Если женщина…

Когда Марина и портниха вернулись в комнату, Левчик спросил:

– Галочка, подавать?

За кофе женщины заговорили о модах на женское белье.

– Застежка спереди, застежка сзади! – восхищалась Марина.

– Прошлый век! Мариночка, прошлый век! – говорила портниха.

– Что же теперь делать?

– Вообще без застежек!

Марина удивилась, а Левчик сочувственно поддакнул. Гриша очень ему теперь завидовал, завидовал умению чувствовать в такой ситуации себя мужчиной. А еще он изредка поглядывал на пышную портниху и удивлялся, как там все это может быть совсем без застежек.

Прощались женщины звонкими поцелуями в воздух, прислонившись друг к другу щечками.

– Мариночка, прелесть моя, через два дня бери своего жениха под мышку и ко мне. Все будет готово в лучшем виде.

– Я уж и не знаю, как вас благодарить! – отвечала Марина.

Гриша поцеловал портнихе руку, чуть было не поцеловал руку и Левчику, так тот ее протянул: грациозно, пальчиками вниз.

На улицу Марина вышла сильно возбужденной.

– Старая карга! Вешалка! Совсем без застежек! Конечно, ей любовники из-за бугра еще не то привезут!

– Она же в возрасте, – возразил Гриша.

– Зато с деньгами!

Гриша вдохнул копоти проезжавшего мимо автобуса, и ему стало стыдно за свое безденежье.

На работе Гриша тоже был Гришей. По отчеству или по фамилии обращаться к нему сотрудникам не случалось, даже подчиненным. Подчиненных было двое. Чем занимается на работе молодой специалист Ганушкин, не знал даже его начальник – Гриша. Ганушкин приходил на работу, вешал сумку на стул и пропадал. К шести – возвращался, забирал сумку, прощался и уходил. Гриша поначалу раза два давал парню переписывать бумаги, но ничего не получилось, и Гриша остыл.

Второй подчиненной была Вера Сергеевна. Вера Сергеевна вела дела. Есть такие женщины, глядя на которых кажется, что они родились старушками. Вот и Вера Сергеевна приходила на работу всегда в одном и том же коричневом костюме, в черных разбитых туфлях. Сидела она над бумагами сгорбившись так, что и головы было не видно, а когда в лабораторию кто-нибудь входил, голова вроде как бы появлялась из туловища. Вера Сергеевна поднимала очки и с постоянным недоумением смотрела на гостя. Была она в такую минуту похожа на старую черепаху, хотя кто видел молодую?

Стол Веры Сергеевны был постоянно завален бумагами, а над столом висела репродукция из журнала. Знающий человек мог при случае сказать, что это – репродукция с картины Карла Брюллова «Всадница. Портрет Джованины и Амацилии Паччини», а незнающий мог прочитать.

Работалось Грише с Верой Сергеевной спокойно. Бумаги, которые нужно было заполнить, переправить или подготовить, он складывал ей на стол. С бумагами Вера Сергеевна расправлялась исключительно красиво.

Служба самого Гриши складывалась в основном из хождений по отделам, правда в последнее время ходить он стал меньше. Работа вдруг показалась бессмысленной, а сам он – человеком со слабой волей, дурным характером, без способностей. «Можно ли такого любить?» – думал Гриша и сам же себе отвечал: «Нельзя!»

В воскресенье Марина позвонила сама.

– Ты мне нужен!

Из тысячи вариантов, какие могли бы сделать Гришу счастливым, Марина выбрала самый неинтересный: перевезти от мамы к бабушке книжную полку.

