Неприкаянные

Берни, старичок!

Не верю я в рай. И в ад тоже не верю… Но надеюсь, что, где бы ты ни был, тебе там нормально. И хотя твоя жизнь была бессмысленной, уж извини, если не прав, я реально благодарен… Благодарен за сэкономленный патрон, консервы, этот самый сладкий в мире сахар! И горячительный «Муншайн».

За тебя, короче!

Мэй

– Эй! Встава-а-ай, слышишь? – пробивается через черную глубину сна.

Полумрак палаты. Кто-то легонько тормошит за ляжку… Переворачиваюсь на бок под скрип кровати.

Психушка, а не дом. Еще непривычно. Таблетки, капсула и отруб… Затем бесцельные хождения из угла в угол по комнате в каком-то забытьи…

На краю койки замер силуэт. Это она, Джинн! Я ощущаю аромат яблочного детского шампуня. Слишком уютный, жизнеутверждающий запах для психбольницы.

– Привет! – шепчет еле слышно. – Так как тебя зовут?

Она, наивная, что, до сих пор думает, что я не заговорила с ней в столовке из вредности?

– А у меня дурацкое имя, – продолжает, будто я ей только что представилась и можно вести полноценный диалог. – Хочешь знать какое?

Вообще-то я в курсе, что ты – Джинн. Блин, какая же навязчивая! Явилась в ночи, да еще докапывается.

– Меня зовут Джина. Скажи, бред?

Ого! Не Джинн, а просто Джина. Никакой она не призрак. И никакого мистического страха и совпадений.

– Ладно! – цокнув языком, отмахивается просто Джина. – Пока не выяснила, буду звать тебя Барб, слышишь, молчунья?

Мать твою, издеваешься? Барб! Да Барбара – еще хуже, чем Джина. Кукла я ей, что ли? Сама такая. Отворачиваюсь в знак протеста.

– Да не похожа ты на куклу Барби, успокойся! Персонаж Барбара Фишер из «Обнаженного аромата»13. Слыхала про этот сериал? Ты напоминаешь ту актрису, как ее, м-м-м, Донну Миллз.

Оправдывается, понятно. Решила, значит, подмаслить сравнением с актрисой? Брехня! Не похожа я на Донну Миллз. Только если чуть-чуть, формой глаз…

– Ну ты чего? Обиделась? – Она прикасается к плечу.

Накрываюсь одеялом с головой. Достала ты!

– Слушай, Барб…

Что ж это такое! Ей хоть бы хны!

– Хочешь кофе? Или вишневой колы?

Хм, по-моему, она уже предлагала… Такие вещи в психушке в цене. Как сигареты и травка в тюрьмах. И чертовски заманчиво ведь звучит… Но врет ли она? Кофе. Пусть даже растворимый, самый дешевый. От такого не отказываются. Эх, ладно! Приспускаю одеяло с лица в знак осмотрительного, но согласия.

– Ура! – взвизгивает Джина и подпрыгивает.

Она придвигается ближе, склоняется, упершись тощими ручонками в матрас.

– Завтра, после отбоя. Палата номер двадцать. Та, что за углом, слева…

Чмок! Ее влажный след остается на моей щеке. Джина юркает к выходу, словно мелкий зверек. Какая-то куница бурая.

Мастерски, очень тихо приоткрывает дверь. Она явно знает всё о том, в каком моменте внутри механизма, связывающего дверную ручку, железный язычок и неработающий замок, может что-то предательски заскрипеть или щелкнуть.

Джина с осторожностью высовывает голову. Чисто? Да, девчонка исчезает. Мда, в деле тайных перемещений по этой тюрьме она точно опытная. Наверное, она здесь давно…

Протираю краем пижамы щеку. Странно. Совсем даже не брезгливо. Это отпечаток чистоты, детской непосредственности и невинности. Надо бы вообще-то проявить больше снисходительного отношения к ней. Джина ведь чем-то больна, раз находится здесь.

Обманываю сейчас себя… Нежные сестринские чувства к ней. Джина, она для меня —как продолжение Колокольчика. Стоп, спать! Спать! Спать!

