О чём рассказали картины

Денис Смоляков

О чём рассказали картины

ОТ АВТОРА

«Пинакотека аматёра» – собрание историй, на которые меня вдохновили картины из собраний наших, отечественных музеев.

Название «О чём рассказали картины» большинству читателей приглянулось больше, но после первых редакторских правок, решил добавить второе, то под которым располагаются файлы на рабочем столе компьютера.

«Пинакотека» – так называлось собрание картин и скульптур в Древней Греции.

«Аматёр» – любитель, не профессионал, каковым и являюсь.

Ведь, в действительности, эти истории созданы не профессионалом, любителем, которому надоело читать в интернете скучнейшие описания знаменитых полотен, известных живописцев, многократно повторяемые Сетью.

Признаюсь это было удивительное путешествие в иные миры, затерянные в книжных страницах факты, окутанные пыльной пеленой банальных описаний. Шаг за шагом постепенно картины открывались для меня: живые, теплые, иногда тяжёлые и трагические. А ещё были встречи, с чудесными людьми – художниками, с их точкой зрения, их мнением, их успехами, трагедиями, терзаниями, всем тем, что наполняет и мою, сегодняшнюю жизнь, и жизнь давно прошедших эпох.

Каждая история – маленькое исследование, прогулка по прошедшей эпохе, а в качестве приза восхитительное чувство, когда в давно знакомой картине открывается новое, не известное раньше, очень личное.

Так было с «Осенью» Башкирцевой. Откровенно говоря, не понимал этой, ее последней работы, пока не прошел по дневникам, свидетельствам и воспоминаниям весь путь создания этой картины. Прошел и был поражён искренностью и силой духа юной художницы.

Пятьдесят одно полотно, пятьдесят одна история, пятьдесят одно открытие. Пятьдесят одно потому, что идея рассказа, с которого начинается сборник возникла внезапно, пришлось финальную картину вынести в эпилог.

Какие-то полотна знаю и люблю давно, на какие-то наткнулся случайно.

Примерно так случилось с «Неизвестной» Крамского.

Целый месяц пытался подойти к описанию этой удивительной картины – боялся. Удивительная точность и выразительность портрета, таили в себе множество секретов, больших и маленьких. Поиски фактов, сопоставление дат и отношение к работе современников привели меня к одной из популярных версий её создания. Но самое удивительное случилось примерно через месяц, после окончания первого черновика рассказа. В Ярославском художественном музее обнаружил знакомый образ с табличкой внизу: «Портрет неизвестной». всё того же Крамского. Он был написан спустя несколько лет после скандального появления первой картины.

Так в «пинакотеке» появилась ещё одна, другая «Неизвестная».

Каждая история это попытка погрузиться в шедевр, вдохнуть его мир, услышать пульс персонажей, их чувства, мысли, мечты.

Порою, эти «погружения» превращали меня в участника событий, и тогда картина великого мастера становилась иллюстрацией, той истории, что приключилась со мной. Так было с «Прогулкой короля», «Савояром», «Стрекозой» и некоторыми другими.

Какие-то были эхом впечатлений от работы и мыслей, которые мог бы испытывать художник. Да, большая часть рассказов чистой воды вымысел, как и любой художественный текст.

Цель у данного сборника простая и глобальная одновременно – пригласить читателя в музей и попытаться увидеть рассказанные в этой книге истории в шедеврах живописи.

Самонадеянно? Возможно.

Но если хотя бы один из сотни прочитавших книгу или один из рассказов придет и посмотрит на полотна иначе – я буду счастлив.

Маститые, именитые и заслуженные искусствоведы с историками не переживайте: мои рассказы чистый вымысел, ну почти. Записки «аматёра», любителя, который хочет поделиться с друзьями-читателями своим взглядом на историю живописи, историю создания тех или иных картин, эпизодов истории, путей творческого становления, всего того, что Великие Художники оставили нам в наследство.

