Миссия Амальгама

– Я подобрал это на пляже в Сиднее. Под ногой шевельнулся особый камушек, странный. Смотрю – а и не камушек вовсе, а послание моря в бутылке. Миниатюрное. Сразу решил, что подарю его тебе, что бы там ни было внутри.

Женя недоверчиво вертит флакон в руке. Он очень маленький, рубиновая искра горит на просвет. Будто чья-то кровь в прозрачном теле совершенной формы. Открыть пробку – минутное дело, втянуть ноздрями запах неведомого…

– Странно пахнет. – Женя озадаченно смотрит на дядю, и тот улыбается ей в ответ.

– Совершенно согласен. Для лекарства слишком вкусный запах, для духов – слишком странный. Ты реши для себя, что это будет.

Крошка-флакон перекочевывает во внутренний карман Жениной стеганой жилетки. Еще одна тайна, и до нее не добраться ни Сашуле, ни мамуле.

– Спасибо… – Порывисто обнять дядю и чмокнуть в щеку. Сжать его истончающееся запястье. У Жени нет иллюзий, что все будет хорошо. Дядя уже смотрит за грань, туда, куда уходят любимые люди и звери, когда заканчивается их жизненный срок, туда, куда однажды уйдет и сама Женя. Она чувствует, что загадочный флакончик – последний подарок, и молча дает себе клятву сохранить его навсегда. Как память. Как средоточие всего лучшего, теплого, любящего, что дала ей жизнь через общение с дядей Георгием. И никто не сможет это отнять – нечего отнимать, когда не знаешь о том, что оно существует. В тайный карман, ближе к сердцу. И всегда носить с собой, что бы ни случилось, ведь отныне в маленьком стеклянном флаконе стало на одну капельку крови больше.

***

– Заходите, – на третьи сутки непрерывных собеседований голосом Орлова можно было озвучивать вымотанного в ноль врача захолустной клиники, – э-э… Виктор.

Виктор Ивашин, типичный Гагарин в форме борт-инженера второсортной авиакомпании, читай – куртка на размер больше чем надо, фуражка затерта до дыр так, словно прожженный алкоголик занюхивал ей вчера свою стотысячную стопку, а про штаны с красными лампасами вообще было стыдно упоминать, – отчеканил три шага до стола Орлова и совсем робко приземлился на край стула для посетителей. Сколько ему не говорили, что полетами здесь и не пахнет, а звезда телеэкрана из него получилась бы только в прошлом веке, Виктор интуитивно надеялся получить все, не требуя ничего.

– Бумажки оставьте при себе, – упредительно попросил Орлов, отстраняя рукой кипу листов, протянутую Виктором. – Всё, что нужно, я прочёл из вашего резюме, только пропуск дайте, я должен расписаться, сдадите на проходной. Вы уже у киношников… эээм…. на студии были?

– Они сказали, сначала к вам, – пожал плечами Ивашин.

Орлову вообще хотелось бы стать единственной инстанцией отбора. Взять таких спецов на борт «Харона», чтобы золотое время первых перевернулось в могиле двадцатого века. Но лучше уж дать киношникам на выбор два-три более-менее пригодных человечков и пусть выбирают по привлекательности фотомордочки, чем ему самому выбирать между тремя красивыми мужскими тушами, ни фига не понимающими в летном уставе. А еще лучше поставить режиссера перед фактом: «Я беру этого человека и идите лесом!»

Капитан прикрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и придать своему осоловевшему взгляду пронзительную резкость, которая не оставляла бы собеседнику иного варианта, кроме как ответить истину на единственный вопрос, не предусмотренный ни в одном собеседовании.

– Назовите троих людей… или три вещи, ради которых вы можете отказаться от своей мечты.

Витька еле заметно вздрогнул – не то Орлову и впрямь удалось пробить нехитрые, но вполне устойчивые защиты паренька, не то кандидат в бортинженеры почувствовал слабый импульс, который пробежался по его позвоночнику и выдал первые результаты на тонкий гибкий экранчик, скрытый в левой ладони капитана.

