Неприкаянные

Эйлин Фарли

Неприкаянные

Авторское переиздание. 2024 год.

Роб

Эйден Келли – следующий.

Крейг Томпсон был первым из списка. С ним уже покончено! Легко решенный и быстро закрытый вопрос. От его дома меня отделяла пара десятков футов… Никаких идиотских сомнений. Я остановился лишь потому, что ноги окоченели. Колени горели огнем, а пальцы задубели. Ноль жалости к мудаку! Я печалился лишь о том, что перед выходом на дело не выпил чашечку горячего шоколада с дюжиной тающих в кипятке маршмеллоу.

Задрот.

Такие, как я, любят, чтобы всё было разложено по полочкам. Рассчитать каждый шаг? Да как нефиг делать! План расположения комнат в однотипных частных домах района. Детали, разные там мелочи… Остальное, как говорится, дело техники. Томпсон. Его комната на втором этаже. Карабкаться по стене? Нет уж! Слишком много чести для него.

Дом.

Главный вход. Почти никаких заминок со вскрытием замка. Самодельная отмычка из толстой проволоки… Темная прихожая. Глаза после долгой ночной прогулки быстро привыкли.

Я хлопнул дверью так, будто пришел в гости к корешу после школы. Этим честно дал шанс на спасение шкуры борова… Слякоть на моих ботинках. Довольно громкое обстукивание обуви. Шарканье подошвами о коврик с надписью: «Добро пожаловать!». Радушный прием и поганый Томпсон со всей своей семейкой – нелепица, несовместимые понятия. Да уж! В отличие от них, я – благовоспитан. По этой причине не стал оставлять на паркете следов. А заодно и улик. Ох уж все эти чертовы манеры!

Тишина.

В ответ на шанс. Упущенная возможность. Дуболом-папаша, его затюканная женушка и двое отпрысков. Их крепкий сон… Сутулиться? Грызть от волнения ногти? Как бы не так! Сегодня ночь отказа от задротских привычек. Ночь похорон троих сволочей. И ботана, вечного лузера, который чертовски долго терпел!

Пустота.

Ни единой эмоции. Моя голова – одна из тех бутафорских тыкв, что грудой лежат на сцене во время спектакля к Хэллоуину. Овощи… Люди-невидимки, от таких не ждешь дурного. Зря! Я не собирался стучаться, протягивать хозяевам мешок для конфет и вопрошать: «Сласти или пакости?» Особенное «угощение» в нагрудном кармане давненько припасено…

Лестница.

Коридор. Настенный светильник. Он, как и я, был неисправен; одиноко мерцал в опостылевшей темноте. Его лампочка почти перегорела и одобрительно подмигивала мне. Я подмигнул в ответ. Коллеги по несчастью.

Дверь.

Табличка: «Убирайтесь! Мне не нужна ваша гребаная уборка!». Храп, доносящийся из глубины логова борова. Томпсону вторил из соседней комнаты его дуболом-папаша. Такой вот дуэт пивных пузырей… Незапертая дверь. Прекрасно! Меньше времени на возню.

Ария свиньи.

В исполнении Томпсона. Заливистое хрюканье. Он вбирал ноздрями затхлый, пропитанный потом воздух. Визжащий звук, исходящий из его приоткрытого рта. Будто резиновую детскую пищалку кто-то ему в глотку затолкал. Храп становился всё громче, а временной промежуток между выдохом и вдохом сокращался. Вот бы Томпсон насмерть задохнулся! Тогда часть «подарочка» можно было бы оставить про запас. Но нет, увы! Высшие силы не собирались делать за меня работенку. Хотя, казалось, что проще: один щелчок божественных пальцев – и готово.

Шоу.

Продолжение… Я даже улыбнулся. Внутренний поросенок Крейга, видимо, учуял нутром, что вот-вот отправится на убой. В отличие от самого Томпсона. Инстинкт самосохранения? Такие, как боров, считают, что подобные штуки в жизни ни к чему. Очень зря!

Подушка.

