Коррозия

– Люблю тебя, Танька, ой люблю.

Не пытаясь освободиться от его объятий, она сказала:

– Отомстил ты мне сегодня, за вину и за грех мой отомстил.

– О грехе не думай, Танечка, твой грех – пузырь на воде. Не знаешь ты, какие грехи бывают.

– Ты говорил, у тебя водка есть, налей.

– Ха-ха-ха, нету здесь водки, а если и есть, то не знаю где. Не тот я теперь стал, Танюша. Тех убитых не люблю, ха-ха-ха, тебя люблю!

Татьяна со страхом посмотрела на него, хотела отстраниться, но он не дал, а только еще крепче прижал к себе.

– Уходи домой, Танюша, одевайся и уходи подобру-поздорову, – зашептал он ей на ухо, – и о том, что сказала мне о той ночи, забудь. Слышишь, забудь! Эх, если б знала ты, куда влезла.

Он отпустил ее, отступил в сторону.

– Вот пальто твое, сапоги. Одевайся и уходи скорее.

Бросив заниматься прической и, видно, испугавшись скрытой угрозы, звучащей в его словах, она живо оделась. Он под локоть подвел ее к двери и почти вытолкнул вон, крикнул на прощанье:

– Не приходи сюда больше, слышишь, и обо мне не вспоминай!

Не дольше чем через четверть часа Громов и сам оделся и, забыв о трупе на кухне и о папке с секретными документами, отправился куда-то в каменный холодный лабиринт большого города, нырнул в ранние сумерки короткого зимнего дня.

Дальнейшие события, произошедшие с Громовым, были в высшей степени хаотичны, бессвязны и бестолковы. Даже крошечной толики смысла не смог бы отыскать в них не только умудренный прожитыми летами и не пораженный склерозом мозговых артерий муж, но даже и просто трезвомыслящий юноша.

Поэтому отметим всего лишь несколько главных деталей. После вышеописанных событий Громов отправился в ближайшее почтовое отделение, где получил весьма внушительный денежный перевод. Затем он направил свои шаги в один из самых дорогих ресторанов, где сначала вел себя вполне пристойно, но вскорости набрался, начал хамить, хватать за голые ляжки стриптизерш и злостно не реагировать на замечания охраны. После этого он был выведен из заведения под руки и брошен в ближайший сугроб.

Далее Громов был замечен еще в каком-то увеселительном заведении, но рангом пониже. Здесь он быстро нашел общий язык с двумя весьма доступными особами женского пола, с которыми сначала много пил, а потом заставил раздеться и в голом виде плясать на столе. Потом он тоже разделся и с неимоверным криком и хохотом заплясал вместе с ними, осыпая зрителей новенькими купюрами и отборной бранью.

Спустя некоторое время, оказавшись совсем в другом конце города с каким-то тоже пьяным капитаном, он палил из его табельного оружия по ночующим на березе галкам, но не попал ни в одну. Затем он предложил сыграть в русскую рулетку. На что капитан ответил категорическим отказом, мотивируя его тем, что пистолет системы Макарова меньше всего подходит для подобных игр.

После того, где-то потеряв капитана, он ходил по перилам высоченного моста над замерзшей рекой.

Вслед за этим, обливаясь слезами и зажав кулаками мокрые глаза, долго слушал слепого уличного гармониста, задушевно поющего что-то о вороне и малиновом звоне.

Засим, совсем раскиснув, он спал на чердаке, где будучи разбуженным, подрался с ватагой местных бомжей, принявших его за конкурента.

Через несколько часов после баталии он оказался в каком-то совсем уж низкосортном притоне в компании обширявшейся девицы, однако, очень подкованной в вопросах филологии и даже доподлинно знакомой с творчеством Эразма Роттердамского.

