Внеорбитные

– Ау-ч, – натянуто и слащаво лепит он слово. Откидывается на спинку дивана, закинув руки за голову – до меня долетает шлейф его дезодоранта. – Ты мне глаза раскрыла. Жизнь никогда не будет прежней.

– Ты первый начал, я всего лишь подыгрывала, – сухо отвечаю я. – Не драматизируй. Это больше по женской части.

Смотрит в потолок, обнажив бледную шею с печатью родинок:

– Я ничего не начинал.

Да ну? Правда?

– Не я придумала играть в близких друзей.

Он открывает рот для ответа, но оттуда выскальзывает лишь воздух. Айзек находит моё лицо и тяжело смотрит из-под задумчивых бровей, померкшие глаза мечутся от правого края к левому, изучая мои. Мне хочется перестать смотреть в ответ, но не выходит заставить себя: я не нахожу сил или желания, сложно сказать, чего именно. Поэтому мы просто пялимся друг на другу в упор.

О чём он думает? Обиделся? Если его же оружием, то «не из таких он». Не выглядит ранимым. Это всё напускное на нём, весь этот лоск, эта ленивая небрежность, развязность, колкие шуточки. Это образ. Это его защита. И он живёт в нём: ему нравится. Нравится играть. Потому чего не так-то?

Сглатываю застрявшее в горле напряжение и всё же отвожу взгляд со вздохом. Читаю какое-то предложение в тексте уже раз пятый.

– Жестокая, – в сердцах заключает он. – А я всего лишь хотел узнать тебя.

Тон голоса упал, полон тоски. Опять драматизирует.

– А почему в прошедшем времени? Больше не хочешь? Разочарован?

Айзек выхватывает из моих рук листок, что тот чуть не рвётся.

– Эй! Я там уже почти всё расписала…

Чужие руки сковывают мои кисти наручниками. Смотрю на него, как на сумасшедшего. Дыхание перехватывает как перед прыжком с огромной высоты. Какого?..

– Хватит прятаться в бумажках, – затыкает он меня, смотря в упор, – это старый ход, провальный давно. Твои глаза тебя выдают.

Нервно посмеиваюсь, столкнувшись с ним взором:

– Я же сказала тебе, что… Ай!

Тихо вскрикиваю от боли в руках, которые он намеренно стиснул.

Только тут, смотря на него явно испуганным взглядом, вижу, как он приблизился ко мне. В какой-то ситуации это было бы романтично, но не со мной. Во всяком случае, не сейчас, не в этот момент. Мёртвая хватка держит меня, но, насколько это позволяет пространство, отстраниться я всё же могу. От напряжённой шеи исходит всё тот же запах дезодоранта.

– Спрошу один-единственный и последний раз, – предупреждающе произносит он, всматриваясь в моё лицо. Карие глаза почернели, зрачки хищно сужены – я так же выгляжу, когда на взводе? Вот почему Сьерра шутила, что у меня глаза как у убийцы.

Его пальцы жгут мне запястья своим теплом:

– Ответь честно. Больше ничего не нужно. Ни тебе, ни мне не нужна эта игра.

Скорее всего, моё лицо уже не как у Бэмби. Приподнимаю брови, осклабившись:

– И проблемы тоже, – холодно и подобным предупреждающим тоном процеживаю я сквозь зубы, вперив в него максимально колючий, даже ненавистный взгляд. Подвигаюсь ближе – на его нижнем веке одиноко лежит ресница. Ощущаю напряжение в его теле, его тепло, запах… ощущение несвободы становится привлекательным, когда страх внутри прячется за дерзостью.

Он делает вдох:

– Ты мне не нравишься, – спокойно отвечает Айзек, наблюдая за моей реакцией. – А вот ты соврала. Потому что я как раз твой тип.

Всматриваюсь в радужку его глаз, анализирую его слова медленно, глубоко, будто мне на это даётся десять минут, а не секунд:

– Самонадеянный.

