Пока Оно спит

– Да-да-да! – подначивал ее голос, – еще немного, ну еще пару капель… ну ладно, и так сойдет – лучше, чем ничего. Скажи тост.

– Пошел на хрен! – ответила Катрина, проходя в спальню. – Тебя нет!

– Ладно, тогда я скажу. Не обессудь, если мое красноречие оставляет желать лучшего, в конце концов, я очень долго хранил молчание. Тост у меня простой…

Катрина села в кресло и сделала большой глоток, но голос словно не заметил столь оскорбительного поступка, прервавшего его на полуслове и продолжал:

– Простой, но емкий. Давай выпьем за истинную дружбу и взаимопонимание! – он сделал паузу, как будто ждал похвалы, а не дождавшись вновь заговорил, сменив торжественный тон на смиренный: – Ты не злись на меня за то, что я вчера тебя немного напугал. Но теперь я вижу, что ты не боишься и по-другому и быть не могло… как можно бояться, когда чувствуешь рядом того, на кого можно положиться в любой ситуации? И я докажу это. Да, Катрина, ты поймешь, что ближе и роднее, чем я, у тебя никого не было и быть не может. Поверь, я сделаю все ради твоего доверия.

Катрина молча сидела с бокалом вина в правой руке, и смотрела на экран выключенного телевизора, в отражении которого видела свой силуэт. Видела, как человека со стороны, и понимала, что этот человек сейчас слышит голос – голос, исходящий из его головы, слышит так же, как если бы кто-то сидел рядом и говорил. Видела человека, который явно сходил с ума.

Голос помолчал с минуту и продолжил, приняв на этот раз интонацию доброты и нежности.

– Встречала ты в жизни хоть кого-то, с кем могла бы говорить абсолютно все, что только придет тебе на ум? Того, кто без тени сомнения ответит на любой твой вопрос. Того, кто готов бесконечно слушать тебя с искренним участием. Того, кто не имеет от тебя ни одного секрета, ни одного маломальского секретика. Того, кто готов не судить тебя, а понимать. Того, кто любит тебя любой – чистой и грязной, худой и толстой, умной и глупой, веселой и плачущей. Встречала? Того, кто всегда останется на твоей стороне и будет отстаивать твою правду до конца. Катрина, милая, ответь мне.

Катрина допила вино и поставила бокал на журнальный столик, продолжая рассматривать себя в отражении экрана.

– Не хочешь отвечать… – продолжил голос через полминуты, вновь сменив интонацию, и теперь звучал глубоко разочарованно. Катрина отметила про себя, что все его интонации несут удивительную артистичность, но не театральную артистичность, а типично жизненную. – Мне очень жаль. Хотя нет… не то, чтобы жаль, ведь я прекрасно знаю ответ, который бы ты дала, если бы была искренней. Да и не ждал, что ты признаешь во мне все эти качества. Но я действительно тот единственный, на кого ты можешь рассчитывать, не боясь быть обманутой. Я, и только я – тот, кто тебе сможет помочь и не попросит взамен ничего, кроме дружбы. И если наша дружба примет двусторонний характер, твоя жизнь изменится и многое, о чем ты не подозревала, всплывет на поверхность, многое, что казалось тебе сложным и непонятным, станет прозрачно простым, многое, чего ты боялась, станет безобидным. Наша дружба сослужит тебе огромную выгоду, уж поверь. Ты готова быть моим другом, Катрина? Заметь, я не приказываю тебе дружить со мной, я лишь предлагаю тебе честную и бескорыстную дружбу.

Катрина встала и подошла к музыкальному центру. Вставила в проигрыватель диск с альбомом «Металлики» и включила на полную громкость. Когда заиграла музыка, голос отступил, но радость эта длилась недолго, потому что вскоре он начал подпевать, и делал это столь убедительно, что едва не дрожали стекла.

– So tear me open and pour me out

There’s things inside that scream and shout,

And the pain still hates me

So hold me until it sleeps.

Катрина поняла, что идея была не лучшей. Она выключила музыку, рухнула на постель и устремила взгляд в потолок.

– Ох, отличная песня. Зачем ты выключила? Ну что за человек? Пока оно не уснет, да? Думать надо, пока оно спит, а не молиться, чтобы оно уснуло, когда уже слишком поздно.

– Кто ты? – спросила Катрина.

