Остров звезд

К черту! Пора спать. Нет смысла переживать за то, что не произошло и, возможно, вообще никогда не произойдет. Я знаю, я уверен в нас. Уверен, что завтра мы выложимся по полной. Выжмем из себя все возможное, чтобы доказать Вуду, а, главное, самим себе и ехидно улыбающейся фортуне силу нашей мечты. У каждого она своя, но единая, преумноженная на четыре, а значит, и в четыре раза сильнее. И только эта мысль успокоила меня, сняла все напряжение и мелкую дрожь. Я был уверен в каждом из нас, на сто, нет, на двести процентов. Твердо и абсолютно!

Мы появились на студии ко времени закрытия, когда наш возможный пропуск в мир большой музыки уже было собрался уезжать домой.

– Опаздываете, ребята. У Лайонела Шорта не так много времени, – он укоризненно посмотрел сначала на дорогие часы на руке, потом на нас, – ладно, студия там, идите подключайтесь.

В отличие от многих других радиостанций, радиоэфир Вуду не был круглосуточным хотя бы потому, что Лайонел работал один и чисто физически не мог находится там постоянно. Может, и странно, как-то по-домашнему, местечково что ли. Но все давно привыкли и воспринимали как данность, переключаясь на другую частоту ровно в восемь вечера, когда диджей гасил всю аппаратуру на станции.

– Начинайте, – сделал отмашку из-за стекла Вуду. Кажется, он уже немного заскучал в ожидании обещанного.

Я обернулся на парней. Хайер смотрелся несколько вальяжно, лениво перебирая струны на Энджи. Хемингуэй был сосредоточен, как бегун на низком старте, впрочем, с ним это всегда так. Эрл подбрасывал палочки, чуть ли не жонглируя ими. Ну, вроде все готовы. Тогда я – тем более.

– И раз, и два, и три, и четыре, дааа! – я ударил по струнам, что кузнец по раскаленному докрасна, мягкому, податливому металлу, придавая своему творению форму. Искрами брызнули из гитары ноты, собираясь в яростную мелодию. Вся банда эхом отозвалась на мои движения, усилив их многократно. Я прислушался – ни одной фальшивой ноты, мы находимся в гармонии, в полной синхронизации, в невероятном единомыслии. Это вызвало во мне такой безумный восторг и эйфорию, что вращалась вокруг меня вихрем буйных, ярких, экзотических цветов. Я не просто укрепился в уверенности, что все будет нормально. Я знал это! Держись, Вуду, сейчас будет такая музыка, что тебя снесет вместе со стеклом, которое нас разделяет!

Хочешь ли ты понять, что значит мечта?

И как идти к ней, не сворачивая ни на миг?

И если бы тобой был я,

Ты услышал бы мой пронзительный крик.

И если бы вдруг не успел –

Я знаю, не каждый бы смог превозмочь,

Но за поворотом скрылась она,

И тебе ничем не сможет уже помочь.

Стоя ближе всех, я не мог отказать себе в удовольствии наблюдать за мистером Шортом. Точнее за всей той гаммой эмоций, что так лихо проносилась на его лице: сперва он со скучающим взором таращился на кучку ребят, увлеченно играющих и трясущих телами и головами в такт музыке. Затем, заинтересовавшись, едва заметно даже для самого себя слегка качал головой и дергал коленом. Потом подключились и руки, ладонями он бил по подлокотникам кресла, на котором сидел, необдуманно повторяя движения Эрла. Намного медленнее, разумеется. И, уже ближе к концу песни, на его лице читался настоящий восторг. А прошло-то всего минуты три.

О да! Именно такое впечатление и должна производить музыка. Рок-музыка! Настоящая, она подхватывает тебя волной огромной силы, но при этом мягкой, нежной и чарующей. И выбраться из водоворота, что грозит утянуть тебя на самое дно, нет никакой возможности. С безумной радостью ты отдаешься воле музыкального Нептуна, уже поднявшего огромный трезубец, празднуя победу.