Мои руки медленно начинает покалывать от давления. Но я никак этого не показываю. Физическая боль слабее душевной. Знаю я таких, как он: используют физическое «насилие» над девушкой, думая, что это заводит их. Я не стану отрицать, что мне нравится это, нравится в извращённом смысле, потому что это тоже самое, что любить побои розгами. Мне нравится… Но не сейчас. Не вот так.

– Не лги мне, – моих щёк коснулось его дыхание. Чёрт возьми, как же мне хочется размозжить его голову об стену, заглянуть в неё, увидеть скрытые мотивы и помыслы! Парень заигрался. Чего он жаждет добиться, м? Я же ему не нравлюсь. Прячу глубоко внутри себя горечь от этих слов. «И этот тоже», – проносится на секунду в голове.

– У нас обоих друг к другу обоюдные чувства. Между мной и тобой только этот чёртов проект у мистера Аллена, курс которого мне нужен в дипломе «для коллекции», ничего больше. Я не буду «дружить» с тем, кого вижу ещё неделю.

Что-то удивляет Айзека в моей речи – хватка ослабевает.

– Неделю? Да ты хоть знаешь, что может за это время произойти, дура? – голос скрежещет, низок. Вот и до оскорблений дошли… Замечательно.

– Не в этот раз, не в этот раз, – напевность в моём голосе кажется капельку дикой в сложившейся ситуации, а может и нет. – Ты мне тоже не нравишься. Так что отпусти меня, чёрт возьми.

Я говорю абсолютно спокойно, скрывая внутреннее давление и испуг: тело не может реагировать иначе, но мозг усиленно противостоит ему, борется. Я знаю, что он ничего мне не сделает, всё это затянувшаяся игра, что-то вроде способа добыть из меня информацию… далеко необычный. Но чего я хотела от такого, как он? Он же и есть такой. Он же просто хочет «раскусить» меня, поиграть, как со многими – я уверена – другими девушками до меня. Я могу повестись, но в конце плохо будет всё равно только мне.

Чайные глаза изучают мои, от одного края к другому блуждают. На губах застыла тень усмешки. Вечной усмешки. Одинокая ресница по-прежнему лежит на нижнем веке правого глаза.

– Ладно.

Освободившимися руками упираюсь ему в грудь, одной мне хочется заехать ему по ухмыляющейся физиономии, но я решаю не делать этого. Под моей ладонью его сердце тяжело и медленно бьётся, моё же наверняка стучит очень скоро. Поднимаю на него глаза:

– Паршиво играешь.

Рывком вскакиваю с дивана, делаю пару шагов в сторону. Пожалуй, здесь я на сегодня закончила. Наигралась.

Молча начинаю собирать свои вещи. Айзек откинулся на спинку дивана и смотрит куда-то в пространство. Или же краем глаза наблюдает за мной. Солнечный свет из окна золотом подсвечивает высветленные пряди волос.

Почему он так сделал? Зачем физическая сила? Я чего-то упустила в трендах на ухаживания? Это новая фишка ньюйоркцев? Другая бы на моём месте… что бы сделала? Закричала? Подала жалобу о насилии? Поддалась, подыграла? А я нет. Почему я так спокойно реагирую на случившееся? Потому что он мой типаж? Мне понравилось. Без вопросительного знака в конце. Понравилось. Утвердительно. Но почему?

Потому что мне больно. Физическая боль облегчает душевную. Мне страшно. Я смущена. Всё, как он и говорил. Весь этот спектр эмоций вызван этой встречей с бывшим, на которую я сама согласилась. Я сама подписалась на выстрел в голову и сердце. Потому что всё ещё не забыла его, спустя год.

И он тут ещё. Оба они. С разницей в пару часов. От одного уйду с синяками на запястьях, от другого наверняка в слезах. Мужчины отрицательно воздействуют на меня.