– Я же уже говорил, – голос продолжал звучать издевательски, – на этот вопрос должна ответить ты. Подумай, Катрина, подумай…

– Я помню его голос – он был нежный и добрый, он никогда со мной так не разговаривал, он никогда не причинял мне боли. Он никогда не пугал меня, никогда, даже в шутку.

– Это ты о ком?

– Нет, ты не он.

– Да о ком же ты? Неужели, о своем муженьке? Как ты могла подумать такую чушь?! Он же неудачник. Еще и француз. Ненавижу французов!

– Если еще раз скажешь что-то подобное про моего мужа, – спокойно сказала Катрина, – я в ту же секунду вызову психиатра прямо на дом.

– Ладно, ладно, на самом деле я погорячился. Просто вырвалось само собой. Но поверь, – голос заговорил с оправданием, – я так не думаю, нет. Просто вдруг захотелось тебя уколоть немного. Прости меня, я чертовски виноват, я не имел права так говорить, поэтому прости. А? Мир? Ну что ты, Катрина, не будем ссориться…

– Кто ты? – повторила она.

– Ну что ты заладила?

– Ты – зло?

– Может быть.

– Дьявол?

– Слишком высоко берешь.

– У тебя мерзкий голос.

– Что поделаешь. Придется привыкнуть.

— Очень мерзкий голос.

– Могу сменить на женский, но вряд ли это поможет.

— А почему сразу не принял женскую роль?

– Ну к чему это лукавство? Мы оба знаем, что тебе очень не хватает мужского общества.

Катрина с усмешкой покачала головой. Тут она заметила, что несмотря на весь ужас происходящего, она чувствует в себе прилив сил. Спустя минуту она резко встала и стала быстро натягивать на себя джинсы и свитер.

Голос буквально завопил:

– Да! Да-да-да, идем гулять. Нечего сидеть в этих стенах, пойдем в свет!

Катрина наскоро причесалась, накинула легкий плащ салатного цвета и, прежде чем выйти из квартиры, достала из-под подушки фотографию и положила ее в карман.

Голос продолжал радостно верещать:

– Ты отлично выглядишь, все в порядке. Кстати, тебе совсем не обязательно обращаться ко мне вслух, просто подумай, что говоришь со мной… я пойму. А то еще, чего доброго, тебя не поймут окружающие. А они не поймут. Мало кто знает, что такое настоящая дружба, доверие и взаимопонимание.

Катрина нисколько не удивилась тому, что говорить вслух не обязательно – это было понятно сразу. Выйдя на улицу, она прошла мимо своей машины и направилась в сторону сквера, через который проходила два дня назад.

– Да, не нужна машина, – продолжал лепетать голос, – так пройдемся, подышим, кости разомнем, дождя еще нет, а начнется так и не страшно. Можно в бар зайти и хорошенько выпить! Сколько ты уже не позволяла себе больше двух бокалов вина, а? Два года? Иногда надо хватить лишнего – это полезно, конечно, если это происходит не слишком часто. Алкоголь отлично перезагружает мозги.

Голос помолчал и вдруг вновь заговорил с презрением:

– Ну же, Катрина, говори со мной. Я только этого и жду. Я ведь не твой муженек, до которого хрен докричишься.

– Ты ведь знаешь куда мы идем? – прошептала Катрина.

– Ну, вообще-то на прием к психиатру нужно записываться заранее. Так что, боюсь, что ты просто блефуешь.

– Да? Есть неотложная помощь.

– И что? Ты устроишь истеричный спектакль посреди улицы в надежде, что тебя накачают всякой дрянью и на этом все закончится?

– Нет, я просто приду в поликлинику и скажу первому встречному врачу, что голос в моей голове приказывает мне убивать, – Катрина попробовала просто фокусировать внимание на том, что ей хотелось произнести вслух, и это оказалось не так уж сложно. – Как думаешь, обратят внимание на такую бедняжку или выгонят за доказательствами?

– Ты пытаешься убедить в этой затее меня или же саму себя?

Катрина с отвращением отметила, что голос прав. Даже если она и вынашивала в голове подобные планы, то одновременно понимала, что воплотить их в жизнь у нее не получится. Во-первых, она боялась последствий принятия сумасшествия. А во-вторых, и что куда важнее, она прекрасно понимала, что это «нечто» в ее голове просто не позволит избавиться от себя каким-либо быстрым и относительно доступным способом. Голос подавлял ее волю и предоставлял право выбора только тогда, когда ему того хотелось. То есть, Катрина могла обратиться за помощью только с его позволения. Она поняла, что надломленный разум затеял с ней ужасную игру, и сам устанавливает правила. Кроме того, Катрина с отчаянием замечала, что неотвратимо, с каждой минутой, с каждым новым монологом, она принимает этот голос. С каждой минутой в ней неумолимо нарастает странное ощущение, что она словно ждала его всю свою жизнь.

