О чём рассказали картины

Копирование миниатюр, работа с мелкими деталями, а также любовь к гармонии во всём – это то, с чего начинались наши уроки после того, как мы освоили наброски. Тончайшими линиями мы выводили крохотные оперения на крыльях миниатюрных иволг и жаворонков.

Тёплая рука погладила по голове:

– Не волнуйся, Питер, у тебя всё получится, – голос бабушки величественный и спокойный, – это так же, как скопировать птичку. Ты ведь уже делал копии на картоне.

– Да, бабушка, – соглашаюсь я, уверенный в своих силах, хотя и чувствую лёгкую дрожь в руках, – у меня всё получится.

Закрепив картон кальки на покрытой грунтом доске и стараясь дышать как можно ровнее, я достал склянку с угольным порошком. Мягкой кистью нанес его по поверхность, а затем также бережно ссыпал излишки обратно в пузырёк, плотно его укупорил и поставил в нижний ящик стола. Теперь можно вздохнуть спокойнее – на загрунтованной доске останется едва уловимый рисунок. Чтобы не ошибиться, я уже воспроизвел его на другом картоне и обвел карандашом.

– Молодец, малыш, – сказала «тетушка». Знает ведь прекрасно, что меня раздражает это её «малыш» – мне уже пятнадцать, и я многое умею.

– Кальку можно снимать? – деловито бася, спрашиваю я, делая вид, что не обратил внимание на «малыша».

– Да, конечно, малыш, только помой прежде руки – пыль ужасно въедливая.

Понимая шутливое настроение бабушки, я умываю руки – вода действительно потемнела, а значит, эта чернота пятнами расползлась бы по всей картине. При работе с миниатюрой это не заметно, а с такой большой доской я работаю впервые.

– Ваш отец, считал, что рождение ребенка есть рождение Бога. Это великое Чудо – появление новой жизни. Но сколько верных Господу христиан думает также? Посмотри на свой картон. Видишь сколько, по-настоящему, знающих, пришло поклониться Ему. А теперь бери кисть и обведи крыши домов. Возьми свинцовый, серый – пусть это будет небо.

Запах свежей краски всегда вызывал у меня приступы эйфории, внутреннего стремления быть похожим на отца. Странно – я почти не помню его лица. Только радость, восхищение и пьянящий запах очередной картины. А потом он ушёл. Мама говорила, что он уехал выполнить какую-то большую работу, сначала. Потом, когда мне исполнилось пять лет, они с бабушкой привели нас на кладбище. Холодное, ледяное одиночество сковало меня тогда. Руки, ноги отказывались слушаться и только ласковый, добрый, теплый голос бабушки помог вернуться домой. А потом она научила его с братом рисовать.

– Вот замечательно – ты хорошо справляешься, – говорит «тётушка», своей рукой поправляя некоторые мазки, – видишь это даже проще чем на миниатюре!

– Да, бабушка, – отвечаю я, покрываясь испариной напряжения, – Только немного устал. Волнуюсь. Никогда так не волновался.

Она вновь гладит меня по голове и продолжает рассказ о картине

– Слева рождение Бога и несколько волхвов, знающих о том, кто именно родился, в остальной части бурлит жизнь, большинство, те, кто не заметил этого события. Только справа, на подпорках, чтобы не рухнуть видна стена опаленного междоусобицами храма посвященного деве Марии – ирония жизни. Люди не научились говорить между собой, но считают возможным чего-то требовать от Бога.

– А почему они не видят Его рождения? – спросил я, искренне удивляясь композиции, составленной на картине отцом, – Ведь это же Бог рождается в образе человека! Это ли не чудо?

– Люди привыкли к одинаковой размеренности, к тому, что зимой холодно, а летом жарко. Нет ничего удивительного в осеннем дожде и весенней распутице. Обычность скучна и надежна, а вера, – «тётушка» задумалась, – Вера – требует жертвенности, подвига. Поэтому крик новорожденного – стал привычным событием. Люди забыли, что каждый новорожденный – ангел, ибо безгрешен и чист. В нем нет этого пресловутого «знания человеческой натуры», нет лжи, предательства – ничего. Всё это появится позже, с годами тяжелой учёбы жизнью, чтобы в её конце понять, что ты учился не тому.

– А чему надо учиться? – спросил я в замешательстве.