Для меня в музыке было что-то неестественное, сакральное, не от мира сего, если хотите. До самого конца я не мог поверить, что путь к величию создан самим человеком, а не дарован богами небесного Олимпа. А я – их посланник, их рупор, я – частичка их замысла и воли всемогущего музыкального божества. Я – Кейси-аккорд! Я – «Блудный Сын»!

ГЛАВА 5. ЗОЛОТАЯ ЖИЛА

И в этот момент меня поглотила то ли мания величия, то ли я словил какую-то кроху той самой звездной болезни, хотя до нее было еще ой как далеко, но картина, представшая передо мной – суть катренам Нострадамуса – такие же яркие, но сейчас не очень понятные.

Где-то там, на горизонте уже восходило над сценой огромного стадиона горящее яркими огнями название «Блудный сын», но все еще неясно, белая пелена в любую минуту могла поглотить горящие огнем буквы. Будущее слишком обманчиво. Примерно так. Впрочем, если бы я действительно был провидцем, наверняка бы знал, как нам действовать дальше. Но на самом деле, пока что видел не дальше своего носа. Ладно, может, до окончания грифа своей гитары, не так уж далеко, если присмотреться внимательно.

А вот мистер Шорт был в восторге! Таких эмоций я и ждал от него, рисуя себе картины теми долгими ночами, когда не мог заснуть. По-другому и не надо. Все прошло настолько хорошо, что по окончании нашего триумфа бедняга хлопал глазами и ловил воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Наверное, давненько не случалось в наших местах подобного. И я прекрасно понимал его тревогу и не особое желание заниматься желторотыми юнцами, только что взявшими в руки инструменты. Среди тонн серой пыльной руды, забивающей нос до отказа и заставляющей глаза слезиться, слишком тяжело отыскать тот самый золотой самородок – работы много, а выхлоп – незначительная унция или пара фунтов, тут уж как повезет. Но сегодня он наткнулся на целую золотую жилу. Как ему повезло! А как повезло нам! Я не сомневался ни на миг.

Вуду аж привстал с кресла не в силах вымолвить ни слова, а Эрл, по доброте своей душевной, уже занес было свою лапищу, чтобы похлопать его по спине, думая, что тот подавился. Но Лайонел отчаянно махал руками, словно пытался приземлить самолет – такие пассы выделывал, не давая приблизиться к себе ни на шаг нашему милому медведю. Эрл в раздумьях застыл над ним недвижимо, словно античная скульптура. Я ухмыльнулся – для завершения картины рядом не хватало какого-нибудь грека, типа Софокла28… Или это не скульптор? Черт их поберет эти древности, спрошу потом у Хема как-нибудь, он вроде разбирается. И, все же, избежав преждевременной гибели от тяжелой руки нашего барабанщика, мистер Шорт откашлялся в кулак.

– Как бы это сказать… – он почесал пальцем подбородок, внимательно рассматривая нас, прищурив взгляд. – Это было шикарно, парни! Я давно такого не слышал. – Он сделал шаг вперед, раскрыв объятия, но затем резко передумал и просто похлопал меня по плечу.

– Вам понравилось? – осторожно спросил я.

– Черт возьми, я буду не я, если не сделаю из вашей шарашки настоящих звезд! – он взял пару секунд паузы. – Конечно, отжигать для богатеев, как Дэвид Гетта29, вам не светит, не та музыка пошла, – но кому-то и рок в радость! «Rolling Stones» и «Aerosmith», и те не растеряли до сих пор былого величия. Хотя «Блудный сын», я уверен, может и им дать хорошего пинка, чтобы не расслаблялись.

Хем недовольно поджал губы и поморщился, будто у него случился частичный паралич лицевого нерва. Дэвид Гетта и «Rolling Stones» в одном предложении, это слишком даже для него. Судя по его лицу, я чуть было не решил, что он сейчас разобьет ему о голову свою гитару и едва ли это прибавит нам успеха.