Вот список полотен, подаривших тепло творческого поиска:

• Книжная лавочка, В. М. Васнецов, 1876, Государственная Третьяковская галерея

• Портрет дамы в голубом, Т. Гейнсборо, ок.1780, Государственный Эрмитаж

• В мастерской художника, К. Е. Маковский, 1881, Государственная Третьяковская галерея

• Площадь Согласия, Э. Дега, 1875, Государственный Эрмитаж

• Видение отроку Варфоломею, М. В. Нестеров, 1889—1890, Государственная Третьяковская галерея

• Свидание, В. Е. Маковский, 1883, Государственная Третьяковская галерея

• Дети с попугаем, К. Робертсон, 1850, Государственный Эрмитаж

• Поклонение волхвов, П. Брейгель мл., вторая половина XVI в., Государственный Эрмитаж

• Грачи прилетели, А. К. Саврасов, 1871, Государственная Третьяковская галерея

• Савояр, В. Г. Перов, 1864, Государственная Третьяковская галерея

• Аленушка, В. М. Васнецов, 1881, Государственная Третьяковская галерея

• Приготовление к экзамену, И. Е. Репин, 1864, Государственный Русский музей

• После грозы, Ф. А. Васильев, 1868, Государственная Третьяковская галерея

• Владимир перед Рогнедой, А. П. Лосенко, 1770, Государственный Русский музей

• Терраса на берегу моря, С. Ф. Щедрин, 1828, Государственная Третьяковская галерея

• Стрекоза, В. Д. Поленов, 1875, Государственная Третьяковская галерея

• Осенний день. Сокольники, И. И. Левитан, 1879, Государственная Третьяковская галерея

• Неудача, К. А. Коровин, 1880-е, Государственная Третьяковская галерея

• Прерванное свидание, К. П. Брюлов, 1827—1830, Государственная Третьяковская галерея

• Кружевница, В. А. Тропинин, 1823, Государственная Третьяковская галерея

• Прогулка короля, А. Н. Бенуа, 1906, Государственная Третьяковская галерея

• Побежденные. Панихида, В. В. Верещагин, 1879, Государственная Третьяковская галерея

• Переход Суворова через Альпы, В. И. Суриков, 1899, Государственный Русский музей

• В покоренной Москве, В. В. Верещагин, 1898, Государственный Исторический музей

• Бриг «Меркурий» после победы над двумя турецкими судами встречается с русской эскадрой, И. К. Айвазовский, 1848, Государственный Русский музей

• Летняя ночь на Неве у взморья, А. П. Боголюбов, 1875, Государственная Третьяковская галерея

• Сухарева башня, А. К. Саврасов, 1872, Государственный исторический музей

• Вечерний вид в деревне. Орловская губерния, М. К. Клодт, 1874, Дальневосточный художественный музей

• С квартиры на квартиру, В. М. Васнецов, 1867, Государственная Третьяковская галерея

• Петербургский дворик, К. Е. Маковский, 1857, Государственный Русский музей

• Лунная ночь в Крыму, И. К. Айвазовский, 1859, Государственный Русский музей

• Осень, М. К. Башкирцева, 1883, Государственный Русский музей

• Христос в Гефсиманском саду, А. И. Куинджи, 1901, Алупка, Воронцовский дворец

• Зимний обоз в пути, И. К. Айвазовский, 1857, Смоленская художественная галерея

• Стычка с финляндскими контрабандистами, В. Г. Худяков, 1853, Государственная Третьяковская галерея

• Перед исповедью, И. Е. Репин, 1879—1885, Государственная Третьяковская галерея

• Всюду жизнь, Н. А. Ярошенко, 1888, Государственная Третьяковская галерея

• Привал арестантов, В. И. Якоби, 1861, Государственная Третьяковская галерея

• Не ждали, И. Е. Репин, 1884—1888, Государственная Третьяковская галерея

• Рожь, И. И. Шишкин, 1878, Государственная Третьяковская галерея

• Март, И. И. Левитан, 1895, Государственная Третьяковская галерея

• Свежий кавалер, П. А. Федотов, 1846, Государственная Третьяковская галерея

• Рыболов, В. Г. Перов, 1871, Государственная Третьяковская галерея

• Неизвестная, И. Н. Крамской, 1883, Государственная Третьяковская галерея

• Воспоминание о саде в Эттене, В. Ван Гог, 1888, Государственный Эрмитаж

• У водоема, В. Э. Борисов-Мусатов, 1902, Государственная Третьяковская галерея

• Портрет неизвестной, И. Н. Крамской, 1886, Ярославский художественный музей

• Вид Константинополя при лунном освещении, И. К. Айвазовский, 1846, Государственный Русский музей

• Японский нищий, В. В. Верещагин, 1903, Государственный Русский музей

• Жнецы, А. Г. Венецианов, 1825—1826, Государственный Русский музей

• Богатыри, В. М. Васнецов, 1881—1898, Государственная Третьяковская галерея

КНИЖНАЯ ЛАВОЧКА

Братская размолвка, взаимные обиды – горькие, сказанные в горячке спора, слова не дают покоя, саднят, беспокоят душу. И вроде бы, решили примириться друг с другом, простить по-семейному, келейно, старые грехи, но нет ни ладу, ни мира.