Видимо, взятая с дивана в гостиной. Она валялась на полу возле лежбища. Уродливая бахрома, мелкие, пестреющие надписи «Чайная пауза» в лже-английском стиле… Не время для пауз. Поскорее свалить из вонючего свинарника Томпсонов. Я плавно достал из нагрудного кармана дремавшего приятеля. Шестизарядный красавец триста пятьдесят седьмого калибра. Почему-то вспомнил, что этот мой приятель родом из штата Коннектикут. Не доводилось там бывать. Ну и ладно…

Три шага.

Кровать Томпсона. Я резко прижал подушку к его рылу. Внутренний поросенок успел лишь сдавленно взвизгнуть. Громкий хлопок – и маленькое дымящееся отверстие!

Роб

Уже почти на месте…

Еще один квартал. Затем повернуть направо. Эйден Келли – второй в списке. И ему явно не понравится мой далеко не дружественный визит. Внутреннее волнение, покалывания по телу? Да, так и есть, но никакой дороги назад!

Сатанинская ночь.

Густая, черная… Ночь моего рождения. Моего восемнадцатилетия. Неплохой возраст, чтобы начать жизнь с чистого листа, не правда ли?

Поздравления.

Обычно это какие-то добрые слова и вручение подарков. Тусовки с друзьями, посиделки с одноклассниками… Не мой случай. Кожаный блокнот от отца в серой оберточной бумаге. Он так меня и не простил. Уехал в командировку в Айову, сухо попрощавшись напоследок. Традиционный лимонный торт от мисс Эркин? Нет уж! Я запретил ей организовывать праздник. Обиделась она? Да и хрен с этим! У меня была куча поводов отметить событие по-особенному, классно, с огоньком. Под оглушительные хлопки с чарующим ароматом пороха.

Блокнот…

Цвета собачьего дерьма. И подожженное собачье дерьмо в пакете перед главной дверью – вот что мне оставили «милые» одноклассники. Каждый чертов год одно и то же: вонь на весь дом. Дом, где и так затхло, тошно. Особняк, набитый дорогим, ненужным мне старым хламом.

«Прощай-прощай, детка, детка, прощай…» – весь день тихо напевал заевшую в голове песню.

«Прощай-прощай, детка, не заставляй меня плакать». Группа Bay City Rollers. Да уж! Сладкая «детка» Эйдена Келли… Третья и последняя в списке. Мой десерт…

Пальто.

Шикарное, из мягкой теплой шерсти. Приготовленное заранее. Когда отец заказывал его для меня в ателье, он, верно, и подумать не мог, что внутренний карман шмотки вскоре станет вместилищем ада. Не даром оно прошито темно-красными нитками. А вообще, в том был заложен совершенно иной символизм. Вшиты долбанные семейные ценности.

Комбинация.

Не с первой попытки мне удалось набрать правильную. Пальцы плохо слушались из-за вполне оправданного волнения. Зря всё-таки отец не поменял код. 171170. День моего рождения. Очень опрометчиво – именно для него. Я немного повозился с чертовой железной коробкой сейфа, чтобы добраться до другого железного механизма.

Револьвер.

Отцовский кольт «Питон». Чудесная, по-своему изящная вещь. Некий музыкальный инструмент. Да уж, быстро же, однако, я научился на нем играть! Вошел во вкус, наслаждаясь закладывающей уши музыкой. Револьвер и правда отлично поместился в нагрудном кармане пальто. Его металл холодил сердце, не давая главной мышце слишком сильно колотиться…

Двор.

Там было свежо и тихо. Ночные заморозки. Дорожки, покрытые тонкой коркой льда. Я намотал шарф, поправил шапку и сделал шаг к тяжелым кованым воротам, отделяющим вечно сонный фамильный особняк Грэйвзов от чертового остального мира. Абсолютный ноль эмоций. Отец, прислуга, соседи, знакомые – всех их в адское пекло!

***

Вот и пустынная улица с темными мрачными деревьями. И такая долгожданная, приятная тишина…

– Никаких чувств,

 Никаких чувств,

 Никаких чувств,

 К кому-то другому… – тихо напеваю песню.