– Учиться своему делу. Всю жизнь. Открывая с каждым шагом величие Создателя. Рассказывая о красоте Его творения своим делом…

Я смотрел на тонкие линии, образованные угольной пылью, и видел жизнь. Вот крестьяне рубят сучья с поваленного бурей дерева, стражники волокут пленника, погонщики отгоняют зевак от каравана, толстая баба с сыном тащат огромные ведра с водой из проруби, а вот мальчишка тянется к вмерзшему в лед бревну, его отец держит привязанную к поясу сына веревку. Только справа от всей этой суеты высятся опаленные пожаром развалины. Их держат деревянные подпорки – будто старик с клюкой. Они угрюмо взирают на весь этот хаос в ожидании смерти.

Да, отец показал всю жизнь человека, даже отсутствие проявления Веры и восхищения окружающей красотой.

ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ

Весенний ветер постукивает в окно, солнышко пробивается сквозь облака, грачи с криком и гамом строят гнезда на берёзе. Скоро совсем будет тепло. Снег почти сошел. Хорошо. Тепло. Радостно.

Жаль на двор не выйдешь – слякотно. В лаптях застынешь, валенки – намокнут. Приходится ждать. Скорей бы уж дороги подсохли.

– Васенька, сынок! Василий Савватеевич, – всё более требовательно звала мать, – Хватит глазеть в окно. Доставай свою учёбу, книгу ещё раз прочти. Сейчас отец придет, проверять будет. Слышь? Вот розги-то по тебе плачут.

– Тятенька отродясь розгами не пользовался, – тихо ответил вихрастый мальчуган в длинной рубахе и старых валенках на босу ногу, – Говорит, мол ты, я то есть, – наследник мой, должен ввысь расти, а не скакать. Уму набираться, а не транжирить его попусту.

– Вот и не транжирь, учись. Выучишься, может меня чему научишь.

– А что бы ты хотела?

Мать вытерла после стряпни руки о полотенце на плече и подошла к сыну.

– Вы с отцом такие умные. Вон какие книжки толстенные читаете и все разные, а я только одну и видела – «Закон Божий». Да и ту давно уж не читала.

– Хочешь мы с тобою азбуку почитаем?

– Азбуку? Дак я ж её знаю.

– Ты старую знаешь, а мне тятенька новую купил. Вот смотри.

Василий деловито раскрыл перед матерью книгу.

– Ой, сколько здесь букв, аж глаза рябит, – она потянула носом воздух, – Давай ты мне после покажешь. Боюсь шкварочки подгорят.

Мать смущённо пошла к печи, а Василий Савватеевич бережно закрыл книгу и вернулся к созерцанию весны.

С колокольни донеслись удары колокола. Шесть. Полдень. Где-то там его тятенька Савватий Архипович, вместе с приезжим агрономом осматривает поля.

«Далась ему эта картопля. Все на огороде сажают. А чтоб целое поле. С другой стороны – если б тятька землю не купил, он бы сейчас в училище маялся. Ребята говорили – половина купцовых деток такие пёпы – ничего не знают, ленивы и жадны. Врут небось. „Половина“ – это ж много. После училища говорят в город надо ехать дальше учиться. Чему интересно ещё можно выучиться? Как наш доктор? Не хочу – крови не боюсь, но и не тянет, а тятенька сказал „дело – позовет“. Вот позвала его картопля – значит так надо. В лавке сестры сидят, за приказчиком смотрят. Они уже взрослые – пятнадцать годов. В пятнадцать я уже женюсь, наверное. Эх, жаль сапог нет – сейчас бы погулять, в снежки поиграть напоследок. Теперь новый до Покрова не выпадет – точно. Пасха ранняя, весна тоже. Скорее бы уж лето! Купаться охота просто жуть! Опять же ягоды набрать можно».

Его размышления прервал голос вбежавшей старшей сестры Марфы:

– Идите скорее смотрите что папенька купил! Там такое!

Вася впрыгнул моментально в штаны и помчался на крытый двор, на ходу накидывая тужурку.

В свете предзакатного солнца Вася с матерью увидели удивительную конструкцию.

Похожая на телегу из железа, с кучей торчащих рычагов из короба и огромным похожим на гигантский топор мясника толи плугом, толи лопатой, под самым днищем.

– Саввушка, что это, – спросила мать.

Савватий Архипович вылез из недр конструкции, вытер пот и доложил:

– Это механизм для сбора картофеля. Изобретение самого Кобылинского!

– Тятенька, а кто такой Кобылинский, – спросил осипшим от волнения голосом Вася, – Он, что учёный или кто?

– Он, Васятка, человек! Громадина!

– Как великан?

– Это дело в его руках великое. Он – кузнец. Мастер своего дела. А ещё он очень много знает. Ведь если бы не знал – как бы он эдакую машину придумал. Это вам не с лопатой по канавам бегать! Идём покажу, как она устроена.