– Так значит да?

– Значит, да! – уверенно произнес Лайонел.

– Да! Да! Да! – я поднял кулаки к потолку и затрясся в пляске святого Витта30. – О, да! – я пустил волну руками, да так, что моя гитара чуть не оказалась на полу. Хорошо, что еще успел вовремя придержать ее. – Да! Да! Да! На тебе! Выкуси! – крикнул я, не обращаясь ни к кому конкретно. Все же я взял ее за хвост – такую призрачную удачу – она не успела проскочить мимо. Прямо так и скрутил ее в кулаке. Не зря, значит все было не зря!

Парни сначала с удивлением смотрели на исполняемые мной восторженные пируэты, но потом и они, поймав лучи бесконечной радости, присоединились ко мне. Это детское неожиданное счастье настолько обуяло их, что Эрл, весом в центнер, даже весело запрыгал, рискуя проломить бетонный пол студии. Его барабанные палочки полетели в потолок, с деревянным стуком приземлившись где-то за спиной мистера Шорта. Хем размахивал басом, чуть не снеся дорогие колонки со стоек, и прочую аппаратуру. И даже наш Хайер, то еще унылое говно, придавшись всеобщему ликованию, молча растянул улыбку от уха до уха.

Так бы и могло продолжаться до бесконечности, если бы Вуду, с интересом взирающий на нас, вдруг не прервал наш чудовищный зоопарк, развернувшийся у него на глазах.

– Так! – он сложил руки на груди. – А что еще у вас есть в репертуаре? – понятно, все-таки он здесь главный.

Я так и замер, поднял руку в кулаке и оглянулся на банду. Опустив глаза, они с интересом разглядывали рисунки на ковре. И что, вот из этого мягкого пластилина можно лепить звезд? Совсем не уверен.

– Эрл! Хемингуэй! – я выдержал небольшую паузу. – Хай!

Они одновременно посмотрели на меня.

– Продолжим?

Они крутили башками, переглядываясь, а потом одновременно кивнули. Я прямо-таки ощутил братство. То самое братство, что забирает от самых ушей до кончиков пальцев на ногах, до дрожи.

– Тогда туда! – я взглядом указал им на открытую дверь студии. Нет, не то, чтобы… но парни меня поняли. – Концерт только начался, мистер Шорт, – сказал я, сохраняя лицо лидера, – поэтому пристегните ремни покрепче. – И закрыл за собой дверь.

В следующие двадцать минут мы до последнего вывалили весь наш репертуар на ничего не подозревающего Шорта, совершенно не беспокоясь о его душевном состоянии. С чего бы вдруг?

Когда стихла последняя нота, мы стояли посреди студии, уставшие до изнеможения. Моя майка совсем промокла – иди выжимай, по спине ручейками бежал пот. Пышная кучерявая шевелюра нашего ударника теперь прилипла к его голове, придавая ему еще большего сходства с таким же мокрым медведем после охоты. Хай тяжело дышал, будто пробежал кросс, держа под мышкой свою гитару. Невозмутимый Хем лишь скупо оттер пот со лба невесть откуда взявшимся белым платком, воспитание, чего уж говорить.

Какой там фитнес, если существует музыка. Если есть студия, восторженные слушатели и есть то, что не дает ни на миг оставаться в состоянии покоя: далекая детская мечта, дорога к которой из склизкого глинистого пути, сплошь покрытого лужами, вдруг начала превращаться в твердую каменистую дорогу, пускай еще достаточно узкую, но, во всяком случае, уже не хлюпает под ногами, а это и в правду много.

К нам влетел мистер Шорт, громко хлопнув дверью. Он довольно потирал руки.

– Записано! – в моей голове будто щелкнуло, остановив музыку. – Все будет в лучшем виде, парни, я лично займусь сведением, – он почесал подбородок, – может, у вас найдется еще что-нибудь для меня?

