На перекрёстке трех миров. Книга 1. Хранительница

Я думаю о ней, и ловлю её взгляд на себе и мне приятно, как она украдкой смотрит на меня. Без этой женской пошлости и сцен соблазнения, не предлагая себя для постельных утех, как другие. Она не пытается показать, что она лучше. Она такая, какая есть. Она пройдет все испытания с честью и высоко поднятой головой. Мне хочется быть рядом, чтобы пройти этот путь вместе с ней.

С Донарой было не так, она просто была рядом, надежная, как мне тогда казалось, ласковая и родная. Вот именно. Ласковая и родная, но не любимая. Как часто любовь заменяется другими чувствами, но только испытав его на самом деле, понимаешь полноту этого чувства.

Ну почему я понял это только сейчас, держа её бессознательное тело в своих руках. Найти её в своём сердце и тут же потерять. Я застонал в бессилии, прижимая её крепче.

Где-то внутри что-то сжалось, превращаясь в камень. Я перевел взгляд на Силику. Дрянь, неблагодарная дрянь. Я медленно встал, направляясь к ней.

– Ты змея, пригретая на груди. Тебе дали все, о чем могла мечтать сиротка. Дом и кров, образование, нашу любовь и хорошее будущее.

Я подошел к ней, схватил за шею и приподнял над полом.

– Но тебе было мало, правда? Ты захотела стать здесь полноправной хозяйкой, да?

Её лицо покраснело, она судорожно пыталась разжать мои пальцы, молотя ногами по пустому пространству.

Мои пальцы начали сжиматься, но вовремя очнулся, вспомнив слова Мельсина. С сожалением, что не закончил начатое, разжал руку. Силика рухнула на пол, схватившись за горло, судорожно вдыхая воздух и надсадно кашляя.

– Один мой вопрос и один твой правдивый ответ. И, возможно, останешься в живых. Мельсин сказал, что ты виновата, в том, что Донара тогда ушла. Что тогда произошло?

На её лице, на секунду проступил испуг, но она быстро взяла себя в руки:

– Пришла ночью, ухожу, говорит, с любовником – затараторила она, не до конца осознавая представленную возможность.

Я резко оборвал её рассказ, подходя и присаживаясь перед ней на корточки. Взял её лицо, поднял к себе, заглядывая в глаза.

– Девочка, ты знаешь, у тебя сейчас один единственный шанс выжить – рассказать правду – тихим голосом сказал я.

Её взгляд стал растерянным, она только сейчас начала осознавать, в какой переплет попала. Судорожно сглотнула, опустила глаза и облизала губы. И после небольшой паузы начала рассказ:

– Да, я хотела стать хозяйкой этого дома и тебе женой. Донара не любила тебя, так как люблю я. В тот вечер мы сидели в саду, она гладила свой живот и вслух мечтала. Мечтала о большой семье, что даст своим детям всё то, что никогда не было у нее в детстве – родительскую любовь. Я, конечно, любила её как свою сестру, но тогда меня охватила зависть и злость. Все это было бы у меня, если бы ты выбрал меня – она сделала паузу и продолжила – Я рассмеялась, глядя на неё и сказала, что она наивная дура, что мы с тобой давно любовники, а она только на то и годится, чтобы стать покорной женой и не препятствовать нашим любовным утехам. В слезах она побежала в комнату. Не думала, что у неё такой решительный характер. Когда она исчезла, мне пришлось придумать историю про любовника. Не могла же я рассказать правду. Я боялась за неё и её ребенка, но если бы она нашлась, то всплыла бы правда, и тогда уйти бы пришлось мне.

Я скрипнул зубами:

– Дрянь. Молись Хранительнице о пощаде.

В это время Игнат вскрикнул, склонившись над Ритой. Я вскочил и подбежал к ней. Она дышала с закрытыми глазами, судорожно заглатывая воздух открытым ртом, а потом её вырвало.