– Катрина, – голос заговорил пренебрежительно, – я заметил в твоей квартире одну странную деталь. А почему вторая комната заперта, а? Что могло послужить причиной такого странного поступка? Ведь можно было бы использовать ее как кабинет, например, а? Или заняться искусством – живописью, допустим, и устроить ее как мастерскую. Вполне здравая идея, тебе так не кажется? Ну, если ты не любишь живопись, хоть я знаю, что любишь, ну ладно… ну сделала бы там небольшой спортзал.

Катрина почувствовала, что голова ее начинает идти кругом и подступает тошнота. Она ускорила шаг, хоть даже не знала куда ей идти, и просто шла прямо по улице Виктора Гюго, глядя себе под ноги, и избегая взглядов прохожих.

– Прямо как в фильмах ужасов, когда на чердаках прячут какие-нибудь шкатулки с проклятьями, ящики с привидениями, опечатывают этот чердак и живут дальше, будто ничего не произошло. Живут рядом с призраками, которые только и мечтают вырваться наружу и пожрать своих хозяев. Вот мне что-то подобное в голову приходит. Не по той же схеме ли и ты сработала? Может ты спрятала что-то в этой комнате, а? Ну, не знаю… нет, конечно, я могу и ошибаться. Но такой вариант, в смысле, что ты что-то скрыла в этой комнате, кажется мне вполне логичным. Ну… может, какую-нибудь вещь? Или даже несколько вещей? Может, гору вещей? Катрина, я прав?

Катрина до скрипа стиснула зубы, понимая, что голос хочет причинить ей боль, и она не в силах постоять за себя.

– А что там за вещи? А? Чьи? Чьи там вещи?

И голос захохотал дьявольским смехом, видимо довольный собой.

– Не надо, – обратилась Катрина к голосу.

– Катрина, чьи это вещи? – продолжал тот, не обратив внимания на просьбу. — Ты должна мне ответить.

И Катрина поняла, что должна. Что это приказ.

– Это…

– Ну же, смелей. Это не так страшно, как кажется.

– Это вещи Пьера, – Катрина почувствовала, что может лишиться рассудка и замедлила шаг.

– Да, – самодовольно произнес голос, – да, это вещи твоего Пьера. Катрина, а что вещи Пьера делают в запертой комнате, а?

– Я их туда спрятала, – вновь он словно выжал из нее ответ. – Зачем ты это делаешь?

– Делаю что? – голос повысил тон.

– Причиняешь мне боль.

– Но ведь ты сама меня понуждаешь к этому. Я просил тебя поговорить, а ты все молчишь. А я хочу получить ответы на некоторые вопросы.

– Только не о нем.

– О нем! Зачем ты спрятала вещи мертвого мужа в ту комнату? Отвечай, Катрина.

– Я не знаю! Не знаю! – закричала она про себя.

– Знаешь, Катрина, знаешь. Просто тебе кажется, что музей мертвеца делает тебе честь, правда? Немного притупляет стыд, да? Потому что тебе стыдно, я прав?

Глаза Катрины стали мокрыми от слез.

– Я сейчас закричу, – сказала она.

– Ладно, успокойся… – голос заговорил мягче. – Куда идем-то, кстати? Может, на кладбище сходим? Поплачем там, расскажем, что произошло с нами в последнее время. Скоро дождь начнется – атмосфера самая подходящая для такого мероприятия. Посидим, погрустим, вспомним прошлое. Не хочешь? Почему? Я не нарушу идиллию, даже помолчу, пока ты будешь изливать душу над трупом этого чертого ублюдка!

Катрина резко застыла на месте, чувствуя, как из нее через секунду вырвется неистовый и бессильный вопль. Она оперлась рукой о стену здания, мимо которого проходила, и огромным усилием воли заставила себя сдержаться. Или же ее заставили.

Голос хохотал в это время над своими словами.

– Вот так же и меня задевает твое равнодушие, даже неприятие, с которым ты обращаешься ко мне. Зуб за зуб!