Пока Гриша мылся, брился, варил сосиски, он пел. Так же с песней долго выбирал костюм. Костюмов было два: старый и новый. Старый больше подходил для свидания с книжной полкой, но Гриша все-таки шел на свидание с любимой. Когда он, одетый в новый костюм, надушенный смотрелся в зеркало, ему вдруг подумалось, что подобные поручения от мамы воспринимались совсем с другим настроением. Грише стало стыдно, он сел на диван, с болью и восторгом вдруг почувствовал, что кроме Марины, ее родных у него теперь и нет никого. Чувство было новое, удивительное. Гриша еще ни разу не видел ни Марининой мамы, ни бабушки, но был уже готов принять их, и даже других ее родственников, сколько бы их ни было.

Погода была пасмурная. Ожидался дождь. Гриша стоял на остановке, подняв на всякий случай воротник, и по-новому, как человек заинтересованный, вчитывался в объявления на столбе: «продаю», «меняю», «куплю»… Каждое рождало вопрос: а нужно ли это Марине?

Марина опоздала на полчаса.

– Заждался? А мы с мамой поругались!

– Зачем?

– Зачем с мамами ругаются? Чтобы лучше жилось.

Марина пришла в новом сиреневом плаще, сиреневых туфельках и сиреневых чулках. Гриша боялся представить, что там, под этим сиреневым цветом. От одного запаха духов голова кружилась.

– Но полку мы все равно заберем, – сказала Марина. – Осилишь?

– Все равно ты ниже меня ростом, – пробурчал Гриша.

Пошел дождь. Марина раскрыла зонтик, сунула Грише:

– Принимай под крыло!

Гриша старался. Ему очень хотелось, чтобы Марине понравилось вот так ходить с ним под дождем. Около дома она проворчала:

– Что ты постоянно кривишь? Вымокла вся!

– Дождик такой…

Не мог же Гриша сказать правду; ведь кроме дождя еще существуют взгляды встречных мужчин, и мешают они не меньше.

Квартира оказалась менее шикарной, чем Марина. Она с мамой жила в двух маленьких комнатах с такой же маленькой кухонькой. Прихожей практически не было. Гриша один занял ее всю.

К ним вышла невысокая пухлая женщина в зеленом халате.

– Мама, – сказала она, разглядывая Гришу.

– Гриша, – ответила Марина.

Сам Гриша кивнул.

– Очень приятно… Гриша. А вы – один?

Гриша огляделся…

– Один.

– Как же вы полку потащите? У тебя что, Марина, больше никого нет?

– Не твое дело, – спокойно ответила Марина. – Гриша, проходи. Мама сейчас тебя чаем угостит.

– У меня времени нет, – ответила мама. – Чайник – на кухне.

Она развернулась и ушла в свою комнату.

– Разве можно с таким человеком жить? – спросила Марина.

Гриша пожал плечами, сбросил ботинки и прошмыгнул на кухню. Здесь было чисто и тесно. На стенах висели расписные доски для разделки овощей.

– Хохлома? – спросил Гриша.

– Мамины. Она покупала.

Марина поставила чайник, достала варенье, ложечки.

– Сейчас вазочки принесу.

– Не надо! – воскликнул Гриша. – Я из банки могу!..

– Ты что – свинья?

– Нет, – искренне ответил Гриша.

Марина ушла за вазочками. Стало тихо. Гриша сидел на табуретке и вслушивался… Наклонился, поводил пальцем по полу. Пол был до того чист, что скрипел под пальцем. «Хорошо, что носки чистые надел», – подумал Гриша. В дальней комнате послышались крики. Марина снова ругалась с мамой. Слово «дура» с обеих сторон было сказано раз по десяти. Гриша вздохнул. Теперь придется делать вид, что он ничего не слышал.

Вернулась Марина. Вазочку она не принесла. Достала из шкафчика блюдца, стукнула ими по столу.

– С мамашей – повеситься!

– Зачем? – снова спросил Гриша.

Из-за малых размеров кухни Марина все время была рядом, только руку протяни, что Гриша и сделал. Он погладил осторожно сиреневое шерстяное платье и вздохнул.

– Не вздыхай! – ответила Марина, не оборачиваясь. – Тебе еще полку нести!