Группа Sex Pistols. Обожаю! Эх, жаль только, что нескоро смогу послушать их музыку…

Забавно.

А ведь буквально недавно, топая к дому Крейга Томпсона, я размышлял о других вещах. Первое: зря затянул со сдачей экзамена инструктору по вождению: на тачке было бы куда быстрее. И второе: чем же сейчас, пока я в пути, эти два мудака занимаются?

Боров-Томпсон наверняка готовится ко сну. У таких, как он, свои ритуалы: смятая огромной ручищей пивная пива, брошенная под кровать. Журнал с порнухой. С Эйденом Келли всё сложнее… Он ведь эстет с совершенно иными развлечениями.

И ведьма Франк.

Со своими черными ритуалами. Чертов десерт! Красивый снаружи, но пропитанный сильным ядом… Когда я проходил мимо ее дома, промелькнула еще одна мысль: может, всё-таки не тратить время, делая потом крюк от дома Келли? Вроде как сейчас ведь по пути?

Нет!

Она достойна того, чтобы разобраться с ней в последнюю очередь.

Мэй

В машине жарко, как в преисподней. Личной преисподней для случайно выжившей в ночь убийств… Снять бы куртку или приоткрыть окно? Нет, никаких лишних движений. Никакой энергии во мне. Сижу и прею дальше.

Отец за рулем, мама – рядом, на переднем пассажирском. В салоне разит успокоительными. Запах лекарств, который, наверное, стоит в частном доме престарелых «Тихий уголок» на окраине Майнсити.

Моя зависть к старикам, потому что их жизнь почти прожита? Потому что им не надо думать о том, как бы побыстрее сдохнуть? Да, так и есть, им действительно повезло.

Стоящая тишина в салоне… Беседы родителей со мной? Бессмысленная штука. Мой острый как нож язык, грязные ругательства, хлесткие фразочки – всё это в прошлом. После кошмарной ночи я, Мэйси Франк, потеряла способность говорить.

Капли и запотевшее стекло. Майнсити, родной городок. Он – старик, который получил письмо. Конверт с небрежно шлепнутой печатью почтового отделения штата Миннесота. А внутри – некролог…

Отныне – ни единого яркого пятна вокруг. Мое детство… Калейдоскоп с цветными стеклышками. Кажется, эта игрушка мне наскучила, поэтому отдала ее сестренке…

Джинн. Джинни. Джинни-Колокольчику.

Мне четыре года с небольшим… Ее рождение и моя радость. А еще – убежденность в том, что все девочки с именем Джинн имеют магические способности. Лет до шести в это искренне верила. Почему? Да дядя Эдди тогда наплел про джиннов из бутылок, три заветных желания и счастливые имена.

Где теперь тот калейдоскоп? Гниет на помойке или пылится в одной из коробок на чердаке дома дяди? Разницы нет. Мой новый калейдоскоп с осколками трех цветов: бурого, серого и белого – в такие тона теперь окрашено всё вокруг.

Отчаяние и горе этих дней и ночей… Гостевая, а не моя комната. Место, где редко оставался даже кто-то из знакомых или родственников. Мой беззвучный, сдавливающий грудь рев. Мокрая от слез подушка. Подъем с постели только для того, чтобы сходить попить или в туалет. И так – до сегодняшнего утра, 21 ноября…

Вспышки и бесконечно повторяющиеся кадры… Ночь ада. Я ведь обещала прийти в одиннадцать? Как обычно, не сдержала слово. У Эндрю Вульфа время течет иначе. Была половина первого или около того. Мутное состояние по пути обратно из-за выкуренной травы.

Изгородь, а за ней – мой дом. Территория, куда не хотелось возвращаться. Боковая калитка. Мысли о Джинни. О том, что эта дурочка наверняка не спит. Лежит в моей кровати и дуется на меня.

Громкий хлопок! Я вздрогнула. И застыла как вкопанная. Первая мысль: в доме взорвался газовый баллон. Несколько мгновений тишины…

И душераздирающий женский крик!