Слишком тяжело…

Роб

Тяжесть.

Опоясывающая боль…

Чер-р-рт!

Сумерки… Какой адский холод! Дубленка внутри вся сырая, а снаружи покрыта тонкой коркой льда. Пальцы на ногах и руках околели. Изо рта клубится белый пар…

Где я?

Боже, как же башка-то раскалывается! А во рту стоит вкус перегара. Ну зачем? Зачем, почему нажрался, да еще и на голодный желудок?!

Чертов алкоголик, кретин!

Пустая бутылка валяется рядом. Открытый вещмешок. Слышится шум воды. Как так? Неподалеку река течет? Но такого не должно быть! Моя цель – озеро треугольной формы.

Проклятье!

Я заблудился. Да еще эта лютая резь и позывы внизу живота… Мочевой пузырь вот-вот лопнет! Мои почки, черт. Получить переохлаждение с моими-то недавними проблемами? Так, надо срочно отлить…

– Чер-р-рт! Мать твою ж, больно!

Реки?

Да их в штате не счесть. Идиот! Где теперь искать ночлег? Как сориентироваться? Если срочно не согреться, то мне хана… Жар в теле? Лихорадка? Да уж, знакомо. Антибиотики в доме Грэйвзов? Конечно же, забыл про них. Чтоб мне сдохнуть!

Смерть.

Мучительная и страшная… Нет! Я всего лишь день в пути. Слишком уж короткое путешествие, А река – это даже неплохо. Есть где набрать воды. Надо сделать костер и какое-то укрытие. А прочие проблемы – все на завтра отложу… Так! Идти по течению или против?

Против.

Это слово всегда больше нравилось…

***

– Эй, Берни! Ты чем занимаешься? Наверное, ржешь сейчас надо мной? Ну смейся-смейся… А я пока подыщу уютное местечко. Знаешь, я ведь крайне жестокий человек. А сейчас еще и взбешенный! Понимаешь ли, на то есть куча причин. Ненавижу, когда что-то идет не по плану. Злорадствуешь? Ну давай-давай, мне плевать… А знаешь, что произойдет после того, как найдут твое бездыханное тело? Мне вот легко спрогнозировать. Интересно, нет? Да ты и сам всё скоро увидишь с небес…

Труп.

Рано или поздно кто-то найдет тебя. Затем – морг. Ну а потом, как ты понимаешь, могила в земле или крематорий. Ты вот что предпочитаешь? Лично я – кремацию, поскольку являюсь убежденным атеистом. Так вот, похороны… Ноль, ну или почти ноль провожающих тебя в последний путь. Я ведь угадал? Ой, ой, ой… Да ладно тебе, на правду ведь не обижаются… В общем, в отличие от моей кончины, твоя точно не станет сенсацией. Всего лишь строчка в некрологе местной газеты, и всё на этом…

Бывшие одноклассники.

Они соберутся на тупую встречу выпускников какого-то мохнатого юбилейного семьдесят восьмого года… Эй, Берни, скажи: кто-то из них вообще вспомнит о твоем существовании? А? Без обид, но если и так, то это будет какая-нибудь бывшая проныра-староста. Скажем, по имени Мойра. Она-то и разнюхает, что ты на том свете. Выйдет эта Мойра в центр и скажет: «Внимание, ребята!», и все со вздохом закатят глаза, типа, да заткнись ты уже! Но такие, как эта проныра, не унимаются.

«Бернарда нет!» – выдаст она громко, но на скорбящих интонациях.

И народ в зале пристыдится. А староста с гордым видом выложит всю суть, мол, в таком-то году эту произошло и при таких-то обстоятельствах, бла-бла-бла, короче… Понимаешь, приятель, это такая минута сомнительной славы для нее. Погоди, мне надо отлить…

***

Что дальше?

