Одиссей в бинарном мире

– Да! Мы хотим попробовать, правда, Вик? Это хоть что-то! – искренне радовалась она.

Если это единственная возможность потенциально остановить генетическую угрозу Хантингтона, я рискну. Независимо от результата…

– Ну, – начал объяснять доктор Кокс, – в настоящее время клинические исследования проводятся только у нас, в Калифорнии и Польше. Из-за правил Национального центра здоровья я не могу записать вас на испытания в Польше. И должен предупредить – нет гарантии, что вашу заявку примут.

– Может, сразу попробовать у нас в Содружестве; это все-таки лучше, чем ничего? – предложил я.

– Вы уже решили сделать запрос? Или все же сначала обсудите с Ванессой, учитывая, что ваша страховка, скорее всего, не покроет расходы на лечение?

– Да, это было бы потрясающе! А насчет затрат, я уверена, мы справимся.

Слабый проблеск надежды – и она сияла.

– Давайте тогда закончим обследование…

Увидев, как он печатает на компьютере, я понял, что ошибся в своем последнем предположении.

– Как ваше настроение на данный момент?

– Неоднозначно, – честно ответил я, – но делаю все возможное, чтобы держаться на плаву. Это не то, что можно назвать депрессией или отчаянием, но мне не совсем понятно, что со мной происходит.

Конечно, я знаю, что меня ждет в ближайшие четыре года. Эта самая комната с ее резким запахом вполне подтверждала мои мысли. При этом реальность была еще слишком абстрактной… Как мне еще удается сохранять остатки спокойствия?

– Да, еще кое-что… – произнес я. – Всякий раз, когда проявляются симптомы, мне трудно совладать с чувством тревоги.

– Потому что они напоминают вам о болезни?

– Да.

– А в целом чувствуете ли вы себя более тревожным?

– Кажется, да.

– Понятно. Я пропишу вам алпразолам, он поможет вам справиться с тревогой, – сказал доктор, прежде чем сделать еще одну запись. – Кстати, вы уже ходили на сеансы терапии?

Если есть что-то, что я искренне презираю, так это терапия.

Я был на некоторых сеансах, все они одинаково бессмысленны. Это потеря времени, которое можно было бы потратить на что-то более полезное, чем сидеть в кабинете, таком же пыльном, как прах Фрейда, и говорить о жизненных переживаниях. Они притворяются, что помогают тебе, но на самом деле тупо отсиживают свое время. Возможно, я такой же упертый, как и они, но, скорей всего, мой взгляд на терапию как на бесполезную трату времени никогда не изменится.

– В последнее время слишком много работы, у меня нет времени… Нет, я еще не был на сессиях, – быстро добавил я.

По правде говоря, и не собираюсь.

Доктор прищурил глаза, словно пытался просканировать мои слова своими радужными оболочками, а затем снова щелкнул ручкой.

– Вы все еще считаете, что можете продолжать работать? – спросил он, не прекращая щелкать. – Рабочая нагрузка в целом может создать ненужный стресс. Мой вам медицинский совет – побольше отдыха.

Ага, один из лучших советов медицины – «отдохните».

– Я понимаю, но думаю, для меня губительнее проводить дни дома, ничего не делая. Кроме того, моя фирма не будет работать сама по себе, – спокойно возразил я.

– Понятно, – участливо произнес Перри, массируя висок указательным пальцем. – Тем не менее я настоятельно рекомендую терапию. – Он перевел сочувственный взгляд на Ванессу. – Уверен, это может быть интересно и для вашей невесты.

Спасибо, теперь ты меня эмоционально шантажируешь, придурок. Мне нужно просто вежливо отказаться, даже если Несс вздумает согласиться.

– Когда и где проходят консультации? – выпалил я и… вздрогнул.

Идиот! Ведь это не то, что ты хотел сказать!

– Чудесно, терапевтические сессии проходят в крыле В на первом этаже, по понедельникам в 20:15. Желтые указатели с надписью «Сеансы терапии» помогут вам найти аудиторию.

Кокс на мгновение остановился, быстро почесал нижнюю губу и продолжил:

– Доктор Аберлунд – профессионал, так что вы будете в хороших руках. У вас есть еще вопросы? – Он посмотрел на меня, я молчал. Тогда он перевел взгляд на Ванессу.

– Да, насчет экспериментальной терапии, – сказала она. – Как вы думаете, когда может прийти ответ на запрос?