Где был он еще и что делал в эти дни неизвестно. Лишь на исходе четвертой ночи своих приключений он был застигнут нарядом милиции у парадного входа в здание городской администрации, еще закрытого по причине столь раннего часа. Без всякого уважения к отцам города Громов понуро мочился прямо на лакированную дверь, за что тут же и получил по спине резиновой дубинкой. Пытаясь откупиться от стражей правопорядка, он начал предлагать им деньги. Но сумма, оставшаяся при нем после всех его похождений, была ничтожна и смехотворна. Она не вызвала у милиционеров никакого энтузиазма и, хотя и была тут же изъята ими у задержанного, не повлекла за собой столь желаемого освобождения, а скорее наоборот: новый удар резиновой дубинкой, отправление в отделение милиции и заключение в обезьянник. Там Громов не стал заявлять о попранных правах и требовать адвоката. Он спокойно сел в уголок, оглядел помещение и, не заметив в нем никого, кроме дремлющего на соседней лавке грязного пьянчуги, твердо произнес: «Эй, здоровяк, поди сюда, кушать очень хочется». Спящий бродяга приоткрыл глаза, с опаской глянул на своего соседа по кутузке, но, поняв, что обращается он не к нему, свернулся калачом и еще сильнее вжался спиной в теплый радиатор. «Ишь ты, должно быть горячку поймал, – подумал бродяга, – каких только рож в этом городе не насмотришься. И на кой ляд мне этот город сдался? Нет, только весна придет, поеду я домой в деревню». Бродяга снова закрыл глаза и, стараясь не слушать соседа, разговаривающего с голыми стенами, уснул.

Глава 4

А что же стало с душой настоящего Громова? Как и обещал Рукоблудский, его душа, вылетевшая из тела, в ад не попала, но и в рай она не попала тоже. Она не получила ни встречи с близкими, ни их прощения. Душа так и осталась в маленькой квартирке психиатра, а потом, словно привязанная к своему бывшему телу, незримая полетела следом и далее неотлучно находилась при нем, была свидетелем всех преступлений и мерзостей, исполненных в эти дни новоиспеченным Громовым.

Однако душа во всех, так сказать, личностных отношениях осталась Денисом Громовым. Она сохранила способность воспринимать мир, хотя свет вокруг нее померк, краски поблекли, предметы сделались размытыми и лишенными четких очертаний. Звуки тоже стали глухими и неразборчивыми. Говорить душа могла, но издавала лишь тихое шептание. Весь груз неразрешенных горестей тоже остался при ней. Но теперь она была одна, никому не могла пожаловаться и ничегошеньки не могла исправить. Мало того, прилепленная какой-то неведомой силой к своему бывшему телу, она даже не была свободна в своем передвижении. Но и этого мало, – новый хозяин тела, который только один и знал, что душа рядом, два раза в день погружал в нее свои руки, чем причинял ей невыносимую боль и питал себя ее силой.

Оказавшись запертым в кутузке, субъект, обосновавшийся в теле Громова, впервые за все последние дни решил поговорить с душой.

– Привет, здоровяк. Как тебе в твоем новом положении? По-моему, немного необычно. Что скажешь? Я тебя обманул? Нисколько. Все по нашему уговору. В ад ты не попал и не попадешь, не беспокойся. А что касается рая, то мне, честно говоря, его планы в отношении тебя неизвестны. Мне как-то забыли о них сообщить. И скажу по секрету: я вот уже третью сотню лет подозреваю, что никакого рая нет. Чего сказал? Я тебе про рай рассказывал? – Громов почесал затылок. – Не помню что-то. Ты не грусти, подумай лучше о преимуществах своего положения: ты теперь невидим, а еще можешь летать, сквозь стены проходить, я тебя даже буду время от времени отпускать на прогулку, я твоих предшественников всегда отпускал. Слушай, я чего хотел спросить: как мне теперь тебя называть? Громовым как-то неловко, ведь это я теперь Громов. Ведь не может нас быть двое. Давай я тебя буду называть здоровяком, ты пока вон какой здоровый. А вообще ты сам подумай, сам себе имя подбери, мне потом скажешь. А я посплю. Устал я, хотя твоя душевная поддержка мне очень помогает. Ну, спокойной ночи.

Громов растянулся на лавке, подложил под голову кулак и тут же уснул. Душа, зависшая под потолком и, наконец, получившая некоторое подобие покоя, тоже начала впадать в сонное оцепенение.

– Господин Громов, – вдруг послышался чей-то едва уловимый шепот, – господин Громов.

Душа встрепенулась, осмотрелась по сторонам. Никого.

– Господин Громов, – шепот не умолкал, – я здесь, рядом с вами.

Душа еще раз внимательно осмотрелась и, наконец, заметила крохотную тень, размером с тощую крысу.

– Вы кто? – удивленно спросила душа.