Чай обжигался. Гриша старался пить тихо, но случались и прихлебывания, а также причмокивания. Слава богу, за окном затарахтел компрессор. Гриша глянул – люди в серых комбинезонах и без них отбойными молотками вгрызались в серый асфальт.

– Каждый день чего-то копают! – сказала Марина. – И в воскресенье не спится!

Гриша с удовольствием хлебнул горячего чаю и ответил:

– Клад ищут…

Вошла мама, улыбнулась.

– Видите, Гриша, как мы живем?

Мама показала на рабочих за окном.

– Гриша все отлично видит и без тебя, – сказала Марина.

– А что ты матери дерзишь при посторонних?

– Мама! Закрой, пожалуйста, дверь с той стороны!

– Видите, Гриша?

– Гриша не слепой!

– Я не с тобой разговариваю, а с человеком!

– Тебя никто не просит!

– А я никого и не спрашиваю! Имею я право поговорить с твоими гостями?

– Ты закроешься когда-нибудь или нет?

Марина встала, чашки на столе прыгнули, оттеснила мать в коридор и закрыла дверь. Из-за дверей послышалось:

– Я тебе позакрываю! Собственную мать!

Гриша вздохнул:

– Зря ты так…

– Не твое дело!

Гриша вздохнул еще раз и сказал:

– Пойдем? Полку пора нести…

– Сейчас. Покурю и пойдем…

Марина посмотрела за дверью: не стоит ли мать, залезла в бидон на шкафчике, достала сигарету.

– Ты куришь? – спросил Гриша удивленно.

– Нет. Только когда организм требует.

Дождик на улице продолжался, дул ветер. Гриша нес в руках тяжелую полку, точно ребенка: аккуратно, боясь уронить… Капля дождя повисла на носу, долго не падала. Гриша попробовал было поставить полку на голову, как это сделала бы африканская женщина, но быстро понял, что африканская женщина гораздо сильнее его.

Марина шла рядом под зонтиком и говорила:

– Какой-то ты непутевый… Мог бы надеть какую-нибудь плащ-палатку…

– Я – ничего! – отвечал Гриша, ему была приятна забота любимой.

– Сазонтьев вон какой себе балахон в Монголии купил!

Гриша остановился.

– А при чем здесь Сазонтьев?

Марина улыбнулась, смахнула капельку с Гришиного носа и сказала:

– Неси, неси… Я пошутила. Обидчивый!

Бабушка – довольно стройная и маленькая женщина в платке на плечах – усадила Гришу за круглый стол с кружевной скатертью и стала угощать воспоминаниями о своей молодости. В ее большой комнате все покрывали кружева: телевизор, кровать, туалетный столик, подушки на диване, даже платок и платье на бабушке были кружевные.

Гриша сидел, поджав ноги в мокрых носках под стул, и слушал. Ему было рассказано об офицере, что уехал по сильной неразделенной любви к бабушке в Париж и там погиб под трамваем, о Феде-кавалеристе, который любил под бабушкиными окнами гарцевать на лихом коне и стрелять из нагана в проходящую мимо буржуазию… Гриша узнал о любивших бабушку: двух артистах столичной эстрады, заместителе директора торга, главном бухгалтере пивзавода. Для всех любовь закончилась трагически. Друзья артисты бросили сцену и поссорились навсегда, заместитель директора попал в тюрьму, а главбух – спился.

– У вас интересная жизнь, – успел вставить Гриша.

– Она кипела, – ответила бабушка. – Все кипело в моей жизни.

Когда Марина на минуточку исчезла в недрах коммунальных коридоров, бабушка наклонилась к Грише и спросила тихо:

– Вы любите Марину страстно?

Гриша даже закашлялся.

– Вижу! – с чувством сказала бабушка. – А вы знаете, какая я была дура, когда выходила замуж в первый раз?