– Что, даже не скажешь ничего больше?

Интересно, а чего он ждёт? И вообще, я же соврала ему: поверил ли он? Притворяется, я чувствую. Если бы он правда никак не цеплял меня, то здесь давно был бы скандал.

– А что ты хочешь услышать?

Молчит. Но на меня не смотрит – закрыл лицо руками, прислушивается. Проверяю экран мобильника на предмет уведомлений. До встречи осталось около трёх часов.

– Посмотри там выделенное в документах и оформи тезисно основные положения. Позже я сброшу на почту ещё пару вариантов монографий на выбор – почитай их. После обсудим, – отдаю команду.

Плечи Айзека дрожат. Смех.

– Если ты этого хочешь, – убрав руки от лица, смотрит он на меня покрасневшими глазами. Провожу рукой по волосам, делаю задумчивый вид.

– Да, я этого хочу, – уходя, произношу я, коснувшись дверной ручки. Он продолжает неподвижно сидеть в углу дивана. Оранжевые лучи закатного солнца бьют ему в затылок, но нимб даже им не удастся сделать над его серебристой головой, ибо падший ангел не имеет на то прав. – А теперь прощай.

Шагнув на пол лестничной клетки, понимаю, что совершенно не знаю, что теперь и думать. Прохожу мимо лифта, решая пройтись эти пять этажей пешком. Подтягиваю плечи к голове, словно от холода. Я дрожу, но по иной причине: адреналин ушёл из крови.

Машу рукой такси, запрыгиваю в салон, диктую адрес. Нет, ну что это было вообще, а? Заигрывал со мной. Ждал, что я прямо там с ним пересплю, сразу, быстро, грубо. И здесь не нужен знак вопроса – это утверждение, неоспоримое. И нет, я не обольщаюсь. Он хочет самоутвердиться за счёт меня: я слышала эту фразочку от его приятеля, про «спор». Если поддамся, то буду жертвой, а я не желаю ей быть. Больше нет.

Автомобиль встаёт в пробке на Четвёртой авеню. Смотрю на старательно украшенные витрины бутиков, всячески вещающих о приближающемся Рождестве и Новом годе. На асфальте и тротуарах транспортом и пешеходами беспрестанно перемешиваются слякоть, грязь – всё, что осталось от недавнего снега, который и снегом-то назвать сложно. А я так хотела снежный декабрь!..

Взгляд падает на запястья – кожа на них покраснела, немного побаливает. Любит играть, значит. Хорошо, мы поиграем. Но только в мою игру.

Глава 6

Вечер. Бар и кофе. Таверна «Белая лошадь» на улице Гудзон. Идеальная комбинация. Я сижу у самой дальней стены, спиной ко входу, поближе к окну, изумрудная кожа обивки диванчика отражает золотое свечение ламп. Кашемировый свитер не должен колоть кожу, но постоянно касаюсь рукой шеи, будто мне что-то мешает. Мне вроде бы холодно: внутренняя дрожь бегает по телу. Я нервничаю. Каждый звон колокольчика над входной дверью для меня как разряд тока, что велит вздрагивать, оборачиваться. Я пришла раньше на пару минут и уже несколько устала дёргаться, накручивать себя этим. Ровно в пять минут девятого он появился. И как всегда моё тело почувствовало его присутствие.

Тепло – первое, что я узнала. Сравнимое с пламенем костра. Он был жаром, огнём, на который я летела мотыльком, стремилась к свету. Да, банальное, но какое точное сравнение. Тихие, практически беззвучные шаги – он всегда умел подкрадываться ко мне. Шаг, второй. Остановился. Ощущаю воздушное прикосновение на правом плече к коже, словно на мне нет этого свитера. С теплом до меня долетает такой знакомый, родной запах его духов, дезодоранта. И голос.