Стараясь не выдать себя, Орлов скосил взгляд на руки. Как бишь там в старом анекдоте: «В кабинете режиссёра стоял диван для распределения ролей»? Ну, так здесь всё на порядок круче. Пока в сером веществе сидящего напротив человека с первой космической проносятся картинки давних и не очень лет, пока он пытается упихать их на весы здравого смысла, не зная, в какой такой системе мер и весов следует оценить родительскую любовь, первую школьную нежность и институтскую страсть, свежезаконченный ремонт и купленный на днях флаер, о котором мечтал с детства, но иметь который не разрешали те самые родители – кресло со встроенной бесконтактной ЭЭГ исправно считывает следы невидимых нитей, которыми человек пришит к своей земной жизни, и отрисовывает образы во всех подробностях. И не вздумай, Ивашин, сказать, что тебя, словно заправского буддиста, в этом мире не держит ни одна привязанность, когда я вижу престарелую мать на завалинке и русую макушку лучшего друга, что с рассветом пришёл будить тебя на рыбалку. Таких, кто пытался на словах залихватски помножить на ноль всё, чем дорожил, до тебя было уже десятка два, Витя, но меня обмануть можно, а кресло – нельзя, и если система почует, что кандалы на твоих ногах весят больше, чем способны поднять твои крылья, повторного пропуска на съёмочную площадку НИИ тебе никто не закажет.

Орлов смотрел на вывернутого наизнанку Ивашина, вдруг выпустившего во внешний мир самое сокровенное, и мысленно взвешивал его шансы на проход кастинга. Лицо красивое, тренированный, видно, что что еще не растерял форму в своем захолустье – что там, Псков или Нежеголь? – но одет, конечно, на букву «хэ». Да и простой, как швабра «Умелица», черенок телескопический, мать вашу за ногу. Орлов раздраженно скрипнул креслом. Ивашин нужен в команде. Нужен, чтобы уравновесить второго борт-инженера, навязанного режиссером как архетип горного орла. И я буду не капитан Орлов, если не выбью Ивашина для се…

– Капитан, у нас новорожденный! – вопль с порога и запоздалый жалобный скрип распахнутой настежь двери оборвали Орлова на полумысли.

Ивашин и вовсе едва не свалился со стула. «Ну ничего, быть готовым к такому вторжению я тебя научу», – мельком подумал Орлов. А если у меня не получится, Жизнь заставит. Мне-то вообще не привыкать к отсутствию личных границ. Орлов на первой космической пролетел через дом детства без замков на дверях, через страшный кошмар – незапертую дверь туалета, в котором стоило зажечь лампочку и вся семья летела, как мотылек, на свет, через простреливаемый навылет с порога экран компьютера… Да мало ли что еще может превратить тебя в зверя настороже.

– Только не говорите, что Рита Лебедянская уже родила, – буркнул Орлов, свербя взглядом Ивашина.

Раздери тебя космические волки, парень, соберись, а! Мне сейчас твою тушку надо на руках пронести через съемочную площадку да еще и с первого дубля, а ты весь потерянный, как щенок без мамки. Жаль, что пульт в моих руках только на чтение, а то б я устроил тебе лечение электрофорезом.

Режиссер, мужчина в высшей степени дерганный и растрепанный, и в подметки не годящийся таким титанам, как Говорухин и Сикорски, на мгновение подвис, взвешивая идею родов и Риты, но, видимо, отмел как слишком дорогую и труднореализуемую со стороны этой бабы-суперсиськи. Орлов едва заметно усмехнулся. Ладно, где шах, там и мат. Во всех смыслах.

– А я тут нашел нам борт-инженера номер-один, – выдал Орлов, выпуская из ладони экран с видеорядом из Витькиной головы. – Знакомьтесь, Виктор Ивашин, специалист высокого класса… и с очень интересной внешностью, не правда ли?

Режиссер, которого повторно оборвали на вдохе, разъяренной фурией обернулся на парня. Ивашин выглядел неважно. Примерно, как пингвин, которому выдали пару крыльев Икара после провала теста на профпригодность. Критический осмотр, пара секунд на принятие решения, быстрый взгляд на капитана Орлова.

– Слишком простоват, не?

Ладно, ва-банк.

– Ну вы ж там что-то говорили про… нетрадиционные отношения, – лениво протянул Орлов, прицельно пнув для верности Ивашина в коленку. – Вот чем не пара Дамиру нашему, орлу горному. Я думаю, продюсер оценит. Да и зрители…

Кажется, физический контакт в виде пинания все-таки подействовал лучше умоляюще-грозных взглядов. Ивашин сидел с видом каменным, будто перед военным трибуналом. А капитан разливался соловьем о прелестных сценах в креслах пилотов, которых два, а значит, можно по очереди, знаете ли…

Режиссёр картинно закатил глаза – мол, подписывайте уже и на площадку его – и вышел, неубедительно попытавшись хлопнуть дверью. Но уже почти что закрыв дверь, снова засунул в комнату свою растрепанную башку:

– Так о новорожденных, Евгений Сергеевич. Там указанием сверху политического вписали. Светозар Ересько какой-то, еще не видел, да и не увижу, похоже – его где-то перед самым отлетом покажут, он сейчас по тайге старообрядцев ловит. Вместо кого ставим?

