Штурмуя небеса

Ридель, взяв Таню за руку, повел за собой наружу. Он, раскрыв дверцу одного из авто, пригласил Таню жестом, в то время как Ганс уже успел занять место у руля.

– Головой за нее отвечаешь, – предупредил Макс, глядя на водителя. – Если с ней что-то случится…

– Обещаю, все будет в порядке, – пообещал Ганс.

Макс сделал шаг в сторону и чуть наклонился вперед, чтобы быть ближе к Тане. Он хотел что-то сказать ей, но лишь улыбнулся уголками губ.

– Прости, – наконец произнес он настолько тихо, чтобы его смогла услышать только девушка, – завтра вряд ли смогу прийти. На неделе скорее всего зайду…

– Спасибо, – прошептала Таня, глядя на него.

Макс усмехнулся, отворачиваясь. Увидев, что за ними в наружное зеркало заднего вида наблюдает водитель, он хлопнул ладонью по поверхности машины и крикнул:

– Ну, езжай же!

Таня, обернувшись, видела, что Макс взглядом провожал их пару секунд, пока машина не выехала за ворота. Потом он развернулся и поспешил к ангарам. Потеряв его из виду, когда ворота закрылись за ними, Таня развернулась и тихо назвала адрес Гансу, когда тот попросил его.

Только сейчас она вспомнила, что забыла в поле букет цветов, что сама собирала. «Кажется, – подумала девушка, – у меня вошло в привычку забывать цветы. Только теперь никто уже не принесет мне их…»

Пока они ехали по городу, Таня жадно рассматривала улицы. После того, как она услышала те взрывы, донесшиеся до нее из города, она боялась, что снаряды могли попасть в дом ее мамы. Ни за квартиру Булавиной, ни за бар она не беспокоилась – только за дом мамы. Она уже понимала, что центр не тронули – видимо, сбросили все где-то на окраине, но все равно беспокоилась. Поэтому, чтобы просто успокоить себя, попросила Ганса сделать лишний круг. И только увидев мельком целый дом мамы, Таня наконец успокоилась.

Поблагодарив Ганса за то, что подвез ее, Таня, быстро оглядев улицу в поисках патрулировавших ее солдат и не обнаружив их, выскочила из машины и забежала в подъезд. Только оказавшись в своей квартире, она смогла перевести дух. Тихо рассмеявшись, девушка прошла в комнату и, не включая свет, завалилась на кровать. За этот день она очень устала и до безумия хотела спать. Но мысли, возвращавшие ее к пережитым событиям, которые произошли каких-то несколько часов назад, не давали ей заснуть. Поэтому, прокручивая в голове слова, сказанные ей за этот вечер Максом, Таня, улыбаясь в потолок, сама и не заметила, как заснула.

Глава 7

14 сентября, 1942 г.

Таня, отпустив Зою на ее очередное свидание пораньше и оставив включенной только одну лампу, прибирала в зале. В голове у себя она мысленно представляла себе завтрашнюю встречу с кем-то из Юговцев.

В прошлый раз, спустя пару дней после ее посещения аэродрома, она встретилась в гримерных с молодым парнем Пашей. Пришлось рассказать ему о том, что там на аэродроме, сколько самолетов. Но она не сказала ему главного – что она сама все видела это своими глазами – поэтому приврала, объяснив, что кто-то из летчиков проговорился в баре.

Таня, улыбаясь и сама того не замечая, мысленно повторяла про себя содержание записки. «Зима. Как там погода у вас? Жду твоих новостей».

Зима. Такой вот теперь у нее псевдоним. Как сказал дядя Миша – простенько и со вкусом. Зимина ведь, поэтому и Зима.