– Боюсь, что все, – я пожал плечами, словно извиняясь, – как я и говорил, у нас всего-то на EP.

Вуду на мгновение нахмурился, что-то прикидывая, но затем кивнул.

– Отойдем? – он указал на самый темный угол студии.

Я оглянулся на парней. Те, молча застыв, ждали какого-то ответа, моего решения.

– Я сейчас, – махнул я парням, Хем поднял вверх большой палец.

– Ну, поступим так, – Вуду был более чем уверен в себе, – я сведу ваш альбом и потом с чистым сердцем пущу в эфир. Давно такого не слышал. А твои песни просто класс!

– Кхм. Мистер Шорт, я думал… – начал было я. Вряд ли мы бы что-то выиграли от того, что все друзья в городе услышат нас по местному радио. Они и так знают все песни группы наизусть. Такой междусобойчик меня совершенно не устраивал, не об этом я мечтал, переступив порог студии. Да и птица удачи, так вовремя оказавшаяся у меня в руках, заманчиво ворковала о другом.

– Подожди, – он прервал меня рубящим взмахом руки, – потом я позвоню своим старым знакомым, предложу им послушать, и кто знает, может вас пустят на каком-нибудь DKW-FM?

– DKW-FM? Первый раз о таком слышу.

– Не все сразу, малыш, – мистер Шорт ухмыльнулся. – Сначала они, потом другие подхватят. Как там у вас: «Хочешь ли ты понять, что значит мечта?».

Я улыбнулся. Вуду запомнил слова моей главной песни. А если запомнил он, значит, ее запомнят и другие.

– Сначала DKW-FM, потом «Texas Music», а там недалеко и до федеральных радиостанций. Маленький шаг для тебя, но большой шаг для человечества31. Только представь, что с этих слов будет начинаться утро многих миллионов жителей страны. Американская мечта, не меньше.

Так вот куда он клонит. Золотой телец, и каждый будет восхищен!

– А что еще нужно творческому человеку, кроме самореализации? Кроме признания и поклонения? – кажется, он слишком заискивающе смотрел мне в глаза.

Я даже ухмыльнулся про себя: да много чего еще, мистер Шорт, много чего. А он продолжал, и мне даже показалось, что я вижу его змеиный хвост32, в который вдруг обратились его ноги.

– А потом ее подхватят миллионы, вы будете растерзаны толпой!

– Я бы этого не хотел, – процедил я, почти шепотом. Хотя именно этого я и хотел, всемирного признания. Всей той славы, поклонников, лепестков роз и лифчиков, летящих из зрительного зала на сцену.

– Клубы, залы, стадионы, – он словно уловил ход моих мыслей, – фанаты, фан-клубы, плакаты на каждом столбе, в журнале и в спальнях. Девочки будут молиться на твои плакаты. Среди других таких же почитаемых «The Beatles», «Fleetwood Mac», «Deep Purple», «Nirvana» «Linkin Park», «Metallica».

Шорт так увлекся, и мне вдруг показалось, что он описывает свое будущее, но не наше.

– Ну и, конечно, «Warner», «Sony», «Capitol Records»33 – все у ваших ног. Еще драться будут за ваше присутствие в их каталогах. Подковерные игры, интриги, звон монет, – он осекся. Кинул быстрый взгляд на меня и поднял палец вверх, – но длинная дорога начинается с первого шага. Вот с этого, – он обвел студию руками.

– И что, это правда? Вы это сделаете? – моя уверенность, которая еще пять минут назад пылала жаром вдруг дала ростки сомнений, – Почему? – в какой-то момент я вдруг поддался негативным мыслям. Не так прост Лайонел, ой, как не прост.

– Вы это сделаете! – Вуду победоносно заулыбался, продолжая расстилать передо мной невидимую красную ковровую дорожку. – Не переживай! С моими связями и природным обаянием через полгода мы прокатимся с туром от Нью-Йорка до Токио. Я тебе обещаю!