Казалось бы, прошло уж более тридцати лет, а вот поселился в сердце зловредный холодок пропасти, разделяющей близких некогда, людей и не даёт увидеть тепла с другого берега.

Кирилл Митрофанович Лыткин неспешно брёл домой после ранней литургии в Трифоновском монастыре, но легкости, той, что была прежде не было и в помине.

Даже сегодня, в праздник Преображения, не может он с прежней, детской радостью переступить порог храма.

В который раз, опять и опять, старая рана источает боль утраты веры. Того удивительного светлого единения, той мечты быть частью мира, где он счастлив, уважаем, любим и Богом, и людьми. Как тяжело было сделать этот шаг – переступить через себя, попросить прощения и обрести его, но не найти прощения в себе. Как же он смеет переступить порог храма?

Конечно же он его переступает, несмотря, на то, что он – будучи ещё мальчишкой, набедокурил, стащил булку в рядах и попал прямо в лапы урядника. Стыд-то какой: сын священника, старший брат готовиться сан получить, средний в семинарии, а он – воришка.

Хорошо, что батюшка не видел этого позора, схоронили его за месяц до того случая, да ему и братских укоров было достаточно. Вот тогда-то и прозвучали те слова, разделившие братьев.

– Хороша семейка: старший поп, – в сердцах сказал старший, Сашка, – средний неуч, а младший в разбойники подался.

– Зря ты так, – рыкнул средний, Сергунька, – видишь, ему и самому несладко, а тут ты ещё.

– Тоже мне пират-ушкуйник, – продолжал кипятиться Александр, – герой- добытчик!

Это и стало последней каплей. Всё, что было потом Кирюшка помнил плохо. Молча встал, накинул потертый, перешитый и укороченный покойной матушкой армяк, повернулся в красный угол к иконам, перекрестился и вышел.

Сергунька выскочил следом, давай уговаривать, но младший лишь обнял брата на прощанье и ушёл.

В Нижнем Новгороде примкнул к ополченцам и отправился «турку бить». Но пока добрались мир был уже подписан. Вновь скитания, но уже осмысленные – надо учится. Подрядился бегать офеней, разносчиком всякой мелочи, коробейником, дорос до лавки, женился.

Вспомнив о любимой Меланьюшке, Кирилл Митрофанович, начал оттаивать и ускорил шаг – без утренней трапезы и торговли не будет. Старые привычки самые надежные.

Уже подходя к дому, он почуял этот волшебный аромат гурьевской каши, такую умела делать только Меланья: брала несколько круп, вымачивала, парила-варила, добавляла ягод и запекала.

Его жена была при кухне сызмальства, сперва при барской, потом при монастырской, а потом даже в ресторации помогала и теперь все свои знания дарила мужу и детям.

С Александром они встретились, лишь раз, перед их свадьбой Мелашей, лет шестнадцать назад. Тот заехал на могилу к родителям – уезжал на Кавказ, полковым священником. Поговорили, повинились друг перед другом, даже обнялись на прощание, но прежнего тепла не было, будто лёд сковал. Он помнил, как сильно изменился брат, из прежнего Сашки-Алексашки превратился в загадочного витязя, что защищает дом свой и людей своих. А он так и остался чужим, ложкой дегтя в бочке мёда счастливой семьи.

Теперь уже его дети уехали в Нижний, в ремесленное училище, в инженеры рвутся. Учёные и проказы у них такие же, мудреные. Привезли, на Рождество, матери ходики, а те, как засвистят к полуночи, чисто воров ловят. Отец с матерью в сени, а эти на лавке от хохота заливаются, разве что не хрюкают. Родители, вернувшись хотели всыпать шкодятам, но увидев их лица захохотали вместе с ними – дети, это радость.

Плотный, хоть и постный завтрак, поднял настроение. «Жаль конечно солнышка мало, – размышлял Кирилл Митрофанович, выходя на крыльцо, – значит, торговля будет не ахти какая, ну да и то ладно – с голоду не пухнем, по миру не побираемся и то, слава Богу».