Закончив мыть полы, Таня оглядела бар и остановила взгляд на фортепиано. Макса она уже не видела почти неделю. С тех пор, как начались бомбежки советской авиацией, она редко виделась с ним. Ведь какая тактика была у нашей авиации: с наступлением темноты и до рассвета один-два самолета прилетали с интервалом десять-пятнадцать минут. И так держали город всю ночь в напряжении. В такие ночи она часто слышала и видела, как помимо советских самолетов, летали еще и немецкие. Тогда Таня очень боялась. Боялась не разрушений, не смертей и пожаров. Боялась за Макса.

За это время она привязалась к нему. Почему-то теперь она уже не могла себе представить свой бар без него. Риделю каким-то образом удалось стать какой-то неотъемлемой частью ее жизни.

Тут с улицы до нее донесся какой-то шум. Таня, осторожно выглянув из-за плотно задернутой шторы, внимательно оглядела темную улицу. Мимо нее пробежали, что-то громко крича, несколько гестаповцев. Видимо, ищут кого-то.

Все это началось после той самой первой бомбежки. На следующий день немцы повесили везде плакаты: «Жителям города Ростова-на-Дону. За каждого убитого немецкого солдата будут расстреляны 50 жителей. За каждого убитого немецкого офицера будут расстреляны 100 жителей». Девятого августа немцы вывесили приказ: евреям готовиться к переселению, которое начнется 11 августа.

Таня видела, как евреев увозили на машинах со сборных пунктов. Она сразу поняла, что не будет никакого переселения, но надеялась, что их во всяком случаем отправят в лагерь – хотя бы живыми останутся. «Хотя, – думала она, смотря на проезжающие мимо машины, – тут уж как посмотреть. Может, лучше умереть, чем попасть в их лагерь».

Только потом девушка узнала, что всех отвозили в Змиевскую балку, где сразу же расстреливали. Выгружали из машин и сразу в ямы.

Одиннадцатого августа ростовский бургомистрат провел перерегистрацию всех погорельцев, тех, у кого были разрушены дома, и их вселяли в еврейские квартиры. Лучшие квартиры, конечно, забирала немецкая администрация. Еврейские квартиры и квартиры эвакуированных были объявлены конфискованными и перераспределялись.

Как отметила про себя Таня, с Первого сентября жизнь их изменилась. Заработали школы с первого по четвертый класс, где уроки вели как и наши учителя, так и немцы. Появились старосты, которые собирали списки на карточки. Хлеб давали по 250 граммов в ларьках, магазинах. Таня радовалась, что ее кормит бар – за него давали прибавку в 200 грамм. Это хоть и мало, но все-таки лучше, чем ничего.

Закрыв штору, Таня решила вернуться к делам. Осталось только протереть стойку, и на сегодня она свободна. Теперь она могла спокойно ходить по улицам – получила аушвайс.

Ее отвлек неожиданный звук, раздавшийся откуда-то со стороны черного хода. Отложив влажную тряпку в сторону, Таня пошла на звук.

Она замерла, когда дверь черного хода быстро раскрылась и почти тут же с грохотом закрылась. Девушка, стоя за стенкой, вглядывалась в темноту служебного помещения, слыша оттуда шуршание тихих шагов.

«Кто это может быть? – думала девушка, стараясь не выдать своего присутствия. – Дядя Миша не может прийти. Юговцы – тоже. Встреча-то ведь завтра. Может, из немцев кто? Нет, вряд ли… Макс? Или Йоахим? Они бы с парадного зашли…»

Наконец собравшись с духом, Таня выглянула из-за угла. В этот момент к ней совсем близко подошел парень, с которым она чуть не столкнулась. Увидев его лицо, девушка на выдохе произнесла:

– Коля…

Таня с трудом верила в происходящее. Она считала, что брат скрывается где-то, ушел в подполье. Два месяца она не видела его, не получила ни одного письма. И вот сейчас он стоит перед ней, явно чем-то недовольный.

– Коленька, – она протянула к нему руку, увидев ссадину на его лице.

Парень резким движением руки оттолкнул Таню и, недобро сверкнув глазами, двинулся на нее.