Вбежал лекарь и нам пришлось отойти, давая ему возможность делать свою работу.

* * *

Блин, что же так тошнит-то. Все вокруг кружится, как после карусели. Лучше глаза пока не открывать. На лоб положили что-то холодное. Хорошо-то как. Я почувствовала, как меня подняли и понесли. Запах, этот знакомый, приятный запах его кожи, который ни с кем не спутаешь. Я с трудом подняла руки и уцепилась за рубашку, как утопающий за соломинку.

Меня положили на кровать. Я тихонько открыла глаза. Зря я это сделала, комната закружилась и подступила тошнота. Я закрыла глаза, глубоко дыша ртом, пытаясь унять тошноту.

– Рита, выпей это – Реммир аккуратно приподнял мою голову.

Кисло-сладкий напиток моментально успокоил взбунтовавшийся желудок. Реммир лег рядом, обняв меня. Я вдыхала его запах, пока не уснула.

Утро началось с громкого стука двери. В спальню вбежал леви́р, сразу заполнив все пространство комнаты. Он подошел ко мне, скуля, привлекая мое внимание. Не открывая глаз, я подняла руку, чтобы его погладить. Его скулеж переходил на тихое порыкивание, словно, он что-то говорил мне.

– Не волнуйся, Ме…

Блин, забыла его новое имя. То ли после сна, то ли после отравы, но голова совершенно не хотела работать. Мел, Мики? Да кого я обманываю! Мелкий он в моей душе, таким и останется.

– Мелкий, все хорошо – поглаживая его везде, куда доставала рука.

Он шумно задышал и лизнул меня своим большим мокрым языком.

– Блин, Мелкий, гадость какая – поморщилась я, утирая лицо и открывая глаза. Голова уже не кружилась, но тошнота еще чувствовалась. Я сглотнула.

– Выпей отвара.

Я повернула голову. Реммир протягивал кружку. С благодарностью приняла кружку и выпила. Тошнота постепенно успокаивалась.

– У него вроде новое имя было?

Реммир улыбался, а я махнула рукой:

– Кого я обманываю? Если честно, не лежит душа к новому имени, вроде и звучное, и более-менее солидное, а вот сейчас вспомнить не смогла. А если в дороге помощь нужна будет, как его звать-то? Эй, как там тебя, помоги? У нас говорят: «Не имя делает человека человеком, а человек – своё имя». Вот и пусть его боятся, как Мелкого, свою репутацию опасного животного он уже подтвердил.

И гладила Мелкого везде, куда рука доставала, а тот щурился от удовольствия. В это время дверь вновь распахнулась, и вбежали дети. Лина бросилась в мои объятия, обхватила за шею и крепко сжала своими тонкими ручками. Марк подошел к нам с нахмуренными бровями, пристально разглядывая моё лицо. Я чуть улыбнулась.

– Все хорошо, Марк. Только…

Дверь снова распахнулась, и быстрым шагом вошел Игнат, а за ним Люся.

Игнат дохромал до кровати, сел на нее и стал заново приделывать свою деревяшку.

– Ну нельзя же так, дети! Захожу – их и след простыл. А я ведь пожилой человек по нашим меркам, мне волноваться вредно. А тут ни дня покоя, честное слово!

Лина отпустила руки и встала рядом с Марком.

А я слушала гневную речь Игната с улыбкой.

– Ну чего улыбаешься? Улыбается она – он развел руками, поворачиваясь к Люсе.

– Да я из-за тебя седой весь стал – он взлохматил свою шевелюру.

Во заливается соловьем. Он действительно перепугался, это из него стресс таким образом выходит. Пусть выговорится.

– Туда-сюда, туда-сюда. Рита, прекращай!

Я улыбалась все шире. Интересный какой. Как будто это от меня зависит.

– Реммир, можно ей талисман какой, оберег там, заговор что – ли приладить? Может капсулу Силы вшить ей куда, а? А чего это вы все улыбаетесь, хотелось бы знать?