Катрина оторвалась от стены, и глубоко вдохнув, медленно побрела дальше.

– Катрина… – спустя полминуты язвительно проговорил голос. – Твой дохлый муж – ничтожество и неудачник. Хаха!

Катрина свернула в переулок, который попался на ее пути, и побежала, сдерживая давившие ее рыдания и слыша отвратительный смех, вырывавшийся из ее головы и заполнявший пространство вокруг нее. Переулок этот по диагонали соединял улицы Гюго и Иоганна Штрауса. Катрина несколько раз спотыкалась и чуть не падала, привлекая недоуменные взгляды прохожих. Выбежав на улицу Штрауса, она присела прямо на бордюр тротуара, и не в силах сдерживаться, заплакала, продолжая слышать скрежет металла в этом отвратительном хохоте.

– Ну все, все… – заговорил голос отсмеявшись. – Ну, не нужно плакать, Катрина, не нужно. Уже люди смотрят.

– Вы в порядке? – услышала Катрина обычный человеческий голос.

Она подняла голову и увидела склонившегося над ней молодого человека в бейсболке.

– Пошли его! Катрина, пошли ко всем чертям этого тупицу! Дай ему пощечину! Ну же!

Катрина резко встала, отчего молодой человек даже отшатнулся, и едва сдерживая себя от исполнения приказа, выдавила:

– Спасибо, уже все в порядке.

– Ладно, – парень окинул ее подозрительным взглядом и двинулся дальше.

– Тьфу ты! Как же с тобой скучно.

Катрина достала платок из кармана плаща и вытерла слезы.

– Слушай, Катрина… эй, Катрина! А на что это твоя рука наткнулась в кармане, а? Давай посмотрим.

Катрина сумела проигнорировать эту просьбу и побрела вверх по улице Штрауса.

– Вот черт! Вновь ты не можешь сделать для меня даже такую мелочь. Послать какого-то придурка не можешь, показать, что у тебя в кармане не можешь, разговаривать со мной тоже не хочешь. Как с тобой дружить?

Улица Штрауса была самой протяженной в Санлайте и пересекала его с севера на юг, к слову она была одной из старейших улиц города. По всей ее длине располагались частные дома и коттеджи, и Катрина вспомнила мимолетно, что на ее южном конце живет Лина. Минут пять она медленно шла в тишине, голос почему-то притих. Также Катрина заметила, что после того, как незнакомец поинтересовался ее самочувствием, в душе ее начала зарождаться злость, вытеснявшая собой отчаяние. И злость эта, несомненно, была готова подчиняться голосу, последствия чего могли быть самыми непредсказуемыми.

– Я знаю, что в твоем кармане, – вновь жалобно заговорил голос, но вдруг резко сменил тон на презрительный: – Там фото, где ты с трупом, хаха! Да, тогда труп был еще жив. А сейчас он настоящий труп. Ну труп, да и труп, и хер с ним, хаха!

Злость и ненависть вспыхнули в Катрине с новой силой. Она ускорила шаг, стараясь ни о чем не думать и ни на что не обращать внимания, в то время как внутри нее все клокотало от ненависти. Катрина миновала перекресток с улицей Антона Чехова и продолжала идти быстрым шагом, по-прежнему не задаваясь вопросом, куда именно она идет. Голос молчал, но Катрина понимала, что сейчас, вместо того чтобы говорить, он нагнетает в ней страсть к разрушению.

– Чем бы ты ни был – я найду способ избавиться от тебя. Я клянусь! – сказала она про себя, но беззвучный тон ее был неуверенным и слабым.

– Я рад, что он сдох, потому что, если б он не сдох, мы вряд ли бы с тобой сейчас говорили, – голос сделал вид, что пропустил ее слова мимо внимания.

– Чем же он тебе так не угодил, тварь? – Катрина чувствовала, что злость в ней усиливается с каждой новой фразой, оскорбляющей ее покойного супруга.

– Дело не в нем, – усмехнулся голос. – Дохлый тут вообще ни при чем. Неужели ты этого не понимаешь? – голос повысил тон и стал говорить с новой интонацией нравоучения, что Катрину взбесило еще сильнее. – Дело в тебе. Ты бы не позволила мне быть с тобой, а не дохлый.

– Насколько я заметила, ты не особо интересуешься моим желанием пребывать в твоей компании, – с отвращением произнесла Катрина.