Я рванула к дому.

Ноги разъехались на льду. Падение корпусом вперед. Кожа на ладонях тут же загорелась, а коленки под джинсами больно саднили.

Порог, дверь. Ключи. Сумка! Она осталась лежать там, на жухлом газоне. Выругавшись, я побежала обратно. И снова чуть не навернулась.

Выпотрошенная Прада. Связка ключей с брелоком в виде расписной мексиканской черепушки. Прощальный «подарочек» от Хесуса, оставленный в моем школьном шкафчике. Глупая угроза. El Dia de Muertos1. Мехико и «Парад Катрин»2 – Роб хотел съездить туда…

Темнота в гостиной. Надрывный плач, доносящийся со второго этажа. Тетя Лиза. Что с ней произошло?

Лестница, коридор…

Шок!

Открытая дверь в мою комнату. Внутри, в полутьме – мрачные силуэты. Кто-то склонился над постелью… А фоном – папин голос, доносящийся из родительской спальни. Он как-то сдавленно, но сосредоточенно диктовал наш адрес по телефону.

Моя комната несколькими часами ранее…

Сборы к Эндрю Вульфу и попутная перепалка с Джинни. Она просила, нет, умоляла взять ее с собой! Потом затребовала, чтобы я и вовсе никуда не ходила; осталась с ней, чтобы болтать, делиться глупыми секретиками. Я не могла, просто не могла выполнить ее просьбу… Мне требовалось как-то отвлечься от мыслей об Эйдене Келли. Слишком большой соблазн увидеться с ним. Нет, этого не будет ни при каких обстоятельствах, поэтому срочно забыться в гостях у Эндрю!

Итог разговора на повышенных интонациях с сестрой: «Детство закончилось, если ты не заметила, Колокольчик, повзрослей уже!» – кинула я в раздражении. А она послала меня на хрен.

Взять ее с собой потусоваться? Да легко! Например, на посиделки с подружками. Но у меня их нет, а притон Эндрю Вульфа – не лучшее место для таких девочек, как Джинни.

Самое пронзительно-печальное, что дядя Эдди, вообще-то, не планировал ночевать у нас. Даже такси уже вызвал. Остаться его уговорил папа, потому что тетя Лиза и мама накидались белым вином за семейным ужином и никак не могли вдоволь натрепаться.

Классные новости с ночевкой – восторг Джинни. Она тут же предложила устроить пижамную вечеринку. И получила мой жесткий отказ, боже!

Теперь всё это уже неважно…

Бурое пятно на топорщащемся одеяле в моей спальне. Что было дальше? Лишь какие-то обрывки в памяти… Заунывный гул сирен. Белый снег неслышно падал на фоне дымчатого неба. Копы, машина скорой. Дребезжащая каталка. На ней – бурый чехол, похожий на желчный пузырь выпотрошенной рыбы. Пара медиков толкали жуткий транспорт к открытым задним дверям скорой. И…

Пришедшее, наконец, чудовищное осознание: Колокольчика больше нет!

Я вздрагиваю. Уже подъехали, боже? Ноги ломит и сводит от голеней и до щиколоток. Вдруг чувствую прикосновение к плечу. Да, это папа мягко дотронулся, окончательно выдернув меня из состояния мучительного забытья.

– Как ты, милая? Ты точно решила?

Киваю папе в ответ и тут же фокусируюсь на резиновом коврике с логотипом «Мерседес»… Мама сухо закашлялась. Ее пальцы тянутся к ручке. Да уж, маникюр у нее, как обычно, превосходен. Никаких обгрызенных в волнении ногтей. Всегда идеальная прическа и осанка.

Поток свежего воздуха проникает в салон с ее выходом. Мне зябко…

Какой-то звук? Да, точно, это звук поворота колесика зажигалки. Горько потянуло табаком. При мне мама никогда не курила. Но сегодня день открытой демонстрации дурных привычек. И день…

Похорон.