Глухо рыкнув, Орлов буркнул что-то вроде «с таким именем только в священники, или они хотят гомосексуалистов к программе партии привлечь», но мозг уже проводил шпагой черту на песке между «необходимыми членами экспедиции» и «раздутыми штатами». Ха, да кого я обманываю, все не так. Между «кого хочу и отдавать жалко» и «на тебе боже, что мне негоже».

– Выкидывайте второго физика. Зосимова оставьте.

Режиссерская голова исчезла, оставив по себе горький привкус полынных мыслей. Все мы люди подневольные. Впрочем, дай нам волю, мы бы поигрались с ней, как с новой куклой, да закинули бы на дальнюю полку, снова ярмо надев.

– Теперь слушай меня внимательно, – едва удержавшись от контрольного «сосунок», страшным шёпотом приказал Витьке Орлов. – Что бы там ни было, а полететь ты хочешь. Очень хочешь, только никто с собой не берёт. Так? Так. И я могу помочь тебе. Этих с камерами и дурацкими идеями придётся терпеть и слушаться только на предполётной подготовке. Сама миссия будет настоящей. Как только взлетим – всё, финита ля комедия. Помни, Ивашин. Мы – не актёришки, которые играют космонавтов. Мы – космонавты, которые играют актёров, которые…

– Но, товарищ… капитан, почему так хитровыделанно? – от объёма полученной в минуту информации у Витьки едва пар из ушей не валил. – Если б я о вас не был наслышан, подумал, что лажа какая-то.

Орлов тихо зарычал. Всё-таки ещё не рассосался синяк на астральной пятой точке, под которую ему с товарищами прицельно пнуло государство. Было больно и обидно. Однако, кристалл капитанской души дал трещину, но не развалился на куски. А полынная горечь, смешавшись с алмазной пылью, превратилась в сложный яд, который уже ждал своего часа, чтобы обратиться против любого, кто посмеет встать у него на пути к звёздам.

– Потому что, ядерный синтез их разорви, игра в жизнь сейчас почему-то в большей цене, чем настоящая жизнь! – выкрикнул Орлов. – За реалити-шоу-потрошоу готовы платить, а за науку – ни черта, хотя сюжет и цель, чёрт дери, совершенно одинаковые. Вот и бредём окольными тропами, чтоб их…

Глубокий вдох, чтобы не сорваться на кашель – ну правда, что за капитан у армии калек – и последнее:

– Я попробую исполнить твою мечту о полёте, Ивашин. Попробую, слышишь! Взамен требую только одно. Никому ни слова о настоящей цели экспедиции. Ни другу, ни матери ничего не говорить. Даже если будут насмехаться, что ты в артисты подался, даже если отговаривать начнут. Согласен? Подписывай вот тут. И скан отпечатков пальцев не забудь.

***

Информационный щит у дверей Главного выглядел так, как будто где-то недалеко потерпел крушение танкер со следователем и художником на борту. И теперь в голубом пространстве пластика плавали обрывки официальных бланков, куски приказов, прошлогодняя стенгазета и плакат «Слава нашим героям!». Герои – основной и дублирующий состав первого космического реалити-шоу «Амальгама» – были сфотографированы с очень бурым и старым знаменем в качестве фона, что сделало плакат до смешного похожим на выпускной школьный альбом.

Антон Ковалев значился вторым после капитана Евгения Орлова. Фотография была уже основательно засижена мухами, трехмерная голограмма выцвела, но даже так случайный бумагоноситель, летящий по коридорам Штаба космогородка, не сличил бы моложавого мужчину в прямоугольнике кадра и тощую тень, привалившуюся плечом к стенке рядом с информационным щитом.

Взгляд Ковалева переходил с одного лица на другое, а высокий рост и пустынные коридоры позволяли что-то уже совсем странное – скользнуть кончиками пальцев по краям голографических вырубок. Наверно, в такие минуты бы пожалеть себя, родимого… Вспомнить, сколько лет жизни угрохано на то, чтобы стать первоклассным «специалистом по космическим двигателям», ибо как только это не называли уже: и specialist engines, и driver engine – «водитель двигателя», раздери их на фотоны, и «физиком-ядерщиком» даже однажды записали в трудовой. Вспомнить, а потом свысока посмотреть на все молодо-зелено в команде, которых выцепили чуть ли не с институтской скамьи, руководствуясь принципом «диплом есть, в кадре смотрится хорошо».