Я бы хотела не видеть его, не слышать, не ощущать. Тогда бы мои чувства не оживали, продолжали быть мёртвыми, похороненными, запертыми в тёмных углах моей души, самых дальних нейронных соединениях моего мозга. Так мне было бы легче, ведь я почти избавилась от своей привычки. Привычки к нему. Но я сама выбрала этот путь, сама дала себе дозу. Потому что ещё болела им.

– Извини, я стоял в пробке.

Он огибает столик и садится напротив меня, грациозно, едва колыхая воздух. Его лицо как всегда открытое, радушное, в зелёных глазах светится интерес, он о чём-то думает, незаметно оглядывая меня – изучает. Кажется, я забыла, как дышать, позвоночник автоматически вытягивается в струну. Комфортно ли мне с ним? С тем, кто зажёг и разбил моё сердце?

– Как твои дела? Как с университетом? Уже определилась со стажировкой?

Учтивый и вежливый – совсем не изменился. Сразу забрасывает кучей вопросов. Травяные глаза безотрывно смотрят на меня. Касаюсь рукой чашки кофе и делаю глоток напитка, опустив взгляд. Чем больше буду смотреть в эти глаза, тем сложнее мне будет сдержать ураган чувств, поднимающийся внутри. Зачем, ну зачем я согласилась на эту встречу? Зачем позволила открыться старому шраму?

– Ещё нет. Но варианты у меня есть, – отвечаю ровным, практически скучающим голосом задом наперёд на его вопрос. – Сейчас хожу на лекции по обмену. Насчёт жизни… м, неплохо. А ты?

Улыбка. Раньше от неё замирало сердце, сейчас же хочется только отвернуться. Горький привкус обиды застывает где-то в глотке.

– Знаешь, могло бы быть и лучше. В целом, ничего значительного у меня не произошло за последний год, а скоро уже Рождество, и хочется чего-то… чего-то.

После последней фразы он выразительно бросает на меня взгляд. Мне читать между строк? А стоит ли? Это же он сам меня отверг, он сам бросил меня, отдалился. Предыдущее Рождество мы провели вместе, и оно навсегда запомнится мне, пусть и не вернуть его больше.

– Согласна, хочется чего-то эдакого. Лично я бы была не против настоящего снега, а не этого проклятого дождя и грязи, что после него остаётся.

– Если ты хочешь снега, то только попроси, – любезно отвечает он, подвинувшись ко мне поближе. – Я как Дэн Хамфри из «Сплетницы» устрою тебе, Серене Ван дер Вудсен, настоящий снегопад в этой комнате с проектором, матрасом и вином.

Мягко улыбаюсь в ответ. Чего он этим лёгким флиртом добивается? Зачем вообще эта встреча? Почему бы просто сразу не трахнуть меня, без всей этой словесной прелюдии и ёрничания?

Мой взгляд автоматически падает на оказавшиеся в поле моего зрения губы. Знакомые губы, которые я хочу поцеловать как прежде. Внутри всё с грохотом рушится, обрывается, все мои барьеры рушатся, рушатся, рушатся.

Я так больше не могу.

– Извини, мне нужно отойти в туалет на минутку.

Хочется бежать сломя голову, быстрее и как можно дальше отсюда, но разумная и сильная часть меня медленно поднимается с места и размеренным шагом проходит к двери уборной. Закрываю дверь кабинки на замок и упираюсь руками в края раковины, смотрю на своё отражение в круглом зеркале:

– Что ты делаешь? – спрашиваю я его, словно оно может ответить. – Перестань думать обо всём этом. Это просто встреча. Между вами всё кончено. Ты не можешь больше тратить на него время, понимаешь? Это он всё разрушил! Это он во всём виноват! Пожалуйста, Холзи!

Я практически выкрикиваю последнюю фразу, и слёзы начинают катиться из моих глаз. Я реву как маленький ребёнок, которым я всегда была внутри, такой доверчивый и обидчивый ребёнок, с израненным сердцем и вечной голубой мечтой о лучшем будущем. Я думала, что изменилась за этот год после расставания, что стала сильнее, но нет: во мне всё по-прежнему. Чешуя, которую я отрастила, начала спадать. Снова уязвима и снова открыта. Голый нерв.