Папа выходит и огибает машину. Открывшаяся дверь и протянутая мне рука. Папина ладонь теплая, а вот пальцы – ледяные… Внутри меня – пустота. Все слезы уже выплаканы.

А вон там, поодаль, вход на территорию городского кладбища, где собралась куча народу. Плевать на них всех. Причудливые трещины на кладбищенской ограде – вот что действительно привлекает внимание.

Когда шлялась здесь с Дареном последний раз? Лет семь назад? Кажется, мы хотели пощекотать нервишки. Но при свете дня тут оказалось неинтересно. Какой-то музей под открытым небом. С чужими, навсегда уснувшими людьми – его экспонатами…

Блин! Мама пытается взять меня под локоть. Отстраняюсь, сую руки по карманам. Мы начинаем приближаться к мрачной толпе, под противный хруст мелких камней под моими подошвами. Людская масса – большое черное пятно с вкраплениями белых лиц. Это монстр-пожиратель душ. И вот-вот чудовище откроет пасть, покажет ряды гнилых зубов и с глубоким зловонным вдохом втянет вновь прибывших. Даже костями не подавится. А бледные лица фантомов расплывутся в улыбках и бесшумно расхохочутся. На том свете всегда рады новеньким.

Я только «за». Ни одной причины продолжать жить…

***

Мы – часть монстра. Сколько же отверстий для шнурков на моих дизайнерских дымчато-серых ботинках? Девять с одной стороны, девять – с другой. Умножение на два. Сколько это? Дурацкое умножение, терпеть его не могу.

Восемнадцать… Да, их восемнадцать. Как раз мой возраст, где годы – черные дыры, сплетенные меж собой тугим шнурком.

Втягиваю ноздрями вовсе не свежий, а какой-то прелый воздух. От стоящих рядом мужчин разит потом, и он перебивает утонченный звук маминого парфюма.

– Пойдемте? – предлагают из толпы.

Негромкие переговоры людей…

– Надо дождаться, нехорошо это, – возражает кто-то.

Звук скрежета гравия? Да, он исходит со стороны небольшой парковки. Подъехавший Линкольн Картье, мать твою! Мэр Ллойд собственной персоной!

Так вот кого ждали лизоблюды, ага-ага, теперь дошло наконец. А этот высокопоставленный урод даже сегодня прибыл с опозданием. Демонстрация статуса у него такая, сто процентов.

***

Движение колонны… Тут так тесно и совсем нечем дышать. Впереди – непроглядная чернота траура на фоне крика воронья.

Территория старого городского кладбища. Кованые ворота. За ними – могильные плиты и надгробия. Новые ли, старые – все когда-то были заказаны в похоронном бюро Грэйвзов. Дональд – отец хладнокровного убийцы.

Три новых камня с именами, датами рождения и смерти, должно быть, единственные, что куплены в другой конторе ритуальных услуг.

Родители чуть ускорили шаг. Есть возможность незаметно выбраться из толпы. Немного притормаживаю. Панорамная картина. Спины горожан какие-то сгорбленные, сутулые. Один мэр Ллойд гордо возвышается над всеми. Вышагивает в самом центре колонны. Его бурую шляпу с полями опоясывает переливающаяся серая лента. Ниже – кусок белой шеи и меховая оторочка дорогущего пальто…

Путь до ада довольно короток, и люди, идущие впереди, уже смешались с частью горожан, что прибыли к месту проведения церемонии раньше.

«За что?» – доносится чей-то крик. Это вопрос в глубокую бездну, в никуда.

Я зажмуриваюсь, ощущая, как челюсти сводит от боли и покалываний. Обезумевший Роб. Он, Келли, я – все мы безумцы.

Дядя Эдди и тетя Лиза где-то там, у места прощальной церемонии. Как смотреть им в глаза, боже?!

А может, бежать? Добраться до трассы и поймать машину. Уехать навсегда, исчезнуть. Раствориться в Мексике или Канаде?