– Коля! – тихо вскрикнула девушка, отходя от него. – Коля, что с тобой? Коля, это же я… Таня!

– Да лучше бы ты была кем угодно, но не Таней, – она заметила, как он сжал кулаки. Да так, что забелели костяшки пальцев.

– Коля! Да что происходит?

Таня охнула, когда Коля рывком вжал ее в стену, нависнув над ней. «Что же это с ним? – испуганно думала она, пытаясь найти хоть какую-то подсказку на такую неожиданную перемену. – Что с ним произошло за эти два месяца? Почему он так переменился?»

– Что происходит?! – взревел парень. – Сейчас объясню тебе. Сейчас…

Таня заметила, что он задышал чаще и громче, с ненавистью глядя на нее. «В чем же я провинилась? – думала она, ловя на себе его взгляд. – Что сделала не так?»

– Почему, когда я возвращаюсь из госпиталя…

– Ты был в госпитале? – перебила его девушка.

– …то узнаю, что моя сестра якшается с каким-то немцем?! Что теперь в ее баре всегда рады этим… фашистам! Почему?!

– Коля, я, – промямлила Таня.

– Что «ты»? – закричал он, замахиваясь на нее.

Таня испуганно зажмурила глаза. Она уже приготовилась к тому, что брат сейчас ударит ее, отвесив тяжелую пощечину. Но шли секунды, а ничего не происходило. Она лишь слышала, как он шумно дышал носом, все еще нависая над ней.

– Ты думала, я ударю тебя? – уже намного тише спросил он, когда она открыла глаза. – Танька, да что же ты…

– Коля, я все объясню, – прошептала она. – Позволь, я… Я объясню, все тебе объясню.

– Попробуй, – он отошел назад, присев на край стола. – Давай же, я слушаю.

Таня, присев рядом с ним, рассказала ему всю правду. Рассказала обо всем: о Риделе, о баре, о Юговцах. От Коли она решила ничего не утаивать. Только лишь умолчала об аэродроме и частых разговорах с Максом. Это она посчитала слишком личным.

Закончив свою речь, Таня замолчала и понуро повесила голову. Она ждала реакции брата.

– Да-а, – протянул он, «переварив» всю ту информацию, что выдала ему Таня, – вот это ты, Танька…

– Что? – тихо спросила она, все также не поднимая головы.

– Не ожидал, честно, – он приобнял ее за плечи. – Но ты молодец, уважаю.

– Коль, – произнесла она, посмотрев на парня, – ты как меня вообще нашел? И… Как ты вообще про все это узнал?

– Я к матери заходил, она и рассказала. Точнее, теть Света. Мама лишь сказала, где тебя найти. Ты и вправду тогда подумала, что я ударю тебя?

– Но… ты замахнулся ведь…

– Эх, Танюшка, я бы тебя ни за что в жизни бы не ударил.

– Коля, – она ухватила его пальцами за подбородок и повернула к себе лицом, – откуда царапины?

– С фронта.

– Что? Ты же… Ты же говорил, что к партизанам ушел.

– Это в первую оккупацию было. Сейчас не утерпел, не смог, ушел на фронт. Правда, в бою так и не побывал – шофером обычным был… Две недели назад ранило в руку, отправили в госпиталь. Ну я там полежал, руку подлечил, а потом сбежал, потому что выписывать не хотели. По тебе с матерью соскучился. А у вас тут вот что…

– Ты сейчас-то матери сказал, что на фронте был?

– Нет. И не скажу. Все равно уже не вернусь туда.

– Что так?

– Сказали, что для фронта не гожусь, поэтому теперь снова партизанить буду. Сегодня уже дядь Мишу видел, обо всем договорился. Тань, а, Тань…

– Чего тебе?

– Тебя тут никто не обижает?

– Ты на него намекаешь?

