Миссия Амальгама

Светка прыгнула. Светка прыгнула так, что Ян едва не слетел в десятиэтажную пропасть под флаером согласно второму закону Ньютона. Масса у прекрасной Светланы была немаленькая… Что уж там было – кость широкая или силикона много, Яна интересовало мало. С трудом выровняв машину, он выжал газ, отпуская флаер в крутое пике с ориентиром на северо-запад. Светке все равно куда лететь, если можно в процессе лезть руками за пояс к горячему парню, а Ян знал цель и так. Пятьдесят километров. Истринские леса. И всего полчаса этой пытки от нежеланной, если разогнать движок до сотни.

Входящее. Настя Ветер. «Общая рассылка, ребята. Ответы на тесты к экзамену по теории цивилизаций. Тест составляла тоже я, так что поблажек не будет, хоть эту короткую выжимку прочтите». Ян мысленной командой отправил увесистый файл во внутреннюю память имплантов, сделав себе зарубку – прочитать на обратном пути. Внутренний правильный человечишка уже давно валялся с приступом истерии, разум переключился в режим «больше эффектности – меньше следов», а оставшиеся на плаву нейроны размашисто опускали рубильники гнева, ненависти, сексуального влечения и всякой ерунды типа совести. Нафиг-нафиг. Ян передернулся, крепче вцепившись в руль. О чем спич? Повидайко прекрасно понимал, что спецназ – это перегнутая палка за обиженную дочку. Или не понимал, дорвавшись до вседозволенности? Его самого бы грохнуть за дедов… Только что-то внутри дрожит так противненько и не хочет превращаться в зверя.

Не хочет – заставим.

Не умеет – научим.

Флаер сорвался со своей нейтрали на высоте пятидесяти метров и оставил закатное пламя верхушкам развесистых елей. Здесь, в глухом тоннеле зарастающей просеки ему не было места. Навигатор пискнул об уходе с маршрута, но право, Светка, не все ли равно нам, под какой из этих елей ты останешься. Парктроник, созданный для городского месива, едва не сошел с ума, но ухватился за внезапный просвет в молодом подлеске. Жухлая трава, небольшая ложбинка. «Можно маслят поискать», – машинально отметил про себя Ян-нижнедевицкий-абориген, плавно разворачивая машину над импровизированной посадочной площадкой. Пара секунд. Заглушены двигатели.

– Август всегда, потому – последний, август любому, всем, – выдавал, как наговор, парень, хватая девушку за руку и вытаскивая из флаера. – В августе вечном отыщут по следу нас на песчаной косе14…

А теперь – в лес. На буксире тянуть городскую кралю, которая и елок-то кроме новогодней, в кадке со светодиодами на концах иголок, наверняка не видела.

– Там, за волнами нечёткий абрис: в сердце Вселенной – огромный август15.

Темнота хлынула меж деревьев внезапно и ударила Яну в грудь, заставляя немного прийти в себя. Да, ночь, ты права. Хватит играть в волков, носящихся по снегу под глазом полной луны.

– Непроходящий свет, – добил строфу любимого стихотворения Ян и с разворота отбросил Светку на первую попавшуюся ель.

Короткий вскрик девушки, совсем не ожидавшей такого резкого перехода от стихов к наматыванию на кулак в буквальном смысле, слился с щелчком наручников. Не знаю, какие обычно у твоего отца на работе используются, Светка, но по мне сойдут и эти. Ян прижал извивающееся тело к колкой смеси рассыпавшихся шишек, желтых иголок и сухого песка. Мысль о том, какая прекрасная мишень сейчас – парус его белой рубашки в чаще леса, канула в небытие под странную смесь признаний в любви, робких криков о помощи и недвусмысленных движений бедер. Сама не знаешь, чего хочешь, Светка? А что ты хотела от моего брата? Я как-то заглянул к нему под кровать – неслабый такой арсенал для того, кто боится выходить на полный физический контакт. Только это не про меня.

Крепкая ладонь зажала девушке рот, а вот горячий срывающийся шепот в растрепанные локоны полнился совсем не коричной сладостью:

– Ты знаешь, как зарастает пожарище, Све-е-ета? – в голосе парня слышалось отчетливое драконье шипенье. – Я тебе рас-скажу. Через век будут ели под самое небо. Лет через пятьдесят, когда ты уже будешь старая карга, – всякие там клены-дубы. Через двадцать, когда твои детки скрутят тебе кармический фак и пошлют подальше, – береза с сосняком… А начнется все с сиреневого моря иван-чая… Но только следующим летом, понимаешь?