Нет. Антон Ковалев болезненно сощурился от удара, который прилетел нытику внутри от Ковалева-настоящего. Ковалева, высокого, с седым снегом на голове, который всегда имел силы вытянуть себя из пропасти, даже не допуская мысли, что можно кого-то позвать на помощь. Миссия «Амальгама» превратилась в телевизионный фарс, в ушах до сих пор звучала фраза режиссёра: «У нас по сценарию ядерщик – молодая девчонка, а вы что-то не очень на неё похожи», – и единственной картой, которую Ковалев мог разыграть, чтобы сохранить хоть какое-то достоинство, был уход по собственному желанию.

Повинуясь горькому порыву, пожилой мужчина сорвал со стены собственную фотографию и убрал в чемодан, а потом снова вперился взглядом в снимки. С большей частью новой команды он успел познакомиться за прошедшую неделю, а кое-кого знал ближе, чем казалось со стороны.

Андре Соньер. Пожалуй, самая чистая душа во всей экспедиции. Хрупкий юноша, совмещающий в себе и талант пилота, и истинно штурманский рационализм. Горный хрусталь с золотистыми нитями рутила в сердце.

Валерия Лисова, главного медика, забрали прямо из горячей точки сюда, в тихую гавань. Это его чуть не сломало. Ковалев вспомнил, как они с капитаном в четыре руки ловили его ночами на последних рубежах космогородка, почти что вися на колючей проволоке, когда Лисов рвался выполнить свой долг врача-спасателя до конца.

Пальцы Ковалева замерли между двух следующих фотографий с пометками «Сектор медицины». Рита Лебедянская, фармаколог и хирург, и Лев Мессер, нейрофизиолог. Темный мокрый сон всех мужиков и мечта метросексуала. Тихий смешок. Ладно, дальше. Ну не вязалась с этими двумя клятва Гиппократа, скорее Черные Жнецы и эксперименты без границ. Да и взяли их в полёт, как предположил скептик в голове, чтобы на Земле легче дышалось.

А вот суперкарго Славку Порожняка явно брали за говорящую фамилию. Следующим значился Вася Сидоров, но за карго – читай грузчик-вульгарис, кроме атлетического телосложения, особых примет замечено не было.

Никита Лосев. «Кибернетик №1». Должен был быть и №2, только что-то там в верхах не определились толком и решили: «А возьмем-ка мы программиста». Так появился в миссии Оникс Заневский, а Никита остался за номером один.

Серые глаза Оникса на фото такого цвета, будто печатник решил не мудрить с четырьмя красками, а забил в радужку парня чистое серебро, – прошили Ковалева навылет, увидели, все что их интересовало, а потом красной ниточкой заштопали пробитое место.

Мимо следующей фотографии пальцы проскочили на первой космической, но взгляд все равно обжегся о грозовую синеву и золотистое пшеничное поле. Ян Заневский. Если и правда брат, как шептались в раздевалках, то у отца семейства должны быть большие вопросы к супруге. Впрочем, для инженера-исследователя, который занимается чем бог на душу положит, это не имело значения. Наверно, поэтому Ян и не провел своего экзамена ни для кого.

Ковалев, нырнувший уже так глубоко, что забыл даже смотреть на часы и считать минуты до заветной аудиенции у Главного, акульим плавником скользил по волнам памяти, отрезая себя-прошлого от себя-нынешнего прямоугольниками фотокадров.

Вот парочка борт-инженеров, Витька Ивашин и Дамир Рамазанов, гагаринская улыбка и горные вершины Кавказа.

Вот физик Зосимов, старомодные очки и крестик церкви Возрождения в вырезе клетчатой рубашки. Ещё вчера рядом была тень безликая, физик-номер-два, Безручкин, отряд яйцеголовых теоретиков, подвид «квантовая физика – наше все». Убрали. Может, и к лучшему.

Вот штатный оператор шоу Мишка Пурга и связист Ромка Костиков, поток более или менее остроумной болтовни против прокачанного мозга заядлого игромана.