– Не намекаю я ничего, – она внимательно посмотрела на него. – Ладно-ладно, про него! Ну ты пойми меня, я ж забочусь о тебе все-таки. Сестра ведь, младшая…

– Коль, не волнуйся, со мной все хорошо. Все мои посетители меня уважают, а он… – Таня, закусив губу, запнулась.

– Ну, что он?

– Он хороший, Коль. Добрый такой… Всегда помочь мне готов.

– Смотри мне, – усмехнулся парень. – Если что – зови меня.

– Обязательно, – Таня поднялась и прошла к стойке, которую бросила вытирать. Недолго помолчав, она спросила: – А как там… она?

– Она явно скучает по тебе, – Коля прошелся по залу. – Она мне-то ничего не сказала, но я-то все и сам вижу. Тань, почему ты ей ничего не рассказала? Вам же обеим легче было бы.

– Как будто сам не знаешь, – вздохнула девушка. – Если вдруг меня поймают, или еще что-то случится, то она будет в безопасности. Если поймают меня, то следом и ее – мать ведь все-таки. А так – мы не общаемся несколько месяцев, так что тут и говорить не о чем – ее сразу отпустят. Да и ты же ее знаешь – она не упустит момента похвастаться перед соседями. Перед той же Светланой… Понял теперь?

– Да, – кивнул Коля и устало потер ладонью шею. – Пойду я, наверное…

– Куда ты? Скоро ведь комендантский час. Может…

– Нет, Тань, нет. Забыла, что фронтовиков эти ребята не очень любят?

– Так ты же не в форме.

– Но и аушвайса у меня тоже нет. Так что… пойду я.

– А ночевать где будешь? У мамы?

– Ну не у тебя же, – усмехнулся он. – Но и не у мамы. Дядя Миша уже устроил.

Таня, закусив губу, закивала головой, продолжая тереть уже почти высохшей тряпкой стойку. Краем глаза она заметила, как Коля подошел к ней и, не церемонясь, обнял.

– Береги себя, – прошептала она, обнимая брата в ответ.

– И ты себя, мелкая.

– Не называй меня «мелкой»! – возмущенно пробурчала Таня, дружески пихая парня в плечо.

– Хорошо-хорошо, – тихо рассмеялся Коля, – не буду.

– Точно, устроился? – она отстранилась от брата и, держа его за руки, внимательно вгляделась в его лицо. – Если что – можешь здесь переночевать.

– Ага, тут этот твой немец может в любой момент заявиться, а тут – на те! – я. Нет уж, спасибо. Лучше в Нахичевани перекантуюсь.

– Коля, он – не мой, – вздохнула Таня.

– Ну да, – ухмыльнулся Коля, отходя задом к служебному помещению, – как же.

– Коля!

Парень ничего не ответил ей и, подмигнув, вышел из бара, почти бесшумно открыв и также закрыв за собой дверь. Покачав головой, Таня снова принялась за стойку.

Только сейчас она поняла, что брат вообще-то был прав – в любой момент мог прийти Макс. Да, Таня смогла бы тогда спрятать Колю где-нибудь в служебных помещениях, но тогда это создало бы много трудностей: оставить брата здесь на ночь, потом утром выпустить так, чтобы его никто не заметил. «Нет, – думала она, – все-таки лучше, что он ушел. Во всяком случае, с дядей Мишей он уж точно не пропадет».

Быстро дойдя до дома, успев до наступления комендантского часа, Таня медленно поднималась по лестнице, на ходу ища в сумке ключи. Уже когда до ее лестничной площадки оставался последний лестничный марш, дверь ближайшей квартиры раскрылась, и оттуда показался тот самый офицер, у которого Таня когда-то узнала адрес аэродрома.

– О, здравствуйте, – поприветствовал он ее, улыбнувшись, – а я вас как раз жду.

– Меня? – искренне удивилась девушка. – Зачем?

– Вам тут принесли какое-то письмо, просили передать.

– Мне? Письмо?