В глазах Светки промелькнул страх. Ян не мог за это поручиться – темнело стремительно, как в тренировочном шлюзе или в центрифуге от перегрузки, но тело, прижатое коленом к дну еловой реки, судорожно колыхнулось, дрожью отзываясь на каждое слово. О, неужели мне повезло, и ты знаешь о трагедии в домике под Воронежем?

– Мне бы убить тебя… – выплюнул яд мечты Заневский, – да есть вещи поинтересней. И можешь сопротивляться сколько хочешь.

Выдернуть из поясных петель ремень – вопрос сноровки и секунд по счету. Светка – девушка не промах, но пощечина пахнет игрой… Ян вздохнул. Ничего ты не поняла, Светка. Это только в средневековье да в дешевых романах отыметь дочь своего гонителя – прекрасно и увлекательно. А мне противно до тошноты. Ремень черной змеей скользнул под цепочку наручников, и уже без особых задержек затянулся на соседней елке.

Ян критически осмотрел результат своей работы. Растрепанная Светка, притянутая за руки к шершавой коре, поднимала свободными ногами демонову тучу сухой лесной тины, а смолистый, пронзительно свежий воздух полнился отборным матом, мольбами о помощи и проклятиями. Все было настолько бессвязным, что и ниточку дешевых бус смысла не собрать.

Скукоженная от невесть откуда взявшегося арктического холода хакерская составляющая Яна вдруг подняла голову и тихо пискнула короткое: «Импланты». Мда, это мы упустили. Надо было взять глушилку, а впрочем… Сильные мужские руки перехватили беснующуюся нимфу за шею, с упором прямо на сонную или яремную, не важно. Только пульс под пальцем шкалит, как сумасшедший, а девчонка уже задыхается и, слава богам, не додумывается послать папочке сигнал «спасите мою душу или хотя бы задницу».

Ян откинул в сторону выбеленные химией пряди, в темноте чуть ли не фосфоресцирующие, как у водяницы. Порты имплантов шли по светлой коже рубцом языческой руны.

– Ныряй, Светка, – выдохнул Ян, окончательно срываясь с нейтрали. Да и какая тут, к чертям, нейтраль, если он больше никогда не увидит синих глаз деда Саши, никогда не прижмется щекой к теплому пледу на плече деда Кира, и никто, ни-кто, не поправит прицел у самодельного лука…

И только ошметки татарских стрел…

Ломкая прошлогодняя хвоя вместе с трухой и какими-то безымянными жучками заполнила порты имплантов под истошный вопль хозяйки.

А один из тех, кому пришлось взорвать себя, даже кричать не мог, представляешь?

Глубже. Еще. Давай же, Светлана Повидайко, нырни хорошенько, до крови из носа, до судороги в левой руке, чтоб уж наверняка остаться здесь надолго. И искать тебя будет папа целую вечность, по старинке. С собаками и факелами.

Может, и найдет.

Ян встал и отошел на пару шагов. Потом вернулся, вспомнив что-то, обыскал глухо стонущую девушку на предмет смартфона, но ничего не нашел. Современная молодежь предпочитала вживлять в глаза камеры и прокачивать импланты.

– Х-х-то-о… ты-ы…

Не боюсь тебя, ехидна.

– Янис Заневский.

Мысль о том, что содеянное дальше будет уже перебором, напоролась в комнате сознания на демонический смех темной половины. Эффектный жест был заготовлен заранее, зачем добру пропадать?

Пять минут легкой формы топологического кретинизма. Выброшенный в кусты ключ от наручников. Поднятый в небо флаер. Ах да, экзамен по теории цивилизации… Ничего не запомню, но хоть что-то.

А в Истринском лесу по щекам связанной Светки Повидайко бегут крупные соленые капли. Бегут вниз, по шее, промывая белые дорожки в лесной грязи. Бегут к роскошной груди третьего размера, на которой могильным камнем покоится тест на беременность с двойной сплошной.

И красный маркер.

***

– Сегодня у нас единый гуманитарно-технический экзамен, – Настя Ветер, чуть ли не насильно упакованная стилистами в чёрную юбку-карандаш, заметалась взглядом по лицам ребят, и Мишка Пурга, штатный оператор шоу «Амальгама», махнул свободной рукой себе за плечо, намекая историку, куда смотреть, чтоб выглядело красиво и в меру эпично.