Бабушка громко рассмеялась. Со вставными зубами у нее было все в порядке. Гриша украдкой глянул на ее ноги, ноги балерины на пенсии: сухие и крепкие. Туфли – на высоком каблуке. «Марина такая же будет», – подумал Гриша и попытался себя представить в старости. Ничего хорошего, правда, не представилось: маленький, живот висит, в мокрых носках…

Вернулась Марина, села на кружевную подушечку на диване. Помолчали… Стало слышно, как тикают под кружевной салфеткой настенные часы.

– Хотите попробовать болгарских конфет? – спросила бабушка.

Гриша довольно неприлично задержался с ответом.

– Мы не хотим, – ответила Марина. – Гриша устал и промок.

– Хорошо, – сказала бабушка.

– Грише надо сказать «спасибо» и отпустить домой, или он – простудится.

Бабушка встала и протянула Грише руку:

– Спасибо вам. Вы нам помогли.

Гриша вскочил, ухватился за бабушкину руку, не зная что с ней делать… Наверное, с таким чувством ей не трясли руку кавалеристы, друзья Феди.

Марина проводила Гришу по узкому коммунальному коридору до дверей. В коридоре был полумрак. Глаза у Марины блестели.

– Иди прямо домой, – сказала она. – Переоденься, выпей чаю. У тебя есть чай?

Гриша кивнул.

– Я пока здесь побуду, – продолжала Марина. – Я здесь отдыхаю. Перевожу дух от мамаши. Тебе понравилась моя бабушка?

Гриша заложил руки за спину и потянулся, чтобы поцеловать любимую.

– Ты что? С ума сошел?! – ответила любимая. – В коммунальной квартире!

Марина похлопала Гришу по плечу и добавила, открывая дверь:

– Позвони.

Гриша позвонил тем же вечером. Марины дома не было.

– А это кто? – спросила мама.

– Гриша.

– Ой! Гришенька! Не узнала! Ну как? Донесли полку? Справились? А то многие звонят и не представляются.

«Какие такие „многие“?» – подумал Гриша, попрощался и повесил трубку.

Он потом долго еще сидел за письменным столом, мечтал, рисовал на оборотной стороне бланков для стирки белья имя «Марина» и решал задачу: «Может ли мужчина в тридцать два года отчаянно влюбиться?»

Сентябрь кончился, и Марина уехала в командировку на Черное море. А до этого Гриша звонил ей каждый вечер. Он понимал, что может надоесть, что так часто звонить мужчине нельзя, но что он мог с собой поделать? Телефон в его квартире стал каким-то намагниченным. Гриша приходил с работы, специально долго мыл руки, разогревал незатейливый обед, доказывая себе, что без пищи он прожить не сможет, а вот без разговора с Мариной – запросто, потом включал телевизор и садился так, чтобы не видеть телефона…

Терпения хватало на полчаса. Чаще всего Марины не было дома. Мама уже узнавала Гришу и говорила:

– Вы не стесняйтесь, звоните.

Гриша стеснялся и все равно звонил. До командировки они успели два раза сходить в кино. Гриша стоял в очереди, покупал билеты, а Марина оба раза опоздала.

– Женщина должна заставлять себя ждать, – говорила она, – иначе мужчина не почувствует себя мужчиной.

Гриша не чувствовал ничего, но соглашался. В темноте кинотеатра он осторожно брал Марину за руку и гладил, пока на экране хороший человек убивал плохих. Целых полтора часа, за вычетом Марининого опоздания, Гриша был счастлив.

Она уехала на две недели. Было совсем тоскливо. В шахматный клуб после ссоры с Сазонтьевым Гриша ходить перестал, и из развлечений на эти две недели остались лишь телевизор да лучшие партии на турнире в Баркисимето. Советские мастера резных фигурок играли в этом городе Венесуэлы хорошо. Гриша двигал коней и ферзей, радовался за наших и представлял себя и Марину на пляже под пальмой.