– Думаю, через восемь-десять недель. Я обязательно позвоню вам, как только получу какие-либо новости, – пояснил он. – Ну что, определимся с датой контроля? Вас устраивает 10 декабря?

– Если это не вторник или четверг.

– В пятницу, – подтвердил доктор Кокс.

– Хорошо.

На этом мы распрощались с ним.

Едва моя нога коснулась коричнево-песчаного линолеума в коридоре, я почувствовал, как слизистый комок застрял у меня в горле. Как и в первый поход к доктору Коксу, мое тело опять реагировало на отвратительный больничный запах. Меня тошнило.

Дежавю месячной давности! Никогда раньше я не испытывал таких рвотных позывов.

Выбраться из этого здания! Скорее!

– Чего ты так бежишь? – Несс едва успевала за мной.

Я добежал до лифтов, с яростью вдавил кнопку вызова. Световой индикатор показывал 05, 02, 01. Я нервничал, не понимая, почему так долго не открываются двери!

Краем глаза я заметил Ванессу.

– Да что с тобой? – задыхаясь спросила она, как только я влетел в кабинку лифта.

Несс быстро последовала за мной, скорей всего, думая, что я сошел с ума или собираюсь сбежать от нее.

Когда двери закрылись, ее глаза требовали объяснения.

– Терпеть не могу этот ужасный запах. Мне надо на воздух, – устало проговорил я.

Несс приблизилась ко мне. Нежно. Это подействовало – ее сладкий аромат рассеял мое беспокойство.

– Ты в порядке? – спросила она, когда мы вышли из лифта.

– Кажется, да, – неуверенно ответил я. – Ты не против перекура?

– Почему бы и нет. Но тебе лучше не использовать свою собственную ладонь в качестве пепельницы, обещаешь? – ласково прощебетала она.

– Я рьяный борец за чистоту окружающей среды, Несс, – пошутил я в ответ.

– Тебе следует почаще заботиться о себе, а мне – присматривать за тобой, – почти прошептала она, когда мы покидали больницу через вращающуюся дверь.

Шел довольно сильный дождь. Ни один из нас не готов был игнорировать знак, запрещающий курить, но, к моему удовлетворению, справа от здания больницы я заметил небольшой навес, предназначенный для нервных врачей и пациентов, которым не терпелось получить расслабляющую дозу никотина.

Это была маленькая кубическая конструкция, сделанная из алюминия. Ее ветхие, поврежденные панели из оргстекла приобрели грязно-желтый оттенок от обильного канцерогенного дыма. Стоя здесь, мы слышали, как капли дождя падали на обесцвеченный пластик над нашими головами, издавая успокаивающий шум.

Несс суетливо порылась в карманах, затем погрузилась с головой (в не слишком переносном смысле) в большую бежевую сумку. Я никогда не понимал, как ей удавалось что-то найти в том хаосе.

– Думаю, я оставила их дома, – пробормотала она, расстроенно изогнув губы.

– Возьми мои, – предложил я, протягивая красный Warlboro.

– Ты же знаешь, они слишком крепкие для меня.

– Да, ладно, Несс, будь мужиком, не ломайся! – я подмигнул с хитрой усмешкой, размахивая пачкой перед ее лицом.

– Уговорил! – хмыкнула она, подражая грубому мужскому голосу.

– Потрясающе! Теперь мы наконец можем создать джазовый квартет с Питером и Фредериком, ты ведь знаешь, что это было моей давнишней мечтой, – пошутил я.

– Так и сделаем!

После второй затяжки она закашлялась и изящно повернулась ко мне с театральным выражением лица. Стараясь произвести на меня эффектное впечатление, она запела строчки из знаменитой «Какой замечательный мир»: Я вижу зеленые деревья и красные розы, отчего мы оба разразились неудержимым смехом.

– Браво, миссис Армстронг! Пожалуй, после десяти пачек мы сможем сделать блестящую карьеру.

– Мы? Я здесь звезда! – игриво поддразнивала меня Несс, и улыбка обнажила ее жемчужно-белые зубы.

– Бесспорно!

В унисон мы выдохнули никотиновые пары, создав общее облако. Оно медленно рассеялось в воздухе, оставив нас наслаждаться присутствием друг друга. Мы загасили тлеющие окурки во влажной урне. Когда капли воды коснулись их, послышалось недовольное шипение. Подобно сожженому табаку, я глубоко разделял его досаду на непогоду, хотя должен признать, что обожаю дождь… за окном своего дома.

