Гипнотизер. Реальность невозможного. Остросюжетный научно-фантастический роман-альманах из 6 историй

– Маша не станет тебя затруднять звонками, хотя… ты парень видный и проявил к ней доброту, чего она давно от людей не ждала. Может, задержишься у нас?

– Нет, не могу.

– Жаль. Ты ей понравился, это и слепому очевидно.

Фельдшер оглянулся на девушку, которая искоса нет-нет да и поглядывала в сторону стоявших за печкой мужчин. Слышать они их не могла, но молодая кровь начинала брать свое, девушка смотрела на своего избавителя со все возрастающим обожанием, в которое перерастала признательность. Стоило Евгению перехватить ее взгляд, она мгновенно смущалась и краснела.

Ромашов, конечно, понимал, что клин лучше всего вышибать клином, а сердечные раны залечивать новым чувством. Однако в эти иры он играть не желал. Пока его профессиональное внимание не приняли за личный интерес, ему следовало немедленно уезжать из Уянги.

– Роберт, мое дело здесь окончено. Забот и без того выше крыши.

– Ну, как скажешь, – Фишер-Запрудный, чтобы развеять внезапную неловкость, обратился к другой весьма волнующей его теме: – Это ж как ты всех развел-то! Они несколько лет тебя вспоминать будут.

– Это все твоя самогонка, – честно признался Ромашов. – Без нее ни на что подобное я не подписался бы.

Фельдшер сдержанно хохотнул:

– И все же, раскрой секрет, как ты это делал? Соню, к примеру, как загипнотизировал? Ты ж просто посмотрел на нее, шепнул пару слов – и она поплелась за тобой, как привязанная.

– Я использовал парадоксальную логику, чтобы ввести ее в транс. Сказал то, что потребовало от нее умственного усилия и отключило сознание. Помнишь, как у Булгакова? «Аннушка уже купила подсолнечное масло и не только купила, но даже разлила его, так что заседание не состоится». Человек от подобного впадает в ступор, старается осмыслить. И если ему сделать в этот миг какое-то внушение, он подчинится.

– Невероятно!

– Прием из арсенала нейролингвистического программирования. Кстати, ваш Дмитрий Савельич на горизонте не нарисовался?

– Нет, зато с коммунарами я договорился, – сказал Фишер-Запрудный. – И коли ты не намерен у нас еще немного погостить…

– Роберт, не начинай!

– Да я что? Жаль, что ты так быстро удочки сматываешь, ну, да твое дело. Только будь готов, что слава о тебе бежит впереди паровоза. Ребятам из Белой Сосновки про твои подвиги Сонька успела все разболтать. Полчаса в магазине им заливала, как ты ее мысли читал, имя угадал и жениха из Иркутска напророчил, а те стояли, разинув рот. Даже про покупки забыли.

Евгений вспомнил, как вчера вечером потащился к Сонькиному дому, чтобы вернуть зонтик, и едва унес от приставучей девицы ноги. Хорошо еще, сельчане были настолько растеряны, что побоялись донимать его по дороге – только следовали поодаль да шептались меж собой, провожая глазами. Сегодня он от них так просто бы не ушел.

– Коммунары тебя за своего приняли, экстрасенсом считают, таким же, как их гуру Вангур.

– Плохо, но как-нибудь выкручусь. Поможешь до машины ашрамовцев незаметно добраться?

– Я вас огородами проведу. И Людку подговорю всем отвечать, что заезжий колдун на ковре-самолёте улетел через печную трубу.

– Лучше на помеле.

Роберт хлопнул его по плечу:

– На помеле только ведьмы летают, а тебе, москвичу с дипломом, несолидно.

Людмила Петровна денег за постой с Ромашова не взяла:

– Мне за то, что вы сделали, вовек не расплатиться. А тут подумаешь, три лишних тарелки на столе да две ночевки!

Евгению спорить было некогда. Они с девушками подхватили вещи и тайком, задами, направились за околицу.

Ашрамовцы разъезжали на причудливом грузовике-вездеходе, представлявшем собой кабину, высоко приподнятую над осями, где вместо колес спереди были приделаны гусеницы, а задние шины обмотаны крупными цепями. Водитель и его напарница, представившиеся Дониром и Нимой, несмотря на странные имена, обладали вполне европейской внешностью.

– Мое имя по-тибетски означает Солнце, – пояснила девушка с радостной улыбкой. – По паспорту я, конечно, иначе зовусь, но тут границы обычного мира стираются.