Я глянула на всех, действительно, все улыбаются.

Игнат перевел взгляд на Марка.

– Ритка, спроси, что твой защитничек учудил вчера. Тебя, когда унесли, он к этой лахудре подошел, намотал её волосья на кулак и давай таскать по всей столовой. Убью, говорит. И откуда столько силы взялось? А та и сделать ничего не может, верещит как свинья недорезанная. Еле отцепили. Той и от Линки пару пенделей прилетело.

Я слушала Игната с высоко поднятыми бровями, посматривая на Марка. Тот сжал губы так сильно, что складка возле губ стала глубокой, а на подбородке резко обозначилась ямочка. Я повернула голову на Реммира. Он знал? Судя по его изумленному лицу, не знал.

– Бандитская группировка, честное слово – Игнат все не унимался – Я бы и сам её все перья повыщипывал, если честно. Такой злой был, как черт. Так пока сообразил, меня Марк опередил.

Он подошел к Марку, потрепал его по голове:

– Молодец, сынок. Своих защищать нужно.

Марк совсем не ожидал, что его похвалят, думал, наверное, что ругать будут, а то и отлупят. Он открыл рот, с недоумением смотря на Игната, затем перевел взгляд на меня. Я улыбнулась, чтобы приободрить его, протянула к нему руку и кивнула. Он медленно подошел ко мне, пристально смотря в моё лицо. Боится.

Я похлопала по кровати рядом с собой. Он осторожно сел, а я приобняла его одной рукой. Он секунду помедлил, затем бросился ко мне, обняв руками и уткнувшись в плечо, заревел. Да так горько, что у меня самой невольно выступили слёзы. Лина начала тихонько всхлипывать, Люся отвернулась к окну, вытирая слёзы. Игнат смахнул скупую мужскую слезу ладонью, подходя к Люсе и обнимая её за талию. Я гладила Марка по голове до тех пор, пока его рыдания не стихли.

– А чем это меня отравили-то? Долго меня еще тошнить будет?

Реммир вздохнул, проведя рукой по волосам.

– Трава редкая и полезная сама по себе. Лекари используют для лечения ваарцев. Имеет лечебные свойства и легкий горьковатый привкус. Ты почувствовала?

Я кивнула:

– У нас орех такой есть с легким горьковатым привкусом. Я даже про него и подумала сначала.

– Трава-то полезная, но в сочетании с другой травой имеет убийственный эффект. Эта смесь способна шава́ла с лап свалить. Как ей в голову пришло тебя этой дрянью накормить? Готовилась ведь, от того её вину и доказывать не придется. Виновна дважды.

Реммир чуть опустил голову:

– Мотаюсь по всему государству, борюсь с врагом, а тут в собственном доме, у меня под боком, можно сказать, вражинка пригрелась и гадила по-тихому.

Мы немного помолчали, прежде чем я спросила:

– Что с ней будет?

– Не знаю, Рита. Здесь судьбу всех преступников Хранительница решает.

Интересно, как это?

Игнат включился в разговор.

– Здесь нет тюрем, Рита. Задумал преступление, осуществил – значит, преступник. Правильно? Осознанно, потому что делал. Вот и получи наказание. А почему самой Хранительницей? А ты вспомни, как у нас это делается. Ежели кому другому это поручить, это соблазн, Рита. Соблазн брать взятки и давать их. Откупился и давай по-новому безобразничать. Мало у нас там таких случаев было? А справедливость где, спрашивается? А тюрьмы. У нас вон сколько тюрем, сотнями ведь сидят. Если кто по глупости попал, он ведь всё сделает, чтоб туда не вернуться, правда?

Я кивнула.

– А преступники сидят себе, посмеиваясь. Их поят, кормят за счет государства опять же. А государство откуда берет деньги? Правильно – налоги с жителей.