– Да, вам. Вас просто дома не было, вот меня и попросили передать. Подождите здесь немного.

Он скрылся в темном коридоре своей квартиры. Таня, чуть нахмурившись, пыталась понять, кто мог принести ей письмо и оставить его у соседа-офицера. «Ну, точно не Юговцы, – размышляла она. – Для них же это – все равно что самоубийство… Макс? Нет, он бы пришел в бар и сам бы передал. Или бы послал кого-то из своих… Ганса, например. Может, мама? Она-то ведь знает, где я теперь живу. Вот это скорее всего… Не стала меня дожидаться, вот и оставила».

– Вот, – офицер наконец протянул ей конверт. – Видите, он запечатан – я не читал.

– Вижу, – Таня дрожащими руками взяла белый конверт. – Спасибо.

Девушка быстро зашла в квартиру и, заперев дверь, кинулась в гостиную. Она уже заметила, что на конверте был только ее адрес, написанный каким-то чужим, незнакомым ей почерком. «Значит, – разочарованно подумала Таня, разворачивая письмо, – не от мамы».

Наконец пробежалась глазами по тексту. Перечитала дважды, пытаясь понять, является ли правдой то, что там написано, или нет. Но сколько текст не перечитывай – он не изменится.

Таня рухнула на диван и закрыла ладонями лицо. Ей было страшно. Впервые за эти несколько дней или недель она испугалась по-настоящему. «И что теперь делать?» – единственная мысль, не дававшая ей теперь покоя.

Завтра же ей следовало явиться на Биржу Труда.

Глава 8

15 сентября 1942 г.

Всю ночь Таня не спала, думая о том, что теперь ее ждет. Она боялась предстоящего дня.

«Ну, надеюсь, что все будет хорошо, – пыталась убедить она себя. – Кто меня угонит? У меня же бар… Он же так нравится всем им. Какой же бар без… меня? Нет, этого не произойдет. Быть такого не может!.. наверное. Ну зачем, зачем я им? Хотя… Как говорится, в хозяйстве все пригодится… Черт! А ведь никто из Юговцев и знать-то не будет, если угонят… И не скажешь уже – почти утро. Опасно теперь к ним идти – заметят. А мама?.. Она ведь тоже и не узнает… И так все и останется, как было – будет считать меня предательницей. Ну почему, почему я? За что?»

Из дома она выходила с мыслью, что больше сюда никогда не вернется. Девушка даже не замечала людей вокруг себя – просто бездумно шла вперед. На углу ее кто-то зацепил, толкнув в плечо, и ушел, даже не извинившись. Но Таня и сама этого не заметила – настолько была погружена в свои мысли.

«Что, что мне теперь делать? – думала она, медленно идя вперед. – А бар на кого оставлю? Точно!.. Зойка… А я ведь и ее не предупредила. А она, наверное, уже пришла. Надеюсь, не будет ждать меня под входом весь день и уйдет. Догадается ведь, наверное…»

– …постой же! – кто-то схватил ее за руку. – До тебя не докричишься.

Таня остановилась и испуганно обернулась. Это был Макс. Он, сидя в машине, просунул через окно наружу руку и крепко сжимал ее пальцы в своей ладони.

Только сейчас Таня заметила, что, уйдя в свои мысли, шла совсем близко к дороге.

– Что с тобой? – спросил он, смотря на девушку. – Ты сама не своя.

– Прости, – она выдернула пальцы, медленно отходя в сторону, – мне нужно… Я… должна идти.

– Погоди! – крикнул он, высовываясь из окна. – Постой!

– Я должна, – мямлила Таня, отдаляясь от него. – Я… спешу.

– Да куда же ты?!

– Я? На Биржу… Мне нужно идти, прости. Если что, то… бар… Сам разберешься во всем.

– Да погоди же ты!

– Нет, Макс, прости…

– Постой!