Тут незаметно подошедшая мама берет меня за запястье. Каким-то своим от природы въедливым и подозрительным нутром она почувствовала этот мой порыв с бегством. Но я не оказываю ей никакого сопротивления, пусть ведет меня прямо в чистилище. Я заслужила самого худшего. Заслужила существование, что хуже смерти!

Мрачное кольцо из людей и припорошенная снегом белеющая полянка по центру. Три могилы – три гроба. Лакированный ящик с закрытой крышкой – там Томпсон с огнестрельным в голову.

Не смотреть. Не смотреть на Джинни! На кого угодно, только не на нее…

Тягостная, совершенно нестерпимая атмосфера. Плач, стоны, женские причитания.

– Будь ты проклят! Гори в аду! – пробивается через гул низкий мужской голос.

А закашлявшийся пастор уже готовится к слову.

– Братья и сестры! В это тяжелое время мы должны найти утешение в любви и заботе друг о друге. Господь милостив. Помолимся вместе за души почивших…

Бессмысленные слова в пустоту. Так же, как и вопрос «За что?». Если б Господь правда был милостив, то сейчас родители оплакивали бы…

Меня!

Мэр Ллойд потирает руки, облаченные в дорогие кожаные перчатки. Неужели уже успел подмерзнуть, сволочь поганая? На его идеальном кашемировом пальто ни единого катышка. Наверное, и ботинки блестят, хоть жмурься. Такие, как он, всегда выходят чистенькими. Даже с кладбища. Черт с ним! Но где же отец Эйдена Артур Келли?

Ах да, кажется, говорили, что его разобрал инфаркт. Но мама Эйдена. А она где? Она ведь должна была прийти?

Могила Келли. Он, боже! Темно-серый элегантный костюм, сложенные на груди руки. В моей груди щемит от боли! Ему ведь, как и мне, всего восемнадцать. Слишком мало. Слишком много…

Женщина со светлыми волосами. Явная схожесть с Эйденом. Его мама, точно! Ее придерживают под локти двое мужчин. Должно быть, какие-то родственники или знакомые. Изнеможденное лицо этой немолодой женщины с абсолютно пустыми светлыми глазами. Она – тихий, безропотный призрак, который не умеет ни кричать, ни издавать стоны горя. Она – символ принятия всего, жизни в тяжелейшей депрессии с неумением постоять за себя…

Что?! Лицо дяди Эдди на расстоянии в несколько дюймов! По моему телу катится крупная дрожь!

Господи, забери меня! Дядины глаза какие-то чужие, блестящие и полоумные. Он – незнакомец со щетиной и взъерошенными волосами, и с крепким запахом перегара изо рта.

– Джинни хочет с тобой попрощаться, Мэй, – произносит он еле слышно сухими губами.

Боже, «попрощаться»! Он говорит о ней, будто о живой!

Господи! Он тянет меня за рукав куртки. Хочет, чтобы я подошла к гробу. Только не это!

Эйден! Смотреть на тебя. Только не влево… Наши неправильные, сложные отношения… Но почему ты кажешься таким щуплым? При жизни ты был выше и гораздо красивее. Мечта любой девчонки.

Головокружение, гул в ушах. Размытые силуэты. Шаг за дядей, второй, третий… Тепло! Чуть колючая ткань пальто и цитрусово-табачный аромат. Папа! Его защитные объятия. Он почувствовал, что я могу не выдержать прощания. Не дал брату утянуть меня в ад. И дядя отпускает рукав куртки.

– Прошу, минуточку! – звучит не к месту бодрый и какой-то деловой голос на фоне низкого гула скорбящей толпы.

Что происходит? Отрываюсь от папы. Помощник мэра знаками пытается утихомирить людей. Мэр уже занял место пастора и достал бумажку. Он явно собирается толкнуть речь.

Часы, мать твою! Ллойд украдкой глянул на часы? Сволочь, тварь! Для него похороны – очередное мероприятие, на котором надо появиться для галочки, а затем побыстрее унести отсюда задницу – вот что он в действительности хочет.

