи ты рассказываешь, Фёдор Фёдорович. Проводишь ли меня завтра с семейством в Вершилово. Когда княжич проплывал мимо Казани с Урал камня, гостил у меня, теперь нужно ответный визит нанести, – Долгоруков опрокинул чарку и стал подниматься, – Однако поздно уже, пойду почивать.

– Покойной ночи тебе, Владимир Тимофеевич, а о визите не беспокойся завтра с утра и поедим. Футбольный матч ведь завтра, посмотришь игру интересную, что в Вершилово выдумали. Анисим проводи боярина, – позвал он слугу.

Утром из Нижнего в Вершилово потянулись десятки саней. Первыми ускакали стрельцы, не менее полусотни. Фёдор Фёдорович выделил семейству князя Долгорукого два крытых возка и сам с женой и двумя сыновьями поехал впереди. Владимир Тимофеевич отметил, что дорога широкая и ровная ни резких поворотов, ни ухабов. Занимаются, значит в Нижнем дорогами.

У въезда в Вершилово пришлось остановиться, егозе Фетиньюшке обязательно захотелось посмотреть медведей, что охраняли въезд в село. Вышли из возков, естественно и все остальные.

– Надо же придумать такое, вместо рогаток мишек поставить, – удивился князь.

– Это уже вторые мишки, – хохотнул нижегородский воевода, тоже вылезший из своего возка, – Двух первых князь Пожарский, когда летом приезжал, с собой в Москву забрал. Так Фома Андронов, мастер, что мишек вырезал, взял, да и новых сделал ещё выше и искуснее. Эти как бы ни на полсажени повыше будут.

– Понимаю я князя Дмитрия Михайловича, и себе бы таких захотел на двор, – поцокал языком Долгоруков.

Дальше начиналась улица с высокими деревянными домами под черепичными крышами. Самое удивительное, что из крыши торчало по две трубы, и из них, почти во всех домах, вверх поднимался дым. Погода стояла безветренная и ясная, и дым уносило прямиком в безоблачное небо. А потом они выехали на большую квадратную площадь. Дорога упиралась в большой храм о трёх куполах с черепичной крышей, как и все дома. Купола были обшиты листовой медью и горели на солнце. Красота. По бокам площади стояли два одинаковых кирпичных здания. Они были в два этажа и всё с теми же черепичными крышами. А рядом с въездом на площадь возвышался терем. На его пороге стоял Пётр Пожарский и призывно махал руками.

Семейство Долгоруких вылезло из возков и остановилось, крутя головами. Посмотреть было на что. Пожарский спустился с высокого крыльца и, улыбаясь, подошёл к боярину.

– Рад видеть вас в добром здравии Владимир Тимофеевич. Все ли по здорову? Как добрались?

– По здорову, Петруша. Как у тебя батюшка с матушкой, пишут ли? – князь обнял Пожарского и троекратно расцеловал его.

– Батюшка воеводой в Великий Новгород уехал, недавно письмецо прислал, слава богу, все здоровы. Прошу, гости дорогие поднимайтесь в терем, пока футбол не начался, успеем чайку китайского с пряниками откушать.

Князь Долгорукий долго себя упрашивать не стал, хотелось ему посмотреть, как выглядит терем внутри у этого непонятного маркиза. Вместе с Долгоруким Пожарский пригласил и князя Пронина с семьёй. Всего гостей набралось десять человек и потребовалось изрядно времени, чтобы все разделись и уместились за большим круглым столом.

Этот стол в первую очередь заинтересовал боярина Долгорукова. На Руси всегда вдоль стены стояли лавки и к ним подвигали при необходимости длинный стол, за которым сразу ясно кто родовитее. А здесь круглый стол и красивые стулья с резными спинками и ножками, практически как трон у Государя. А судя по резьбе, так и красивее будут. В красном углу висела не одна икона, а целый иконостас и одна другой краше. Особенно выделялась икона с Богоматерью. Князь истово перекрестился, оценивая красоту икон. Он таких и не видывал.

Между тем Пётр пригласил его сесть прямо под иконами, а рядом по правую руку поместил князя Фёдора Фёдоровича. Остальные гости усаживались, как хотели.

– Анька, заносите, – приказал княжич и сам уселся напротив двух князей.

Вот тут у Владимира Тимофеевича глаза на лоб и полезли. Вместо обычных сенных девок в комнату зашли три турчанки в национальных одеждах, все увешанные цепями и браслетами. Сколько же на них золота? Но взгляд почти сразу переключился с турчанок на подносы, которые они поставили на стол. Подносы были чёрного цвета и на них горели небывалой красоты цветы. Таких цветов не могло существовать, если только в далёких заморских странах. Цветы были как живые, казалось, стоит протянуть руку к подносу и можно взять один из цветов. На подносах стояли чашки с изящной гнутой ручкой на маленькой тарелочке. И чашки и блюдца были неимоверной белизны, и на них были синим цветом выписаны картинки природы. Зимние виды речушки или заснеженные ели. На всех одиннадцати чашках картины не повторялись.

