Полная версия
Портрет Кати Е.
Валерий Воскобойников
Портрет Кати Е.
© В. М. Воскобойников, текст, 2019
© Е. Г. Эргардт, иллюстрации, оформление, 2019
© «Детское время», 2019
От автора
Когда я был маленьким, я пропускал предисловие и сразу устремлялся читать книгу. Потом, слегка поумнев, обнаружил, что предисловия тоже бывают интересными. И раз уж начал рассказывать про себя, то продолжу.
В жизни мне очень повезло, потому что меня постоянно окружают добрые, умные и весёлые люди. И самые лучшие книги. Читать я научился в три с половиной года. Во время войны, Великой Отечественной. Папа воевал на фронте, мама – учительница русского языка, оставляла меня у соседей, где была девочка-первоклассница. С нею вместе мы делали уроки. С тех пор я всю жизнь с увлечением читаю книги. Увлечения были разные: в семь лет я собрался лететь на планету Марс и читал всё про космос. В восемь лет всю зиму читал с упоением «Илиаду» – книгу, созданную древним греком Гомером. В тринадцать лет увлёкся химией, завёл дома собственную лабораторию и удивлял гостей, превращая железные гвозди в медные. В восемнадцать лет стал «моржом», то есть плавал, пока не замерзала Нева, у Стрелки Васильевского острова, а когда замерзала – окунался в прорубь у Петропавловской крепости. Одновременно учился в Клубе служебного собаководства и получил диплом дрессировщика, выдрессировав собственного пса-овчарку. А ещё был парашютистом и шесть раз прыгал с парашютом! В армии стал сержантом – командиром отделения артиллерийской разведки. И все эти годы, начиная лет с четырёх, я знал, что однажды обязательно стану писателем… Поэтому почти сразу после армии, написав первый рассказ, отнёс его на конкурс в ленинградскую молодёжную газету «Смена». 24 марта 1962 года он был напечатан, и даже награждён премией, на которую я купил туристские ботинки, потому что мечтал путешествовать.
С тех пор я начал писать книги для детей, но иногда и для взрослых. Книги разные: про детей, которые учатся в школе, и про людей, которые жили очень давно и недавно, сделавших для нас и для всего человечества большие, добрые дела. Каждую из этих книг писал с увлечением и любовью к героям.
В новую книгу, которую вы сейчас прочитаете, вошли мои повести разных лет. Эти повести я люблю и сейчас. В них действуют такие же мальчишки, каким был когда-то я, и такие же девочки, которые были вокруг. Кажется, что это было только вчера. И ваши сегодняшние сверстники похожи на моих друзей детства.
Ваш Валерий ВоскобойниковДевочка, мальчик, собака
Замечательный рыжий сеттер
Возможно, это была самая умная и самая красивая собака в городе. Она водила по проспекту Пархоменко слепого человека. У человека на пиджаке были старые, потускневшие ордена, и Оля каждый раз, когда встречала его, думала, что слепым он стал, конечно, во время боя.
Человек и собака шли по улице не торопясь. Собака чуть впереди – рыжий ирландский сеттер, шерсть его отливала тёмным золотым блеском. На спине у собаки были специальные ремни, и на правом – красный крест, чтобы все знали, что собака эта не простая, а вожатый, поводырь слепого.
У человека было большое и доброе лицо, он шёл рядом с собакой, иногда что-то тихо ей приговаривая.
Собака подводила своего хозяина к булочной и спокойно сидела у крыльца, пока хозяин покупал батон и круглый хлеб. Потом она вела его к другому магазину, где продавались крупы и колбаса, потом к газетному киоску. Там они переходили улицу. Если ехала машина, собака садилась – пережидала.
Однажды, когда поперёк их улицы рабочие вырыли траншею, Оля увидела, как собака села у этой траншеи и не двинулась с места. Слепой человек что-то сказал ей тихо, погладил за ухом, и собака повела его в обход к деревянным мосткам.
Дальше они шли к школе и там отдыхали у высокого клёна.
Из школы появлялась девочка-первоклассница. Вскидывая ранец за спину, она подбегала к ним, целовала собаку в нос, брала слепого за руку, и назад они шли втроём.
Однажды Оля вышла из дома и увидела, что слепой человек идёт по улице один, без собаки, неуверенно щупая асфальт впереди себя палкой. «А собака заболела», – подумала Оля.