– Ты готова к пробежке, Несс? – спросил я, когда мы загасили тлеющие окурки во влажной урне.

– Нет, но нам пора, – она подалась вперед, чтобы бежать.

Я поспешил за ней, но внезапная судорога вновь пронзила правую ногу.

Я поспешно заковылял к машине, бормоча непристойности.

– Все в порядке? – поинтересовалась Несс, заметив, что у меня перехватило дыхание.

– Да, но, по-моему, мне нужно бросать курить.

Несс завела машину, включила дворники и мы покинули парковку. Я наблюдал, как тонкие послушные струйки воды скользили по стеклу – прилежные щетки направляли капли дождя вниз, в указанное им русло.

Такими виделись мне последующие дни моей жизни: будущее стерто, восприятие времени размыто. Я утонул в монотонном течении дней и не заметил, как мы перелистнули календарь сначала на октябрь, потом на ноябрь…

По совету врача каждый понедельник мы посещали сеансы терапии, но, кроме корзины с вкусными мандаринами на овальном столе, эта затея была абсолютно бесполезной: именно то, как я и представлял!

И если и была какая-то реальная терапевтическая ценность в этих сеансах, то заключалась она в том, что каждый вечер понедельника мы вдоволь болтали, выкуривая по сигарете в обшарпанной больничной курилке.

Глава 6. Хитрая благотворительность

Дождливый ноябрь сменился холодным декабрем.

Я люблю зиму, но только не здесь, в Сазерхаме. В идеале зима должна быть со снежно украшенными улицами и крышами, с деревьями в пушистых белых шапках. Конечно, в северных краях дороги зимой скользкие и ветер холодный, но это лучше того, что могут предложить здешние места. Мягко говоря, зима у нас мягкая. Раньше снега было больше, а сейчас, если он и выпадает, то на следующий день город будто поражен эпидемией дизентерии – с темно-коричневой хлюпающей жижей на дорогах.

А влажность! В отличие от сухой австрийской зимы наша вгрызается в щеки, как клыки росомахи. Даже когда альпийский ртутный столбик стоит ниже нашего, – там не возникает ощущения пронизывающего насквозь холода.

Достоинство такой погоды, кажется, лишь в том, что она заставляет больше ценить уют домашнего тепла. И наслаждаться им!

С приближением рождественских праздников я просматривал онлайн-каталог подарков. В детстве я не готовил подарки близким на Рождество, искренне полагая ответственным за яркие коробки и пакеты под елкой доброго симпатичного толстяка, передвигавшегося от дома к дому на аэродинамических северных оленях. Но уже в ранние отроческие годы я избавился от этого наивного убеждения.

Конечно, весь рождественский ажиотаж не что иное, как раздутая коммерческая уловка, заманивание потребителя, но радость, которую испытывают любимые, получая подарки, – приятная награда за труды, за утомительный поиск, нервирующий выбор, сомнения.

А вы не задумывались, что самый незначительный подарок, преподнесенный в будничный день, без всякой «официальной» причины приносит куда больше радости, чем врученный в рождественскую ночь и упакованный в яркую, блестящую бумагу? Ожидание притупляет радость, а неожиданность усиливает ее. (И это применимо ко всему, особенно в физическом плане: нанесенный внезапно удар больнее ожидаемого!)

Благодаря интернету теперь нет нужды преодолевать холод, людские столпотворения и очередь в кассу. Я переместил курсор на значок корзины и с чувством удовлетворения отправил в нее, на мой взгляд, удачно выбранные вещи. Но завершить заказ не успел – раздался телефонный звонок. Анонимный.

Мне всегда неудобно напрямую спросить, что им от меня надо. Почему бы сейчас не попытаться?

– Привет! — бодро сказал я. – Как дела?

– Здравствуйте, Виктор. Вы сейчас можете говорить? – ответил голос, который я не ожидал услышать сейчас. Доктор Кокс.

– Да, конечно. – Я встревожился и не мог этого скрыть.

– Я звоню по поводу вашей заявки на генную терапию. Мне очень жаль… Ваш запрос отклонен.

Я правильно услышал? Наверное, нет… Да, скорее всего, не расслышал.

– Я не совсем вас понял.

– К сожалению, ваша заявка отклонена, мистер Августин.