В левой руке он держал бумажный свёрток источавший аромат свежих пирогов – праздничное угощение его «работникам», паре мальчишек беспризорников. Один «деповский» Сенька, обитает в мастерских паровозного депо, где прежде работал его отец, другим был рыжий Гришка, такой же круглый сирота, живущий при мельнице. Оба непоседы и страсть как хотели разбогатеть.

Кирилл Митрофанович давал им небольшие поручения отнести книгу или посылку, делал им подарки, угощал стряпней Меланьи, а та уж и рада помочь ребятишкам. Он даже предлагал обоим поселиться у них, но друзья отказались.

Вот и теперь они демонстративно вытянулись во фрунт и дружно поприветствовали его: «Здрасть, Киртрфаныч»!

Выдав гостинцы сорванцам и добавив по пятачку на чай, Кирилл Митрофанович принялся открывать лавку.

Многочисленные лубки со сказками, пословицами, наставлениями, рецептами – на любой вкус. Мелочь, но без неё на ярмарке никуда – останешься без штанов. Книги начнут продаваться, когда приедут семинаристы, это он сам помнит. Хочешь хорошую оценку – беги за книгой.

«Эх, Сашка, где ж ты теперь? Жив ли»? – подумалось ему, и уныние было готово вновь захватить сердце, но не успело – появился покупатель.

Первый покупатель самый важный – не важно кто это, но ежели купит не торгуясь – добрый знак: день будет удачным.

"Селянин, приехал на заработки, рубщиком сучьев, его первый выезд в город" – привычно отмечал про себя Кирилл Митрофанович.

«Пойми кто перед тобой и продавай что угодно» – говаривал его наставник на пути коробейника.

"Этому надо «ученый гостинец, что в деревню офени не носят». Теперь главное не спешить, чем дольше стоит перед прилавком, тем больше заплатит".

– Что эта картинка стоит? – спросил мужичок, деловито поправляя топор за спиной, скорее для солидности, в смысле: «я человек занятой – мне некогда».

– Это лубок со сказкой «про репку», «двугривенный» и по рукам, – ответил миролюбиво, но без заискивания продавец, и сразу же заставил сомневаться будущего покупателя – Подарок для малютки желаете?

– В избу хочу повесить, – ответил мужичок, обрадовавшись доброму слову и равному отношению умного человека.

– В избу надо чего-то поболе, – сказал Кирилл Митрофанович, не выказывая никакого желания предлагать, – детские шалости у коробейников можно найти.

Замечание заставило покупателя встрепенуться, взгляд начал блуждать по ликам картонных иконок, купеческих частушек и фривольных наяд.

– А вот эта про что?

– Песнь о купце Калашникове. Не уверен, что ее на стенку можно вешать – беспокойная очень.

Крестьянин опять начал шарить глазами по всему товару – уйти без покупки нельзя, неловко как-то, человека беседой беспокоил, но и покупать абы что не годиться.

Наступал тот момент, который ждал Кирилл Митрофанович и абсолютно спокойным, практически безразличным голосом сказал:

– Тут кому что нравиться. Кому-то кони, кому-то рыбы, некоторые яблоки выбирают. Мне, к примеру, птицы нравятся.

В этот момент, подтверждая его слова, на крышу лавки, громко хлопая крыльями, села стайка голубей и принялась деловито выяснять отношения. Хозяин лавки мысленно поблагодарил пернатую семейку за поддержку – «денежки что голуби: где обживутся, там и поведутся».

Появились мальчишки, но увидев «покупателя», тихонечко принялись разглядывать «детские» лубки. А «покупатель», увидев интерес к лубкам даже у таких босяков, все более нетерпеливо перебирал большие листы.

– Что-то не вижу птиц, – сказал он недовольно.

– Так вот же, перед вами, – ответил Кирилл Митрофанович, – Тут Царевна-лебедь, тут Финист-сокол, тут языческая Мать-утя…

Краем глаза Кирилл Митрофанович заметил появление новых покупателей – добрый селянин: попросит – уступлю.

– А вот эта? – спросил мужичок, вытягивая большой лист.

– Это легенда об Алконосте, – раздался знакомый с детства голос. Алексашка, постаревший и поседевший стоял, опираясь на свой иерейский посох, а рядом с ним стоял малыш лет пяти-шести, рыженький, деловито осматривающийся вокруг.