– Стоп-стоп, – не понял я, – Мы?

– А разве я не сказал? – он приподнял бровь. – Я лично намерен сделать из вас звезд. Можешь мне поверить, я лучший менеджер на западном побережье! Или где?

– Или где? – не понял я.

– Или что?

– Что? – автоматически повторил я за ним.

– Или кто? – мистер Шорт почти прыснул от смеха.

– Кто? – я удивленно открыл глаза, повторяя за ним эту несусветицу. Вуду расхохотался.

Краем глаза я увидел, как Хем недовольно покачал головой. Учитывая, где сейчас осел Шорт, возникали большие вопросы. И даже его личная радиостанция не давала совершенно никаких ответов. Кто мы, и кто он? Впрочем, озвучивать все эти мысли я не спешил.

Шорт, конечно, самодовольный и напыщенный павлин, но может нам пригодиться. У нас и связей-то никаких не было вовсе. Все мы – местные. Болтаемся где-то на окраине Штатов, где нас никто не знает, а уже возомнили себе. А кто в друзьях-то? Джой-механик, Инди-бармен, да Марио-сантехник, вряд ли с ними можно было отправиться гастролировать в мировой тур. Более того, в музыке мало чего понимают. Раз – гитара, два – струна, я – фанат, а ты – звезда. Так далеко не уедешь. Доказано временем.

– Ладно, – я улыбнулся. Его игра понятна, мир шоу-бизнеса слишком привлекателен. И я отчетливо вижу, как он хочет туда вернуться, а мы – туда ворваться. Партия будет разыграна, чего бы не стоило – такой шанс предоставляется только однажды. А разбираться будем потом, – По рукам?

– По рукам! – Шорт расцвел прямо на глазах, аж щеки порозовели.

– Мы тогда пойдем, наверное, – пробормотал я, не зная, как расстаться на столь «романтической» ноте.

– Конечно! Конечно, идите. Идите, парни, а я займусь сведением прямо сейчас, – деловито сказал он, поднеся поближе к глазам руку с часами, мол у него мало времени, так что цените. А мне показалось, что он просто хочет выдворить нас отсюда побыстрее.

– Надеюсь, вы не сделаете из них танцевальные ремиксы, – хмуро буркнул Хем, – это настоящие песни, – Лайонел заливисто расхохотался.

– Отличная шутка! – но судя по лицу Хема, он вовсе не шутил. – Как-нибудь в другой раз, – мистер Шорт перешел на серьезный тон. – И, пускай, это останется между нами, по секрету тебе скажу, – он уставился на басиста, – далеко не из каждой песни можно сделать танцевальный хит. Настоящий хит.

Уж не знаю, что там Хем себе придумал, он вдруг закипел, как чайник. Стоял напротив нашего потенциального продюсера, нервно сжимая и разжимая гриф гитары. Стиснул зубы и поджал губы до состояния тонкой алой полоски, что так изящно контрастировала на его бледном лице. Видимо, он был сейчас на перепутье: либо сказать что-нибудь крайне обидное про музыкальные увлечения мистера Шорта – где он их видел и на чем вертел, либо с размаху вмазать гитарой по самодовольному лицу. Впрочем, я вовремя ухватил его за локоть и поспешно отвел в сторону на такое расстояние, где гитару придется разве что кидать, как шар для боулинга.

– Спокойно, брат, спокойно, – тихо приговаривал я, оттаскивая его, как ту собаку, что увидела на прогулке пятнистого соседского кота, – если ты убьешь его сейчас, кто будет включать моим родителям ретро после восьми вечера?

Хемингуэй все еще напряженно вглядывался в расслабленного Шорта, до которого даже не дошло, что его слова могли кого-то разозлить. Или быть понятыми неправильно.

Тем не менее, мои увещевания дали плоды и наш басист, кивнув, решительно пошел к выходу. Фухххх, одной проблемой меньше.