Словно холодная рука сжала мое сердце, заставляя его так бешено стучать, что вибрации этого биения доходили до барабанных перепонок. Они громыхали во мне – барабаны войны, нет, барабаны поражения.

– Что вы имеете в виду – отклонили?! На каком основании?

Меня охватила мелкая дрожь. Меня пронзила резкая боль, вызвав спазм мышц вокруг шеи. Я чувствовал, как жар проникает в каждую клетку моего тела.

– Прежде чем подать запрос, я должен был выяснить по поводу вашей страховки, будут ли они…

– Да наплевать мне на страховку! – сорвался я. – Деньги не проблема!

– Пожалуйста, успокойтесь, мистер Августин, это не единственная причина.

– Я предоставлю кредитные отчеты, другие доказательства, что я платежеспособен!

– К сожалению, они не принимают больше пациентов. Извините, мистер Августин.

Тогда почему он упомянул мою страховку? Он лжет. Этого не может быть!

Сердце безжалостно трепыхалось, готовое разорваться в любой момент. Перед глазами все поплыло, и резкое головокружение заставило меня опереться о стену. Я смутно слышал, как доктор повторял мое имя.

Он может, наконец, заткнуться? Какой бред он собирается сейчас предложить? Успокаивающий комплекс пилатеса или бессмысленную терапию доктора Аберлунд?

Я не мог понять, почему у меня отбирают мой спасательный круг? Просто так!

– Это доктор Кокс? – спросила Несс, как только зашла.

– А кто еще, по-твоему, это может быть? – заорал я. – Ты понимаешь, это конец!

Я смотрел на пол пустым взглядом.

– Нет, не конец, – ее голос дрогнул. – Мы справимся!

Но это были лишь слова. Мы оба знали, что вся затея бессмысленная.

Проклятые конвульсии становились все сильнее и чаще. Каждый раз, когда я засыпал, внезапная судорога в ноге подбрасывала меня, выкидывая из дремы.

Я еще не принимал сегодня лекарств, но, увидев коробки с алпразоламом и тетрабеназином, уставившихся на меня из шкафа, мне захотелось спустить этот яд в унитаз.

Какой теперь в них смысл? Моя мама всегда была против лекарств!

За порогом полуночи мне удалось забыться несколькими часами сна, прежде чем будильник вырвал меня из беспокойного забвения. Удивительно, но, проснувшись, я не чувствовал ни тошноты, ни усталости.

Еще сонный, я повернулся и увидел, что половина постели Несс пуста. Значит, сегодня среда.

07:18. Я выполз из кровати. Тьфу! Как гласит народная мудрость: «Кто рано встает, тому весь день спать хочется».

Я поплелся в ванную, где долго возился, пытаясь выжать из тюбика остатки зубной пасты. Желание готовить кофе у меня напрочь отсутствовало.

Выпью на работе.

До моего офиса минут тридцать езды, я не опаздывал. С кейсом в руке я подошел к своей машине и надел наушники, чтобы прослушивание всякой ерунды по радио не вызывало у меня раздражения.

Надо было все же приготовить кофе, – с досадой подумал я,

отъезжая от дома. Съехав с провинциальной дороги, я тут же увидел, как утреннее дорожное движение желало мне доброго пути своей невероятной плотностью.

Уж лучше бы я плотно позавтракал!

В туннеле, ведущем к автомагистрали, машины столпились, как коровы у кормушки на ферме, отчего я почувствовал себя еще более дискомфортно. Я не капризный и не страдаю клаустрофобией. По-моему, «осторожность» было бы здесь более подходящим объяснением.

Из-за серого бетонного свода над головой вместо неба я почувствовал противное головокружение, мешавшее мне сосредоточиться на дороге.

К счастью, в конце туннеля уже забрезжил свет, и вместе с ним сразу появились спокойствие и уверенность. Но вдруг синий пикап неожиданно подрезал меня.

– Чертов кретин! Смотри, куда прешь! – взорвался я, резко нажав на тормоза. – Дебил!

Ты только посмотри на это жалкое подобие машины! Воплощение нерадивого водителя!

Внезапный шок от произошедшего будто током пронзил ноги. Удар за ударом, каждый раз все тяжелее… Как будто я повис на электрическом ограждении для крупного рогатого скота; от очередного прострела в правую ногу я непроизвольно нажал педаль газа; мотор взревел, бешено разгоняя машину. Мое сердцебиение росло с каждой милей, добавленной на спидометре. Шестьдесят, шестьдесят пять.