Прижимаюсь спиной к стене, закрыв рот руками, душа в себе всхлипывания, я про себя мечтаю оказаться где угодно, но только не здесь. Лучше бы осталась с этим Хейзлом, никуда не пошла. Ну зачем, зачем, зачем?

Поднимаю глаза к потолку, втягиваю смешанный с ароматом цитрусового освежителя воздух уборной, прохладный, немного затхлый. На это Рождество я попрошу у Санты амнезию – она вылечит меня.

Боже, какая же я сентиментальная! Тушь сползла с ресниц, подводка оставила после себя разводы в виде полос на моих пальцах, когда я вытирала слёзы. Отрываю бумажное полотенце, смачиваю его водой и принимаюсь убирать следы своего падения. В это время раздаётся тихий стук в дверь.

– У тебя всё хорошо? – сквозь деревянную панель вопрошает его голос. Я не настолько долго здесь нахожусь, чтобы идти за мной, потому что́ это он?

– Мне немного не здоровится, – вру я в ответ, хотя мои слова не лишены правды. Мне на самом деле не здоровится уже около года после разрыва с ним.

Он на пару секунд смолкает. Думает, как поступить… потому что эта фраза была своего рода нашим «кодом», значение которого понимали только мы. И я лишь произнеся её вспомнила об этом.

А фраза эта означала только одно.

Моя рука потянулась к двери, отделявшей туалет от основного крыла уборной. Я повернула щеколду замка, медленно открыла дверь – он стоял в подёрнутом рассеянным светом уголке, своего рода холле посередине правого и левого крыла туалета, мужской и женской его части, его взгляд был обеспокоенным и сосредоточенным, словно искал причину моего «не здоровится», хотя в глубине души я знала, что ему глубоко всё равно на это, ведь он – социопат.

– Что случилось? – спрашивает он, стоя в дверном проёме. Отвожу глаза в сторону, красные от недавних слёз.

Что мне сказать ему? Я уже прокололась с этой фразой, и нет смысла играть, строить из себя что-то.

«Беги, уходи отсюда, уходи от него сейчас же!».

Но я не слушала свои мысли, этот голос в моей голове. Никогда не слушала. Отчего и оказалась здесь, с ним.

– Позволь мне помочь тебе, – эти слова были последним, что я услышала, прежде чем мои барьеры пали. Я не шелохнулась ни на сантиметр, когда он шире открыл дверь, обвил меня своими руками, тем самым подвинув и затем бесшумно закрыв дверь туалета. Я оказалась в знакомом одеяле из его рук, запаха и тепла. Я так скучала.

Мне ничего больше сейчас не нужно. И не нужно было, наверное, никогда, ну последний год точно, ничего кроме вот этого. Сьерра как-то сказала, что «любить того, кто разбил тебе сердце, кто уничтожил тебя, это то же самое, что любить водителя сбившего тебя такси», но я мало придавала значения подобным словам. И сейчас, обнимаясь со своим «убийцей», не думала тоже, хотя и пришли они мне на ум. Я просто велела себе не думать. Пусть всё сгорит. Пусть я сгорю.

Был ли у меня выбор? Конечно. Но я сама хотела этого. Хотела вновь вернуться назад, в своё прошлое, а он и был им, смотрел на меня из полутени, раздевая глазами. Мы так давно знали друг друга, что даже одежда не спасала от смотрящего насквозь взгляда, который обжигал, оставляя раны где-то глубоко внутри. Мы знали тела друг друга так подробно и так трепетно. И я сгорала от желания прикоснуться к нему и ощутить его прикосновение ко мне.