Портрет молодых родителей так и остался висеть над диваном. Ни Сазонтьев, ни его девушки в квартире больше не появлялись. Как-то, правда, позвонила одна женщина и спросила:

– Не узнаешь?

Гриша промолчал.

– Ну и дурак, – сказала женщина и повесила трубку.

Гриша в первый момент обиделся, взялся было за старую телефонную книжку, но вспомнил, что скоро приедет Марина, и стал мечтать, как будет ее встречать на вокзале… Розы, легкий осенний день, Марина в сиреневом пальто и во всем остальном сиреневом. Гриша с улыбкой лег на диван, закрыл глаза и мечтал так долго-долго, пока не захотел есть.

В мечтах Гриша часто теперь видел себя мужем. Вот он заезжает за Мариной на работу на трамвае… Марина улыбается… Они садятся в другой трамвай и едут вместе в магазин купить чего-нибудь на обед. Конечно, лучше было бы подъехать к Марине на машине, но машину Грише было не осилить даже в самых смелых мечтах… С полными сумками они приходят домой, целуются и… Потом – обед! Вкусно готовит Марина или нет, Гриша не знал, но даже если она готовит плохо, разве это может помешать счастью? Да и много ли ему надо? Горячий суп или наваристый борщ, хороший кусок жареного мяса, что-нибудь из свежих салатов, на третье можно компот из чернослива, после – чай с мятой или какой другой травой, желательно сок перед обедом… Что еще? Жареная картошечка с лучком и салом! Вот, пожалуй, и все! Ах! Грише вспомнилась мама. Как она порадовалась бы! Мама с внуками! Будущие собственные дети представлялись Грише лишь в самом замечательном возрасте: от трех до пяти… Вот он приходит с работы, а навстречу бегут сын и дочь и кричат:

– Папа пришел!

Он по очереди берет их на руки, целует и дает каждому по конфете. Выходит Марина вся в сиреневом, целует его, сердце падает в пропасть и… Потом они всей семьей обедают. Постепенно мечты незаметно отодвинули все остальное: телевизор, шахматы, работу. На работе Гриша так замечтался, что у Веры Сергеевны через неделю кончились бумаги. Ее голова неожиданно появилась над коричневым пиджаком и удивленно спросила:

– Гриша, вы так долго болели?

В день приезда любимой Гриша взял отгул. Накануне позвонил маме, уточнил номер поезда, спросил, какие цветы купить.

– Купите ей веник, – ответила мама.

Гриша на всякий случай рассмеялся.

Утром он сбегал на рынок, купил розы. Денег было немного, и пришлось ограничиться тремя.

– Девушка твоя тебя сразу полюбит, – пообещал усатый торговец, заворачивая цветы в газету с арабским шрифтом.

Розы были большими и красными. «Цвет страстной любви», – подумал Гриша и решил сегодня обязательно пригласить Марину к себе и серьезно поговорить.

Их, встречающих любимую девушку, оказалось трое: Гриша с букетом роз, Самохин с гвоздиками и Павел Антонович на автомобиле. Всех троих Марина быстро перезнакомила. У машины она забрала гвоздики у Самохина, сказала, чтобы он ее не забывал, взяла Гришу под руку и попросила Павла Антоновича довезти их до дома.

Гриша подпрыгивал один на задних креслах «жигулей», смотрел на спины Павла Антоновича и Марины и никак не мог решить: ревновать ему или радоваться? Павлу Антоновичу был подарен поцелуй, и он уехал. Гриша взял чемодан, ящик с грушами, перебросил через плечо большую кожаную сумку и побрел к подъезду.

У лифта он перевел дух и спросил:

– Зачем так много людей? Я бы и один мог встретить.

– Перестраховалась. Мало ли кто не сможет. Ты же работаешь?

– При чем тут работа? – удивился Гриша.

Он не понимал, как можно не бросить все ради Марины.

– И потом у Павла Антоновича машина, – сказала она назидательно и ткнула пальчиком Гришу в нос.