– Ах, да, так вот… После паузы первыми поднимут бумажные стаканчики с пуншем дуболомы и звезды твоей школы. Те ублюдки, кто больше всех тебя и гнобили… Как их звали, кстати, а? Ну… В общем, поднимут чертов пунш не потому, что их заела совесть, а по привычке перетягивать на себя внимание при любом случае… Что, Берни? Будь ты жив, то не пошел бы на сборище из принципа? Ох, да, я тебя тут хорошо понимаю. Но сейчас в тебе явно говорит обида. Знаешь, у тебя с Лузером много общего. Но, видишь ли, разница между вами заключается в следующем: хоть о нем тоже никто не вспомнил бы, но ему бы было насрать, да-да! Блестящая карьера, красивые бабы, много секса и всё такое. Но, увы, не сложилось… Он прикончил тех, кто не давал ему житья. И умер сам. Так вот…

«За Берни!»

«Он был славным парнем!» – забасили бы ублюдки-дуболомы. Ну а остальные притворно скорбные рожи состроили бы… «За Берни! Классного парня!» И, выдержав паузу минут в пять, все они продолжили бы веселиться, лицемерить, брехать об успехах и шептаться о том, кто с кем трахался в старших классах. Да-да, приятель, именно такой вот мой прогноз, расклад эдакий… И, поверь, скоро и проверим, прав я или нет. Можем даже поспорить на что-нибудь…

Ого! Глянь-ка, корень. Здоровенный-то какой! Это поваленное со склона стихией дерево. Ветер выдул почву, а ураган доделал работенку. Оно точно рухнуло под тяжестью собственного веса, говорю тебе, приятель.

***

Интересненько…

– Берни, слышишь? А тут, внутри, довольно сухо, хоть и попахивает гнильцой… Так что ты рано радуешься, поверь. Я не собираюсь подохнуть в этой чертовой глуши… А ты читал книжку под названием «Золото Чейза»? А? Конечно же, нет. Это такой рассказ приключенческий. Там чувак по имени Йен Чейз отправился искать золотую жилу. И по порядкам тех времен ему надо было вернуться в город и застолбить официально тот участок… Но по дороге он встретил каких-то проходимцев и спьяну похвастался находкой.

Что-что, Берни?

Ты припомнил-таки мою пьяную выходку. Молодец, в тему подметил! А у тебя неплохое чувство юмора, приятель. Я, кстати, не обижаюсь… Так вот, бандиты скрутили Чейза, избили и хотели заставить показать то место. Чувак смекнул, что ему в любом случае хана, и бежал. Без всего. В одной рубахе и штанах. Книга – скучища одна, если честно. За исключением одной темы… Там описывалось, как Йен Чейз ночевал в корнях упавшего дерева. Прятался там, чтобы преследователи его не обнаружили. И я собираюсь использовать пару тех трюков, благодаря которым он не замерз насмерть… Каких? А вот скоро и увидишь. Итак…

Список.

Мне понадобятся небольшие камни, жерди из щуплых деревьев, а еще – еловые лапы. Ну и дрова, и хворост для костра, разумеется.

Глянь-ка: а тут на берегу полно разных палок. Знаешь, пора бы заканчивать болтовню и приниматься за работу. Кроме того, страшно жрать охота!

Мэй

Клумба с увядшими цветами… Пасмурно и зябко. Снаружи психушка похожа на старый, облупившийся краской круизный лайнер, который сел на мель. Асфальтовые потоки дорожек выбиваются из-под его проржавевшего бурого днища, чтобы попасть в штормовой океан. А сумасшедшие пассажиры после кораблекрушения вывалили на неприветливый серый пляж. Они осматриваются. Вон там мисс Пончик Ди стоит и нервно грызет ногти, а другая дамочка, что по соседству, кружится вокруг своей оси. Она, наверное, думает, что оказалась на райском острове…

Персонал «лайнера» тоже тут. Следит, чтобы туристы-пациенты не разбежались кто куда. Ну да, лови их потом по всему острову…

Боже! И как меня угораздило купить билет на это «судно»? Почему я обменяла авиабилет бизнес-класса в будущее на путешествие в компании психов? Сама виновата…

Карибский остров Мартиника. Вот бы сейчас оказаться там! Этим дамочкам там тоже понравилось бы. Можно переодеться в легкие цветастые парео, а затем отправиться пить ледяную «Маргариту»14 на пляж… Эх, красота! Лагуна, пальмы, покачивающиеся на теплом ветру. А неподалеку – гостиницы с уютными номерами, где, впрочем, не хочется засиживаться… Море, крики чаек, парусники в бухтах. Экзотические фрукты. Кусок сочной папайи? Да я сейчас так бы и вгрызлась в сочную мякоть!