Игнат замолчал на секунду, его взгляд стал задумчивым, словно он вспоминал что-то, чуть прищуренный, от чего в уголках собрались маленькие морщинки.

– У меня соседка была. Жила одна с любимой дочкой. Работала на износ, чтоб девчонку на ноги поднять. И та отвечала ей взаимностью, надо сказать, помогала матери как могла: то в магазин сбегает, то кушать приготовит, пока мать на работе. Умненькая девчонка и симпатичная росла. И выросла бы, если бы один нелюдь не нашелся. Сначала снасильничал, а потом убил. Поймали его конечно, посадили. Мать выла на весь дом, аж кровь в венах стыла. Вроде время лечить должно, но не мать, потерявшую своего ребенка. Возвращался однажды поздно вечером домой из института, захожу во двор, смотрю, сидит она на лавочке одна. Вроде и сказать, но не знаю чего, но так хочется поддержать. Вот сел с ней рядом и сижу молча. Долго сидели, пока она не заговорила:

– Решила с работы уволиться.

Я вроде кинулся её отговаривать, не дури мол.

– Я буду горбатиться, чтоб эту падлу прокормить, что моего ребенка убила?

Я и заткнулся. Схема ведь действительно дерьмовая, Рита. Люди работают, платят налоги государству. Государство потом эти деньги распределяет, в том числе на содержание этих самых преступников, на еду, свет там. Якобы государство дает им возможность исправиться и приносить обществу пользу. А много их исправилось то? Единицы. Вот и спрашивается, где справедливость?

– Ненавижу эту сволочь, всей своей душой ненавижу. И не знала раньше, что можно так ненавидеть, Игнат.

– И где такие слова найти, чтоб успокоить израненную душу?

Прошло еще некоторое время. Этот вышел на свободу и ходил мимо нашего дома с поднятой головой. Я мол, понес заслуженное наказание. Какие ко мне могут быть претензии? А каково матери смотреть на это безобразие, отнял у нее самое дорогое и ходит с наглой рожей, не стесняясь. В общем, Рита, убила она его. А потом и с собой покончила. Видно осознала, что стала таким же, как и он, убийцей, и порешила себя.

Мы все молчали. Кто от истории, кто от воспоминаний.

– Злоба порождает злобу. А здесь все знают, наказание за преступление последует сразу, а не как у нас – правды не добиться, вот и ждут все суда божьего, когда ж аукнется. Здесь от её глаз ничего не скроется.

То ли от разговоров, то ли действие отвара закончилось, но меня затошнило, и я судорожно сглотнула.

Реммир тут же поднес кружку с отваром, которую я с благодарностью приняла.

– Посторонние выметаются из помещения – засуетился Игнат, видя моё состояние.

У меня перед глазами замелькали черные мушки, превращающиеся в большие темные пятна, и я откинулась на подушки.

– Игнат, будь другом, займи детей чем-нибудь, чтоб не болтались без дела, пожалуйста – закончила фразу слабым голосом и уснула.

* * *

Все бы ничего, но тошнота периодически давала о себе знать. Лекарь пожал плечами. Говорит, что возможно мой организм еще не вывел остатки отравы, но со временем все пройдет и посоветовал пить подкисленную воду.

А на третий день я начала тихо звереть. Реммир категорически не хотел выпускать меня из спальни, пока я окончательно не приду в себя. Он чувствовал свою вину, ведь это в его доме меня отравили и делал все, чтобы исправить свою ошибку. И все были заняты делом: дети прибегали и убегали. Лине было интересно всё, она с удовольствием помогала и на кухне, и слугам. Её искренняя улыбка с ямочками на щёчках покорила всех без исключения слуг, они с улыбками слушали её рассказы о нашем путешествии. Каждый раз рассказ обрастал все новыми подробностями. Скоро в ее рассказе я буду бессмертной женщиной-воином. Всё это мне со смехом рассказывал то Люся, то Игнат. Нужно будет с Линой поговорить, а то слуги итак на меня начали косо посматривать.