– Давай! – умолял я, пытаясь восстановить контроль над своей ногой.

Семьдесят пять.

– Давай!

Я крепко схватился за ногу правой рукой, пытаясь приподнять ее, а левой все еще держась за руль. Мне никак не удавалось оторвать бесчувственную ногу от педали газа, но я умудрялся лавировать в интенсивном потоке, чудом обгоняя машины. Все полосы были заняты, а стрелка на спидометре показывала уже девяносто. Но в какое-то мгновение появилось лазурное небо, и солнце на секунду ослепило меня. Слава богу! Мерзкое онемение в ноге ослабло, и я вновь обрел контроль над происходящим. Воспользовавшись этим моментом (пока не наступила следующая волна судороги), я успел перестроиться и съехать на обочину дороги; машину трясло, колеса скользили по грязи, и я едва справлялся с управлением, пока она полностью не остановилась.

Словно тряпичная кукла, я неподвижно смотрел перед собой, ничего при этом не чувствуя… Возможно, потому что мой разум все еще пытался осмыслить произошедшее, но без особого результата.

Казалось, меня и не существует. Ощущение было неплохое: эдакое спокойствие небытия – пустота, занявшая мое место.

Не могу сказать, сколько времени прошло, прежде чем я начал медленно приходить в себя. Резкий стук в окно вывел меня из оцепенения.

Я ошалело мотнул головой, как лабрадор, стряхивающий воду с мокрой шерсти.

Почему рядом стоит человек? Я таращился, как оказалось, на офицера полиции. Это был мужчина средних лет, похоже, ближневосточного происхождения, и я отчетливо разглядел имя на его жетоне – «А. Рахмани». Недоуменную улыбку на его лице можно было истолковать как вопрос «Как вы здесь оказались?».

На самом деле — неплохой вопрос.

Мои руки дрожали, когда я пытался опустить стекло: это зашкаливающий кортизол все еще гулял по моим венам!

– Ты в порядке, сынок? – вежливо спросил офицер. – Похоже, неполадки с машиной?

– Похоже… да.

– Можешь выйти?

– Да, конечно. Подождите минутку.

Черт… почему мои ноги неподвижны? От страхa или стресса?

Я ущипнул себя за бедро, но ничего не почувствовал.

Почему я ничего не чувствую? Скорее всего, это из-за плотной ткани на брюках.

– Все в порядке, сынок? – повторил офицер обеспокоенным голосом, заглядывая в окно.

– Не могу, – прошептал я. – Не могу пошевелить ногами!

Уже знакомая тревога вновь нарастала во мне, заставляя учащенно дышать.

– Эй, успокойся. – Полицейский положил руку мне на плечо, но неожиданный физический контакт привел меня в еще более паническое состояние.

– Если хочешь, мы отвезем тебя в больницу.

Я посмотрел на него пустым, отсутствующим взглядом.

– Ты меня слышишь?

– Да… Я… я… был бы признателен.

– Ты не возражаешь, если я поведу твою машину?

– Нет. Было бы неплохо.

– Подожди, я скоро вернусь.

Он пошел к патрульной машине и стал что-то обсуждать с другим молодым офицером.

Я, конечно, не мог слышать, о чем они говорили, и не понимал, почему они внимательно поглядывали в мою сторону. Но, похоже, полицейские вскоре договорились и теперь направлялись ко мне.

– Ну вот, Саймон и я поможем тебе пересесть на пассажирское сиденье, – сказал старший офицер.

– Да, спасибо, – согласился я, открывая дверь; затем наклонился вперед и обхватил руками их шеи: – Давайте попробуем.

– Адиль, держишь?

– Да, готов.

– Ну, на счет три. Один, два…

Я чувствовал себя бессильным и жалким. Когда они переносили меня на пассажирское кресло, мои ноги волочились по земле.

– Вот и все. Тебе так удобно? – пропыхтел Рахмани с улыбкой.

Я вяло кивнул, затаскивая свои непослушные ноги вовнутрь салона. Тем временем полицейские внимательно осматривали мою машину.

– Думаешь, она заведется? – слышался приглушенный голос Саймона.

– Есть только один способ узнать, – ответил Адиль.

– Ну, не знаю, может, вызвать эвакуатор? – рассуждал Саймон.