– Пока, Макс…

Девушка быстро развернулась и спешно зашагала вперед. Она боялась, что Ридель еще задержит ее своими разговорами. Сейчас она и сама понимала, что хотела, очень хотела бы остановиться и поговорить с ним, но не могла. Просто почему-то не могла переступить через себя. Поэтому, поджав губы и сдерживая накатившие почему-то слезы, шла вперед.

Только лишь когда она остановилась напротив здания Госбанка, где теперь располагалась Биржа Труда, она смогла спокойно выдохнуть. Но, увидев толпу людей, выстроившуюся перед входом в здание, Таня непроизвольно вздрогнула. Набрав побольше воздуха в грудь, она пошла к ним.

Стоя в очереди и размышляя о чем-то своем, она заметила в толпе знакомую фигуру.

– Зоя! – крикнула она, увидев, как взметнулись знакомые рыжие кудряшки.

– Татьяна Викторовна! – улыбнулась девушка, подходя к ней.

– Я думала, что ты будешь в баре.

– Ну, как видите, я тут.

– А это что? – удивилась Таня, увидев забинтованную руку Зои.

– А это то, что может мне помочь, – она загадочно улыбнулась и начала разматывать бинт. Через пару секунд Таня увидела растравленную рану на руке девушки.

– Господи, да как же ты так умудрилась?

– А это мне знакомая одна посоветовала. Я на левую руку капнула соляную кислоту, а затем положила в ранку чеснок. И растравила руку.

– Зойка! Да что же ты… До кости прям…

– Ничего, Татьяна Викторовна, заживет. Правда, сейчас авитаминоз начался, поэтому сейчас особо не заживет… Но потом все нормально будет. Зато, может быть, не угонят.

Тут кто-то позвал Зою, и та, попрощавшись с Таней, скрылась в толпе людей. Таня, оставшись одна, тяжело вздохнула, оглядывая массивное здание.

Наконец Таня зашла. В большом зале стояло несколько столов, за которыми сидели врачи, отмечая что-то в листках стоявших рядом людей. И нужно было переходить от одного к другому. Но что больше всего испугало Таню, так это то, что врачи все были своими, русскими. Лишь один из них был немцем.

Внутри людей было намного больше, чем снаружи. Причем, как заметила Таня, были люди разных возрастов – как школьники, так и люди постарше.

Таня прошла один стол, ей что-то написали на бумажке, так называемой «истории болезни», – документ уже отметили. Но она даже не стала смотреть, что там, пошла дальше.

Пройдя почти половину всех столов и получив несколько положительных отметок на листке, Таня наконец пришла в себя, засуетилась. Она наконец-то поняла, что здесь ей никто не поможет – надо полагаться только на себя.

Отойдя от очередного стола, она заметила коридор, выходящий на Социалистическую. Девушка остановилась на пару секунд, раздумывая над тем, а не попробовать ли ей сбежать? Выход никак не охраняется, даже дверь открыта, будто приглашая ее… Когда же Таня уже готова была решительно шагнуть вперед, кто-то, сидящий за ближайшим столом, ее окликнул, поэтому пришлось развернуться и идти к столу.

Когда же Тане оставалось пройти последние пару столов, ей стало не по себе. Все отметки в ее листке был положительными. А впереди оставалось всего четыре стола, за одним из которых сидела Селезнева. Таня очень хорошо ее знала еще по довоенному времени. Да и рассказы о ее военных «подвигах» облетели весь город – многих она отправляла в Германию безжалостно, была очень жестоким человеком. Работала на немцев с полной отдачей. И, что было самым ужасным, решение, которое примет эта Селезнева, было самым важным – угонят тебя или нет. Поэтому Таня решила попытаться заговорить ее, чтобы она нечаянно написала не ту отметку в листе.

Таня, мысленно подбирая нужные слова для разговора, смирно сидела на стуле перед Селезневой, пока та что-то отмечала у себя в карточках. Она удивлялась, что за столько лет даже не запомнила ее имени, знала лишь одну фамилию.