Собаки не было на другой день и на третий. И слепой человек тоже стал появляться на улице всё реже.
У Оли была двоюродная сестра Саша. Они родились в один год, в один месяц и даже в один день. И праздновали день рождения по очереди – то у Оли, то у Саши.
Оля любила Сашин дом. Он стоял на Владимирском проспекте рядом с театром. На театре всегда висели афиши, вечером их часто разглядывали люди; Оля тоже любила их разглядывать. Сашины окна были под самой крышей. Чтобы их увидеть, надо было перейти на другую сторону проспекта и задрать голову. И тогда поймёшь, какой это интересный дом: по три окна-фонаря сбоку и один – большой – посередине. Большой фонарь – это Сашин, два по бокам – тоже её.
Оля перебежала на другую сторону проспекта, а Саша открыла большое окно, замахала рукой и закричала через проспект:
– Оль! Не туда! Сюда, сюда!
Была весна, было тепло, всюду мыли окна и ходили уже без пальто. И крикнуть собственной двоюродной сестре, что она пошла в булочную не в ту сторону, – одно удовольствие.
Оля приехала в гости к Саше. Но тут неожиданно обнаружилось, что в доме кончился сахарный песок, – и Оля вызвалась за ним сбегать. Ей стали объяснять, где булочная, но она и сама знала, что булочная почти на углу Владимирской площади. А на другую сторону перешла просто так, чтобы полюбоваться на Сашины окна-фонари.
И тут с ней случилось несчастье.
Подбежали трое и сразу:
– Девочка, девочка, иди сюда быстрей! Иди быстрей, тут такой прикол!
Ещё понятно, когда к тебе пристают мальчишки, а то ведь девчонки – такие же, как она, из четвёртого или пятого класса!
– Зачем? – спросила растерянно Оля и всё-таки пошла за ними в парадное.
– Сейчас, сейчас, – сказала одна из троих, самая высокая. Они прошли через первые двери, около вторых – больших, с матовым стеклом – Оля было приостановилась, но тут её подтолкнули внутрь, к лестнице.
– Сейчас, сейчас увидишь, – хихикнула самая толстая.
И за Олей мгновенно захлопнулась дверь со стеклом. Тут же девчонки задвинули засов. Оля очутилась одна на полутёмной лестнице.
«Подумаешь, – решила она, – поднимусь по лестнице, открою другую дверь и выйду через чёрный ход. А если нет чёрного хода, кто-нибудь из жильцов пойдёт и откроет засов.
Оля так и сделала: поднялась, дёрнула другую дверь, но та не поддалась. Она дёрнула сильнее – дверь была заперта.
А внизу за матовым стеклом три девчонки, кривляясь, запели противными голосами:
– Обманули дуру, длинную фигуру! Обманули дуру, длинную фигуру!
Оля бросилась было вниз, задёргала изо всех сил дверь со стеклом, закричала громко:
– Откройте! Откройте, слышите! Открывайте быстро!
Но девочки в ответ запрыгали ещё радостней.
И тут Оля вспомнила, как смотрела на этот дом из Сашиного окна и ещё удивлялась, что в доме выбито несколько стёкол. А Саша объяснила:
– Он на капитальном ремонте, там никто не живёт.
Только теперь Оля поняла, что она в полной власти этих девчонок. Захотят – откроют и выпустят, а захотят – уйдут и оставят неизвестно на сколько времени, даже на ночь могут.
Девчонки так и сделали – захотели и ушли. А Оля осталась одна на пустой лестнице из четырнадцати ступенек.
Она ещё надеялась, что девчонки вернутся и потребуют что-нибудь, какой-нибудь выкуп, например. Строила планы, как она обманет их: пообещает выкуп, выскользнет из двери и бегом через проспект. Но девчонки и за выкупом не возвращались.
Сначала Оля просто стояла у стены и плакала от бессильной злости и унижения. Несколько раз она подходила к запертым дверям и дёргала их: надеялась, вдруг это ей просто показалось, что двери заперты, а сейчас они откроются, поддадутся.
Но запоры не поддавались.
Потом она устала стоять и села на каменную ступеньку. Лестница была холодная, и Оля быстро поднялась. С улицы из-за двух дверей иногда доносился шум трамвая, грохот тяжёлых грузовиков, потом снова становилось тихо. Она пробовала считать, досчитала до трёх с половиной тысяч и сбилась. Однажды послышалось завывание милицейской машины, и Оля обрадовалась: вдруг это её ищут родители вместе с милиционерами. Но свисток больше не повторялся.