– Сие есть райская птица, – продолжил Александр, – Птица-озарение. Птица неунывающая и лучезарная, прилетает, аккурат на праздник Преображения, и стряхнув с перьев капли живой воды освещает яблоки, делая их целебными.

– Да неужто! – воскликнула старуха-странница у него за спиной.

– Пустые побасенки, – проворчала хозяйка мелочной лавки Васса Марковна.

– Сии сказки есть корни земли нашей, – по-отечески ласково, ответил батюшка.

Ошарашенный таким жарким ученым спором крестьянин, не торгуясь выложил деньги на прилавок и, бережно завернув лубок в тряпицу, с гордо поднятой головой отправился домой.

Отец Александр пропустил вперед странницу и Вассу Марковну, а потом обнявшись с братом сказал:

– Вот перевели в родную епархию, попросился в отцовский храм и решили мы с Кириллом Александровичем с ярмаркой познакомиться…

– Живой! Вот, счастье-то! – прошептал, едва сдерживая слёзы Кирилл Митрофанович.

ПОРТРЕТ ДАМЫ В ГОЛУБОМ

В этом году август выдался жарким – в семь часов утра полуденный зной. Питер в очередной раз улыбнулся удаче: в его любимом «Старом Чеширском сыре», одном из самых старых пабов Лондона, оказалась свободная комната на двоих.

Как он ни пытался отговорить, свою любимую супругу от совместной поездки, но устоять перед ее коварно смеющимися карими глазами он был не в состоянии. Вот и сейчас, ему надо бежать искать президента Сэра Джозефа Бэнкса, нового президента Королевского Общества, но его возлюбленной нездоровится и что теперь делать Питер не знал.

Сэр Бэнкс один из выдающихся ученых современности, приглашение для беседы, полученное от него, обязывает. Вот только где его искать?

Чарли, хозяин паба, говорил, что тот мотается между старым зданием на Крейн-Корт и стройкой нового на Стрэнд, там, где были развалины Денмарк-хауса.

Питеру, жутко не хотелось искать начальство по жаре, и чтобы хоть как-то отодвинуть начало этого дела он сидел и наблюдал в окно за причудливыми солнечными пятнами в проулке выходящем на Флит-стрит.

– Маргарет, дорогая, ты видишь в кого превратился, маленький разбойник? – раздалось у него за спиной, – Маленький Питти вырос и стал ученым!

Обернувшись Питер увидел смеющегося, старого знакомого своего отца, сэра Томаса. Он почти не помнил его, но голос, эту ироничную манеру говорить он узнал бы и через сотню лет. Ему было лет восемь, когда с отцом они поехали в Саффолк, в небольшой городок Садбери. Представил сэра Томаса, как сына своего друга детства, которого они приехали проводить в последний путь.

– Бог мой, сэр Томас, какими судьбами?

– Заглянули по дороге к Чарли, – ответила за него Маргарет, – и увидели знакомое лицо.

– Она говорит мне, смотри не иначе младший Барроу заехал позавтракать, – смеясь продолжил за жену сэр Томас, – спрашиваем Чарли, а он нам, таким важным видом: «Чета Барроу прибыла вчера вечером»! Ну, и где она? И когда вы, юные проказники, успели обвенчаться?

– Почти пять лет назад, – сразу перешел к последнему вопросу Питер, – Трудная дорога, несколько раз приходилось останавливаться. А тут еще приглашение от сэра Бэнкса…

– Постой, какого Бэнкса? Президента Королевского Общества? Ты его долго будешь ловить – он почти не выходит из кабинета. Идем я тебя провожу, а заодно и поговорим.

Питер оглянулся было на Чарли, Маргарет, но та, слегка коснувшись его мантии сказала:

– Не беспокойся, Питти, мы с девочками позаботимся о твоей любимой.

Окончание фразы Питер услышал уже в дверях.

***

В мастерской художника, расположенной на Пэлл Мэлл, куда по утверждению Маргарет, её направил Питер, было на удивление уютно. Дочери сэра Томаса, Мэри и Мэги, помогли ей сделать прическу, нанести румяна. Они были такими милыми и заботливыми, что она почувствовала себя дома в кругу семьи. Потом сестры отвели её в мастерскую, где всем управлял сэр Томас, она это поняла как он одним взглядом, поблагодарил дочерей, и указал гостье на стул. Почти сразу началось удивительное действие, волшебное представление.