– У парня был тяжелый день. Кроме того, я не вижу никаких повреждений, кроме грязи. Все. Я поехал, – сказал его старший коллега, садясь в мою машину.

Двигатель запустился с легким урчанием.

– Она великолепна! – Адиль одобрительно кивнул из окна своему напарнику, немного газуя и давая задний ход, чтобы выехать с обочины.

– Может, все-таки надо ее вытянуть?

– Подожди ты со своим тросом, эта красавица сама справится!

Удача была на стороне «красавицы».

Адиль выехал с обочины без особых усилий.

– Ты только взгляни на нее! – засмеялся он от души, посигналив Саймону.

Через некоторое время мы уже были на пути в больницу.

– Ну что, тебе полегчало? Кстати, я – Адиль, – представился он.

Я же с отрешенным видом молчал, что, должно быть, озадачило его.

– Проглотил язык, парень?

Наконец до меня дошло. – Извините, я – Виктор. Виктор Августин.

– Ха, давай без формальностей, сынок. Я ж тебя не в участок везу.

– Да-да. Простите.

– Мы скоро приедем в больницу. Вот увидишь! Все обойдется!

И я поверил ему. В поведении Адиля было нечто, что вселяло в меня чувство спокойствия.

– Расскажешь, что случилось?

– Какой-то идиот подрезал меня на дороге, – уклончиво ответил я.

– Тогда ты легко отделался.

– Да, но не мои ноги, – сказал я со вздохом.

– Это может быть от стресса, я где-то читал, что такое бывает.

– Возможно. Спасибо, что решили мне помочь.

– Ну, я же не мог просто так оставить тебя – это мой служебный долг! – пошутил Адиль. – И знаешь, мне не каждый же день выпадает шанс прокатиться на таком автомобиле. Wercedes Bins, – добавил он с почтением, поглаживая руками кожу руля.

– Какого она года?

– 25-го.

– Вот это да! Круто! – Адиль восхищенно присвистнул. – Не переживай, дружище, все наладится, – добавил он, снова заезжая в туннель.

По дороге у нас было достаточно времени для беседы. Не могу вспомнить, когда в последний раз у меня был такой продолжительный и непринужденный разговор с совершенно незнакомым человеком. Мне было с ним легко и спокойно. Возможно, именно из-за общительности самого Адиля мы болтали обо всем – от наших увлечений и забот до воспоминаний о молодости. Адиль родился в семье иммигрантов из Иордании и говорил с кинсетольским акцентом, часто проглатывая некоторые гласные. Он с искренней теплотой и любовью рассказывал о своих жене, дочери и многочисленной родне.

Говорят, не следует судить о книге по обложке. Я не хвалюсь, но мне часто с первого взгляда удается дать правильную оценку человеку. Будем честны – мы все любим судить! Разница лишь в том, какой вес мы придаем собственным суждениям.

Интересно, если правильная оценка характера основана на анализе внешности, то какая тогда часть личности изначально заложена в наших генах? Даже в эпизодическом случае с Адилем есть ли какая-то градация?

Древние римляне считали, что человек при рождении схож с чистым листом – tabula rasa4, поскольку не имеет никакого жизненного опыта, а значит, и личности. Но действительно ли это так? Разве в таком случае все люди не казались бы одинаковыми в своем поведении? Даже самобытные культуры, возможно, в таком случае не отличались бы сильно друг от друга. Но это только мое предположение.

Логическое и удобное объяснение, на мой взгляд, – золотая середина. Никто не может спорить о важности хорошего воспитания и образования, но природа закладывает основу детского мировоззрения, а общество строит, изменяет или разрушает его. Таким образом, вполне логично, что основа характера в какой-то степени проявляется через эти индивидуальные фенотипы.

От моего спутника определенно исходили доброта и искренность: эти обезоруживающие приподнятые брови, полные щеки, которыми он, казалось, гордился. И скорей всего, он преуменьшил свою искренность, когда уверял, что просто хотел прокатиться на моей машине. Ведь он мог отвезти меня в больницу на полицейской машине или вызвать скорую. Вместо этого он почему-то помог незнакомцу. Впрочем, слушая его веселую болтовню о поездке к родственникам, у меня было ощущение, что знаю Адиля и его семью вечность; и я ответил взаимностью, рассказав ему о своих родителях, о своей фирме, о Несс и… много чего другого.