Марк ошивался со столичными ребятами, где продолжил занятия с мечом. Реммир, чувствуя свою ответственность за детей, (а как иначе? Если мы совершили предварительный обряд, значит он им вроде как отчима) начал занятия с мальчиком. Это Игнат доложился. Сам Игнат начал что-то новое кумекать. Сядет на кровати, что-нибудь рассказывает, потом замрет на полуслове, вскакивает и убегает. И только я лежу, как бревно на кровати. Или хожу по комнате, как зверь загнанный. Если честно, то, как только встаю с кровати, начинает кружиться голова, но я помалкиваю, иначе меня запрут здесь еще на неделю.

Дверь распахнулась и вошел Реммир. Он шумно выдохнул:

– Уф, загоняли меня совсем.

Он подошел, поцеловал в губы.

– Сейчас быстренько сполоснусь – и ушел в бассейн.

Через некоторое время он вошел, вытирая волосы куском ткани.

– Пацан-то смышленый. Выйдет из него хороший воин. Видно, отец его из наших был.

Реммир плюхнулся на кровать рядом со мной.

– Я чего спросить хочу. Не знаешь, откуда у него шрамы на спине? Я спрашиваю – он молчит.

Я кивнула.

– Отчим. Невзлюбил его, ублюдком называл. Чуть что не по его – бил нещадно. Под себя хотел переделать, а у него нет другого таланта, как воином стать. Что не скажет сделать – у Марка не получалось. Старался видимо, но не получалось. Вот и бил. Лина рассказывала.

Реммир сжал губы:

– Скотина. А мать что же? Не защищала?

– Мать его любила очень и защищала как могла. И Марк её любил, потому и не сбежал в столицу, терпел унижения. Там и Лина родилась. Остался, говорит, чтоб матери помогать.

Реммир молча слушал мой рассказ.

– Он ведь, как матери не стало, ответственность за сестру на себя взял. Настоящий мужчина.

Я повернула голову к Реммиру. Он серьезно смотрел на меня изучающе.

– А тут ты им подвернулась?

Я отрицательно покачала головой.

– Это мы друг другу подвернулись. Судьба, не иначе. И я очень ей благодарна, если честно. И я ни о чем не жалею!

Это уж я специально сказала, для уточнения, чтобы у некоторых не возникли вопросы.

– Не злись, Рита. Ты права. Судьба не иначе. А по поводу мальчика не переживай, займусь им лично. Посмотрим, что выйдет.

Я кивнула.

– Спасибо!

Уж коли пошел разговор по душам, нужно еще один вопрос уточнить. Я немного помялась, не зная, как начать разговор.

– Хочу спросить. Наверное, нужно расторгнуть наш договор? – и показала на запястье, где красовался замысловатый узор.

Реммир молча смотрел на меня, но его глаза потемнели и немного сузились. Я немного испугалась.

– Тебе не терпится стать свободной? – довольно грубо спросил он.

– Нет, но сговор состоялся при определенных обстоятельствах, за которые я тебе очень-очень благодарна. Правда. Просто мне не хочется быть тебе балластом, сама на шею села и детей чужих повесила.

Я облизала губы, давая себе секунду для размышления и осторожно продолжила:

– Возможно, свобода нужна тебе? Но неловко сказать об этом?

Он резко сел на кровати.

– А может, ты не будешь за меня решать, нужна мне свобода или нет? – с раздражением и довольно громко сказал он.

Тут уже я вскочила. Чего это он, спрашивается, повышает голос на меня? Я никому не позволяю орать на меня.

– А может, ты не будешь повышать на меня голос? Я просто спросила – довольно громко выкрикнула я – И не надо орать, я не глухая!

Слово за слово, но мы стояли друг против друга и орали не пойми что, обвиняя друг друга во всех смертных грехах.