Мда… Как же смешно было наблюдать, как мама отмахивалась от жуков на Мартинике. В каком году случилось то нашествие? В восемьдесят четвертом? Да, точно. Насекомые тогда залезали под шезлонги, до безумия одолевали владельцев прибрежных кафе. В итоге мама распсиховалась и потребовала у папы отчалить домой раньше срока… И самая умора в том, что не успел Боинг сесть в Миннеаполисе, как она начала жаловаться на комаров и мошку, которые летом правят бал в северных штатах…

Сегодняшнее первое свидание с родителями уже, слава богу, состоялось. Я ожидала его с неприятными чувствами… Никакого желания их видеть. Их новая жизнь без меня. Проклятье! Да лучше бы они вовремя родили еще одного ребенка. Девочку или мальчика – неважно, но хоть какое-то утешение и надежды…

А сперва в палату пришла мисс Гилберт – главная надсмотрщица. «Франк, к вам посетители, собирайтесь!» – приказала, пронзив меня ледяным взглядом.

Да что, мать твою, я ей такого сделала-то? Или она так ко всем пациентам относится? Всё-таки родители жертвовали на больницу. Это кажется ужасно несправедливым!

Теперь я знаю, что у входа в комнату для посетителей стоят две страшные искусственные пальмы. Там белые стены, а на больших окнах есть жалюзи. Там как бы всё создано для эффекта нормальной, дружелюбной атмосферы. Но как по мне, это довольно корявый реверанс дирекции в сторону «нормальных» людей. Посыл такой, мол, у психов жизнь почти ничем не отличается… Просто есть кое-какие дополнительные правила и распорядок. Нелепость, конечно, это всё.

А гнусная лицемерка Гилберт была с родителями куда любезнее. Когда я пришла, предки уже расположились в самом углу, за крайним столиком. Они будто притаились там, нашли укромное местечко. Но тут без обид! У них нет причин гордиться дочерью. Зато есть куча поводов испытывать стыд и неловкость.

Какой-то измученный, но улыбающийся папа. Крепкие наши объятия и его запах. Цитрус и табак. Затем – холодные объятия с мамой. Что тут скажешь, мы никогда не были близки с ней… Папа спросил, как я, и назвал Медвежонком. А я еле-еле сдержалась, чтобы не зареветь. На его вопрос я лишь пожала плечами, мол, да так, всё нормально, потихоньку обживаюсь.

– А Остины завели собаку, – завела беседу мама ни о чем.

Да уж, родители всеми силами пытались создать непринужденную атмосферу… Будто приехали навестить меня в лагерь скаутов. А мне лет эдак шесть-семь.

– Взяли из приюта. Большая, лохматая. Вечно лает, – продолжала нести эту бессмыслицу мама.

Мда… Неподражаемая Долорес Франк. Затея Остинов с собакой ей, естественно, оказалась не по душе. В прежние времена я бы наверняка съязвила, спросив: собака – сука или кобель? Если сука, то Остинам стоило назвать ее Долорес. «Лори-Лори! Фу! Хватит брехать!» – слушала бы она каждый божий день через забор. Папа, услыхав злой подкол, вначале бы прыснул, а затем состроил серьезный вид и сказал что-то типа: «Следи за языком, Медвежонок!»