– Если так, значит, ты просто очень невнимательна, – смиренно ответил голос и замолчал.

Пройдя еще шагов двадцать Катрина вдруг заметила того самого парня, который пятнадцать минут назад предложил ей помощь. Он доставал какую-то коробку с переднего сидения своей машины – зеленого «опеля», а заметив Катрину, слегка улыбнулся. Катрина не смогла ответить, потому что почувствовала, как вдруг ярость внутри нее достигает апогея. Почувствовала, что от всей души желает схватить камень и разнести к чертям лобовое стекло этого автомобиля. Желание было настолько сильным, что Катрина даже замедлила шаг, а отойдя от машины шагов на десять, вдруг заметила на обочине отличный булыжник, идеально подходивший для этой затеи. Катрина представила, как она хватает его и разбивает стекло, и ее захлестнуло чувство восторга. Чувство отвратительное и невероятно обольстительное, исходящее из глубины души, чувство торжества и восторга от вандализма. С невероятным усилием она отвернулась от камня и продолжила медленно идти, изо всех сил стараясь противиться инстинкту разрушения.

– Хочешь, поклянусь тебе, что больше слова плохого не скажу о твоем муже?

– Ты уже обещал это, – Катрина ответила дрожащим шепотом и почувствовала, что именно голос попросит взамен.

– Нет, я обещаю. Я больше слова не скажу о нем.

– Да, я хочу… чтоб ты больше ни словом не упомянул его, – Катрина позволила себе поверить.

– Тогда сделай это.

Катрина почувствовала, как запрет становится лишь условностью, как трещат оковы морали. Адреналин и восторг – отвратительный и низменный восторг. Она развернулась, медленно подошла к камню и крепко сжала его в правой руке. Она видела, что молодой человек несет большую коробку по дорожке к своему дому. Он был от машины уже шагах в тридцати, Катрина в десяти.

– Сейчас что-то будет, – прошептал голос.

Катрина мельком обрадовалась, что надела кеды, так как предчувствовала, что сейчас ей придется бежать еще быстрее, чем она уже бегала сегодня. Впрочем, ее не особо волновало, что будет если ее же жертва настигнет ее саму.

– Ой, сейчас что-то будет, – повторил голос.

Катрина сделала два резких шага в сторону машины, занесла руку и со всей силы запустила камень в лобовое стекло. Глухой удар, визг сигнализации и чувство невероятной звериной радости отозвались в ее душе. Гулом из головы в пространство вырвался адский хохот.

Катрина тяжело дышала и поначалу не могла сдвинуться с места – настолько невероятным был всплеск эмоций. Она видела, как парень резко обернулся и переводит опешивший взгляд с нее на орущую машину. Сквозь туман в голове она поняла, что он не может толком сообразить, что произошло, или не верит своим глазам, и это вызвало в ней новую волну истерической радости. Сама того вначале не замечая, Катрина вдруг поняла, что смотрит на парня с широкой и искренней улыбкой – не презрительной или подлой, а именно искренней и веселой. Бедняга, похоже, не мог прийти в себя, а Катрине казалось, что она смотрит на него уже минут пять.

– Беги!!!

В ту же секунду она повиновалась и побежала, при этом не от машины, а прямо на нее, в ту же сторону, откуда пришла сюда. А пробегая мимо машины еще и со всей силы ударила ногой в переднее крыло, оставив небольшую вмятину.

– Я горжусь тобой, сука! – в восторге визжал голос. – Ты даже не представляешь насколько! Это просто невероятно, твою мать!

И тут, на бегу, Катрина заметила, что она и сама давится хохотом. А за спиной она слышала, как кричит удивленно-ошарашенным голосом парень, попавшийся под расправу:

– Твою мать, сука! Да что же я тебе сделал, а?! Сука, что ты натворила?! Что ты за сука адская?! Что за тварь?!

– Беги! Беги! Хаха!

– Сука! Чтоб тебе в аду гореть! Твою мать, что же ты за тварь?! Что я тебе сделал, сука!? Что ты за адская сука?!

Катрина слышала, что голос парня затухает, а значит, он не предпринял погоню. Его проклятия приводили Катрину в экстаз. Она уже приближалась к улице Чехова, когда заметила, что начинается дождь – первые крупные капли упали на асфальт. Катрина также с радостью отметила, что дорога сейчас пуста, и что поблизости нет прохожих, которые могли бы ее остановить, но те, кто находился поодаль, останавливались и с интересом глядели на орущего парня у разбитой машины и бегущую хохочущую сумасшедшую.