– Наконец заметили, – запищала тень, – но прошу говорить как можно тише, хозяин может услышать нас. Я такой же несчастный, как и вы. Я шел за вами по следу от той самой квартиры, где была заключена сделка между вами и им, – тень кивнула в сторону спящего, – я пришел, чтобы спасти вас. Умоляю, доверьтесь мне, и делайте, как я скажу. У нас мало времени. Пока хозяин спит, вы свободны и вольны отлучаться, куда захотите, но как только он проснется и призовет вас к себе, будете вынуждены вернуться. Знайте об этом. Известна ли вам Песчаная улица?

Получив утвердительный ответ, тень продолжала:

– Там живет человек, который поможет вернуть вам потерянное тело. Я знаком с ним, но мои силы растрачены и через несколько часов я исчезну навсегда, и вместе со мной исчезнет ваша надежда. Уступите же мне крупицу ваших сил, и мы побежим к моему другу. Он гениальный ученый, он поможет нам.

У бедной души не было никакого выбора, и она сразу согласилась на предложение тени. Задрожав от вожделения, тень погрузила свои лапки внутрь души, чем вызвала у нее приступ боли. Через минуту тень напоминала уже не крысиный скелет, а жирную сытую крысу.

Пройдя сквозь стены, как вода через песок, оба эфирных создания оказались на улице.

– За мной! – с места переходя в резвый аллюр, воскликнула тень. – Я такая же человеческая душа, как и вы. Около семи лет я находился в рабстве у того, кто обманом захватил ваше тело. Семь лет я кормил это гадкое существо, пока не превратился в жалкого карлика, и если бы не вы, этот упырь уморил бы меня совсем. Они питаются нами, нашими душами. Кто они – я не знаю. Похоже, самые настоящие черти. Обманом они вселяются в наши тела, но не могут сами поддерживать в них жизнь, ведь тело без души – труп. Поэтому они обращают человеческие души в своих рабов и живут за счет них пять, семь, десять лет, насколько хватает наших сил. Потом обессиленная душа гибнет и черту требуется новое тело и новая душа. Но без согласия человека они ничего не могут сделать, поэтому и ищут тех, кому жизнь не дорога.

– Я кое-что уже знаю об этом, – сказала душа.

– Откуда? – удивилась тень.

– Один человек рассказал.

– Какой человек? – не унималась тень.

– Да так, один знакомый, – уклончиво ответила душа.

– А я о вас знаю только то, о чем вы Рукоблудскому рассказали. Я ведь рядом с ним находился. Помните, когда вы второй раз пришли, он крикнул: «Дохляк, убирайся». Это он меня так величал. Сил во мне почти не было, вот он и злился. Лет через семь и вы таким же дохляком стали бы. Но я помогу.

– Выходит, вы и есть настоящий Рудольф Рукоблудский? – спросила душа.

– Да, я и есть.

– Так значит вы призраком уже не семь, а вдвое больше лет живете.

– Почему? – не поняла тень.

– У вас же та автокатастрофа около пятнадцати лет назад случилась.

– Автокатастрофа? – переспросила тень.

– Да, когда погибли ваши близкие.

– Ну да, – вспомнила тень, – точно так, пятнадцать лет. И откуда вы все это знаете?

– Человек сказал, бывший сотрудник конторы, но его уже нет в живых. Тот, который в моем теле, убил его.

– А как его звали?

– Сорокопут.

Тень хотела еще что-то спросить, но тут из-за деревьев показался старый дом, стоящий на самом краю глубокого оврага и рискующий в любой момент рухнуть на его дно.

– На втором этаже, направо, – сказала тень.

Душа Громова проскользнула сквозь подъездную дверь и взлетела на второй этаж прямо в квартиру, где жил товарищ маленькой тени. Звали его Макар Иванович. Это был заядлый пятидесятилетний холостяк, эпилептик и гений-самородок, не имевший не только высшего, но даже и среднего специального образования. Фамилию свою Макар Иванович, по каким-то одному ему известным причинам, тщательно скрывал и называл вслух лишь представителям некоторых уполномоченных органов, да и то в исключительных случаях и с большой неохотой.