Турчанки споро сняли с подносов эти великолепные диковины, поставили перед каждым гостем и уплыли вместе с подносами, а через минутку появились снова. Теперь у каждой на подносе стоял непонятный кувшинчик с трубкой носиком. Девушки взяли эти кувшинчики и стали разливать по чашкам жидкость цвета стоялого мёда. По горнице распространился цветочный аромат. Разлив чай турчанки снова уплыли. Как только они могут так ходить? В третий раз на подносах были такие же белые с синими узорами вазочки с мёдом внутри и пряники. Девушки составили всё это на стол и исчезли. Потом одна появилась, неся большое блюдо из того же фарфора, на котором был нарезанный на тонкие ломтики сыр.

– Угощайтесь, гости дорогие, этой китайский жасминовый чай. В вазочках мёд, в блюде сыр, – предложил хозяин.

Князь Долгоруков смотрел на стоящее, на столе и не мог себя заставить прикоснуться к чашкам. Он понимал, сколько это стоит. Если все его имения продать, то вряд ли и на половину денег наберётся. Разве можно из «этого» пить. Князь Пронин и обе княгини вели себя соответственно. Хорошо хоть дети разрядили обстановку, они о деньгах не думали, намёрзшись за поездку, они с радостью бухали в чашки мёд и, разболтав ложечками, принялись пить и закусывать пряниками и сыром. Сам Пожарский взял чашку и тоже спокойно попивал ароматный напиток. Пришлось и князьям взяться за тоненькие ручки чашек.

– Это твоя новая диковина? – спросил у Пожарского Фёдор Фёдорович, – Фарфор?

– Да, научились мы делать фарфор не хуже китайского. Царю батюшке я на Рождество и на Крещение такие сервизы послал, отцу с матушкой тоже. Теперь вот продавать начну. Думаю, гости заморские всё золото с Европы вонючей сюда свезут.

– Почему же он вонючая, – поинтересовался, отхлебнув первый глоток Долгоруков.

– Так им священники ихние мыться запрещают. Вот они и ходят годами грязнущие и потные. Дикие люди, – пояснил княжич.

– А твои-то как немцы? – не поверил князь.

– Приехали все во вшах и блохах, как барбоски, пришлось всех с одеждой в баню гнать и только потом в дома пускать. А потом ещё три месяца к бане приучать. Сейчас они уже и сами Европу вонючей называют.

– Чудно. Как же это не мыться годами? – всплеснула руками княгиня Долгорукова.

– Их священники говорят, что при крещении на них благодать сходит Господня, а если вымыться, то всю благодать смоешь, – усмехнулся Пётр.

Угощения были съедены и гости стали собираться на футбол. Опять набежали турчанки, помогая княгиням и княжнам одеться.

– Откуда у тебя Пётр Дмитриевич эти басурманки? – хмыкнул боярин.

– У казаков из рабства выкупил. Пожалел. Теперь и не знаю, что с ними делать, – махнул рукой княжич.

Футбол Владимиру Тимофеевичу понравился.

– Не знаю уж, куда меня Государь отправит воеводой, но я там такие, же игрища заведу. Ты Пётр Дмитриевич, напиши, как в этот футбол играть надо.

Княгиня Долгорукая всё это время посматривала на старшую дочь. Глянулся ли ей это юноша. И судя по тому, как краснела Марьюшка при встречи взглядами с Петрушей, поразил он девичье сердце. Может и даст господь за Петрушу Марьюшку пристроить. А то ведь уже двадцать годков девке, иные-то в её годы уже по три ребёночка имеют.

Событие пятнадцатое

Царь и Великий Государь Михаил Фёдорович Романов получил на следующий день после Крещения обещанные подарки из Вершилова. И как ни хотелось ему быстрее открыть сундук, но он сдержал себя и послал за матушкой и батюшкой. Отец был в Троицко – Сергиевой лавре и пришлось ждать целых четыре дня. Но в прошлый раз патриарх попенял сыну, что подарки без него разбирали. Поэтому Михаил выставил сундук на середину своей светёлки и наказал дьяку Фёдору письмеца от Петруши ему не давать, как бы не стращал муками земными и небесными.

Грели душу воспоминания о проведённом «аукционе». Зрелище и, правда, было незабываемое. Тут уж Петруша точно не обманул. Дьяк Борисов вызвал гонцами всех купцов из немецкой слободы и всех «гостей государевых» и купцов Гостиной сотни. Отдельно были приглашены думные бояре. Так как народу набиралось прилично, то всё действо вынесли на улицу и для бояр поставили лавки, купцов и гостей отделили от бояр цепочкой стрельцов.