Ну и, наконец, изюминка экспедиции, «раздутые штаты»: три специалиста, которым не то что экзамены сдавать – рядом посиди пять минут и просветлением накроет. Геолог Тимофей Лапшин, биолог Антон Хлебников и лингвист Настя Ветер. Это вроде как на случай «открытия внеземной цивилизации», которую снимать будут не то в ладожских шхерах, не то на островах Океании. Пальцы скользнули по русым косам лингвиста и сорвались в пропасть. Вторая женщина в миссии «Амальгама». Хотя нет, уже третья.

Ковалев скрипнул зубами. То, что так упорно гонишь от себя, непременно ударит под дых, стоит хоть немного расслабиться. Время, чёртово время. Бегаешь по утрам, читаешь современные научные журналы, убеждаешь себя, что на что-то ещё годишься, а за спиной сопят и наступают на пятки молодые и амбициозные. И как правило, существует две крайности – мы или втайне их боимся, потому что они действительно могут оказаться умнее/сильнее/лучше нас (нужное подчеркнуть), либо не доверяем, предполагая, что они непременно нас подведут. Только как ты сейчас, Антон Ковалев, специалист по космическим двигателям из списка широко известных в узких кругах, пойдешь к Главному, если сам не веришь в ту, которую уже утвердили на твоё место?

Незаменимых быть не должно. Почти детское личико с россыпью веснушек, рыжие кудряшки. Девочка-солнышко, куда такую пускать к фотонной тяге и водородным двигателям? Только в упрямых глазах пережитой боли не на двадцать пять, а на все твои сорок семь.

***

Вдох. Выдох. Ботинки жмут и одежда, как с чужого плеча. Ты невольно горбишься за плечом высокого капитана, лицом к лицу с командой. Вот-вот капитан произнесет твое имя, оно толкнет тебя в плечо, как отдача от приклада ружья, и надо будет преодолеть себя. Сделать шаг вперед, открыть рот и представиться всем этим людям, которые сейчас сканируют тебя взглядами. Взвешивают каждый твой незримый и предполагаемый грешок. Выискивают изъяны в лице и фигуре. Изучают. Разбирают на атомы и соединяют обратно уже в виде своих трактовок. И раз за разом повторяется этот цикл. Где бы ты ни появлялась, Женя. В каждой школе, в институте, в секциях, куда ты приходила с середины года, в каждом новом коллективе и теперь здесь. Но сегодня есть важное отличие: если не сейчас, то никогда. Это – твой единственный шанс в буквальном смысле исчезнуть с лица Земли с гордо поднятой головой, не совершая греха, и ты его не провалишь. И, как глас Божий, над головой гремят на всю комнату судьбоносные слова тезки, капитана Орлова:

– Ребята. В нашей команде меняется состав. Антон Ковалев отказался участвовать в миссии.

– Слабак! Подставил всех! – крепкий парень с бычьей шеей нахмурился и что-то зашептал своему другу, рассерженно жестикулируя. Команда загудела, как растревоженный улей. Шутка ли – по правилам, если один из команды лететь не может, меняют весь экипаж. И непонятно, то ли их и вправду оставят на Земле, то ли это хитрый ход сценариста, пожелавшего добавить в рутину предполётной подготовки немного остроты. Можно, конечно, успокоить себя тем, что дублеров киношники берут почти случайно и для массовки, но чем черт не шутит.

– Ты ошибаешься. Он сделал свой выбор, и мы не вправе его винить, – высокий и черноволосый сверкнул ледяным взглядом в сторону смутьяна, и тот погрозил ему кулаком. Тут же между ними появился из ниоткуда третий – солнечным зайчиком вспыхнули пшеничные волосы, и грозовой синевой – глаза. «Только тронь. Пожалеешь», – этот синий огонь готов был вырваться наружу и начать драку – настоящую, не ради показухи перед скрытыми камерами. Ты запоминаешь этих двоих, что-то в них тебя пугает – незримая нить между ними, звенящая в воздухе? Обостренное чувство справедливости первого и живой огонь во втором? Осторожнее с ними в будущем…

– Отставить разборки, – вклинивается капитан. – Как вы собираетесь работать вместе, если сцепились еще до начала тренировок? Мы все летим. Заменили только Ковалева. Знакомьтесь, наш новый ядерщик… Евгения Симань!

При звуке своего имени Женя шагнула вперед деревянными ногами, деревянной же рукой отсалютовала новым коллегам и ватными губами выжала из себя неубедительное «здравствуйте».

