И опять Пожарский 2

Непонятны были и цели Пожарского по отношению к самому Рубенсу.

– Дорогой метр, – сказал тогда маркиз, – Пишите, что хотите, любую вашу картину я куплю, только иногда, когда я попрошу помочь, не отказывайте, пожалуйста.

Первый раз Пожарский за помощью обратился вместе с самым известным ювелиром мира. Ведь он изобрёл перьевую ручку. Лукаш Донич принёс плохо нарисованный эскиз серёжек и попросил его доработать, а так же в этом стиле разработать эскизы кулона, двух колец, браслета и тикки (это такая подвесочка на лоб). Рубенс хотел поворчать, но вспомнил своё обещание и принялся за работу. И тут их увидела Изабелла.

– Это мне! – завизжала жена от восторга и бросилась Рубенсу на шею, – Это самые красивые украшения, что я видела в жизни. Питер ты великий художник.

Рубенс ушёл в другую комнату и заплакал. Он великий художник не потому, какие картины написал, а потому, что доделал работу Донича или Пожарского. Хотя Изабелла была права. В Европе до такого никто не додумался. Как и до перьевой ручки, как и до чернильницы непроливайки, как и до восхитительного масла, что принесли им недавно в интересно расписанных горшках. В Европе ничего не умели из того, что делали в Вершилово. Здесь обычные крестьяне творили чудеса. Одни валенки чего стоят. Это шедевр обувной мысли, и тепло и красиво. Он сам забросил сапоги и ходил только в валенках. Пришлось быстро дорисовать эскизы и идти к ювелиру.

– Мне нужен такой комплект для жены, – Рубенс объяснил Лукашу ситуацию.

– Что ж, где два, там и три, – засмеялся Донич, – Моя жена тоже уже увидела наброски. Теперь не отвертеться. Какого цвета должны быть камни.

– У Изабеллы карие глаза, думаю, с вот этим жёлтым камнем подойдут лучше всего. Сколько это будет стоить? – поинтересовался художник предчувствуя огромные траты.

– По себестоимости двести рублей, цитрин довольно редкий камень, – чуть подумав, сообщил ювелир.

– По себестоимости, но вы ведь работать будете. Бесплатно, что ли? – удивился не привыкший к Вершиловским реалиям Рубенс.

– Дорогой Питер. Деньги у нас в Вершилово ничего не стоят. Здесь они не нужны. Тем более только на ручках я заработал двести тысяч золотых дукатов, – снисходительно улыбнулся Донич, – А вы подумайте на досуге, и может быть, придумаете в этом же стиле серьги и для дочери.

Рубенс ушёл выбитый из колеи в очередной раз. Как это не нужны деньги?

Второй раз маркиз потревожил художника вместе с местным иконописцем Иоакимом Прилукиным. Рубенс видел его иконы в храме и наброски к мозаике на строящемся храме. Этот художник писал совсем в другой манере. Но его Богоматерь была чудом. А эти непонятные зверушки, что писали его помощники. В Европе так рисовать животных тоже не умели. Они были очеловечены. Белочки улыбались или злились, даже птицы выражали эмоции. Рубенс долго разглядывал горшки с маслом, что принесли им (кстати, совершенно бесплатно) пытаясь постичь загадку этого мастера. Нет. Он так не может. Сейчас ему предложили расписать поднос волшебными цветами. Цветы должны быть похожи на цветы, но быть красивее, пышнее. И лепесток должен быть выполнен одним мазком кисти. Ему принесли образец и попросили сделать несколько разных и сделать лучше. Ведь он великий Рубенс.

Питер попробовал и не смог. Он пригласил всех учеников и подмастерий и две недели все бились с этими цветами. Решил проблему один из учеников, самый молодой, Якобс де Йонг. Его поднос на самом деле был не хуже принесённого. Теперь все учились у самого младшего. Через две недели Пожарский получил десять раскрашенных подносов. От каждого голландца по одному. Они убили две с лишним недели, но Рубенс не жалел этого времени. Он освоил новый способ письма. И этот способ впечатлял. Нужно будет попробовать так написать картину, например Клару Серену на лугу таких цветов.

И вот недавно его «потревожили» в третий раз. Этот раз он запомнил на всю жизнь и все его ученики тоже. Этот маркиз научился делать фарфор лучше китайского. Над этой загадкой бились в Европе все и ничего не смогли. А в Вершилово мальчишка не просто повторил, а на голову превзошёл китайцев. Фарфор был тоньше и звонче, а голубая роспись просто сводила с ума. Как это сделано. Ведь роспись была внутри фарфора, а не нарисована сверху, как у китайцев. Опять чудо.