«Только не плачь, только не плачь!» – звучали как мантра слова в моей голове. Но проще сказать, чем сделать. Эти ленточки слёз смысли последние остатки туши с век. Не знаю, заметил ли он это: я старательно не смотрела на него. Он прижал меня к себе сзади, моя спина распласталась по его рельефному торсу, прилипла как сыр к сковороде, горела и плавилась. Казалось, я ощущала этот жар самими рёбрами, самим сердцем.

Я ненавидела себя в этот момент, но и не старалась из него вырваться. Мне было «хорошо», что намного важней последующих раскаяний, которые обязательно наступят. Ну и пусть. Это станет моим адом, наказанием, потому что я могу простить всех, но не себя. Себя простить я никогда не смогу. Чувство вины невидимой петлёй будет вечно обвиваться вокруг моего горла. Потому что я виновата. Всё это происходит из-за моего ошибочного выбора.

Он до боли сжал мою грудную клетку – останутся гематомы. Как дополнение к тем, что на руках. Мужчины причиняют мне боль в прямом смысле слова. Я выплюнула из груди остатки воздуха и отрывисто простонала. Вскоре он закончил – кабинка женского туалета, где пахло цитрусовым освежителем воздуха, вновь стала пустой и холодной.

– Я завтра утром улетаю в Осло, – сказал он, застегнув пояс джинсов, руки взметнулись к рукавам рубашки молочного цвета без галстука. – На два года.

– О, – только и вырвалось у меня. Я хотела продолжить, но слова крутились где-то в голове, не шли на язык, нельзя было подобрать подходящие в вихре из них всех.

– Но я рад, что повидался с тобой сегодня, – он коснулся рукой моей щеки и поцеловал меня в ямочку между ключицами и шеей. – Прости меня, если сможешь, за всё, что я тебе сделал.

– Конечно, – натянуто любезно, но сухо ответила я на лживое и неискреннее извинение. Это было последней каплей. Хватит.

Мы не стали долго сидеть в кафе – он расплатился за нас обоих, обнял и поцеловал меня в макушку на прощание, ушёл, оставив после себя лишь шлейф одеколона, засос на левой стороне шеи и воспоминания о разбитом сердце. Я заказала себе три порции текилы, управилась с ними за пару минут и вышла на улицу.

Холод? Не знаю, мне было всё равно. Боль? А может ли быть хуже? Одиночество? П–ф, я уже привыкла. Разочарование? А как же иначе?

У края тротуара было припарковано такси – водитель посмотрел на меня, в пальто нараспашку, в короткой юбке и с поникшим взором, посоветовал идти домой и «не насиловать себя больше», как сейчас помню эту фразу. Я поблагодарила его и пошла прочь, растворяясь в толпе.

Я и без него знала, куда направиться.

Часть 3. Загадка

Глава 7

У меня остался странный осадок после её ухода, названия которому я не могу подобрать. Часть меня чувствовала разочарование, другая была оскорблена. Не то чтоб холодность в ответ на мои действия сильно задела меня… Да нет, конечно задела. Кому приятно получать отказы?

«Не обольщайся, Хейзл. Ты не в моём вкусе». А как будто она в моём. И зачем я вообще задумал всю эту историю? Не нужен мне этот чёртов проект, и она тоже не нужна!

Я подошёл к окну и взглянул на сумрачное небо – чёрная мгла висела над городом, и даже свет сотен небоскрёбов, витрин, баннеров не мог разогнать её. Внутри меня было что-то подобное сейчас. Не просто же так поэты воспевают в своих стихах «живость» природы, проводя параллель с человеческой душой.

Наверное, зря я прибегнул к физическому воздействию. Но мне показалось, что ей понравится, потому что своими глазами она выдаёт себя, свою отнюдь не ангельскую душу, она далеко не та простушка, какой хочет казаться. Я видел, как дрогнул уголок её губ, когда я схватил эти прохладные запястья. Теперь мне точно хочется продолжить узнавать о ней больше. Серая мышь вовсе не мышь. Ну, не серая она точно. Маскировка это.