Василий Савватеевич мигом скатился с лестницы и с опаской подошёл к железной махине.

– Вот это лемех, – начал рассказ отец, – он как лопата – поднимает картофель вместе с землёй. Дальше идёт грохот, потому что гремит и трясет. Здесь картошка освобождается от земли, а дальше катится тележка, в которую она насыпается. Казалось бы, так просто, а никто не додумался. Ты посмотри сколько труда! Это ведь надо было каждую деталь придумать, изготовить, собрать и, главное, чтобы все детали работали дружно, слаженно. Каждая вещь своё место, своё назначение имеет. И здесь также – винтики да гаечки.

– А кто его научил?

– Сам. Ведь если сам не захочешь научиться ничему не научишься. Но самое трудное, это научиться трём простым вещам. А дальше всё просто будет.

– Каким трём вещам?

– Сперва надо научиться – учёбе. Это только кажется простым, но, ежели человек умеет учиться, он продолжит это делать всю свою жизнь. Всю жизнь ему будет интересно. И никакая скука к тебе не прилипнет. Другая вещь, это научиться наблюдать. Не просто смотреть, а наблюдать. Ведь наблюдая и подмечая тонкости того или иного дела, человек учится, растёт, становится мастером. И не важно в чём. Будь ты плотник, кузнец, крестьянин или скорняк – мастер всегда в почете. И третья, самая главная – научиться любить. Ведь если бы Кобылинский не любил, как бы он смог создать такую красоту!

Савватий Архипович ещё раз обошёл покупку. Василий не отставал, повторяя за отцом каждое движение: то гайку потрогает, то колеса покачает.

– И что лошадь запряжем и поедем собирать, – деловито спросил он.

– Обязательно! Вспашем, посадим, вырастим и ты, Василий Савватеевич будешь собирать, – сказал отец сажая сына на место возницы, – нравится?

Василий Савватеевич кивнул и закрыв глаза представил себя на поле…

– Мужчины, – голос матери вернул его в действительность, – Обедать!

– Главное, сынок, – сказал отец видя кислую мину Василия, – это научиться терпению. До уборки ещё много других дел. Вон птицы терпеливо вьют свои гнезда, веточка к веточке. И не забывай: учись, наблюдай, люби.

Уже в доме, проходя мимо окна, Василий Савватеевич посмотрел на берёзу. Грачи всё также вились, но на ветках появилось ещё одно гнездо.

САВОЯР

Спит маленький савояр. Ещё вчера у него была старая флейта с куском хлеба. Сегодня ее не стало. Сухорукий Генри с приятелями решили, что набережная принадлежит им.

Раньше Генри работал на стройке, пока не сломал руку. Теперь он с приятелями был главным на набережной. Даже местный ажан закрывал глаза на их бесчинства. Они таскали еду с прилавков, залезали в карманы. И главное – не пускали таких, как Мишель – пришлых попрошаек и бродяг. Их территория тянулась по набережной от кафе господина Огюста до моста. Генри уже взрослый – целых десять лет! На три года старше Мишеля.

Мишель отважно дрался, защищая своё добро. Он был один против троих, старый сурок не в счёт. Результат – поражение и сломанная флейта. В слезах он брел по уцелевшим от сноса узким улочкам Монмартра. Теперь он, вернее всего умрёт здесь в этом бескрайнем лабиринте стен домов и заборов, в обнимку со своим сурком.

Вряд ли кто сжалится над его судьбой – таких, как он, много на улицах Парижа. Мишель об этом знал. Знал ещё с той поры, когда дед Арни учил его играть на флейте.

– Дорогой мой Мишель, – говорил он, – этот год будет хуже прошлого, тебе надо научиться играть, тогда ты сможешь найти еду. Поверь, кусок, пускай и черствого, хлеба гораздо лучше лепешки из желудей.

С той поры, старый сурок и Мишель неразлучны. Несколько сантимов в день – едва хватало на лепешку.

Теперь этот клубок из переулков, лестниц и оград станет для него могилой, а не спасением. Здесь он лишняя обуза для всех и некому пожалеть сироту.

Он ждал чего-то подобного. Знал, готовился, но надеялся, что флейта и сурок помогут ему. Трудные были времена. Сейчас не лучше.

«Сын великого Дюма женился на русской принцессе» – вопили мальчишки газетчики у него над ухом, но усталость была сильнее.

Мишель разговаривал с одним из них, спрашивал о работе, искал жилье. Тот ему ответил, что сейчас он больше получит за сурка, чем от газетного крика. С жильем было не лучше – тот спал под навесом для бумаги.