Во всей большой пятикомнатной коммунальной квартире Макару принадлежала только одна комната, почти полностью занятая неким хитроумным механизмом – плодом почти сорока лет его напряженной работы. Свободное от машины пространство занимали огромные кипы книг. Из мебели был один стол. Роль кровати исполнял старый матрас, по причине дневного часа свернутый в плотный рулон. Душа со своим маленьким спутником застала Макара за столом, застеленным листом ватмана с начерченной на нем схемой какого-то устройства. Прямо на схеме стояла большая тарелка с дымящейся похлебкой. Опустошая тарелку, самородок истово орудовал ложкой. Тень плавно опустилась на стол прямо напротив тарелки и тут же начала сигнализировать о своем присутствии. Она отчаянно махала руками и громко, как только могла, пищала:

– Макар Иванович! Макар Иванович!

Наконец Макар заметил напротив себя какое-то движение, присмотрелся, закашлялся, и недовольно произнес:

– А, это ты, чертяка. Опять явился. Чего тебе надо?

– Никакой я не чертяка, – отчаянно завопила тень, – сколько раз можно повторять!

– Ты чертяка, – упрямо повторил Макар, – только пока без рогов.

– С вами невозможно разговаривать, Макар Иванович, – заявила тень, – но сегодня я пришел не для того, чтобы спорить. Я привел к вам человеческую душу полную сил, и вы сможете, наконец, провести свой эксперимент.

– Душу!? – несказанно удивился Макар. – Где!?

– У вас за спиной.

Макар был наделен острейшим зрением, поэтому пошарив глазами по комнате, он увидел душу и вскрикнул от радости.

Хозяин комнаты был среднего роста, с чрезвычайно широкими плечами. Из густой шевелюры и такой же густой, взлохмаченной бороды выглядывало широкое бледное лицо, покрытое редкими глубокими оспинами. В глазах его, наполовину спрятанных за кустистыми бровями, во всю мощь блистала какая-то тайная страсть, одержимость, почти безумие.

– Я знал, что у человека есть душа! Я уже почти доказал это! – кричал он. – А они смеялись надо мной! Плебеи! Жалкие пасынки науки! Но я еще им докажу! Прошу вас, присаживайтесь, хотя нет, то есть вам это ни к чему, то есть, тьфу…

Макар смешался, размашистым движением отбросил в сторону прядь волос. Казалось, он совсем забыл о маленькой тени и полностью переключился на диалог, а точнее на монолог, обращенный к душе:

– Вы видите эту машину, ее создал я. Сорок лет, вы слышите, сорок лет труда! Я создал машину времени. Путешествия во времени не сказка, а реальность, теперь реальность! Моя машина должна работать, но они не верили мне. Они возомнили себя истиной в своей конечной инстанции. О-о-о, как же я теперь посмеюсь над ними, – Макар погрозил в окно дрожащим от негодования кулаком. – Они мне говорят: у вас даже нет высшего образования, вы же никакого представления не имеете о квантовой механике. Как же мы можем с вами на такие темы разговаривать? Они мне говорят: это у вас бред, это вам во время припадка привиделось. Хамы! – Макар перевел дух, и быстро продолжил: – Что можете знать вы о перемещениях во времени? Не побоюсь утверждать, что все ваши знания на этот счет заимствованы из легкомысленной фантастической литературы. Ну, предположим, создал какой-нибудь высоколобый чудак машину времени по образу и подобию, описанному в этих ваших книжках. Ладно, хорошо, создал и пронизал время, ну скажем, на триста лет вперед. Но где он находился все эти триста лет по отношению к другой базовой величине – пространству? Тут возможны два варианта: либо он оставался в пространстве на том же самом месте, и тогда, остановившись через триста лет, которые показались ему десятью минутами, он вдруг обнаружил себя за несколько парсеков от Земли, которая все эти годы непрестанно двигалась внутри Солнечной системы и внутри галактики. И хорошо еще, если эта остановка произойдет в открытом космосе, а не внутри какой-нибудь звезды. Теперь второй вариант, он еще плачевнее. Предположим, путешественника во время его скачка не существовало в пространстве, он был как бы заброшен в двадцать третий век сразу, без каких-либо промежуточных стадий. Предположим даже, что он рассчитал траекторию полета Земли на триста лет вперед и в будущем вошел в пространство именно в нужной точке. Но полного вакуума в природе не существует, на месте входа в пространство всегда найдется какой-нибудь подлый атом, и скорее всего он будет далеко не один, то есть я хочу сказать, что машина времени и тело путешественника попытаются занять место уже чем-то занятое. Произойдет вклинение одной материи в другую. Что случится в результате? Взрыв и очень мощный! Никакое тело, состоящее из атомов и молекул, не может без вреда для себя перемещаться во времени. Создавая свою машину, я рассчитывал на некую полевую, энергетическую субстанцию, например на душу, – да, да, на человеческую душу. Смысл перемещения таков: машина дает лишь короткий импульс к перемещению во времени такой субстанции, весь остальной заданный путь она должна пользоваться своей энергией, персональной. Понимаете? В этом то и была основная проблема: я не мог найти такой вид голой энергии, которая при отсутствии молекулярного носителя, могла бы длительно сохраняться сама в себе, а при временном скачке расходоваться длительно и экономно. И вот однажды, да, не скрою, – это было во время припадка эпилепсии, мне было сказано только одно слово – душа! И я все понял! Но продолжу. Оказавшись в будущем, душа с любого расстояния активно притягивается этим же прибором, который объективно существует в выбранном вами времени будущего, хотя и добирается туда как бы своим медленным, обычным ходом.