Наконец, когда у неё уже не было сил на то, чтобы плакать, когда она перестала вслушиваться в уличный шум и даже надеяться на спасение перестала, а впала в странную полудрёму, в этот миг уличная дверь неожиданно грохнула.
Оля вздрогнула от этого грохота и в первый момент особой радости не почувствовала, может быть, испугалась.
Кто-то затопал ко второй двери, с узкими матовыми стёклами, остановился, вздохнул и стал открывать засов.
Оля стояла, прижавшись к стене, и было ей по-прежнему страшно.
Но когда дверь открылась, она неожиданно для самой себя бросилась к ней и увидела мальчишку. Оля натолкнулась прямо на него, и мальчишка чуть не бухнулся вниз, а потом с удивлением и испугом на неё посмотрел.
Оля прыгнула быстрей к уличной двери, приоткрыла её, а мальчишка продолжал смотреть на неё, как на сумасшедшую.
– Ты чего запираешься? – спросил он.
И тут Оля догадалась: конечно, этот мальчишка в потрёпанной синей нейлоновой куртке – из той же девчоночьей компании. Они заперли, поиздевались в своё удовольствие, потом он открыл, а они рядом где-нибудь в подворотне продолжают хохотать.
И теперь, когда ясно стало, что она на свободе, потому что уличная дверь была приоткрыта, кругом был свежий вечерний воздух, горели фонари, а напротив театра люди рассматривали освещённые афиши, теперь к Оле пришла злость на тех девчонок и на этого мальчишку. Вон как он виновато смотрит! Понял свою подлость!
– Я сейчас… я сейчас… в милицию тебя отдам! – сказала вдруг Оля решительным голосом и даже сама удивилась этой своей смелости.
А тут как раз на другой стороне улицы появились папа и милиционер.
– Папа! – крикнула Оля через улицу по-прежнему смелым голосом. Папа услышал. Оглянулся удивлённо, увидел Олю, сказал что-то милиционеру, и они побежали через трамвайные пути.
– Нашлась! – Папа схватил её за руку, но лицо у него всё ещё оставалось взволнованным. – Ну, куда ты потерялась, дочка!
– Это он! Он вместе с девчонками меня запер! – Оля показала на мальчишку, стоявшего в дверях и глядевшего на них с удивлением.
– Никуда я тебя не запирал, – тихо проговорил мальчишка, глядя в землю.
– Не может этого быть, – сказал милиционер странно спокойным голосом, а потом кивнул мальчишке: – Антон, ты не видел, кто это сделал?
– Нет, не видел. – Мальчишка по-прежнему не поднимал головы.
– Замёрзла совсем! Совсем замёрзла! – говорил в это время папа. – Спасибо вам большое, сержант, я пойду её чаем напою. Может, и вы зайдёте чайку попить, ведь нашлась!
– От чая бы не отказался, да найти надо виновников… Протокол составить: что было с девочкой, зачем её заперли, с какой целью.
– Главное, что благополучно нашлась! – Папа наконец заулыбался.
– А протокол всё-таки надо составить, – продолжал говорить милиционер. – Я на своём участке порядок строго поддерживаю, а участок у меня трудный. Так что вы идите, напоите дочь чаем, а потом вместе в отделение. Разберём подробно, как и что происходило. Если дети начнут так исчезать…
– Хорошо, хорошо. – Папа кивнул и, не отпуская Олину руку, повёл её через проспект в дом к Саше.
Они поднялись на лифте, а в квартире её обступили все. Мама то плакала, то смеялась. Саша и её отец тоже не переставали улыбаться.
– Я все свои улицы обегал, только заскочил домой узнать новости, гляжу в окно – вы идёте! – повторял Сашин отец.
Праздничная еда со стола была уже убрана, но Оле принесли отдельно. Она ела, пила чай с особенным пирогом, который испёк отец Саши, и рассказывала, как на неё налетели девчонки из шайки, загнали на лестницу, продержали весь вечер, а потом послали своего знакомого мальчишку отпереть.
– Это просто так оставлять нельзя! – говорил папа решительным голосом. – Сейчас допьёшь чай и пойдём в отделение.