Колкие, но семейные междусобойчики. Всё в это прошлом…

Какой-то шум? Оттуда, со стороны правого крыла здания больницы. С отдельного ее входа… Ого! Здоровенный коренастый санитар идет впереди колонны из мужчин-психов. Ну и персонажи, мать его! Один занятнее другого. Вон там бородатый дядька, похожий на Санту, ржет в голос, что-то очень громко рассказывая соседу-доходяге. Ну-ка, ну-ка, интересно…

– Чтоб его, этого Карла! Обрюхатил мою сеструху. И родила она семь близнецов. Нет, восемь! Все страшные, как черти. Чертов Карл!

Во заливает-то! А что не девять близнецов?! Пожалуй, это тянет на «Книгу рекордов Гиннесса». С другой стороны, этот дядька – псих. Может, он и сам верит в то, что болтает.

Рядом с ними ковыляет какой-то дед. Бакенбарды, грязные патлы серых, очень длинных волос. Наверное, в молодости он был певцом кантри. Ему сейчас только кожаной куртки с бахромой, шляпы и ковбойских сапог не хватает… Колонна уже у угла здания. Мда, в мужском корпусе явно гораздо веселее.

Что такое? Ловлю какое-то движение сбоку. Ух ты ж, боженьки! Пончик Ди делает мужикам недвусмысленные намеки: виляет толстыми бедрами, водит рукой по грудям. Да, всё-таки я хорошо разбираюсь в людях. Эта дамочка и правда неуемная…

– Эй, Ди! А-ну заканчивай стриптиз! – окрикивает ее одна из санитарок.

Пончик не слышит. Она посылает мужикам воздушный поцелуй…

Свидание, но далеко не романтическое. Воздушный поцелуй, посланный папой на прощание в комнате для посетителей. Слава богу, встреча с родителями длилась недолго. Но мама успела издали завести шарманку, мол, в городской церкви теперь новый пастор. Что он очень «современных взглядов». Да уж! Судя по всему, не только новая собака Остинов ей не по нраву. Маман считает себя католичкой. Любит всё такое, ну, традиционное.

А еще она сказала, что слышала о том, мол, тут есть часовня неподалеку. Твою налево! Ее эти намеки на становление на истинный путь и спасение моей души молитвами. Они прям с этим мистером Хендриксом и его хором сговорились будто!

Господи, да лучше б папа рассказал, как продвигается расследование. О том, что сейчас творится в городе. Лезут ли к мистеру Дональду Грэйвзу с расспросами журналисты, нападают ли на него местные с обвинениями и проклятиями?! Он хоть и так себе человек, но не заслужил такого…

Увы, папа ни за что не выдал бы подобного рода информацию. Он – адвокат, и прекрасно знает всю эту кухню, и уж наверняка осведомлен лучше прочих. Папа не стал бы травмировать меня новостями, ведь когда близкий болен, лучше говорить о чем-то совсем отстраненном.

И мне, если честно, пофиг на мистера Грэйвза. Плевала я на всех горожан и назойливых журналистов!

Главное…

Его поймали или нет? Дал ли он какие-то показания? Раскаялся ли в чудовищных преступлениях? Но самый главный вопрос, который будет терзать мое сердце, пока оно не остановится навсегда… Как он смог решиться на такое?

Роб

– Берни, слушай, что-то мне хреново, чувак! А-а-а, сам виноват? Мда уж, что есть, то есть. Вырубился я от тепла камней в укрытии. Но согласись: ведь ловко же вышло повторить эксперимент Йена Чейза? Нагретые в костре камни, еловый настил, дубленка сверху. Хорошее лежбище. Поверь, далеко не каждый сможет пережить ночь в лесу на морозе.

Старые газеты.

Они меня подвели, черт. Это от них меня сморило. Не надел я дубленку… Погоди, приятель. Надо отлить…

***

Черт подери!

– Да знаю я, что бегаю поссать каждую секунду! Знаю, что у меня всё еще лихорадка и озноб. Ну и что прикажешь делать с этим, а? Может, сдаться копам? Ну уж нет, хрен ты дождешься!

Позитив.