Тишина. Толпа уже готова слушать ублюдка. Меня наполняет такая ярость, что зубы, кулаки машинально и одновременно сжимаются! А Ллойд откашливается. Открывает рот:

– Сегодня мы…

Хлопок в ладоши. Еще хлопок! Мои аплодисменты, адресованные ему. Браво-браво!

Толпа ахает. Отлично! Удалось привлечь всеобщее внимание. Мэр замирает с округлившимися глазами… Шаг, еще шаг к нему. В моих до того ватных ногах появляются силы.

Я хлопаю до жжения в ладонях! А Ллойд начинает пятиться. Еще мгновение, и он смоется? Ну уж нет! Беру разбег, чтобы преодолеть несколько футов.

Еще… еще…

Испуганная физиономия мэра совсем близко. Проклятье! На самом подступе кто-то хватает меня сзади, за куртку. Это его помощник? Поздно, урод!

Прижимаю язык к верхнему нёбу, втягиваю глоток воздуха ноздрями и… делаю плевок!

Четко в цель! Прямо в морду Ллойду!

Роб

Звук?

Сирены полицейской тачки? Накидываю мешок на плечи. Убраться отсюда, да поскорей. Копы. Та еще у них работенка. Нервная. В любой момент могут звонком выдернуть из теплой постели, чтобы оформить три трупа. Мда-а-а! Город еще не скоро оправится от шока.

Лузер.

Роб. Роберт Грэйвз. Он умер во мне быстро, в одно мгновение. С третьим выстрелом. Слабак, трус, ничтожество. Он ничего не понимал в жизни, не мог постоять за себя. Отныне остался лишь безымянный Я. И шестизарядный кольт «Питон» триста пятьдесят седьмого калибра. Три пустые гильзы – да три мертвеца.

Черт!

Не слова, а прям блестящий монолог для героя спагетти-вестерна. Поединки, возмездие и смерть. Лузер не любил кино такого жанра. Разве что «Хороший. Плохой. Злой», и то из-за Туко в исполнении крутого Илая Уоллака.

Особняк.

Фамильное гнездо Грэйвзов. Наведался туда прежде, чем отправиться в дальнюю дорогу. Ноль сложностей с попаданием внутрь. Ключи Грэйвза в кармане его дурацкого дорогого пальто. Старая прислуга мисс Эркин. Грэйвз дал ей выходной. Ну как дал, потребовал убраться вон!

Пустой дом и быстрые сборы. Кабинет мистера Дональда Грэйвза. Ох и орал он тем проклятым днем на опешившего Лузера! И поделом ему. Тот слабак еле сдержался, чтобы не пустить от обиды слезу. Ладно, хрен с этим…

Деньги.

Одна из очень-очень важных вещей. Сейф. Кажется, папаша Грэйвза при случае любил сумничать: «Деньги – это всего лишь резанная бумага. Единственное, что есть хорошего в финансах, – приобретение новых возможностей». Да уж! Может, сноб ничего и не смыслил в жизни, но в этом как раз оказался прав. Примерно сто тысяч долларов в вещмешке. Этот груз мне точно не в тягость. Надеюсь, папаша Лузера не против того, чтобы подарить кому-то «новые возможности». Особенно учитывая тот факт, что он был скупердяем.

Духота.

Гостиная. Мисс Эркин явно разжигала камин, чтобы выгнать из дома сырость. Всё такое знакомое Лузеру и совершенно чужое мне. Ни одной причины задерживаться дольше положенного. По приезде из Айовы его папашу ждет сюрприз. Да не один…

Соблазн…

Эх, да с такими-то деньжищами можно и катер купить. По речным артериям пересечь границу с Канадой, а затем добраться до Аляски. На Аляске обитают исключительно конченные психопаты. Ни один нормальный человек добровольно не согласится жить в таком климате. Очень подходящее место для меня… Стоп-стоп! Есть план, и его надо придерживаться. Копы первым делом свяжутся с погранслужбой. Психология беглых преступников, убийц. Смыться из страны с кучей налички. Тем более что до границы с Канадой рукой подать. Рискнуть и быть пойманным? Как бы не так!