Мы покинули студию, оставив Шорта наедине с божественной музыкой, что так любезно была намотана на большие бобины.

– Диджей херов! – в данный момент наш любезный Хем вкладывал в слово «диджей» настолько уничижительный смысл, насколько мог, – диджеюшка! Чтоб ему его пульт на башку рухнул!

– Ну не кипятись ты так! – я хлопнул друга по плечу, – хорошая музыка дорогого стоит.

– Я сыграю похоронную арию на его могиле, на гитаре, сделанной из его позвоночника, – Хем заводил себя еще больше. А так и не скажешь, такой интеллигентный на вид. Хорошо, что мат Хем позволял себе крайне редко. И даже сейчас не тот случай.

– А я могу сыграть на барабанах, натянутых из кожи с его жопы, – добродушно отозвался Эрл. Хем кивнул, и протянул раскрытую ладонь.

– И ты туда же, – остановил я его, – какая разница, что он говорит, главное, что он нам поможет. А если он напряжет все свои связи – будет отличный трамплин для старта большой карьеры.

– Ты слышал, что он говорил? – Хем зашелся не на шутку, – нет, ты слышал? Гребанный еблан! – кажется, я поторопился, насчет мата, – Да Винчи был выше этого.

– А я поддерживаю Кейси, – отмалчивавшийся Хайер вставил слово, – пусть называют нашу музыку хоть трущобной, хоть ублюдской, а меня – девой Марией, если ему так хочется. Мне как-то по барабану, – Эрл вздрогнул, – новые телочки, ящик пиваса, в конце концов, – он победно взглянул на нас, – и новые струны для Энджи.

Хем обернулся. Отчаяние ли сквозило в глазах, или что-то еще, но он явно не ожидал такого подвоха от Хая. А тот тем временем уже витал где-то в облаках, насвистывая под нос заурядный мотивчик, словно накурился травки. Если судить по довольной улыбке, что периодически появляется на его лице, то он сейчас уже находился в роскошном пентхаузе, потягивая дорогущий виски из граненого бокала и наслаждался ласками в объятьях доброй сотни группис34.

– Ну, в общем да, – подытожил я, пытаясь прекратить весь дальнейший разврат. – Не надо раскачивать лодку. Пусть порадуется немного.

ГЛАВА 6. СИМБИОЗ

Мы вышли из студии, спустившись на лифте с третьего на первый этаж. Не так много времени, но я пытался рассмотреть на лицах друзей все отношение к происходящему. Конечно, я не Нострадамус, или там не Ванга какая-то. Баллов бы мне это точно не прибавило, но я явно смог разглядеть, что даже после всего нашего успеха на студии парней обуяла нерешимость, сомнения поглотили их.

Мы оказались в трех кварталах от студии, когда Хем вдруг нарушил нависшее над нами молчание.

– Ну и как тебе его идея? – он повернулся ко мне.

– Ты о чем? – я сразу и не понял.

– Его идея быть нашим менеджером? – спросил Хем.

– Аааа… – протянул я. Я и сам размышлял об этом всю дорогу.

– Ну да, – я посмотрел на парней, они хором молчали.

– Я скорее доверил бы это Хайеру, – он ухмыльнулся, – а ему, как ты сам знаешь, нельзя даже доверить заказать пиццу. Впрочем, по пицце ты главный.

Я покосился на Хая, ожидая ответного укола с его стороны. Но нет, тот, как будто и не слышал, двигая пальцами, в миллионный раз настраивая свою гитару. Видимо из пентхауза он плавно перешел к мечте о личном самолете. Да еще и о таком, где бы он сам сидел за штурвалом35, а телочки, принарядившись стюардессами, нежно посасывали его достоинство до ближайшей посадки.

– У тебя к нему предубеждение, – уверенно сказал я. – Все просто потому, что ты всех поголовно считаешь таких как Вуду бездарями. И только потому, что за свое унц-унц, так непохожее на твое бам-бам, они незаслуженно получают славу.