Тут дверь с шумом распахнулась, и быстро вошел Игнат:

– Милые бранятся – только тешатся? Поздравляю с почином, так сказать – Игнат смеялся, потирая руки.

Мы разом замолчали. Я словно очнулась. Что это со мной? Ору, как баба базарная. Никогда прежде я не опускалась так низко, всегда считала ниже своего достоинства выяснять отношения таким хабальским образом.

Мне стало очень стыдно, я опустила голову, переводя взгляд на ковер, рассматривая рисунок.

– Я чего пришёл-то? Я хотел…

– Не знаю, что ты хотел, но давай ты это расскажешь чуть позже – Реммир развернул Игната лицом к двери и довольно бесцеремонно вытолкал его в коридор, прикрыв за ним дверь. А затем подошел ко мне очень близко.

– Рита.

Он поднял моё лицо, смотря мне прямо в глаза. Какой он красивый и я с жадностью смотрела на него. Так хотелось запомнить каждую его черточку. Реммир медленно приблизил ко мне лицо и жадно поцеловал, а я ответила на его поцелуй. Внутри все затрепетало. Мы, целуясь, потихоньку дошли до кровати и завалились на неё. Его руки шарили по моему телу, задрал подол платья и добираясь до заветной цели. Я завелась с полоборота. Мне хотелось, чтобы он взял меня прямо сейчас, покоряясь его грубоватым ласкам. Моё тело выгнулось, когда он вошел в меня. Внутри меня нарастал ком удовольствия, захватывая в плен все мое тело и стремительно приближаясь к логическому финалу. Молча переносить эту сладкую муку я больше не могла – я стонала и царапала его спину. Реммир сначала сдерживал себя, но чем ближе мы приближались к разрядке, со стоном выдыхал и бормотал. Его движения стали чаще и глубже.

– Моя – выдохнул он.

– Твоя – и все вокруг взорвалось.

Мы лежали на спине, пытаясь отдышаться. Реммир сгрёб меня в свои объятия, накинул на меня одеяло и заботливо подоткнул его со всех сторон. Я уткнулась счастливая в его шею.

В это время дверь приоткрылась, и заглянул Игнат.

– Вы, это самое, потише что ли, давайте. Кругом ведь народ, ему может завидно, честное слово. Я чего хотел-то? Забыл уже. Пойду – ка Люсеньку свою найду, а то соску-у-у-чился.

Он развернулся и пошел. Его голос постепенно затихал в отдалении:

– Люсенька, где ты, любовь моя?

Мы мгновение лежали в тишине, пока Реммир не засмеялся во весь голос.

– Вот балбес. Теперь и сам пошел шуметь.

– На дверь нельзя замок какой поставить? Что за мода? Все двери нараспашку.

– Да как-то не принято у нас двери запирать. Обычно в хозяйские покои просто так не входят.

Он повернул ко мне голову, изучая мое лицо.

– А у нас наоборот. Не успел зайти в квартиру, домой то есть, сразу все замки запираются. Ну, раз здесь не принято, значит, буду привыкать.

Я начала вставать с кровати.

– И еще один вопрос для уточнения.

У Реммира поджались губы, его глаза сузились.

Я сделала жалобное лицо и спросила:

– А можно мне уже выходить из комнаты? Я в четырех стенах начинаю с ума сходить, правда-правда. Ну, пожалуйста.

Я сложила руки на груди и посмотрела на Реммира, хлопая глазами. У него разгладились черты лица, он видимо ожидал от меня продолжение выяснения отношений. Ага, как же. Нас и здесь неплохо кормят. А умная женщина лучше промолчит, а дурой себя я не считаю. Остальное я выясню позже.

Он встал, подошел ко мне, сначала крепко обнял, затем отстранился, держа меня на вытянутых руках, заглядывая в глаза:

– Как ты себя чувствуешь? Не тошнит уже?