– А если ваш прибор к тому времени сломается? – заметила тень.

Она внимательно слушала Макара и, по-видимому, старалась понять его сложные научные объяснения.

– Что? Тогда, значит, не будет притягиваться, пока я его не починю, – раздраженно пояснил Макар.

– Все предельно ясно, – запищала тень. – Мы с товарищем вас еще с удовольствием послушали бы, но со временем ограничены. К тому же все эти ваши увлекательные рассказы я уже слышал. Давайте эксперимент прямо сейчас и проведем. Хоть вы меня чертом и называете, я свое обещание сдержал – душу человеческую к вам привел. А вы и не поинтересуетесь, откуда эта душа взялась, вот так – без туловища. Может, беда у нее стряслась.

Но, услышав про эксперимент, Макар, казалось, пропустил все последующие слова тени мимо ушей. В глазах его появился азарт.

– Эксперимент! – закричал он. – Давайте прямо сейчас!

Тень повернулась к душе:

– Мой план таков: тот, что в вашем теле сидит, через час, другой проснется, вас к себе потребует, а вас нет. Больше недели без вас он прожить не сможет, ослабнет. А через неделю мы с вами как раз и появимся и его из вашего тела выгоним, понимаете. Вы меня только с собой возьмите. У меня на самостоятельное путешествие силенок уже не хватит. Ведь можно же нам вдвоем, Макар Иванович?

– Можно, – спешно ответил Макар.

Как заведенный метался он вокруг своего аппарата, готовя его к скорому эксперименту. Машина времени состояла из нагромождения мощных линз, стальных рычагов, ламп, конденсаторов, разноцветных проводов и еще каких-то непонятных деталей.

– Но вы уверены в успехе? – впервые после долгого молчания спросила душа.

– Да, – хором ответили Макар и тень.

Наверное, каждому из них показалось, что вопрос был обращен именно к нему. Макар, между тем, усердствовал: подсоединял клеммы, щелкал рубильниками, крутил ручки резисторов. Схватив в одну руку отвертку, а в другую паяльник, он полез в многоэтажную схему, начал что-то спешно припаивать в ней, получил удар током, от которого выронил паяльник и затряс рукой. По комнате пополз запах горелой изоляции. Но, несмотря на досадные помехи, без которых, как известно, не обходится ни один изобретатель, машина заработала, замигала лампочками, защелкала реле и негромко загудела своим электронно-механическим нутром.

– На сколько суток ставить!? – закричал Макар.

– На шесть, я думаю, хватит, – сказала тень.

– Понял! Прошу всех в центрифугу. Ну, до встречи. Увидимся через шесть дней, но для вас это покажется не больше одного часа!

Макар захлопнул крышку центрифуги, нажал на кнопку. Тонко и высоко взвыл мотор. Играя светом ламп, завращались линзы, в мгновение выткали тонкий и яркий зеленоватый пучок света, одним концом уходящий в центр вращающейся центрифуги, а другим куда-то в потолок. Вдруг, словно юркая серебристая змейка завилась вокруг луча и, рванувшись вверх, исчезла, несказанно удивив мохноногого паучка, давно облюбовавшего потолок Макаровой комнаты для своего гнезда и даже успевшего свить там незаметную, но весьма прочную охотничью сеть.