Пожарский предложил голландцам подумать и нарисовать картинки на блюдцах и чашках в одном голубом цвете. Конечно, в первую очередь просились на фарфор цветы, как и на предоставленных образцах. Снейдерс предложил нарисовать зимний пейзаж. Конечно же, голубой снег, обрадовался Питер. И они предоставили через пару дней Пожарскому шедевры монохромной живописи. Кое-что и голландцы умеют.

Глава 2

Событие десятое

Воевода Казани князь Владимир Тимофеевич Долгоруков получил с царёвым гонцом царскую грамотку и небольшой сундучок. В царской грамоте было предписание боярину, по приезду нового воеводы Одоевского Ивана Никитича Меньшого в Казань, отбыть в Москву. Ну что ж, он добросовестно пробыл на воеводстве в Казани три года. Усмирил татар и черемисов, укрепил городскую стену, навёл порядок в самом городе. Есть чем гордиться. В Москве получит новое назначение, может во Владимир или Нижний Новгород, а то и в саму Москву. Чай не последний по родовитости.

Сундучок был от княжича Петра Дмитриевича Пожарского. Он был искусным мастером вырезан из дерева и сам по себе уже был подарком. Внутри было письмецо от княжича, в котором он поздравлял всё семейство Долгоруких с Рождеством Христовым и шесть коробочек, пять маленьких и одна побольше.

Пока Владимир Тимофеевич распаковывал сундучок, да читал поздравление от Пожарского, в горницу набились все его девки. Ишь любопытство их съедает, что же за подарки такие прислал «Петенька». Перекрестясь, князь достал одну коробочку. Это тоже был сундучок, только крохотный и весь покрытый тончайшей резьбой с райскими птицами и цветами. На крышке сундучка было вырезано слово «князь». Долгоруков открыл крышечку и ахнул. Там лежал, переливаясь большим гранёным рубином массивный золотой перстень.

– Ай, красота, какая, – пискнула младшая дочь Фетиньюшка, заглядывая князю через плечо, – Давай же доставай следующую.

– Цыц, – незлобно приструнил дочерей Владимир Тимофеевич и надел перстень на палец. И впрямь красота. Такой жуковицы и нет ни у кого. Явно заморская работа, наши-то ювелиры так с камнем работать не могут.

– Батюшка, ну доставай следующую шкатулочку, – это опять младшенькая, знает, что не будет ей за это ничего, балуют её родители.

Вздохнув, что отрывают его от любования собственным пальцем, князь достал следующую коробочку, «княгиня Марфа Васильевна» было вырезано на крышке. Князь хотел было открыть коробочку сам, но передумал, пусть ладушка сама откроет, порадуется. Княгиня приняла шкатулочку, перекрестилась и открыла крышку. Там лежали невиданной красоты серьги с такими же кровавыми рубинами, только поменьше. К розеточке, в которой был закреплён рубин (яхонт червлёный), был хитрым способом прикреплён золотой листочек, покрашенный с одной стороны такой же алой краской с более светлыми прожилками, и покрытый блестящим лаком. Вместо обычных дужек серьги закреплялись с помощью хитрого замочка, который удалось застегнуть только с помощью непоседы Фетиньюшки. Понятно, почему в серьгах были яхонты, такие же, как и камень в перстне у князя. В таких серьгах можно только с мужем в церковь ходить, да и то боязно. Немереной цены вещь.

– Ой, матушка, ты теперь самая красивая боярыня на Москве будешь, – всплеснула руками Елена.

– Батюшка, доставай следующий сундучок, – не терпелось младшенькой.

Князь осмотрел оставшиеся шкатулочки и вытянул ту, на которой было написано «княжна Фетинья».

– Держи, егоза! – протянул воевода последышу.

В сундучке были тоже серьги. Только камень был жёлтый, и листочки выкрашены в жёлтый же цвет. Визгов было. Еле утихомирили девочку.

– Батюшка, а мне есть? – теперь Елене не терпится.

Владимир Тимофеевич перебрал оставшиеся шкатулочки и вытащил с надписью «княжна Елена». Всё повторилось с точностью до одного визга, вся разница, что камни были яхонтами лазоревыми и листочки покрашены в голубой цвет. Красота.