Но в отделение милиции они так и не пошли, потому что после чая Олю разморило – захотелось спать в любом месте, какое подвернётся. Олины родители вызвали по телефону такси и отвели полусонную Олю в машину, а Саша с отцом их проводили.
В следующие дни Олин папа ещё несколько раз вспоминал про отделение милиции, а потом у него появились другие срочные дела, и он о трёх девчонках больше не думал.
Потом начались летние каникулы, и Оля всё реже вспоминала о том случае. Но в начале сентября, когда она ехала с мамой в электричке, она вдруг увидела мальчишку. Мальчишка был в той же голубой потёртой куртке, вошёл он в вагон на остановке Тарховка, а Оля ехала из Сестрорецка. Она сразу узнала его, а он нерешительно оглядел пассажиров, и вид у него был виноватый. Может быть, он снова сделал какую-нибудь пакость людям? А через секунду Оля даже вздрогнула от удивления: мальчишка вёл рыжего ирландского сеттера, очень похожего на собаку, которая была у слепого человека на проспекте Пархоменко.
Мальчишка прошёл по вагону со своим виноватым лицом, уселся в самом конце, достал из сетки бутылку с водой, алюминиевую мисочку и стал поить сеттера, а собака принялась громко пить.
Олю он, к счастью, не замечал. Но Оля всё видела и слышала.
Какой-то взрослый повернулся к мальчишке и спросил дружелюбно:
– Как зовут твою собаку, мальчик?
И, вместо того чтобы спокойно назвать имя, если ты везёшь свою собаку, мальчишка вдруг вздрогнул, испуганно оглянулся и только потом виноватым голосом что-то проговорил.
И в эту секунду собака села, а потом смешно положила правую лапу на голову, словно прикрыла ухо. Точно так же делала и собака пожилого слепого человека.
Тут уж самый недогадливый сообразил бы, что это за сеттер!
Сержант Петренко
Сержант Петренко был человеком пожилым и одиноким. В прежние годы у него была жена, но потом она скончалась, и сержант каждый месяц, переодевшись в гражданское, ездил с цветами на место, где она теперь лежала.
Антона и маму его – докторшу Нину Фёдоровну – сержант милиции Петренко знал хорошо. И не только потому, что они жили на его участке и в одном с ним доме. А ещё и потому, что Антон с докторшей ему нравились. Зимой, когда Нина Фёдоровна не подрабатывала на скорой помощи, а вечерами была дома, сержант любил зайти к ним и попить чаю с вареньем.
Иногда он думал, как хорошо получилось бы, если бы Антон был его сыном. Они бы вместе ездили в лес за грибами, вместе дома мастерили бы нужные для хозяйства вещи, а в воскресенье на стадионе смотрели футбол.
Конечно, Антон был мальчишкой сложным, но простых людей в жизни не бывает – сержант это знал по службе.
В марте решил Антон сделать фотографию Владимирской площади с крыши троллейбуса. Он в это время фотографией увлекался. Троллейбусов на кольце было несколько. Антон забрался на один из них, а водитель его не заметил и поехал. Хорошо, прохожие на улице закричали, да и сержант был неподалёку, а то бы так и повезли мальчишку по городу на крыше троллейбуса.
Очень тогда хотелось сержанту наказать Антона, но, с другой стороны, фотография – это ведь увлечение, страсть.
Как раз в тот вечер, когда потерялась, а потом нашлась девочка, у сержанта был разговор с начальством. Начальство приказало сотрудникам милиции срочно найти подозрительного мужчину. Подозрительный воровал всевозможные вещи, даже несколько собак, оставленных у магазинов, украл. Действовал он в основном в центре.
И первая мысль, когда сержанта остановили и сказали о пропаже девочки, была страшная: неужели этому подозрительному уже мало вещей и собак и он теперь на девочек перешёл?
Но всё кончилось благополучно. Девочка нашлась, указала почему-то на Антона. Наверняка перепутала. В том, что Антон не станет запирать прохожих на улицах или красть их, сержант был уверен. И всё-таки сержант жалел, что отпустил девочку с отцом, не выспросил их о подробностях. Поверил им, а они так в отделение и не пришли.
Сержанта люди, бывало, и обманывали, такая уж у него была служба, но он продолжал верить людям, потому что без веры в людей в милиции лучше не служить.
Рыжий сеттер
Эту удивительную собаку Антон увидел в первый же день, как приехал на дачу.