Двери лифта открылись. В нем оказался высокий парень в сиреневом плаще с букетом тюльпанов. Гриша остолбенел, но парень, лениво окинув Марину взглядом, прошел мимо.

– Я думал – опять встречают, – сказал Гриша, сдерживая улыбку.

Марина скривила личико и ответила:

– Этот? Дурак какой-то…

На лестничной площадке встретили соседку с пустым ведром для пищевых отходов. Соседке было лет сорок.

– Марочка, – перебросив папиросу из одного угла рта в другой, воскликнула она, – уже отдохнула?! Вижу, вижу! Хорошо! Похудела, почернела…

– Я в командировке была.

– На юге? Это же еще лучше, чем отдых! Очень я люблю командировки на юг.

Соседка застегнула не застегнутые пуговицы у халата, поставив ведро на цементный пол, и спросила, глядя на Гришу:

– А замуж когда же?

– Ой! Клавдия Михайловна, не говорите!

– Вижу, вижу, как «не говорите»… Инженер?

– Гриша, ты инженер? – спросила Марина.

– Да, я инженер. Я работаю в лаборатории.

Получилось, вроде как иностранцы изучают русский язык.

– Правильно! – воскликнула соседка. – Я в свое время только с высшим образованием признавала. Высшее образование и культура! С культурным человеком жить гораздо веселее, он всегда все поймет.

Марина потрясла ключами.

– Можно музыку вместе слушать, – продолжала соседка, – в театр ходить… И не будет этих вечных носков!

Когда они наконец попали в квартиру, Марина сказала:

– Дура какая-то…

Гриша согласился. Он, стараясь не шуметь, снял тяжелые ботинки, осторожно вошел в комнату, огляделся и поздоровался, хотя здороваться было не с кем.

– Ты что как кот?

– Я не кот, – ответил Гриша.

– Проходи, проходи… Мамаша на работе.

От этого известия сердце у Гриши запрыгало. Он сел в кресло, попытался успокоиться.

– Ты посиди, почитай что-нибудь, – сказала Марина, – а я пойду под душ.

Она закрыла дверь в коридор, и Гриша напряженно вздохнул. Он представлял, как Марина вся сейчас будет стоять под душем, а потом выйдет к нему в легком халатике. А дома, кроме них, никого! «Надо почитать», – срочно подумал Гриша и подошел к книгам, стал рассматривать корешки. Книги были новые, блестящие: «современный английский детектив», «современный французский детектив»… Неожиданно – Гегель, четвертый том. Гегель тоже блестел. Гриша вытащил книгу, открыл: «Большинство греческих богов – это духовные индивидуальности: их истоком, однако, был природный момент», – прочитал Гриша. Он рассмотрел книгу более внимательно: рубль пятьдесят одна копейка, шестьсот семьдесят пять страниц. На титуле от руки было написано: «Милой Мариночке от Павла Антоновича с пожеланием быть мудрой и красивой не только с Гегелем».

«Дурак какой-то», – подумал Гриша, вздохнул и поставил книгу на место. Взял со стола старую газету, попробовал читать…

Марина вышла довольно скоро. Она была в джинсах и толстом свитере. Гриша встал, подошел к Марине, протянул руки.

– Это что? – спросила она строго.

Гриша опустил руки.

– Ты, Гришенька, меня не за ту принимаешь…

– Какую ту?

– Такую, с какими ты привык!

– Да ни с кем я не привык!

– Не кричи, пошли на кухню. Мамаша отличный борщ сготовила.

Если бы Гриша был художником, он отметил бы этот красный дымящийся борщ на белом столе, но Гриша не был художником, и даже то, что было у него – вкус, изменил. Он ел борщ и ничего не чувствовал:

– Сейчас бы шампанского! – вздохнула Марина.

Гриша в который уже раз почувствовал себя виноватым.

– Шампанское под борщ не едят, – пробурчал он.