– Нет! – резко ответил Хем. – Я подчеркнуто нейтрален и толерантен к представителям любых музыкальных меньшинств. Это все равно, что злиться на радугу36 после дождя. Или плохо относиться к нищим или убогим – занятие недостойное настоящего музыканта, да и в целом, человека. Просто считаю, что не ему рассуждать о нашей музыке.

– Ну, то есть, я так и сказал – предубеждение, – я пожал плечами.

– Просто не хочется начинать карьеру с таким паразитом в команде, – Хем тяжело вздохнул и продолжил уже спокойнее, – это крыса, крыса в коллективе. Крыса первой бежит с корабля, обнаружив течь. Он же явно хочет выехать за счет «Блудного сына» и добиться того, что не смог сделать сам. А потом говорить: «Это я! Я сделал из них звезд. Когда они пришли ко мне, даже гитару не умели держать правильно, но я разглядел в них потенциал, возвел на музыкальный Олимп». Будет трясти из нас деньги, ходить в дорогом костюмчике и периодически пинать, требуя очередной релиз. Хоть сингл, хоть EP, хоть альбом. И не отвяжешься! Состроит жалобную мину и будет говорить, что был с нами с самого начала. Знаю я такую породу людей, исключительные… как-бы так помягче…

– Я тебя услышал, – попытался я успокоить его, прервав его словесный поток, не предвещающий ничего хорошего. Только настроение всем попортит. – Может быть, ты слышал про такую вещь как «симбиоз»?

– Симби… Что?

– Симбиоз37.

Хем молчал. Так-то дружище, я в школе не только за девчонками бегал и музыкой жил!

– Надеюсь, что в этой паре больше пользы получим именно мы. «Блудный сын». Джордж Мартин, слыхал? – я взглянул на него.

– Конечно, «Игра престолов», инцест и все такое, сейчас у всех на слуху. А причем здесь это? Ты же не собираешься с ним спать?

– Да нет же, дубина, я о другом, Джордж Мартин38 – продюсер «The Beatles». Кто знает, это халиф на час или наш транзитный билет к славе? Кого, спустя много лет, будут помнить только лишь по одному изображению с пластинки, его или нас?

– Музыка нынче стала слишком доступным занятием, – печально покачал головой Хем, – оттого и развелось этих… – он сжал кулак, и промолчал, сдержав жуткое ругательство, впрочем, здесь все свои. – Для них искусство, музыка – всего лишь фасад, ширма, придание себе сакральности и статусности, фарс. При том, чем меньше они из себя представляют, тем больше самомнения.

– Боже, началось… – я страдальчески закатил глаза, ведь дальше меня ожидала крайне поучительная лекция об увядании музыки. И зачем я затеял этот разговор?

Временами на него находило, образование и воспитание давали плоды, и тогда он начинал по-старчески брюзжать о том, что раньше было лучше. И становился именно таким – несусветным брюзгой! Скукота! Даже если и было, сейчас другое время и другие правила. Но все равно Хем нашел бы к чему придраться.

– Раньше занятия музыкой были привилегией лучших и сладким сном для тех, кому повезло меньше, – на колу мочало, начинай сначала, понеслось по-новой. Жалко только, что он хиты не пишет. Но это не для всех, – поэтому раньше на музыкальном поприще были настоящие титаны. Боги! Гении! Моррисон, Меркьюри, Тайлер, Гиллан, Джаггер, Леннон, наконец. Чья музыка чуть ли не сразу стала классикой, а их имена вошли в Зал славы рок-н-рола39… – он мечтательно вздохнул. – Хотел бы я, чтобы и наше название было среди них, – в какой-то мере, я понимал Хема, ведь я хотел того же самого. Но если бы музыкой занимались только лучшие, не было бы места тем, кто берет от музыки лишь обложку с автографами, зарабатывая на этом в ближайшем ломбарде.