Катрина перебежала дорогу на улице Чехова, благо на светофоре горел зеленый, и бросилась во внутренний двор первого же многоэтажного дома. На бегу она сориентировалась и поняла, что если пересечет три двора держась примерно диагонального направления, то выбежит на улицу Виктора Гюго в сотни метров от своего дома. Дождь усилился и духота, стоявшая в воздухе с утра, отступала под струями воды. Катрина перестала смеяться, но звериный восторг продолжал наполнять ее изнутри, сердце бешено колотилось от возбуждения и быстрого бега, пот стекал по телу. Катрине казалось, что она под каким-то наркотиком. Она понимала, что совершила грязный, подлый и ничтожный поступок, но эйфория перечеркивала зов совести. Даже голос, звучавший в ее голове, не казался таким мерзким и отвратительным как раньше, он казался ей неотъемлемым элементом этой эйфории.

Катрина перешла на шаг, когда увидела улицу Гюго.

– Черт возьми! Это было действительно круто.

– Это было чертовски круто! – ответила Катрина и посмотрела в небо, подставив раскрасневшееся лицо под капли дождя.

– Ты ведь не делала раньше ничего подобного.

– Нет. Никогда. Даже близко похожего, даже в детстве.

Катрина заметила, что сейчас не испытывает чувства, что ее воля подавлена. Неужели ей удалось удивить своего врага тем, что она способна на отчаянные поступки? Или нет? Может, именно он показал ей на что она способна и сейчас просто ослабил свою власть, чтобы Катрина сама это уяснила и осознала?

Тут небо разразилось оглушительным громовым раскатом, и начался настоящий ливень – вода полилась едва ли не стеной. Но Катрина даже не подумала искать укрытия, и продолжала идти, не обращая внимания на быстро образующиеся лужи. Потоки воды подействовали на нее даже успокаивающе – возбуждение уходило, сменяясь каким-то неестественным умиротворением, словно эйфория, которую девушка ощущала после своей расправы с лобовым стеклом, вышла в свою кульминационную стадию.

Ливень закончился, как только Катрина вошла в свой двор. Вода была в промокших кедах, в прилипавших к ногам джинсах, в промокших волосах, но Катрина не собиралась возвращаться домой.

– Да, сейчас дом – это тюрьма, – поддержал ее голос.

Катрина подошла к своему «фольксвагену» и села за руль. Она положила голову на подголовник кресла, закрыла глаза и почувствовала теперь уже неприятные ощущения от мокрой одежды. Тут же она ощутила невероятную усталость, и едва нашла в себе силы, чтобы завести двигатель, включить печь и немного опустить боковое стекло.

В следующий момент она уснула. Сон был без сновидений, но с ощущениями. Ей все казалось, что ее куда-то тянут, без конца дергают и трясут за плечи. Катрина слышала, как ее имя произносится десятками разных голосов – мужскими и женскими, тихими и громкими, нежными и злыми. Сквозь сон она не понимала, чего от нее хотят, и не хотела понимать, ей хотелось лишь некоторого времени покоя и тишины. Но голоса, звавшие ее, не умолкали, кто-то с силой схватил ее и поволок куда-то вниз, повторяя: «пора, пора». Все другие голоса стали затихать, крепкие пальцы впивались в ее плечи и продолжали тянуть вниз – все быстрее и быстрее. Затем эти пальцы разжались, и Катрина полетела камнем, испытывая дикий страх, нараставший вместе со скоростью. Этот животный ужас и заставил ее проснуться.

В машине было уже душно и, заглушив двигатель, Катрина на всю опустила стекло и жадно вдохнула свежий воздух. Ливень стих, шел проливной дождь. Катрина прокрутила в голове последние события и злорадно рассмеялась. Она смеялась над собой, над разбитой машиной, над пораженным молодым человеком и его проклятиями. Она смеялась над всем миром и с удовольствием позволяла себе его ненавидеть и презирать. Голос молчал. Катрина вдруг подумала, что он прав. Что он ее лучший друг, и что именно этого знакомства она ждала всю свою жизнь. Она поняла, что ей хочется сейчас чувствовать на себе его влияние и мощь. Она не хотела думать о том, как она могла так быстро поддаться его влиянию, и предпочитала прорастающее где-то в глубине души наслаждение от верховенства этого голоса.