Глава 5

Во мраке появилась огненная точка. Сначала она была почти незаметна, словно далекая крохотная звезда на ночном небосклоне, но скоро начала расти. Вот она уже как солнце в зените, вот уже заполнила собой половину всего зримого пространства. Еще мгновение – и двое покусившихся на его величество время ворвались во чрево огненного гиганта. Это не звезда, а вход в спираль, свитую из сполохов холодного пламени. Завитки спирали, будто ребра фантастического червя, мелькали пред взором, а затем и вовсе слились меж собой в дико вращающуюся трубу. Двое внутри нее, не люди даже, всего частицы людей, отвергли настоящее и дерзко покусились на будущее, отдавшись воле грозных и незнакомых законов мироздания. Но что настоящее? Только острое лезвие клинка, через которое тянется быстротечная нить времени, перетекая из будущего в прошлое. Настоящее – лишь мгновение, почти неуловимый для понимания миг, также как почти неощутимо для зрения острие клинка.

Ровно сто сорок четыре часа спустя от начала эксперимента Макар выключил машину времени и открыл центрифугу. Из нее, вместе с облаком горячего пара, выплыли путешественники: душа и крепко вцепившаяся в нее тень. Потрясение от только что пережитого было настолько велико, что ни одна, ни другая не могли и слова сказать, а лишь обессилено опустились на пол. Макар увидел их.

– Ура! – восторженно закричал он. – Получилось, друзья, получилось! Сегодня уже двадцать четвертое января! Но скорее расскажите обо всем! Что вы там видели!?

– Видели кое-чего, – устало вздохнула душа.

Даже на первый, непридирчивый взгляд она стала явно меньше ростом. Как и предупреждал Макар, рывок во времени потребовал большой растраты сил.

– Ох, умираю! – вдруг завопила тень.

Она опять стала похожа на скелет и, кажется, даже не крысы, а какого-то еще более мелкого грызуна.

– Господин Громов, спасайте!

– Да, – сразу согласилась душа.

Напитав себя и вновь восстановив размер сытой крысы, тень уверенно произнесла:

– Не сейчас, Макар Иванович, все узнаете позже. Мы еще увидимся с вами. Сейчас нам нужно торопиться.

– А куда конкретно нам надо идти? – растерянно спросила душа.

– А вы разве сами зова хозяина не чувствуете?

– Нет.

– Хм, может он помер уже. Что ж, поищем. Для начала в милицию надо.

Но ни в камере предварительного заключения, ни в прочих помещениях районного отделения внутренних дел Громова не оказалось.

– На квартиру к покойному Рукоблудскому, – распорядилась тень.

Знакомая дверь на первом этаже была опечатана сургучной пломбой. Тело психиатра уже обнаружили, а прав на квартиру пока никто не предъявил. Проскользнув внутрь, оглядели помещение. Трупа нет, на полу сухие отпечатки чьих-то подошв.

– Может он у меня дома? – предположила душа. – Но там остался труп Сорокопута. Дверь, наверняка, тоже опечатана.

Никакой пломбы на двери не было. Да и сама дверь не заперта, а просто прикрыта.

Тела Сорокопута на кухне не оказалось. А вот Громов лежал на полу в гостиной комнате, на том самом месте, где десять дней назад выкручивал руки Татьяне Барышевой.

– Есть! – прошипела тень, метнулась к телу и радостно воскликнула: – Живой! Не опоздали, сейчас все поправим, сейчас…

Послышалось приглушенное бормотание. И душа вспомнила: Рукоблудский, склонившись над ним, зловеще шептал те же самые слова. А потом было падение в черную пропасть. Душа содрогнулась, кинулась вперед, но опоздала.

Тень юркнула внутрь тела, а вместо нее из головы лежащего человека вывалилась точно такая же крохотная тень. Эта вторая напоминала все тот же крысиный скелет. Как опавший осенний лист опустилась она на ковер, да так и осталась лежать на нем без всяких движений. Громов же неуклюже, как боксер после нокаута, стал подниматься. Он поднес к глазам раскрытые ладони и вдруг начал выплясывать какой-то нелепый танец, задирать ноги, размахивать руками и восторженно кричать. Потом он выскочил в прихожую и целых десять минут крутился там перед зеркалом.

– Эй, раб, – донесся из прихожей его окрик, – ко мне!

Сила неодолимого притяжения подхватила душу и повлекла в прихожую.

– Я твой новый хозяин! – произнес Громов, – Ясно!?

– Ясно.

– А ты мой раб! Ясно!?

– Ясно.

– Ближе, раб, я голоден!