Всё лето он думал о ней. Даже сделал несколько её портретов и повесил в своей комнате.
На даче в Тарховке Антон жил с того лета, как помнил себя. А помнил он себя, не то что некоторые, – с годовалого возраста. Он даже по мнил, как учился ходить, как ему было страшно, оттого что земля качается под ногами. Он помнил огромное улыбающееся мамино лицо, потому что взрослые приближают лица к своим детям почти вплотную. Он помнил и другое лицо – с длинными усами. Позднее такое лицо он увидел в альбоме у бабушки Насти. И бабушка объяснила, что это – его отец. Отец и мама поссорились, когда Антону был год, и расстались навсегда.
Отец даже в Москву переехал, потому что не мог спокойно жить в одном городе с ними. Он регулярно присылал своей матери – бабушке Насте – заводские газеты с заметками о самом себе. В тех заметках писали, какой он замечательный производственник, новатор и рабочий-изобретатель. К десятилетию Антона отец прислал ему в подарок большой ящик. Там были фотоаппарат, увеличитель, кюветы и книга «Советы юному фотолюбителю».
С того дня Антон и увлёкся фотографией. Он сделал портреты двух своих соседок по коммунальной квартире, а весной снял льдины, плывущие по Неве, и крыши домов, отражающие огни реклам. Сержант Петренко даже советовал послать эти фотографии на выставку – так хорошо они получились.
А ещё Антон мечтал о собаке.
…Красивый тёмно-рыжий пёс с умными печальными глазами ходил рядом с хмурой тёткой по Гагаринской улице. Уши у пса были длинные, висячие, шерсть тоже длинная, блестящая, такая у пса была порода – ирландский сеттер, ещё он назывался рыжим сеттером. Антон знал многие породы собак – в библиотеке он прочитал специальную книгу.
Опытный собачник, встретив хозяина и собаку, сразу определит, в каких они отношениях.
У тётки лицо было всегда недовольное, она не смотрела на своего сеттера, а шла сама по себе. Значит, она его не любила, не уважала. А сеттер шёл спокойно рядом, не дёргал поводок, лишь иногда грустно оглядывался по сторонам да останавливался понюхать у столбика, чтобы узнать, кто здесь проходил до него.
Тётка при этом дёргала поводок, значит, собак не понимала.
Антон мечтал о собаке с младшей группы детского сада. Он жил вместе с матерью в коммунальной квартире, там были ещё две старушки. А в коммунальной квартире без разрешения жильцов собаку держать нельзя. Черепаху можно, рыбок в аквариуме, кое-каких бессмысленных животных, можно даже змею, конечно, если она по коридору не ползает, а собаку – запрещено. И правильно. Потому что у соседки Валентины Егоровны от шерсти животных – кашель. Он даже как-то по-учёному называется. Прежде она сама держала кошек, а потом ей врачи запретили, и она передала их в хорошие руки. Раньше, когда Антон учился в первом классе и не понимал жизни, он время от времени заговаривал с мамой про собаку, но мама лишь грустно вздыхала.
И всё-таки Антон продолжал мечтать о собаке, а с того дня, как увидел на даче сеттера, он стал мечтать именно о таком красивом и благородном псе.
Едва хмурая тётка показывалась вместе с сеттером на улице, Антон выходил за калитку и шёл за ними в небольшом отдалении, словно загипнотизированный.
Сон
В городе на Владимирском проспекте недалеко от Антона жила девочка Саша.
Она тоже училась в пятом классе. Антон узнал это случайно, когда увидел её в Эрмитаже на школьной экскурсии. Там же он узнал и её имя.
Саша занималась музыкой – Антон несколько раз встречал её на улице с нотной папкой.
Однажды Антон переходил Владимирский, взглянул нечаянно на засветившийся окно-фонарь под самой крышей и увидел в нём Сашу. Антон даже остановился от неожиданности. На него чуть грузовик не наехал.
Так Антон узнал, где можно Сашу увидеть. Мимо её дома он проходил каждый день и всегда, будто нечаянно, взглядывал на окно. Но Сашу он видел там редко.