Настю в кадре сменил Лев Мессер, назвать которого товарищем у Пурги язык не поворачивался, господином было бы уже слишком, а профессором не позволяло (кто бы мог подумать!) отсутствие профессорской степени у статного седовласого мужчины с крючковатым носом, проницательным взглядом и ледяным спокойствием памятника самому себе. Хотя на камеру Мессера всё равно величали профессором, уж больно типаж соответствовал.

– Когда-то давно, в начале двадцать первого века («Как щас помню», – хотелось добавить в кадр оператору), научное сообщество восставало против повального увлечения тестами, – Мессер начал издалека, словно у него в запасе был целый академический час, – мол, тесты измеряют память на обрывочные факты и только, а вся сила и красота мышления студентов остаётся за бортом, и до неё приёмной комиссии дела нет. Но сегодня, в эру безусловной власти информации, мы можем смело утверждать лишь одно…

Мессер сделал паузу, позволяя оператору пробежаться по сосредоточенным лицам ребят – так снимают породистых коней, готовых сорваться в галоп, едва услышав выстрел стартового пистолета – и одним махом окончил свою пламенную речь:

– Объём наших знаний о мире поистине неподъёмен, но не стоит стремиться объять необъятное, заточив его в глубинах своей памяти. Умение быстро ориентироваться в потоках данных – вот что ценно. И сегодня наши будущие космонавты покажут вам, что такое… Скорость и глубина одновременно!

Обратный отсчет.Десять… Девять… Восемь…Как быть готовым к любым вопросам?Семь… Шесть… Пять…Страшно – не думать, не страшно не знать.Четыре секунды, три, и две.Ты – это то, что в твоей голове.Реши, сколько сможешь, заданий за час.Посмотрим, на что ты годишься.Раз.

С еле слышным щелчком входит в импланты тонкая серебристая флэш-карта, набитая до отказа тем, что должен хотя бы приблизительно знать любой уважающий себя космонавт. Здесь и десятки, нет, сотни чертежей разных систем корабля, и длинный список команд на английском, основы аэронавтики, курс оказания первой помощи, правила навигации и алгоритм выхода в открытый космос…

Край флэш-карты торчит наружу, в нем специальный модуль улавливает каждое движение мысли, подгоняемой щелчком кнута – успеть, успеть! – и бесстрастно оценивает скорость и точность поиска ответа.

Это твой вечный дедлайн. Уходят в небытие имена и лишние воспоминания, и пусть камера увидит лишь сосредоточенные лица команды реалити-шоу, фоном к которой потом послужат спецэффекты а-ля матрица и чудеса транскода. Отрисуют потом киношники шестнадцать Шерлоков-Холмсов с синими шарфами и каштановыми кудряшками, разобьют си-сферу на сектора, и на каком-нибудь самом удачном экземпляре космонавтус-вульгарис покажут восьмидесяти килограммам безмыслия перед монитором истинную силу человеческого мозга…

В фон. Все в фон.

Запрос.

Ответ.

Синхронизация.

А на широких мониторах неровными скачками продвигаются с запада на восток шестнадцать разноцветных линий, видимых на самом краю обзора не только безликой массе телезрителей, на которых, по сути, уже стало плевать, но и своим же соратникам, коллегам… Друзьям или уже нет?..

Красиво стартанув, рвется вперед связист Ромка Костиков, но быстро выдыхается, и вот уже Андре Соньер галантно, почти извиняясь, обгоняет его.

«Вот опять я опоздал на поворот,

Подо мною конь чужой и конь не тот…»16

Растерявшийся Антон Хлебников стремится заползти в тёплые норы знакомых тем и там взять свое по максимуму. Дамир с упорством тарана добивает первый блок с общими вопросами.

«А всё могло бы быть совсем не так,Если только сам себе не врагИ не нужно никому чужих саней,Это был бы сон, волшебный сон,Каждый был бы просто чемпион,Если мог бы выбирать себе коней».17

Женя порхает от вопроса к вопросу, словно маленькая цветастая колибри, и Настя в волнении закусывает губу, но тревога ее быстро проходит, когда она понимает, что девушка-ядерщик сильна именно таким вот стремительным переключением между заданиями. Круче неё в этом, пожалуй, только Оникс.

Финишная десятиминутка – лучший повод вспыхнуть и выложиться до конца, если есть ещё чему гореть.

Настя призывает на помощь всех преподавательских богов, чтобы те помогли ей с максимально бесстрастным лицом объявить результаты.

– Третье место… Рита Лебедянская.