Что означает имя мужчины, осталось загадкой, водитель оказался молчуном. За него отдувалась Нима. Она моментально нашла общий язык с Зойкой, и их звонкие голоса премного скрасили поездку в тесном салоне.

Только однажды Нима напрямую обратилась к Евгению:

– Это правда, что про вас говорят в Уянге? Будто вас вызвал покойный шаман, дабы завершить миссию, которую ему самому не удалось выполнить.

– Правда, – поколебавшись, ответил Ромашов. Поскольку он сам во время «обряда по снятию порчи» это говорил, поздно было отнекиваться. – Мы здесь по просьбе Саэрганова. Спасибо вам огромное, что согласились нас подвезти до его могилы.

Тут хмурый водитель разомкнул губы и сказал:

– Мы сначала завезем в ашрам вещи и продукты, там есть скоропортящиеся. Потом заправимся и только тогда поедем к шаману в Тудупский распадок. Ждать вас в обратный путь не станем. Дорогу на Сосновку от Тудупа я вам покажу, доберетесь в поселок сами. Там и машину до вокзала найдете.

Евгений согласился. Дареному коню в зубы не смотрят.

Тем временем вездеход выскочил из светлого леса и загрохотал цепями по твердокаменной, иссушенной солнцем и ветром дороге в полях, которой вчерашняя буря совершенно не смогла навредить. Наоборот, дождь прибил пыль и избавил путешественников от мутного облака, обязательно бы сопровождавшего в противном случае машину.

Разноцветное многотравье уходило вдаль на десятки километров, радуя глаз разросшимися пятнами красных маков и синего льна. Евгений представил, как хорошо должно быть скакать по такой долине верхом, наслаждаясь ветром и бесконечностью, а не трястись внутри пропахшего восточными специями стального механизма.

– Вы выбрали красивое место для ашрама, – сказал он.

– Это Учитель выбрал, – пояснила Нима. – Гонгорская Падь – перекресток вселенных. Здесь множество энергий сливаются в экстазе, даруя силы, здоровье и радость бытия. Видите коричневый пик, напоминающий конскую голову? Это Далай Долбан, Океан покоя. Наша коммуна раскинулась как раз у его подножия.

– Оказывается, ваш ашрам недалеко от Уянги, – обрадовалась Калашникова.

– Это только кажется, – Нима снисходительно улыбнулась. – Нам ехать целый час. И за этот час нам не встретится ни следа человека. Только простор и свобода.

– А куда ведет дорога? – спросил Ромашов. – Судя по колее, ей пользуются часто.

– Это тракт на Далагдан. Здесь проезжает от силы три машины в неделю, не считая нас.

Ромашов позволил себе в этом усомниться, но спор затевать не стал, тем более, что встречного транспорта им так и не попалось. Долина и впрямь казалась пустынной, и лишь парящая в вышине громадная птица немного оживляла пейзаж.

Через какое-то время вездеход свернул с наезженной грунтовки и помчался прямо по траве и кочкам.

– Нам надо переправиться через Алтанку и проехать еще километров двадцать по бездорожью, – пояснила Нима. – Скоро будем на месте.

Алтанка была неширокая и поражала не размерами, а бешенным нравом. Плавать в ней было бы опасно. В летний период река измельчала, но ее исток находился высоко в горах, и в период половодья или сильных дождей немудрено, если она оказалась способна разрушить капитальный мост. После грозы ее воды до сих пор несли упавшие ветки, цепляющиеся за камни и встающие торчмя в пенистых водоворотах.

Когда вездеход клюнул носом и волна плеснула на лобовое стекло, Евгений непроизвольно вцепился в подлокотники, однако машина выровнялась и, поднимая по бортам волну, проворно пересекла русло.

– Мы нашли этот брод сами, – комментировала Нима, – здесь дно очень ровное, нет подводных трещин и крупных камней. Но без вездехода все равно не переправиться – вмиг снесет и утопит, потому всех туристов мы встречаем сами.

– Выходит, ваш лагерь как хорошо укрепленная крепость, – обмолвилась Зойка, впрочем, без всякой задней мысли, – брод специально не обозначен, и никто чужой до вас не доберется.

– Чужие в этих краях и не ходят, – со смехом сказала Нима, – если кто появится, то, значит, наш человек. Его духи к нам привели.