Давай лучше о чем-нибудь хорошем… Форд Мустанг шестьдесят шестого года. Ночное чтение. Одно из объявлений в несвежей газетенке «ТаузендЛейк Пост». Наверное, ту тачку продали быстро. А жаль! С таким количеством нала ее легко бы сейчас мог купить и я… Но что теперь об этом говорить. Время назад не отмотаешь. Но вот интересно: кто же был владельцем машины? Какой-нибудь старик, а в прошлом – лихой гонщик, как ты думаешь? Двести семьдесят кобыл под капотом, представляешь себе? Черт! Да я ни в жизнь бы не продал такого красавца. Кстати, а у тебя была тачка, а, Берни?

Лузер…

Да у него даже прав-то не было. Хотя если честно, то из него вышел бы неплохой водитель. Отличные навыки и всё такое… Законченная автошкола, но так и не сданный экзамен. Почему не сдал? А на хрена, черт?! Но давай не будем опять о грустном…

О новостях.

Похоже, приятель, я сориентировался. Карта в моей умнейшей башке, подсчеты. Ноль паники утром и полная собранность, короче, кто тут молодец, угадай? Это приток речки Натс. Правильно я вчера сделал, что пошел против течения… Интуиция, понимаешь? Еще пара миль, затем надо свернуть в лес. Ну а вечеру уже добраться до Кристиновых болот. Как тебе такое? Неплохо? То-то же!

Бернард?

Всё забываю спросить: а как выглядит душа? Это сгусток светящейся энергии? Или, может, это часть космической темной материи? Ага, тайна, секрет, понимаю… Знаешь, у меня есть к тебе просьба: если случайно столкнешься с духом по имени Роберт Грэйвз, то привет ему от меня. А Крейгу Томпсону, Эйдену Келли и Франк…

Суки!

В общем, передай этим троим ублюдкам, что мир стал без них гораздо лучше. Чище стал.

Мэй

Как же адски медленно тянется здесь время…

Ад – это когда совершенно нечем заняться, кроме как лежать и гонять мысли. Ну когда уже отбой-то объявят, боже?

Приглашение странноватой Джины… А может, она от балды ляпнула про кофе и вишневую кока-колу? Если так, то это будет пипец каким сильным разочарованием!

Вишня – самая любимая ягода. Моя школьная форма была такого цвета. Она всё еще висит в глянцевом черном шкафу, как напоминание о школе. Она ждет меня… Зря! Прости, милая, тебе нашлась замена – эта вот убогая серая невзрачная пижама. Еще и наверняка не новая, с чужого плеча…

Пижамные вечеринки, тупые сплетни, яркие мэйк-апы, попсовая музыка. Подружки? Нет, не так… Дружба – вообще довольно странное, лично для меня, понятие. Особенно женская. По сути, это такой тип отношений, когда выгодно общаться. Выгодно держаться стадом.

Надин, Кимми, Сара, Алекса, Рита, вместе – смазливое, туповатое стадо. Как мама ни пыхтела, пристраивая меня в их компанию, они не принимали… Я туда не вписывалась. Испортила бы эту их идеальную картинку. И кстати, не больно-то мне и хотелось к ним в компашку принцессок гребаных.

Единственный и самый лучший друг Дарен… Мы отлично проводили с ним время. Он добрый и умный, всегда давал списывать, а я смешила его до икоты. Тощий и нескладный Дарен; и я – «вредная пампушка». Дарен так вот, совсем необидно меня называл. Ему в ответ я всегда иронизировала, мол, вредная, потому что пампушка. Типа вот такой получается замкнутый круг, мать его.

Комплексы и эти извечные мамины придирки – спутники моего детства. Лишний вес. Пухлые ноги и руки, живот со складками, щекастое лицо, ну, в общем, непрезентабельная внешность по общепринятым меркам. Мама очень пристально наблюдала за обедами и ужинами. Смотри, мол, не съешь чего лишнего. Ну спасибо хоть на том, что изо рта еду не выковыривала.