Изящно вильнув бедром, словно встав на пресловутом перепутье «красавицы налево, умные направо», Рита поднимается с места.

– Второе… Тимофей Лапшин и Дмитрий Зосимов.

Уставшие, смущённые парни встают рядом с Ритой, но если на лице геолога – радость от победы, на которую он рассчитывал изначально, то Димка, привыкший не верить в собственные силы, мучительно гадает, какой из святых явил ему сие чудо.

– И первое место…

Честолюбивая надежда на лице Лосева. В повороте головы Дамира – уже чисто спортивный интерес. Почти отеческая радость – в глазах капитана, ибо та, которую он знал меньше остальных, сегодня доказала, что заслуживает уважения и доверия.

– Женя Симань!

Пушистое рыжее облако поднимается в воздух и моментально оказывается притянутым за руки в круг победителей. Ромка начинает аплодировать первым, и к нему присоединяются все. Или почти все.

Славка Порожняк прячет от вездесущих камер свою недовольную мину, ибо он был готов проиграть кому угодно, только не этой рыжей соплячке. Что ж, умняха, ежели сумма физического и умственного в человеке – величина постоянная, то я хочу видеть тебя на силовых тренажерах. И уж там-то готовься продуть со свистом, недоспециалист по фотонным двигателям.

Но последних – не называют. Они и так знают свое место. Ян выполз из кабинета замыкающим, строго по списку, отмахнувшись от сочувственного взгляда Насти. На камеры ему было и вовсе наплевать. Он не любил и не умел проигрывать, но когда ты изначально готов к поражению, финал принимается как должное. Это даже вошло в привычку – заранее готовиться к варианту «все плохо», но парадоксально делать все возможное, чтобы было на «отлично». Делай, что должно, и будь что будет…

Тесты – не его стихия. Ментальная скорость реакции – не его параметр. Дайте, пожалуйста, эскиз хитровыделанной штуковины, которую нужно сконструировать и воплотить в железе, – вы получите ее так быстро, как не ждали. Дайте задачку на пилотирование – вы поймаете и скорость, и глубину. Дайте задачу на автоматизацию – и я извращусь, вспомню все пять лет института и выдавлю из себя код, кривой, не по правилам, но он будет работать…

«Бросьте жертву в пасть Ваала! Киньте мученицу львам! Отомстит всевышний вам!»18 – шептал Ян, забиваясь в угол у панорамного остекления с видом на березы и космогородок. Пустая рекреация, кадки с пальмами, информационные щиты с белыми чайками объявлений. Вечные институтские коридоры, прямые, как проспекты. И посреди этого пространства в начале координат – инженер-исследователь Ян Заневский, спрятавший лицо в коленях, а для верности еще и соорудивший из сцепленных рук защитный кокон. И настроение такое, что то ли правда первенцем в Карфаген, то ли бежать в самоволку и курить кальян, то ли, наконец, сломать себя и перестать стремиться к чему-то там, где ты безнадежен. Ян криво ухмыльнулся темноте возле коленной чашечки. Я уже почти достиг этого. Я положил болт на все внешние достижения, запихнул в шкаф красный диплом программиста, перестал участвовать в любых соревнованиях, кроме полетов, да и то – в пределах клуба. Никаких открытых площадок, никаких олимпиад, никакой, боже упаси, кандидатской на работе. Мне осточертело что-то кому-то доказывать! Все, финиш. Я никто и звать меня никак. Инженер-исследователь, выдернутый из затертого НИИ, которому здесь приходится…

Выживать.

Доказывать.

Быть.

Без права на ошибку и вылет. И дело не в том, что страшно вернуться обратно, за этот березовый кордон. Там хорошо встретят, мать обнимет, отец поговорит вечером на кухне… На работе обрадуются – кто еще им будет так пахать за идею?

Только Оникса здесь нельзя бросать одного. Слишком много волков на одну птицу. Рывком подняться, вынырнуть на свежий воздух и из гнилого болота в голове. Нет, оптимизм наигранный, это и ежику понятно. Только вот много раз Ян видел дома, как подрывался так дед Саша, плюя на собственную ущербность, и начинал хоть что-нибудь да делать для деда Кира, валявшегося под яблоней с очередным приступом мигрени-аритмии. Да черт подери, хоть свистульку сделает из ивовой ветки, – а старый хакер слабо улыбнется. А там, глядишь, и вечером в транскод нырнут, замерев у потухшего камина…

«Просто помни, что вряд ли у меня будет повод жить долго без тебя».

И этим все сказано.