Селезнева гадко искривила губы в подобии улыбки, взглянув на Таню. Девушке от этого стало немного не по себе. Пытаясь увидеть, что там пишет эта женщина, она начала:

– Мы же с вами давно знакомы… Вы ведь знаете мою мать. Вы даже учились с ней вместе…

– И что? – оторвавшись от карточек, она посмотрела на Таню. – Мало ли кого я знаю. – И снова принялась писать.

– Но вы ведь… Я помню, как вы…

– Да замолчишь ты или нет?! – зашипела врач, гневно взглянув на Таню.

– Но вы понимаете, у меня мама ведь остается… одна…

– Мне какое дело до твоей мамы? И вообще, тебе какая разница, где с немцами водиться? Что, думала, не знаю о тебе ничего? Да кто о тебе и твоей рюмочной не знает! Ты же…

Таня опешила. Она знала, что поползли слухи, но не обращала на них внимания – она ведь знает правду. А тут на нее как-то внезапно вылили столько «грязи», что ей стало как-то неловко, захотелось в этот же момент просто убежать, чтоб только не слышать этих слов в свой адрес.

Но тут к Селезневой подошел какой-то парень в очках, прокашлявшись, прошептал ей что-то на ухо и увел за собой. Таня даже не оглянулась, чтобы узнать, куда ушла врач. Ей казалось, что ее только что порядочно так окунули в грязи. Не думала она, что про нее такое по городу ходит.

Женщина вернулась через пару минут. Усевшись на свое место, поправив перед этим белый халат, она быстро дописала что-то в своей карточке, отметила в листке Тани и с недовольным лицом вручила его ей. Таня, взяв свой листок, непонимающе смотрела нее. Она ясно видела отрицательную отметку.

– Проваливай, – прорычала Селезнева, сверля ее взглядом. – Не забудь поблагодарить своих друзей…

Встав со стула, Таня спешно отошла от ее стола, оглядываясь по сторонам. Она пыталась понять, что сейчас произошло. Она же сама видела, как до своего ухода Селезнева была готова написать ей положительные отметки в листке, но, вернувшись, не сделала этого. Что же помешало ей это сделать?

Проходя к следующему столу, Таня увидела чьи-то немецкий китель и фуражку, на мгновение мелькнувшие в толпе. «Неужели Макс? – подумала она, усаживаясь за стол. – Нет, вряд ли. Что ему тут делать? „Не забудь поблагодарить своих друзей“. О чем это она вообще говорила? Может, я и вправду сейчас видела его? Нет, форма другая была… вроде…»

Врач, взяв ее листок, бегло осмотрел Таню.

– Прививку уже сделала? – занеся руку над листком, спросил он и вопросительно посмотрел на девушку.

– Нет, – Таня отрицательно мотнула головой.

– Тогда пройдешь к последнему столу. Там тебе сделают прививку.

– А это точно необходимо? – засомневалась Таня. Она с детства ненавидела делать всякие прививки, ненавидела уколы и не выносила вида шприца.

– Не сделаешь – не получишь карточек на хлеб.

Таня нахмурилась. Даже из-за карточек ей не хотелось делать прививку. Ее вообще что-то настораживало в этом – с чего это вдруг им будут делать какую-то прививку? Обернувшись к тому столу, она увидела врача в белом халате, лежащие перед ним на столе медицинские инструменты и толпу людей, выстроившихся на прививку. Таня лишь мельком увидела блеснувшую на свету иглу шприца, но ее сразу передернуло от одного лишь вида и она поспешила отвернуться.

Мужчина, пригладив волосы рукой, только хотел начать что-то писать в ее листке, но его остановили:

– Не стоит.

Таня обернулась. Позади нее стоял Йоахим и внимательно смотрел на врача, сложив руки за спиной.

– Но я почти… – невнятно произнес мужчина, смотря на Риделя. – Я сейчас закончу. Почти дописал…