Сэр Томас – взрослый, солидный мужчина, который удивительно ловко управлялся с невероятно длинными кистями, фута четыре, не меньше. Он чем-то напоминал фехтовальщика или жонглера на сельской ярмарке. Вместо маленькой палитры в руке перед ним стояло несколько кухонных кастрюль с краской и полдюжины плошек, на которых он смешивал цвета.

За этим можно было наблюдать бесконечно если бы не болтовня говорливых посетительниц мастерской: леди Элизабет Монтегю и ее подруги леди Френсис.

– Ах, милочка, вы непременно должны быть в моём салоне нынче же и всё-всё нам рассказать. Это не обсуждается, – тараторила леди Монтегю, – Ваш муж – тиран! Подумать только это её первый портрет! Невероятно!

– Вы правы, милая Элизабет, – поддержала подругу леди Френсис, – мужчины слишком консервативны. Я вообще удивляюсь как у них получается управлять страной. Не удивительно, что мы никак не можем погасить бунт в колониях.

«Как хорошо, что Питер на приеме в Обществе, а то эти кумушки заклевали бы его», – размышляла дама в белом платье с накинутым на плечи широким голубым шарфом, она так старалась быть похожей на столичную леди.

Подумать только, за пять лет их полуразрушенный, старый дом и поместье преобразились волшебным образом! Когда они с Питером поженились, все окружающие считали это плохой партией – два разорившихся, вымирающих рода с кучей долгов. Из всех богатств два небольших поместья и преподавательская должность в школе молодого супруга.

Это были трудные времена, тогда они вместе занимались восстановлением хозяйства. Теперь у них есть две больших фермы, сыроварня и ткацкая мануфактура.

Времена, когда бальное платье одевалось на Рождество, а мясо появлялось только на Пасху, миновали.

Молодые были счастливы. Она легко управляла налаженным хозяйством, он получил должность профессора в университете Оксфорда. Великое счастье быть любимой!

«Интересно, эти особы молчать умеют? Вряд ли какой-нибудь из этих рафинированных и самонадеянных дамочек приходилось самим штопать себе бельё или обходиться стаканом воды на ночь вместо ужина».

– Сэр Томас, надеюсь мы не сильно мешаем вам писать, – спросила леди Монтегю живописца, скрывающегося за мольбертом, – Я вот становлюсь ужасно раздражительна, когда кто-то мне начинает что-либо говорить во время моей работы. Я даже дворецкому приказала беспокоить меня только в двух случаях: при вселенском потопе или пожаре. Всё остальное – подождёт.

– Нет, что вы! Наслаждайтесь беседой, – ответил тот, не отвлекаясь от работы.

«Скорее бы эти академические советы закончились! Вернулись бы мы с Питером в свой любимый Вудсток, гуляли бы по Оксфорду».

– Милочка, да вы меня слышите? Они считают нас, женщин, слабым полом! И после этого нам говорят, что мы «цивилизованная нация», что мы обязаны «нести свет просвещения миру»! Демагогия! Двуличные лицемеры. Они заперли нас в четырёх стенах и указывают нам что делать! «Образование угрожает женской психике» – что за чушь! Вы согласны, милочка?

– Поверните, пожалуйста, голову, – пришёл ей на помощь сэр Томас, – вот так, замечательно.

– Вам непременно надо пообщаться с леди Элизой, герцогиней Бофор, – сказала леди Монтегю, – Вы, дорогуша, очень на неё похожи. Помнится, сэр Томас, вы уже работали над её портретом.

Художник выглянул из-за мольберта, внимательно посмотрел на позирующую ему даму, затем на мольберт и сказал:

– Леди, вы как всегда правы. Сходство просто поразительное. Удивительно, что я не заметил этого ранее.

В этот момент распахнулись створки дверей и в мастерскую с шумом вбежала, молодая, раскрасневшаяся девушка.

Ох, дорогие, – воскликнула она, – там такое! Это надо видеть! Ой, простите, сэр Томас!

– Идите-идите, – ответил художник.

Дамы с шумом подхватив платья торопливо покинули мастерскую.

– Прошу прощения, дорогая, за столь вольные нравы, это мои постоянные заказчицы, – сказал живописец, облегченно вздохнув после ухода говорливых подруг.

– Ну что вы, сэр Томас! В нашей глуши так не хватает подобных личностей. В большинстве своём мои собеседницы престарелые, университетские жёны, на попечение которых внуки, а порою и правнуки. Конечно, иногда случаются балы, но это такая редкость!