За Алтанкой начался подъем. Небольшой уклон вскорости перешел в весьма крутой откос, и чем выше карабкался вездеход, тем натужнее гудел его мотор. На пути все чаще попадались глубокие трещины, которые требовалось объезжать – так широки они были. Кренясь и качаясь, вездеход уверенно полз вверх и наконец взобрался на более-менее ровную террасу. Отсюда в окна открывался волшебный вид на оставшуюся внизу долину, прорезанную синей полоской реки, и мягкие очертания Хамар-Дабана, все еще погруженного в густую тень.

«Приют тишины» был обнесен метровым забором, напомнивший Жене украинский плетень. Домов не было, вместо них – просторные шатры на дощатых фундаментах. Всюду цветы, красиво подстриженные кустики, но ни одного дерева, дававшего бы хоть какую-то тень. Вездеход въехал в ворота, которые тотчас закрыли за ним два дюжих молодца, и остановился возле навеса, под которым располагалось кухонное хозяйство.

– Мы сейчас быстро выгрузимся и отвезем вас, – пообещала Нима, – погуляйте пока неподалеку.

– С удовольствием разомнусь! – воскликнула Зойка, выпрыгивая на аккуратно подстриженную зеленую лужайку. – Здесь так красиво!

Свободно гулять им не позволили. Через пять минут, когда путешественники еще и оглядеться толком не успели, к ним подошли две девушки, похожие как две капли воды и одетые в одинаковые платья. Изобразив нечто вроде восточного поклона, они пригласили «дорогих гостей» следовать за ними.

– Я – Баярма, а моя сестра зовется Баяртой, – певуче произнесла одна из близняшек, стреляя темно-синими с поволокой глазами в сторону Евгения. – В наши обязанности входит размещение и знакомство с распорядком дня всех наших гостей. По правилам ашрама здесь запрещено передвигаться хаотично, чтобы нечаянно не помешать тем, кто прибыл в сюда за уединением. Гости, не желающие общаться, носят на груди специальный значок. Подходить к ним с вопросами не следует, ведь они платили деньги именно за то, чтобы молчать наедине с собой и вечностью.

– Мы не туристы, – возразил Евгений. – Нас обещали подвезти до Тудупа, мы всего лишь ждем, когда разгрузят вездеход.

Синеокая девушка улыбнулась:

– Учитель все о вас знает. Вас, милый человек, он хочет видеть лично, чтобы насладиться непродолжительной беседой. Пока ваши спутницы будут наслаждаться красотой и покоем в обществе Баярты, я провожу вас в его шатер.

Ромашов обеспокоено взглянул на племянницу, но не успел ничего озвучить, как Баярма поспешила успокоить:

– С ними ничего плохого не случится. Здесь живут мирные люди, есть охрана, следящая за порядком, да и скучно не будет, сестра позаботится обо всех их желаниях.

«Ну да, уехать и добраться до Тудупа без задержки – это было бы слишком просто», – подумал Евгений. Он понимал пристальный интерес главы коммуны: невесть откуда приехавшая троица, не похожая на этнотуристов и поклонников индийской мудрости, с неясной целью проникла в его укрепленный лагерь. Оставалось надеяться, что у Нимы и Донира, взявших на себя наглость подобрать пассажиров, не будет неприятностей.

– Не волнуйтесь, я быстро со всем разберусь и вернусь к вам, – сказал Евгений Тане и Зое.

– Да можешь не торопиться, – махнула рукой Зойка, которой здесь нравилось, – когда еще попадешь в такой райский уголок!

А Таня, поудобнее перехватив сумку с принадлежностями для рисования, с которой не расставалась, ободряюще ему кивнула.

Битва двух «Экстрасенсов»

– Как зовут Учителя? – спросил Евгений у Баярмы.

Девушка, легкая и гибкая, как тростинка, шла чуть впереди, изящно покачивая бедрами. Их движение заворожило Ромашова, и он с трудом заставил себя поднять взгляд, когда та остановилась и обернулась.

– Учитель сам скажет вам об этом, если потребуется.

Она лукаво улыбнулась, словно успела прочесть все его непристойные мысли, пока он надевал на лицо невозмутимую маску. Прочла – и осталась при этом довольна, чертовка!

Ромашов перевел взгляд еще выше, с улыбчивых губ на смеющиеся синие глаза:

– Но надо же к нему как-то обращаться.

– Называйте его Учителем, – она взяла его за руку, переплетая свои тонкие пальцы с его, отчего по спине Ромашова прокатился жаркий озноб.

– Как он узнал о нашем появлении? – задал он дурацкий вопрос.