Глава 6

– Добро пожаловать в чистилище… простите, в святилище космонавтов, – Мишка Пурга решительно шагнул к центрифуге, которая только что отработала свою программу и завершала последний медленный оборот по инерции. – Крутите барабан, господа, я ставлю всё на… кто у нас там? Без пяти минут кандидат биологических наук Антон Хлебников, после знакомства с которым вы уже никогда не забудете, как отличить тычинку от пестика…

Без пяти минут кандидат, впрочем, выполз из центрифуги с видом отнюдь не героическим, пошатнулся и упал на колени под прицелом Мишкиной камеры, обдав пол остатками «космического» завтрака. Мишка замешкался: чувство прекрасного в нём требовало немедленно прекратить съёмку, а чутьё стреляного папарацци намекало, что нельзя упускать такой до крайности жизненный кадр.

– Стоп! Переснимаем!! – грохнул из динамиков глас режиссёрский. – Приведите площадку в порядок. Капитан Орлов, запустите центрифугу ещё раз с кем-то более… выносливым. На тридцать секунд будет достаточно. Переделаем только сцену выхода.

Пока юркий клининговый робот подчищал следы конфуза, Орлов пытался высмотреть в зале атлетическую фигуру Дамира, но потом вспомнил, что парня с утра мучают попытками отснять лавстори с Ритой. Ха, да проще два магнита соединить одноимёнными полюсами, хотя чем чёрт не…

– Слава, вперёд.

Давай, карго Порожняк, я же вижу, как ты, заваливший намедни добрую половину интеллектуальных тестов, рвёшься хоть в чём-то показать свою удаль. А пока оператор вновь разливается соловьём про чистилище, радуясь удачному каламбуру, можно выиграть несколько жалких минут на жизнь без карнавальной маски…

– Антон, можно тебя на пару слов?

Биолог с видом побитого пса предстал пред очи капитана. Да, он опозорился сам и опозорил команду. Что, если режиссёр всё-таки решит пикантности ради оставить сцену с его, Хлебникова, участием?

– Приношу извинения, товарищ Орлов, – слова биолога отдавали едва заметной кислой горечью, – я ведь по-настоящему хотел тренироваться, не для камеры. Мы же… полетим, верно?

– А я не распекать тебя выцепил, Тоха, – доверительно сообщил ему на ухо Орлов. – Но впредь давай так. Днём, на съёмках, делаем всё на от… цепись. Вечером, без посторонних – работаем по-настоящему. Будет сложно, но других вариантов нет. Мне тут и так уже сказали, что я, мол, сам чересчур заигрался и актёров почём зря мучаю. Как только киношники свалят – объявляю общий сбор команды, нужно обсудить всё это. Надеюсь, ребята поймут меня правильно.

***

Вечером в павильоне было уже пустовато. Киношная братия порядком подрассосалась по домам, оставив на площадке только один мягкий желтый софит да хромакей со стулом перед ним. В тени сидел режиссер, обмахиваясь газеткой. Орлов посматривал на него изредка, зная, что заполученный сейчас в руки планшет ему никто не даст даже на ночь. А тут информация настолько специфическая, что надо кровь из носа, а если не стащить все это, то хоть запомнить по максимуму.

– Где вы все это нарыли? – тихий вопрос Орлова рикошетит от бока «Харона» и улетает куда-то в темноту под потолок ангара.

Режиссер только тихо смеется и качает головой. Ну да, ответ очевиден. Кто-то бы назвал это все «историями героев», но часть фактов Орлов знал про свою команду из закрытых листов досье, а вот все остальное… Спецслужбы, не иначе.

Подноготная. Грязь по колено. Старые скелеты, играющие в покер на взведенных нервах. Страшное оружие, которое превратит самую фальшивую ноту игры в чистую и звонкую трель «ти триол» настоящей злости, радости, гнева и ужаса.

Ветер Анастасия. Детдом. Шрам через всю спину.

Заневский Оникс. Кличка – Инь. Хакер. Плохая наследственность. Пра-пра-пра… [рябит в глазах] …внук Кристиана Вебера.

Заневский Янис. Слишком частые контакты со сторонниками оппозиции. Волчья лапа на ауре.

Зосимов. Изгнание из семинарии, за то, что доказывал невозможность непорочного зачатия.

Костиков. Трансляция зарубежной музыки на рабочих частотах дорожной полиции. Условный срок.

Лебедянская Маргарита. Проведение нелегальных абортов, продажа полученного физиологического материала в центры косметологии.