Марфе достался сундучок с серёжками со светло-фиолетовыми камнями аметистами (варениками). Последнюю шкатулочку с надписью «княжна Мария Владимировна» князь доставал с опаской. Слишком она была большая. Это не могло быть случайностью. У Петра Дмитриевича всё было продумано. Там были не только серёжки. Этот сундучок воевода не передал как предыдущие, закрытым, дочери, а сам приоткрыл крышку и тут же захлопнул. Боярина прошиб пот.

– Марфа, Елена и ты Фетюньюшка, идите-ка на свою половину, – наконец отдышавшись, смог проговорить князь.

– Батюшка, а что же Марьюшке Петенька подарил? – опешила Елена.

– Сейчас вы проказницы уйдёте и посмотрим.

Надутые и обиженные младшие дочери вышли из горницы, батюшке перечить не посмели.

Когда дочери прикрыли за собой дверь, боярин встал, подошёл к двери проверил, не подслушивают ли за дверью. Девки там и оказались.

– Я вот вам, – свёл брови воевода.

Он посмотрел вслед убегающим дочерям, закрыл дверь поплотнее и прошёл к столу.

– Ну, открывай «княжна Мария Владимировна», – прочёл надпись на шкатулке Долгорукий и подвинул её дочери.

Крышечка отворилась, и три пары глаз уставились на содержимое. Только через пару минут Мария пришла в себя и стала доставать из шкатулки содержимое, раскладывая перед собой на столе. Сначала появились серьги, такие же, как и остальные только камень был зелёный изумруд (смарагд) и листочки соответственно зелёные. Потом рядом легло два кольца одно побольше, другое поменьше (на мизинчик) изготовленные мастером в том же стиле, что и серьги. Дальше был кулон на золотой цепочке. Потом браслет на руку. Все украшения были со смарагдами и зелёными листочками. И наконец, похожая на серёжку вещица, только на золотой тонкой цепочке. Князь заглянул в шкатулочку и достал небольшой листочек бумаги.

– Это тика, – прочитал он, – цепочка закрепляется в волосах на проборе, а сама тика висит на челе.

Долгоруков подвинул все украшения дочери и скомандовал:

– Надевай.

Это заняло приличное количество времени. Мария стояла бледная и просто сверкала вся изумрудами.

– Прямо ведь в цвет глаз угадал Петенька, – охнула княгиня, оглядывая полностью снаряжённую дочь.

– Петенька, – не понятно, зачем произнёс боярин и вздохнул.

– Почему же это он всем только серьги подарил, а мне вон всего столько? – прошептала Мария.

– А я думаю, это он такой способ нашёл, чтобы сказать, вы, мол, Марию-то не отдавайте ни за кого замуж, я сам на ней женюсь, – медленно проговорил боярин, глядя в упор на дочь.

– Так он отрок ещё, – залилась краской дочь.

– Пятнадцатый годок отроку идёт. Через год можно и сватов засылать, – усмехнулся князь.

– Так разве можно так, чтобы не батюшка, а сам сватался? – удивилась княгиня Марфа.

– Так он и не сватается, просто подарки прислал, с намёком. Подождите будущие родственники годочек.

– А если князь Дмитрий Михайлович, кого другого присмотрел за старшего сынка? – не обращая на дочь внимания, продолжала допрос мужа княгиня.

– Вот приедем в Москву и поговорим с князем Пожарским, да и с сынком поговорить не мешает. Завтра собираться начнём, а после крещенья и выедем. Нижний-то Новгород как раз по пути, – хлопнул ладонью по столу хозяин, – А ты, Марьюшка, пока кроме серёжек не надевай ничего, да и сестрицам не показывай. Матери оставь на сохранение.

Событие одиннадцатое

Иоганн Кеплер не понимал, зачем он нужен был маркизу Пожарскому. Тот вообще вёл себя странно. К тому же оказалось, что маркиз ещё отрок, ему всего четырнадцать лет. И пусть он смотрелся несколько старше и был довольно высок, но всё равно отрок. Странности начались через день после того как он вернулся с Урал камня. Это страшно далеко на востоке. Московия оказалась огромной страной. Настолько огромной, что её границ на востоке можно было достичь только через несколько лет, после выступления из Москвы.

Маркиз начал с того, что занялся их лечение. Он собрал всех приехавших, за исключение молодёжи и отвёл к знахаркам. И теперь вот уже три месяца Кеплер пьёт по три раза в день отвары из трав и ягод. А ещё эти целительницы пришли домой к Кеплеру и осмотрели его жену и мать.

Теперь пить отвары они ходят втроём. Утром, днём и вечером, каждый день при любой погоде. Иоганн спросил, нельзя ли сразу налить отвар в кувшин на целый день.