– Водку, что ли, вашу пить? Бр-р-р! Ненавижу вашу водку!

Водки бы Гриша выпил. Борщ шел с трудом. Наконец он кончился. Гриша отодвинул тарелку, осторожно икнул в руку. За окном затарахтел компрессор.

– Началось! – сказала Марина. – Господи! Хоть две недели от него отдохнула!

– Ничего особенного, – успокоил Гриша. – Производственный процесс.

Марина принялась мыть тарелку, а Гриша продолжал:

– У нас в институте постоянно что-нибудь гудит, идет работа, а если не гудит, значит нет работы, нет премии, люди недовольны. Когда есть премия, все довольны.

Марина обернулась и спросила:

– Большие?

– Всякие… Есть большие, есть маленькие. Когда большие премии, все рады…

– Господи! Хоть бы кто маленькую дал!

Марина поставила тарелку в сушку, вытерла руки и неожиданно спросила:

– У тебя есть женщины в подчинении?

– Нет…

– А кто у тебя?

– Ганушкин и Вера Сергеевна.

Марина покачала головой и задумалась. Много бы дал Гриша, чтобы узнать: о чем? В наступившей тишине стучал компрессор.

– Все! – вдруг сказала Марина. – Я пошла спать!

– А я? – спросил Гриша голосом друга семьи.

– Ты пойдешь домой и займешься чем-нибудь полезным.

– Как же так?

– Гришенька, я устала с дороги, мне надо отдохнуть. Ты тоже устал, нес тяжелые сумки. Иди домой…

– Я не устал!

– Устал, устал…

Марина внимательно посмотрела на Гришу, улыбнулась и заговорщицки шепнула:

– Завтра позвонишь, пригласишь в гости!

– Правда? – пробубнил Гриша.

– Если я говорю, значит – правда!

Зазвонил телефон. Марина побежала к аппарату, а Гриша пошел одеваться. Было слышно, как Марина говорила:

– Ну и что? Очень оригинально… Нет… Да… Устала смертельно. Звонить надо, когда я хочу!

Когда Марина вышла в коридор, Гриша спросил:

– Кто-то важный звонил?

– Один дурак!

Гриша вздохнул, взял Марину за плечи, она похлопала его по груди, сказала:

– Завтра… Завтра позвонишь!

На улице шел мелкий дождик, дул ветер. Гриша брел к автобусной остановке, стараясь наступать на редкие приклеившиеся к асфальту желтые листья и думал: «Еще один позвонил… Дурак какой-то? Что-то много у нее этих дураков…» Дома заниматься чем-нибудь полезным Гриша не смог. Он переоделся в домашнее, взял из холодильника котлету, лег на диван и погрузился в мысли. Думалось, конечно же, о Марине. Представилось, как она в купальнике ходит по пляжу одна целых четырнадцать дней, а вокруг столько красивых и богатых мужчин! И море шумит, и солнце греет, и шашлыками торгуют… И все зовет… Эх! Бог знает к чему зовет! «На юге красивой девушке есть из чего выбирать… Если поженимся, на юг ездить не будем!»

А еще подумалось о том, как хорошо быть женщиной. Даже если она пешка, у нее всегда есть шанс стать королевой, а если мужчина – пешка? Нет, мужчина должен родиться королем…

Гришу вдруг осенило: «Я же могу выйти в финал первенства города! В финале проявить себя… Пошлют в Берлин! Куплю там Марине сиреневую шубу. Пограничник на обратном пути спросит по-немецки:

– Как так? Что за шуба?

А я ему отвечу:

– Моей жене!

Пограничник удивится, честь отдаст и пропустит с уважением».

Вдруг Гришу кольнуло: «Я ж языка не знаю! Выучить язык!» Он вскочил с дивана и стал искать немецко-русский словарь. Где-то словарь был точно. Гриша помнил, как с его помощью мучил в институте газетные тыщи.