Он спрашивал ради самого вопроса, ради звучания собственного голоса. Ему требовалось немедленно отвлечься и от интимного пожатия, и от вида ее светящегося весельем лица, и от травянисто-медового запаха, что источали пышные русые волосы, разметавшиеся по безукоризненным плечам и высокой груди. Кстати, бюстгальтера девушка не носила.

Евгений встряхнулся, отгоняя морок. Феромонами она себя обрызгала, что ли? Двухмесячный вынужденный целибат явно не пошел на пользу его самоконтролю.

Баярма что-то ему ответила и потянула за собой. Ромашов безропотно повиновался, но перед глазами все еще стоял образ встопорщенного соска, грозившего прорваться сквозь тонкую ткань.

Они нырнули в один из шатров. По сравнению с солнечным днем, там царил полумрак, и Евгений на несколько секунд потерял ориентацию, а когда проморгался, Баярма исчезла, и вместо нее обнаружился незнакомый мужчина. Столь внезапная и неприятная подмена заставила Евгения передернуть плечами.

– Добро пожаловать в мой «Приют тишины»! – произнес гуру.

Он был высок, на полголовы выше Ромашова, который не жаловался на низкорослость. Лицо главы ашрама, гладко выбритое, обладало крупными пропорциональными чертами. Одевался он в такой же однотонный этнокостюм с вышивкой по краям, как и прочие мужчины, встреченные в коммуне. На правом запястье красовалось несколько плетенных браслетов. Их бусинки сверкнули, попав в луч солнца, падающий свозь окошко в крыше шатра, когда гуру взмахнул рукой, указывая на кресла, стоящие в центре:

– Присаживайтесь, Евгений, угощайтесь водой, вином и фруктами, а заодно поведайте, какому счастливому обстоятельству я обязан лицезреть вас в нашем милом уголке.

Ромашов поблагодарил хозяина за гостеприимство и без дальнейших церемоний уселся в ближайшее кресло. На его вкус, сей мебельный гарнитур смотрелся в шатре нелепо, но в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят.

В изящной многоярусной вазе, установленной на низком столике, лежали яблоки, персики и виноград, в пиалах поодаль насыпана малина, земляника и клубника. Для последней на Байкале был еще не сезон, выходило, что ягода привозная, хотя смотрелась свежей и пахла одуряюще. Рядом на подносе – целый набор из маленьких бутылочек от простой воды и колы до виски и красного вина. В общем, богато и… театрально. Хозяин шатра любил пустить пыль в глаза. «Тщеславен, авантюрен и неглуп», – подумал Евгений, встречаясь с гуру глазами.

– Вы назвали меня по имени, значит, немного в курсе наших приключений, – сказал Ромашов, наблюдая, как хозяин опускается в кресло напротив. – Полагаю, вам также доложили, что наша дорога лежит в Старую Сосновку. Мы оказались у вас проездом и будем счастливы как можно скорей продолжить путь.

– Все это мне действительно известно. И тем не менее, ваш приезд в Гонгорскую падь кажется мне странным, а главное громко обставленным, – проговорил гуру, чуть растягивая слова. Он будто бы размышлял, сомневаясь. – Зачем отличному профессионалу шумиха? Она нужна мошенникам для отвода глаз. Вы не согласны?

– Иногда приходится действовать стремительно, брать крепости нахрапом. Нет универсальных рецептов.

– Понимаю. Кстати, попасть в наш ашрам вот так, проездом, как вы выразились, невозможно. У нас очень строгие правила на данный счет. За ворота пускают только единомышленников, и вы, полагаю, это знали с самого начала.

– Что-то слышал. Откровенно говоря, не я лично договаривался с вашими людьми об услуге, помогли местные, но если такая отзывчивость вдруг нарушила заведенный порядок, прошу нас простить. Мы никого не хотели оскорбить своим вторжением. Если вы настаиваете, мы немедленно уйдем.

Ромашов начал вставать.

– Сядьте!

Женя вскинул брови, изображая непонимание и осуждение за резкость. Получать приказы в таком тоне он не собирался. Учитель это почувствовал и следующие реплики произносил куда мягче.

– Прошу вас не спешить с выводами, вы неверно меня поняли. Наша встреча была лишь вопросом времени, разве нет? – он дернул уголками рта, обозначая улыбку. – Прежде, чем дать согласие вас подвезти, Донир связался со мной и кратко поведал о феноменальном сеансе исцеления, что вы провели в Уянге. Я немедленно пригласил вас для личного знакомства. Как иначе? Не стоить лукавить, будто данный поворот для вас полная неожиданность.