– Я тебя, милок, не учу, как звёзды считать, а ты не учи меня, как людей лечить, молод ты ещё, – отбрила его травница.

Мать Кеплера Катарина и жена Сусанна тоже поворчали, но исправно посещали бабулек. Катарина и сама травница высоко оценила знания вершиловских целительниц и в последнее время часто проводила с ними, изучая язык и обмениваясь знаниями. Самого же астронома ещё мучил приставленный к нему стрелец. В любую погоду он поднимал его не свет ни заря и выводил на пробежку. Сначала они бегали не долго, но сейчас, через три месяца уже пробегали по тропе, где ежедневно тренируются стрельцы. Приставленный к нему Сидор Синица, говорил, что бегают они теперь две версты. Этот же стрелец, раз в неделю водил Иоганна в баню и там бил веником. И что самое интересное, это начинало Кеплеру нравиться.

Дом, в который семейство Кеплеров поселил маркиз, был не меньше того, в котором астроном жил в Линце. И это был не каменный дом с вечными сквозняками, а тёплый деревянный двухэтажный терем с тремя печами и запахом свежего дерева. Четверо детей Кеплера двое от первого брака и двое от второго благополучно перенесли переезд и двое старших от первой жены Барбары уже ходят в школу. Его приёмная дочь Джемма уже прогуливается по вечерам с одним из учеников Рубенса и дело, кажется, идёт к свадьбе. Всё вроде на первый взгляд просто замечательно. Только вот зачем маркиз собрал их всех у себя? Учить детей астрономии? Так он знает эту астрономию лучше самого Иоганна. Непонятно. Детей астрономии Кеплер учил. Пока с помощью переводчика, но с ним самим занимались русским и успехи были.

Страдающий большую часть жизни близорукостью Иоганн как-то при Пожарском придвинул к себе листок с записями поближе.

– А почему вы не носите очки? – спросил маркиз.

– Но ведь очки помогают только дальнозорким, – пожал плечами Кеплер.

– Бред, ведь вы изобрели науку оптику, работаете с линзами полжизни. Нужны просто другие линзы. Они должны быть двояковогнутые. Бери в помощники Майра, Стивена и ван Бодля и делайте очки. Когда нарисуйте линзу, я её отолью. Зашлифовать поможет ювелир Лукаш Донич.

И они сделали это. Правда, без помощи маркиза всё равно не обошлось. Взглянув на их поделку, он фыркнул и нарисовал очки с дужками для крепления за ушами и приспособлением, чтоб они крепились на переносице. Линзы отлили, зашлифовали, вставили в оправу и теперь Кеплер всюду ходит в очках и впервые за многие годы видит не размытые тени, а людей и деревья и даже снежинки, летящие в воздухе.

Вот и спрашивается, если маркиз Пожарский «всё» знает сам, то зачем ему нищий придворный астроном.

Свои знания в астрономии и других науках Пожарский объяснял, что в детстве в Москве читал книги атлантов, но сейчас эти книги сгорели при пожаре. Так, что спрашивайте, если вспомню, объясню, если нет, значит, нет. Кеплер воспользовался этим предложением и каждый день почти, устраивал с Майром княжичу перекрёстный допрос. Эти атланты, если это правда, настолько дальше продвинулись в естественных науках, что просто жуть брала. Как хотелось бы Иоганну взглянуть на те книги. Вместо этого ему показали монеты этих древних полубогов. Что ж, монеты впечатляли, таких сейчас никто не сможет сделать. Неужели русские и, правда, потомки атлантов, ведь надписи на монетах написаны почти по-русски.

Как-то маркиз принёс стеклянную призму и показал, как из белого света тот разделяется на семь цветов. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Прочитал маркиз считалочку, что почерпнул в книге атлантов. Это и есть цвета спектра. Но я показываю вам не это. Смотрите. – Князь поднёс к цветной полоске на стене большую лупу, – Между цветными полосками есть чёрные линии. Так вот каждый элемент, светясь, испускает свет строго определённого спектра и вот эти чёрные полоски у каждого элемента разные. Проводите опыты, сжигайте в спиртовке разные металлы и вещества, и анализируйте. У атлантов написано, что простых веществ около ста. Попробуйте начать их определять. Если что не будет получаться, то спрашивайте.

Эх, хоть глазком бы одним заглянуть в те сгоревшие книги.

А ведь он таким здоровым и бодрым не чувствовал себя никогда в жизни.