– У-тю-тю! Так вот что это за девка… А она нас не подвзорвет вместе с жестянкой? – опять тот же насмешливый голос. Женино лицо заливает краска стыда. Вот так, при всех, с первой же секунды. Подними глаза. Заставь себя увидеть лицо того, кто озвучивает свои мысли тотчас же, как они появляются в орешке его мозга. Все тот же парень с бычьей шеей, кто бы сомневался.

– Тихо. Благодаря Евгении наша команда летит и ничего не отменяется, запомните это. А с тобой, Порожняк, я поговорю отдельно… – капитан Орлов подмигивает Жене, застывшей на месте, и отпускает команду.

Чья-то рука осторожно прикасается к плечу.

– Не обижайся на Славку, он дурень и шутит не в тему. Кстати, я – Настя, – добрые синие глаза, веснушки на чуть вздернутом носу. И теплая, доверчиво протянутая ладонь. Можно выдохнуть – хоть один человек вышел навстречу из стаи потенциальных хищников.

Глава 4

«Ладоги много не бывает», – не уставал писать на экране смартфона дед Саша всякий раз, когда наставало время уезжать из тихого домика в окрестностях Сортавалы. «Недели достаточно для реанимации, – отвечала в таких случаях Катька. – Потом начинаешь прирастать к этим местам».

Заветная неделя, проведенная под девизом «залечь на дно всей хакерской семейкой» окончилась еще вчера, а тишина в эфире со стороны дедов стала поистине невыносимой. Пора было возвращаться в режим онлайна и безудержного экшена.

Подняв в серое северное небо изрядно потрёпанный флаер, Оникс нацелил его на Москву и выжал тягу. Дисциплины Яна хватило на пару минут полета, в течение которых он сидел как положено, схватившись за боковые скобы на борту, а потом его теплые руки привычно обняли брата чуть выше пояса.

– После Волхова машина твоя, как обещал, – зазвучал в шлеме Яна тихий голос Оникса.

[Почему так всегда: накануне отпуска сваливается куча дел, а накануне отлета в никуда – так вообще полный…]

– Только если сам хочешь, – отозвался Ян.

[Мы снова должны обогнать Время и закрыть все чертовы гештальты. Единственный способ получить разрешение на взлет.]

И вдруг Оникс понял. Вся эта беготня и круговерть – в наших головах и только. Ждут дома. Ждут на космодроме. А космос не ждёт ничего и никого. Ему вообще все равно.

– Так всегда: если бездна глядит в тебя5, – прошептал Оникс.

– То тем хуже для бездны, брат7, – подхватил Ян.

Запрос, ответ, синхронизация.

До самого Волхова в эфире царила тишина.

Сдав Яна в надежные руки товарищей по летному клубу – пусть оторвется напоследок – Оникс прочертил изломанный маршрут по карте Москвы. Навигатор тихо пискнул, выдавая информацию о пробках и погоде.

«Все нормальные люди», уезжая, прощались с людьми. Оникс прощался с городом.

Пряничная безмятежность Измайловского кремля. В последней открытой лавочке купить, не глядя, антикварный советский значок, выйти на улицу и в разжатом кулаке увидеть изображение двух летящих чаек – логотип какой-то авиакомпании. Это был его личный сорт гадания – на значках.

Путь от католического собора, чьи шпили теперь упорно напоминали о ракетах, готовых пронзить небеса, до высоток Делового центра, давно утративших свой статус архитектурной доминанты, занял у быстроногой птицы от силы сорок минут.

– Мятный латте, пожалуйста.

Официантка кинула быстрый взгляд на тощего растрепанного парня, вспоминая, где она могла его видеть, и что-то в странно сгорбленных плечах незнакомца заставило девушку притормозить у стола.

Оникс снял темные очки. Прочь защиты и зеркала. Интересно, каким ты увидишь меня сейчас, когда я попрошу…

– Айриш кофе. Большой.

Уставшим. А еще безнадежно забывшим, что когда-то умел летать.

***

Отрываться, как же. Ян показательно опрокинул стопку бехеровки, с наигранной веселостью влившись в круговерть пилотов под пристальным взглядом брата. Сколько тебе потребуется времени, льдинка, чтоб поверить моей прямой и совершенно деревянной спине, что я совсем не думаю о молчании воронежского домика и готов запросто сесть в летное кресло, нацепить шлем и разбить наголову последнего победителя чемпионата? Минута? Две?

– Алька, кто на этой неделе самый крутой? – громко вопросил Ян, раскручивая в руке пустую стопку.