Весь день Мишель ходил от пассажа к пассажу пытался свистеть, напевать песенку старого шарманщика, но голос дрожал, срывался и тонул в общем гаме зазывал и уличных артистов.

«Из края в край вперёд иду», – продолжал он уже не петь, а бормотать, бредя среди разношерстной толпы.

Не найти ему сегодня крова – Генри пригрозил утопить сурка если Мишель появится под их мостом. Надо идти дальше, искать еду и ночлег.

Юный савояр шёл сквозь чужой и враждебный город, но внезапно потеряв сознание рухнул возле ограды парка. Какой-то нищий поднял шляпу и положил рядом с ним. Больше никто не обратил на него внимание.

***

Мишель проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо

– Эй, малыш, проснись! Ты живой? – услышал он звонкий голос и открыл глаза.

Над ним стояла девочка лет двенадцати, с рыжими волосами и ярко накрашенным лицом.

– Ну ты меня напугал, – продолжала щебетать она, – Откуда ты? Что случилось?

От неожиданности Мишель икнул.

– Ты что испугался, – спросила девочка, – Не бойся. Давай знакомиться. Меня зовут Мари. Проказница Мари, слыхал?

Мишель замотал головой.

– Ты немой! Бедняжка! Может быть ты голоден? У меня где-то был кусочек булки, сейчас поищу.

Мишель уже начал приходить в себя и замахал руками.

– О, благодарю, – сказал он хриплым голосом. В горле пересохло и голос не слушался своего хозяина.

– Потерпи, сейчас принесу тебе попить, – обрадовалась девочка и скрылась в толпе разношерстной публики пассажа. Вскоре Мари появилась, держа в руках глиняную кружку.

– Выпей молока, – сказала она.

При слове «молоко» у Мишеля вновь перехватило дыхание: вспомнился дом в предгорьях, стада, идущие на выпас, дым из трубы родного дома, лес и тишина. От этого он залился слезами. Он сделал маленький глоток воды, подкрашенной молоком, и принялся рассказывать доброй девочке о своих злоключениях.

Вскоре сбивчивое повествование было прервано негодующим возгласом:

– Негодяи! Теперь, её уже не починишь, – сказала Мари, – но есть другой путь. Ты пока посиди тут, а я сейчас поговорю с отцом.

Она вновь исчезла. Мишелю даже показалось, что это ему сниться – так быстро исчезать и появляться могут только волшебники.

Но через несколько минут она появилась, ведя за собой мужчину в потертом сюртуке и скрипкой в руках.

– Вот, – сказала она голосом, не терпящим возражений, – ему надо помочь.

– Один номер. Что дадут всё – его, – сказал скрипач и жестом пригласил Мишеля идти за ним.

– Это мой папа, он согласился дать тебе возможность выступить на сцене, – сбивчиво, на ходу, полушепотом тараторила Мари.

Вскоре они пришли. «Сцена» – грубо сколоченный ящик, на котором рыжий клоун жонглировал под смех и гомон зрителей кувшином и кружками.

Вскоре номер закончился Мари пробежалась по толпе зевак с бубном собирая гонорар, затем стремительно впорхнула на сцену и позвенев бубном обратилась к присутствующим:

– Уважаемые дамы и господа! Минутку внимания! Сейчас перед нами выступит Мишель. Представитель Савойи! Новый гражданин Франции! Поприветствуем его! Добро пожаловать, Мишель! Не стесняйся! Тише, господа! Прошу вас, тише! Сегодня с Мишелем приключилась беда – его старая флейта сломалась и потому, вместо флейты споёт он сам. Поприветствуем нашего юного артиста!

Сильные руки подхватили его и поставили на ящик.

– Пой, – еле слышно сказала Мари.

И Мишель начал петь. Сперва робко, тихо, смущено разглядывая свои башмаки. Вдруг кто-то, перебирая струны, подхватил его песню. Мишель осмелел, поднял голову и начал петь всё громче и громче. Вкладывая в песню всю свою боль, одиночество, горечь потерь и обиды.

Вот уже скрипка с флейтой подхватили мотив. Перед Мишелем стояла толпа и внимательно слушала как он рассказывал им свою историю.

…«Из края в край вперед иду

И мой сурок со мною»…

Неожиданно всё исчезло, а перед глазами поплыла вереница картинок. Присыпанная снегом могила отца, могила матери с пожухлой травой, старик Арни, опираясь на свою трость, о чем-то говорит с возницей дилижанса и тот берет Мишеля с собой. Постоялые дворы, трактиры и бесконечная дорожная тряска. У него больше нет флейты. Он голоден и мечтает поспать в тепле…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.