Я улыбнулась:

– Иногда тошнит еще, но, я думаю, отвар и кислая вода справятся. Но сидеть без дела я уже не могу. Правда – говорила я, смотря на него.

– Лекарь говорит, удивительно, что ты выжила. Ваарец умер бы давно. У тебя кровь наверно сильная, раз справилась с отравой.

Я пожала плечами:

– Понятия не имею. Справилась, и слава Бо… Хранительнице.

Он кивнул.

– Раз ты себя нормально чувствуешь, то можешь делать все, что тебе заблагорассудится.

Я облегченно выдохнула.

– Мне ведь все равно в столицу нужно, правда?

– Я ведь не местная. Раньше-то я у Игната спрашивала, а вопросов меньше не стало. Придется тебе потерпеть и отвечать. У нас говорят: "Со своим уставом в чужой монастырь не ходят". Там, в моем мире, совсем другие обычаи и правила. Поэтому я спрашиваю, чтобы делать правильно и как положено. А если делать правильно, это значить чтить традиции другого народа, ну и мира в моем случае.

– Этот мир нельзя переделывать. Он прекрасен в своей первозданной природе. Представь, если каждый попавший сюда, начнет его переделывать. Приносить сюда свои обычаи и традиции, что от этого мира останется? Получится лоскутное одеяло, собранное из обрывков тканей. Этот мир нужно только улучшать, не нарушая его баланса.

Я подошла к окну, облокачиваясь руками о подоконник.

– Мне придется здесь остаться, и ты прекрасно об этом знаешь. Жалею ли я об этом? Нет. Здесь мне дали бесценный подарок, о котором у себя я могла только мечтать.

Я чуть кивнула.

– Дети, конечно же дети. Конечно, я буду скучать по своему миру, ведь там остались мои друзья, я там выросла. Мне бы весточку им дать, что я жива, а не пропала без вести – чуть тише сказала я, поворачивая голову в его сторону.

Он смотрел на меня, внимательно слушая. Но я не увидела в его взгляде понимания.

– Представь, что ты поехал в поход, а очнулся в незнакомом тебе месте. Нет твоих родных и близких, нет привычной для тебя обстановки. Тебе придется выживать в новых условиях. Будешь ли ты вспоминать тех, кто дорог твоему сердцу, зная, что возможно, ты никогда их больше не увидишь?

Он опустил глаза, затем поднял их, обводя комнату чуть прищуренным взглядом, его взгляд остановился на мамином любимом ковре, примеривая ситуацию на себя. Медленно провел рукой по волосам и вздохнул. Встал, подошел ко мне сзади и обнял двумя руками.

– Я никогда не смотрел на это с другой стороны. У меня другая задача – защищать род Хранительницы и доставлять чужих в столицу. Но сейчас я понимаю, как тяжело тебе здесь пришлось. Учитывая, в какую историю ты сразу попала.

– Нельзя, разве, чтобы этот переход как-то полегче осуществлялся? Морально легче? С ума ведь можно сойти, честное слово.

– Я возьму себе на заметку и обсужу с Мельсином. Возможно, он что-нибудь придумает.

– А какой он? Мне немного страшновато с ним встречаться.

В это время дверь распахнулась и вбежала Лина с Мелким. Реммир, не выпуская из своих объятий развернул меня к двери.

– Ма! – громко закричала она – Я хотела Игнату помочь по-ку-ме-кать – старательно выговаривала она новое слово – А он ругается, говорит, иди своими делами занимайся. У меня и дел-то никаких нету. Что мне делать-то? – она недоуменно развела руками.

Я чуть склонила голову, глядя на них.

– Кстати, что-то я Хила давно не видела. А ты Лина, когда последний раз его видела?

Она подняла глаза наверх, пытаясь вспомнить, затем посмотрела на меня и закрыла рот ладошкой:

– Потерялся – потрясенно выдохнула она.