Событие двенадцатое

Царь и Великий Государь всея Руси Михаил Фёдорович Романов получил на Рождество подарок из Вершилова. Подарок явно был не маленький. Двое рынд еле занесли в тронный зал большой сундук. Сундук был заперт.

Михаил посмотрел на стоящего рядом дьяка Фёдора Борисова и тот протянул ему конверт. Письмо было от Петруши.

Здрав будь, Великий Государь! Поздравляю тебя с Рождеством Христовым и высылаю несколько подарков. Только ты, царь батюшка с подарками, что в большом сундучке будь поаккуратнее, ибо разбиться могут. Когда посмотришь подарки, Государь, возьми у дьяка второе письмо.

Заинтригованный Михаил вставил, нашедшийся в конверте, ключ в замочную скважину и повернул его. Замочек щёлкнул. Царь открыл крышку. Сверху лежали подносы. Сделаны они, судя по весу, были из железа. Михаил Фёдорович убрал обёртку из ткани с первого подноса и обомлел. Весь поднос был усеян невиданной красоты цветами. Таких цветов не бывает. Такие, растут только в раю. Кто же мог подсмотреть их там, а потом перенести на поднос. Весь поднос был покрыт чёрной краской, и цветы всеми красками просто горели на нём. И сверху всё это было покрыто лаком.

Михаил развернул второй поднос, третий. На всех подносах были эти волшебные цветы. Подносов было одиннадцать штук, и ни на одном узор не повторялся. Ничего красивее до этого Михаил не видел.

– Пресвятая Богородица, – перекрестился стоящий рядом дьяк, – Кто же мог такую красоту нарисовать? Где они эти цветы видели?

Михаил и сам задавал себе эти вопросы. Неужели это нарисовал тот художник Рубенс из Голландии?

– Вели матушку позвать, – бросил через плечо дьяку царь, повернуться не мог. Вдруг это исчезнет.

Дьяк Борисов вышел на минуту и снова вернулся, плотно закрыв дверь. Михаил переходил от одного подноса к другому и всё хотел выбрать лучший. Не получалось. Разве вон тот с цветами похожими на одуванчики. Или вон тот с синими колокольчиками по углам. Да нет. Все хороши. Отвлекло самодержца от созерцания появление старицы Марфы. Государыня Царица прошла вдоль разложенных на лавках подносов и истово перекрестилась.

– Дозволил Господь при жизни царствие небесное увидеть. Кущи райские. Кто же прислал тебе это чудо, Мишенька?

– Петруша Пожарский из своего Вершилова, – тоже перекрестясь с трудом превозмогая спазм в горле, ответил Михаил Фёдорович.

– Если просить будет чего, дай! – строго зыркнула на сына царица.

– Там в сундуке ещё один сундучок есть, – напомнил дьяк.

Вдвоём, чтобы никого не звать, дьяк с царём достали сундучок и установили на лавку. Он сам по себе был чудом. Михаилу приходилось видеть красивую резьбу по дереву, но такую мелкую и затейливую ещё нет. Он снова перекрестился и открыл крышку с вырезанными на ней жар-птицами. Там были какие-то предметы, завёрнутые в тряпицы. Михаил развернул одну и чуть не выронил. У него задрожали руки и колени. У него в руках было полупрозрачное фарфоровое блюдце с видом засыпанного сугробами маленького домишки на берегу, почти схватившейся речки, только узенькая полоска оставалась. И всё это было сделано только одним синим цветом, который не был нарисован красками поверх, рисунок был внутри блюдца, и он горел сквозь прозрачное покрытие. Михаил видел китайские вазы, их подарил ему посол персидский. Но насколько это блюдце было лучше. Оно было тоньше. Оно было красивей. Оно было белей. Михаил, вспомнив хвастовство посла о серебряном звоне, слегка ударил ногтём по блюдцу. Вот это серебряный звон, а не то, что восхвалял посол.

Осторожно поставив блюдце на лавку, Михаил достал следующую вещицу. Теперь это была чашка с таким же рисунком и она, казалось, ещё тоньше, через неё даже видны были подносы на лавке. Не решаясь держать это дальше в руке, царь поставил чашку на блюдце и посмотрел теперь на пару.

– Принеси-ка мне стулец, Фёдор, – сказал он Борисову, – Ноги не держат.

Дьяк принёс два стульца, усадил на них сначала старицу Марфу, а потом Государя.

– Доставай остальные, да не разбей. Колом не отделаешься.