Лисов. Авария. Пост-травматическое стрессовое расстройство.

Мессер. Смерть подопытного в лаборатории. Странное стечение обстоятельств.

Орлов быстро перелистал импровизированный «Молот ведьм» до своей фамилии, перебирая в голове все свои грехи. Нет, слава богу, до главного киношники в его жизни не добрались, а сам он это не расскажет им и под пытками.

Ниже мелькают еще фамилии, взгляд успевает выцепить строчку: «Рамазанов Дамир, какая-то девушка из высокогорного аула и кунаки другого влюбленного джигита, летящие в пропасть», – а на площадку уже идет Андре Соньер в своей вечной черной летной форме с серебряными застежками на груди. Show must go on19.

Повинуясь приглашению режиссёрской руки, Соньер угнездился на стуле. На фоне цвета майской травы он больше напоминал эльфа, что рисуют обычно в честь Бельтайна. Эльфа, который сейчас попал в лапы киношников и должен выдать этим спецам и танец на отлично, и златые шпоры, и рубашку разодрать на тощей груди. Орлов отвел взгляд. Его, капитана, жалели. Да, черт побери, жалели, не ставили вот так лицом к лицу с объективом, не втягивали в дрязги, отрываясь на остальных доверчивых душах. И вот Соньер первый.

– Знаете, у нас бывают такие вставки в ходе серии, – осторожно начал режиссер, не показывая, впрочем, лица на свет. – Там актеры говорят о своих мечтах… Ну, в рамках сценария, конечно. Немного рассказывают о себе. Вы читали сценарий?

Соньер кивнул. Своим пилотским чутьем определив, где находится капитан, он старался смотреть теперь только туда, благо, что это было чуть в сторону от камеры.

– Вы готовы это сказать?

– Готов, – пожал плечами Андре. – Спрашивайте. Я про всё подряд залпом, как ваш Пурга, не умею.

Тихое «мотор идет» как напоминание о реальности или скорее иллюзорности происходящего. Орлов сжался в кресле. Да, это даже хуже, чем первый ряд перед экраном.

– Тогда расскажите о себе.

Соньер ещё раз пожал плечами, коротко вдохнул, дёрнул уголком рта и выдал на автопилоте:

– Все зовут меня как им угодно, я называю себя Стрижом. В десять лет поступил в лётную школу-интернат, в семнадцать досрочно получил права управления флаером. На этом, как видите, не остановился.

– Почему вы расстались с вашей первой девушкой?

Вопрос был задан режиссером слишком быстро. Орлов заметил, как пилот, потеряв из-под ног и почву, и подъемную силу крыла, растерянно смотрит в объектив, а оператор потирает сухие ладони, и звук от этого противный, как от пенопласта по стеклу. А сам Андре мучительно пытается справиться с судорогой в плече, потому что следующую фразу он должен произнести с этакой фамильярной вальяжностью, а напряжённые плечи этому никак не способствуют. И получается уже не легкомысленно, а почти трагично:

– Потому что мы с ней не сошлись… в постели.

– Что вас не устроило в ней?

– Видите ли, – пушистые ресницы пилота задрожали, и Орлов, для которого по сию пору оставалось загадкой, была ли девушка-то, сочувственно подался вперёд, ещё секунда – и он тронет зарвавшегося режиссёра за плечо, но Соньер вдруг переплавил нерешительность в злость на самого себя, а злость – в невыносимо долгий убийственный взгляд, от которого дрогнули руки оператора, и на миг смазалась картинка в видоискателе камеры. – Это я её не устроил.

– А кто бы в проекте устроил вас, Андре?

Две бездны тёмного пламени прожигают линзы кинокамеры, выбивают пиксели на светочувствительной матрице, а в эфире – молчание, молчание, молчание…

– Не могу.

Тишина. И снова шепот «мотор идет». Утекают деньги сквозь пальцы. Деньги здесь всё – затраченное электричество, напряг в мышцах оператора, гигабайты памяти на полнящейся флэш-карте и, конечно, время режиссера.

– Говорите, Соньер. Вы же подписали часть сценария, касающуюся вас. Мы и так дали вам поблажку – самому выбрать того, кто… м-м… понравится. Или тогда, быть может, вам будет легче на камеру рассказать одну историю из вашего прошлого, Андре, – голос режиссера уже просто лунный мед, цветущая таволга, концентрация которой такая, что тошно и нечем дышать. – Мы в курсе, знаете ли… Странная семья, домик около Лиона, розовый сад, любимый кнут в руках отца…