Отхожу от окна и иду на кухню. Хочется пропустить бокал вина или банку пива. В последние дни я нетипично много поддаюсь размышлениям. И всё из-за неё. Когда в последний раз я так часто размышлял о девушке? Лет в тринадцать, когда впервые влюбился в старшеклассницу, Мэри Луис. Помню, часами о ней в моей голове фантазии какие-то строились и рушились, снова и снова. Но мне уже не тринадцать лет, а скоро все двадцать четыре будет, так что, получается, я… да нет, бред! Не мог я в неё влюбиться! Как я мог влюбиться в эту самодурку Холзи Ариес?..

С ласкающим уши шипением открываю банку пива – с каждым глотком разум начинает умирать. Совсем скоро эта иррациональная мысль покинет мою голову. Ха, влюбился. Да я не способен на любовь! Не уверен, что она в этой Вселенной в принципе существует – это всё красивая сказка, в которую нас учат верить с малых лет. Потому что так легче. Человек по своей природе так устроен, что ему всегда надо во что-то верить, во что-то хорошее. Сила самовнушения – великий двигатель сознания.

Падаю на диван, вытягиваю ноги. В этот вечер мне ничего не нужно, кроме подобного комфорта. Не думаю, что и в сочельник что-то поменяю: может пойду, а может и не пойду на вечеринку, с родителями я давно не общался, – да и не до меня им в этой Австралии – а компании мне и своей хватит. Если ты не можешь весело проводить время с самим собой, то у тебя точно психологические проблемы, которые многие попросту топят в компанейских обстановках. Слабаки. Рано или поздно мы принимаем своих демонов.

Звонок в домофон. Я же говорил Трою, что не собираюсь никуда идти сегодня. До Рождества ещё больше суток, а он уже начал отмечать:

– Я ложусь спать, отвали, Трой…

Из микрофона раздаётся шипение, словно помехи – он что, накидался и решил у меня переночевать? Если я живу в собственной квартире, то это не значит, что можно устраивать из неё кемпинг…

– А я не хочу спать.

Голос, женский. Пьяный. Знакомый. Неужели это…

– Ты впустишь меня или нет?..

Впустить-то я её впущу, но сама она вряд ли дойдёт. Даже до лифта.

Чувствуя себя истинным джентльменом, выхожу из квартиры и вызываю лифт для перестраховки. Через тридцать секунд двери передо мной открываются, внутри пусто. Я так и думал.

Вот ведь хитрая, запомнила мой адрес, даже квартиру. Как будто знала, что вернётся. И как Элиот пропустил её в таком виде? Может быть она с ресепшена звонила? Элиот ещё молод, ненамного лет старше меня, так что тут можно понять ситуацию, но вот напорись она на мистера Барри… Нет, лучше не думать об этом.

Внизу тихо, свет несколько приглушён, в фойе ни души. За одним исключением. Нахожу её в углу у входной двери – она сидит на мраморном полу, подогнув под себя ноги, в одной руке неуклюже держит стакан с водой, – тот вот–вот выскользнет – другой растирает себе переносицу, словно от усталости. Подхожу к ней вплотную, останавливаюсь, взирая на неё с высоты своего роста. Её глаза закрыты, возможно, она даже не слышала, как я подошёл. Молчу, желая понаблюдать за ней в таком состоянии.

На волосах капли от растаявшего снега, пальто из овчины распахнуто, кроваво-красный шарф вот–вот спадёт с плеча, свитер с вырезом на голое тело, на ключице блеснула серебряная подвеска. Она убирает руку от лица, и я вижу смазанный макияж. Из-за снега. Из-за слёз. Нижняя губа едва заметно подрагивает. Сажусь на корточки и смотрю в её лицо. Ариес тяжело вздыхает и расслабляет руку со стаканом – тот скользит вниз, но я успеваю поймать его.