Дьяк перекрестился и стал доставать остальные предметы. Всего чашек с блюдцами было одиннадцать. Десять с рисунками зимними, а одна пара с синими цветами небывалыми. Когда чудес слишком много, то устаёшь ахать. Так и тут, царица смахивала слезу и крестилась, а царь впал в какой-то транс, как при истовой молитве. Прошло не менее десяти минут, пока Михаил вспомнил, про второе письмо.

– Читай дьяк второе письмо от Петруши.

Государь! Сделали эти подносы и чайные пары мастера мои из Вершилово. Есть у меня две просьбицы, не откажи, – дьяк замер.

– Читай же! – прикрикнула на него старица.

Продай государь эти вещицы, но не просто, а устрой аукцион. Подожди гневаться. Это только первые изделия, а первый блин всегда комом, сейчас уже делаем новую партию, она будет в сто раз краше, это просто учились. Продай, Государь. Через пару недель получишь настоящие изделия из Пурецкой волости, а на этих я даже надпись делать постеснялся, чтобы потом не краснеть. Только продавай не просто так, а устрой аукцион. Удовольствие получишь больше чем от созерцания сих уродиц. Созови самых богатых купцов иноземных и наших гостей торговых, да бояр московских. Выставляй по одному предмету и говори, что цена рубль, а кто больше даст пусть руку поднимет. Потом, говори, что раз рук много, то цена десять рублей, ну и так пока один не останется. Потом тако же поступи с другими предметами. Денег сразу не требуй, пусть слово дадут, что соберут за пять дней. Поверь, царь батюшка, большего удовольствия ты ещё не испытывал. Только стрельцов пару десятков сразу крикни, а то и тебя не постесняются, друг другу бороды начнут рвать. Не бойся, что продашь, пока до тебя подарки дошли я уже новые диковинки сделал и сейчас они из Нижнего Новгорода выезжают. Это первая просьбица, – дьяк остановился.

Мать с сыном переглянулись. Потом синхронно посмотрели на красоту невиданную. Как же это можно продать?

– Дозволь, Государь, слово молвить, – прервал игру в гляделки дьяк Фёдор.

– Тоже будешь предлагать продать? – почти враждебно посмотрел на него Михаил.

– Ведь никогда ещё Пётр Дмитриевич не обманывал. Раз написал, что уже гораздо лучшие диковины в пути, то так и есть, – нейтрально ответил дьяк.

И вдруг на сторону Борисова встала царица.

– Не знаю, зачем Петеньке это надо, но раз просит, то сделай! – тяжело вздохнула старица.

– Так ведь красота? – робко возразил царь.

– А представь, как купцы и бояре передерутся, и какая слава по всему миру пойдёт, что Русь фарфор лучше китайского делает, да подносы эти с райскими цветами. Продай. Умница Петруша.

– Подумаю я, с батюшкой посоветуюсь, – почти согласился Михаил Фёдорович, – Дальше читай.

Вторая просьбица у меня царь батюшка о награде для мастеров, что сделали эти вещицы. Опять прошу, не гневайся сразу. Присвой четверым мастерам дворянский титул и дай по небольшой деревушке. Это не для обогащения. Вот Пётр Петрович Шваб, книгопечатник, в своей деревеньке, тобою, Великий Государь, дарованною, построил всем крестьянам дома большие с двумя печами, что по-белому топятся, да баню, да коровник, да конюшню. Купил им по две коровы и лошадь, да по две козы, да зерна семенного дал. И ничего пока с тех крестьян кроме, как один раз в день кринки молока, не требует. У него и так всё есть. Зато крестьяне, наконец, досыта детишек накормят. Детишки помирать с голодухи перестанут и вырастут сильными и здоровыми, как раз к тому моменту, что перемирие с ляхами кончится. Вот тогда, то и скажется вся твоя мудрость. Будет, кому накрутить панам хвосты. Мастера те: Онисим Петрович Зотов, он над гончарами главный, Вацлав Крчмар, что печи строил, Никита Михайлович Шульга, что помогал с Урал камня секретный компонент для фарфора добывать и художник голландский Питер Пауль Рубенс, что вместе с учениками и подмастерьями расписал те подносы и чайные пары.

Только ты, государь, отсюда из Вершилова вижу, не все подарки достал из сундука. Вели дьяку Фёдору книжицы, что Пётр Шваб новые напечатал достать. Эти не продавай. Только Государыне и батюшке твоему Патриарху по одной вручи. Печатать мы только начали. Это пробные экземпляры. Вдруг тебе не понравятся.