Антон и летом на даче о ней вспоминал, а недавно она приснилась ему. Во сне Антон шёл по своей Колокольной улице вместе с рыжим красивым сеттером. И такая у них была настоящая дружба с умным псом, что Антон вдруг остановился и поцеловал сеттера в коричневый кожаный нос. И тут из-за угла показалась Саша. А из подворотни неожиданно выскочили три хулигана. Хулиганы почему-то были одеты в женские платья, они бросились к Саше. Но Антон с сеттером были начеку. Быстрым уверенным шагом они приблизились к хулиганам. Сеттер грозно зарычал на них, и хулиганы, придерживая подолы платьев, разбежались в разные стороны. А девочка взглянула на Антона, на смелого пса, неожиданно присела в своём красивом голубом пальто и тоже поцеловала сеттера в коричневый кожаный нос. А потом они все вместе пошли по улице.
Внезапно громко засигналил грузовик, Антон отскочил от него, но это уже был грузовик из жизни, а не из сна. Из города приехала машина за вещами соседей.
Вода в консервной банке
Днём Антон снова шёл за рыжим ирландским сеттером и хмурой тёткой.
Было жарко. Желтеющие листья светились на солнце и шуршали от ветра. Тётка и сеттер подошли к магазину. Там тётка привязала пса к столбу, а сама пошла вовнутрь.
Умный пёс лёг на землю, чтоб было прохладнее. Он громко дышал, и с его длинного языка падали на землю капли.
Антон остановился около сеттера. Уже сколько дней ему хотелось погладить блестящую собачью шерсть, но он всё не мог решиться. Ведь сеттер не знал его, не замечал.
– Твоя собака, мальчик? – спросил вдруг прохожий. – Кто же собаку на солнце привязывает. Смотри, как она от жажды мучается. – И прохожий сокрушённо вздохнул.
Близко была колонка для воды. Там как раз наливали воду в вёдра. Сеттер посмотрел на плещущую воду и облизнулся. И тут Антон сообразил. Он схватил валявшуюся консервную банку из-под шпрот, набрал холодной воды и отнёс псу.
Сеттер стал пить громко и быстро. Антон снова набрал воды – теперь сеттер пил спокойнее, даже оставил немного в банке. Антон осторожно погладил его по спине, и сеттер грустно взглянул Антону в лицо.
Тут как раз вышла хмурая тётка.
– Что ж вы собаку на солнце привязали, – сказали ей люди, стоявшие у магазина. – Хорошо, мальчик догадался, попить принёс.
– Продали мне эту собаку за хорошие деньги, говорили, дом сторожит, а она только сидит, вздыхает да в глаза заглядывает, – пожаловалась в ответ тётка, – теперь и мучаюсь. И сама болею, и собаку мучаю. Был бы хороший человек, задаром бы отдала.
Тётка отвязала сеттера от столба, они пошли назад к Гагаринской улице. Антон снова брёл за ними следом.
Разговор
Сколько раз он так ходил за ними на небольшом отдалении, всё лето, мечтая хотя бы ещё раз прикоснуться к сеттеру, хотя бы поймать его взгляд! Иногда он набирался смелости, решался подойти к тётке и заговорить о чём-нибудь, о чём угодно: предложить донести тяжёлую сетку, полить огород, а в ответ тётка разрешила бы ему погулять с собакой. Но в последний момент смелости всё-таки не хватало.
И вдруг тётка обернулась к Антону сама и сама заговорила с ним.
– Мальчик, ты зачем следом бродишь? Или замыслил что?
– Я не брожу, я так… – Антон растерялся.
– А я думаю, что не так. Или собака нравится?
– Нравится, – ответил Антон и почувствовал, что голос у него стал от волнения хриплым.
– А я вот собак не люблю. Купила, думала, привыкну, всё-таки живая душа. Не получается. И его мучаю, и сама мучаюсь, – снова сказала тётка.
Она замолчала, словно ожидала, что теперь Антон станет продолжать разговор.
Но Антону заговорить было невозможно.
– Завтра в город. И куда я его с собой повезу? Не было у бабы хлопот, купила она испанеля.
– Это не спаниель, это – ирландский сеттер, – поправил Антон. – Спаниели меньше ростом, а уши у них длиннее.
– А мне всё одно, что сеттер, что испанель.
– Не испанель, а спаниель, – снова не сдержался Антон.
– Во-во, спаниель. Тот, который продавал, так и говорил – спаниель. – Тётка замолчала опять и принялась рассматривать Антона.
Антон опустил голову, и даже жарко ему стало. Он почувствовал, что наступает главное мгновение.