Ромашов протянул руку и небрежно отщипнул виноградинку. Он заметил, что гуру слегка на взводе, будто в любой момент ожидал неприятного известия, и это было неожиданно. Являясь безусловным авторитетом в собственном ашраме, он никак не тянул на неуверенного человека, однако сейчас сидел, закрывшись от собеседника: скрестил руки на груди и положил ногу на ногу. Он следил за Евгением исподтишка, а прямого взгляда глаза в глаза избегал, моментально разрывал контакт. Он словно расценивал пришельцев как источник смутной опасности. Но с чего бы?

– Личным знакомством с вами и я буду безусловно польщен, – произнес Ромашов, решив держаться приветливо до выяснения всех обстоятельств (к счастью, после ухода Баярмы, его мозг работал в прежнем тонусе). – Не будете ли вы столь добры назвать ваше имя? Ваша помощница предложила величать вас «учителем», но то, что хорошо для паствы, неприемлемо для меня, пусть даже наша встреча была предопределена.

Гуру внимательно вслушивался, пока Ромашов говорил, и, кажется, пришел к выводу, что визитеру не стоит доверять. Его светлые глаза настороженно блеснули – так бывает у хищного зверя, недоверчиво следящего за перемещением охотника. Однако, вместо разговора начистоту он предпочел навязать некую игру, щедро сдобренную восточными любезностями.

– В «Приюте тишины» я действительно привык к обращению «Учитель», но если вам не комфортно, называйте меня Вангуром. Это, разумеется, псевдоним, поскольку истинные имена у нас под запретом. Войдя за ворота, люди оставляют снаружи прошлую жизнь. Да, пусть только на время, но в этом заключен особый символизм, который не стоит нарушать даже мне. Мне – в первую очередь! Здесь, у подножия вечности, мы больше не те, кем были и кем нас привыкли считать. Мы заново открываем себя, и новое имя – один из способов познания истинного я.

– Я уже обратил на это внимание, познакомившись с Дониром, Нимой и Баярмой. Откуда вы берете столь диковинные слова?

– У моих помощников есть список старинных имен с переводом их значений с санскрита, каждый волен выбрать себе то, что звучит согласно струнам его души. Я, к примеру, выбрал слово «Вангур».

Евгений сделал вид, что неосторожно шагнул в расставленные силки. Ему не хватало информации о собеседнике, а тут уж все способы хороши.

– Что же означает ваш выбор? – задал он вопрос, который от него ждали.

Вангур удовлетворенно прикрыл веки:

– По-русски это «властелин». Гораздо претензионнее, чем «учитель», конечно, но зато отвечает самой сути. Вы можете называть меня так, если желаете.

Ромашов сдержанно улыбнулся, отметив ловкость, с которой гуру отбил брошенный ему мяч. Было понятно, что коварных оппонентов этот человек повидал немало, но привык доминировать в любой ситуации. Игры в слова не были ему в диковинку.

– Эту коммуну я строил с нуля, – снизошел Вангур до снисходительных объяснений. – Придумывал правила. Разбивал сад. Устанавливал первые шатры. «Приют тишины» – мое детище, за которое я в ответе. Но довольно обо мне, давайте лучше о вас.

– Да обо мне особо и сказать нечего, – иронично откликнулся Евгений. – Мое имя в переводе с греческого означает «благородный», но в том нет моей заслуги. Так меня назвали родители, и ничего менять я не намерен.

– Иначе говоря, вы устраиваете сами себя, и ваш род деятельности отвечает вашим запросам.

– Именно так.

Разговор нравился Жене все меньше – как и собеседник, сидящий с таким видом, будто у него за пазухой камень. Физиономистом Женя считал себя посредственным, особенно в сумеречном свете, но тут любой бы отметил, что благостность на лице гуру по мере течения диалога становится все более натянутой. Уголки сжатых губ, так и норовили опуститься, тяжелый взгляд из-под набухших век и напряженные желваки выдавали отсутствие эмпатии – а это, на минуточку, почти тождественно жестокости и нетерпению к чужому мнению. Впрочем, складывающийся образ не противоречил здравому смыслу. Лидер по определению не может быть мягким и уступчивым. Человек, сумевший построить и раскрутить общину с нуля, обязан обладать железной хваткой. Однако Евгений хотел бы держаться от Вангура как можно дальше.