Семейные приемы пищи всегда выливались в тяжкое гнетущее испытание. К тому же эти постоянные напоминания маман: «Поменьше сладкого и мучного, Мэй». Да и пофиг! Я назло ей покупала шоколадные батончики, чипсы и уплетала их с особой страстью. Дарен, кстати, тоже ел будь здоров, но не поправлялся ни на унцию. Это казалось какой-то наглостью уровня космос с его стороны. За это я в шутку несильно щипала его или пихала локтями и улыбалась губами, вымазанными шоколадом. А он с улыбкой говорил, что плевать хотел на мои жирки. Мол, людей не за внешность любят и ценят. Ох… мой наивный, искренний, чудесный добряк Дарен…

Нам было по тринадцать, когда мы получили чудовищную новость: его семья переезжает в Австралию! Большего шока от потрясения в жизни не испытывала! В запале я кричала, что ненавижу эту далекую страну и желаю всем австралийцам сгореть в озоновых дырах. Понятно, что Дарен ничего не мог с этим поделать. Ему, как и мне, было больно и страшно…

А через две жалкие недели – проводы лучшего друга в аэропорту. На прощанье я подарила Дарену защитный крем от загара, чтобы он не сгорел вместе с дурацкими австралийцами. Ну и конверты, чтобы он не забывал писать… И мы оба, крепко обнявшись, плакали навзрыд!

Первое мое лето в полном одиночестве. От тоски и лютой скуки я попросилась в лагерь. Да всё равно в какой, лишь бы дома не находиться. Лишь бы не выслушивать мамины комментарии о моем внешнем виде.

Бассейн… Я испытывала какую-то жгучую ненависть к этой лазурной, прохладной водичке. Прыгнуть бы туда с разбега, забрызгав модные журналы на мамином шезлонге. Увы, нет! Мне мешал спасательный круг из жира на животе и боках, обтянутый тканью розового закрытого купальника. Да, такая вот неповоротливая хрюшка, а вовсе не папин Медвежонок…

Море разновозрастных ребят и девчонок на автобусной стоянке лагеря «Томагавк». Шум, неразбериха, чемоданы, цветные панамки и бейсболки. Дружеские, восторженные приветствия ребят, которые приехали туда не в первый раз. Ну а я, новенькая, почти сразу поняла, что, скорее всего, не впишусь. Меня просто проигнорировали, не заметили от слова совсем.

Дискотека в первый же вечер. Ясное дело, я не пустилась в неистовые пляски, как сделала бы это с Дареном под песни Майкла Джексона и Мадонны. Из-за комплексов попридержала лихих внутренних коней, чтобы посмешищем не выглядеть.

Глен – самый красивый парень среди сверстников. Неожиданно он подошел, протянул руку и пригласил на первый в моей жизни медляк. Боже, как же это было волнительно, до дрожи в поджилках! А в голове крутился лишь один вопрос: «Почему именно я, когда вокруг столько смазливых девчонок?»

Но как такому раскрасавцу с приятной улыбкой откажешь?! Да и еще под романтичный хит группы Culture Club «Ты действительно хочешь причинить мне боль?». Я положила потные ладошки ему на плечи, а Глен держал руки на том месте, где у стройных популярных девочек находится талия.

Отблески дискотечного зеркального шара в темноте. Я не могла видеть колких, насмешливых взглядов. Куда уж там различить злой ехидный хохот. Подумаешь, разгоряченные от танцев ребята смеются…

А потом полночи я не спала, ворочалась и испытывала искристые чувства. Думала от том, как здорово придумала приехать в самый классный в мире лагерь «Томагавк»!

Следующее утро. Завтрак. Появление Глена… Когда он подсел ко мне, я чуть не подавилась куском булки. Благо выпечка была намазана толстым слоем сливочного масла. Красавчик придвинулся ближе и шепнул: «Пойдешь со мной вечером к озеру?» Не сразу, но я рассеянно кивнула и тут же стала похожа на свеклу. Вспыхнула щеками так, что стыдно стало.

Вдруг Глен поднял высоко над головой руку и громко щелкнул пальцами. И в треклятой столовой тут же раздался топот! Нарастающий громкий топот десятков ног под гул из голосов. Я, находясь в полном шоке, поняла, что попала в… осиное гнездо. В дерьмище вляпалась, мать его!