– Я простой парень, и во мне нет ничего примечательного, – сказал он. – Вряд ли мое общество способно вас очаровать надолго.

– Не соглашусь, – Вангур дрогнул ноздрями и едва уловимо прищурился, что демонстрировало уже затаенную злость, а не просто досаду. – Вы вынырнули из ниоткуда и за пару суток успели произвести фееричное впечатление. Скажите, вы и впредь собираетесь столь же триумфально шествовать по нашей долине или сразу займетесь тем, ради чего прибыли в такую даль?

– Я совсем не рад поднявшейся шумихе.

– Несмотря на то, что именно шумиха помогла вам сюда войти?

– Я вовсе не собираюсь отбирать у вас хлеб, если вы об этом.

Вангур мимолетно поморщился и коснулся указательным пальцем подбородка. Нет, не мнимая конкуренция за умы и души волновала его.

– Почему именно Уянга? Столько приличных поселков и городов вокруг Байкала. Скажем, Боярово – там живут люди состоятельные, они бы хорошо оплатили ваши услуги.

Это прозвучало не как вопрос, а как жирный намек, но Ромашов его не понял.

– Я же говорил, что мы едем в Сосновку. Другой дороги, кроме как через Уянгу, нет.

– Вас пригласил туда староста?

Вот это уже было вполне конкретно, но Женя опять не понял, чего боится Вангур.

– С ним я даже не знаком, хотя премного наслышан.

– А с покойным шаманом Саэргановым что вас связывает?

– С ним я тоже никогда не встречался. Позвольте встречный вопрос: чего вы от меня добиваетесь? Я никак не пойму цели расспросов.

Ромашов ждал ответа, мысленно прикидывая, во что грозит вылиться его необдуманное желание воспользоваться транспортом коммунаров.

– Простое любопытство, – Вангур откинулся в кресле, расцепляя скрещенные руки. – Что-то подсказывает, что вы не так просты, каким кажетесь.

– Не стоит умножать сущностей без нужды. Я всего лишь путешественник, сопровождаю двух девушек в паломничество по священным местам, – Евгений чуть подался вперед: – Так мы можем продолжить путь?

Новая тонкая улыбка тронула губы Вангура:

– Разве я чиню препятствия? Совсем нет, я лишь просил уделить мне толику драгоценного времени. Расскажите, как именно вы заставили ходить парализованную, и я обещаю, что перестану мучить вас вопросами и лично провожу за ворота.

– Во-первых, Мария не была парализованной, – сказал Евгений, – ее убивала вера в то, что на нее навели порчу. Все проблемы таились исключительно в голове.

– А во-вторых?

– Во-вторых, я не делал ничего противного моей профессии. Я психотерапевт и привык иметь дело с внушениями, маниями и фобиями.

– Однако вы лечили Марию не пилюлями и не долгими беседами о ее трудном детстве.

– Психотерапия бывает разной.

– И вы можете объяснить использованный механизм?

– Желаете проверить, насколько я компетентен?

– Почему бы и нет? Вы же врач, значит, вам не составит труда рассказать, что и как вы делали, доступным языком.

– Извольте. Профессор Налчаджан ввел в медицину такое понятие как «психологическая смерть», этот термин теперь используют все психиатры. Психологическая смерть предшествует биологической смерти человека, и самое примечательное, что ее можно внушить. Задокументированы случаи, над которыми работал еще Бехтерев, когда крестьян проклинал колдун, и жертва покорно умирала. По мнению ученых, внушение нарушает работу центральной нервной системы, а она, в свою очередь, иннервирует все внутренние органы, от которых зависит жизнедеятельность организма. Происходит паралич воли – именно таким образом «проклятие» включает механизм самоуничтожения. Во всех случаях, включая симптоматику Марии Сухих, возникает так называемый «синдром покорности», то есть отсутствие психологического сопротивления чужому влиянию, особенно если человек чувствовал себя до этого момента виноватым, нарушившим какой-то закон или правило. Мария считала, что влюбилась неудачно, сын местного головы был ей не пара, ей все твердили об этом, в том числе и собственная мать. Сердцу не прикажешь, но чувство вины за неправильный выбор у Маши нарастало. Уже неважно, что в итоге спровоцировало «синдром покорности»: косой взгляд соперницы или злое слово, – расплата ей казалась неминуемой. Я вмешался очень вовремя. Еще месяц или два, и девушка бы умерла.