Хроники Мастерграда. Книги 1-4

– Уважаемые люди просили передать, чтобы ты отстал от нее, – качнувшись с носка на пятку, сказал второй, с фиксой.

Петелин резко дернулся, взгляд загорелся предостережением и потемнел. Хамства и наглости он не прощал никогда и никому.

– Чего? Да пошел ты, – сквозь зубы процедил офицер.

– Следи за метлой, баклан! – набычился тот, что со шрамом, а второй демонстративно сплюнул под ноги.

Следить за метлой (тюремный сленг) – не допускать в разговоре оскорбительных выражений или отдельных матерных слов.

Баклан (тюремный сленг) – хулиган. Слово имеет презрительный оттенок; авторитетных, уважаемых заключенных, даже осужденных за хулиганство, бакланами называть не принято.

Александр скрипнул зубами и шагнул в сторону, чтобы обойти блатных.

Мелькнула рука. Умелый апперкот в живот столь стремителен, что лейтенант даже сообразить ничего не успел.

Его согнуло почти пополам, дыхание перехватило, словно из легких выбили весь воздух. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Фонарик выпал из ладони, звонко разбилось стекло. Покатился, световое пятно уткнулось в серую панель стены.

Короткий боковой хук «быка» со шрамом. Резкая боль прострелила ребра. Петелина отшвырнуло в сторону.

Следующим ударил «бык» с фиксой. Сокрушительный хук по скуле, из глаз посыпались искры, Александр рухнул, чувствительно приложился спиной об асфальт. Рот наполнило соленым вкусом крови.

Несколько мгновений скрюченный Александр хватал воздух ртом, потом кислород живительной струей проник в легкие, наполняя организм счастьем дышать. Бешенство охватило его. Сердце заколотилось словно безумное, в висках набатом застучала кровь. Мысли исчезли, осталась первобытная ненависть зверя, стремящегося добраться до горла врага.

Он затаился.

– Баклан, – процедил презрительно и довольно «бык» с фиксой. Подхватил с земли разбитый фонарь, луч осветил скрючившуюся на земле фигуру. Злорадно хохотнул и шагнул к жертве.

Широко, по футбольному, размахнулся, как привык, добить лежачего.

Александр использовал шанс до конца. С утробным хеканьем распрямился, впечатал каблуки офицерских берц (офицерские ботинки) в живот блатного. Словно словив пушечное ядро, тот отлетел назад. Покатился, с трескам сминая кусты около подъезда. Все же парень Петелин был далеко не хилый.

Стремительно вскочил на ноги. Вернее, ему показалось, что стремительно, потому что второй из «быков» был быстрее.

Сокрушительный удар! Скулу пронзила боль. Искры фонтаном из глаз. Александр вновь рухнул с размаху ударился землю затылком. Перед глазами все поплыло.

Со звериным хеканьем «бык» ударил в живот ногой.

Александра подбросило над землей, удар по голове и вновь по голове, заплясали искры.

– Хватит, хватит я сказал! Забьете нахрен! – словно сквозь вату донеслось до Александра.

«Бык» со шрамом матерно пробормотал под нос, отошел, второй, с фиксой, с трудом поднялся на четвереньки, ошалело замотал головой.

В голове Александра сплошной гул, словно кто-то от души саданул по медному колоколу, порождая оглушительный звон, который вот-вот разорвет череп. Саднило спину и живот.

Хлопнули двери автомобиля. Наклонился белый овал лица. Глаза неизвестного сверкали холодно, словно принадлежали не человеку, а рептилии. В суетливых движениях чувствовалась нечто от грации гадюки, готовящейся к стремительному броску.

– Жить хочешь? – неизвестный рыкнул раздраженно. Голос не походил на грубые голоса «быков». В нем чувствовалось сила привыкшего к беспрекословному повиновению человека и неплохое образование. Александр сплюнул на землю кровь и упрямо сжал губы.

– Хочешь, я знаю, – казалось, что говоривший ехидно улыбнулся, но когда он продолжил, в голосе появились стальные нотки, – тогда запомни, чтобы больше тебя возле Ольги я не видел, иначе убью!

Александр ненавидяще глядел в белесую муть лица. С ветки на лоб упала капелька, поползла по скуле, щеке и пропала в земле.

Человек выпрямился, провел пальцами по уголкам рта словно смахивая невидимые крошки:

– Упрямый, – вроде даже одобрил, – Ладно я тебя предупредил. Все, пошли.

Хлопнула, открываясь, дверь автомобиля. Пострадавший «шкаф» подбежал к Александру и с руганью пнул полубесчувственное тело.

– Я сказал поехали!

Глухо бормоча нечто матерное под нос, «бык» подчинился. Грохнула, дверь, загудел мотор, зашуршала шинами отъезжающая машина. Звук затих вдали.

Александр заворочался. Опираясь о шершавую стену дома, поднялся на ноги. Кровь тяжело бухала в висках. Мучительно болели бока, отдаваясь тупой болью в голове, болела скула, ребра, наверное, сломаны, но сильнее боли – стыд. Словно мальчишку избили, порвали форму. Унизили…

Замутило, согнулся в приступе бурной рвоты. Наконец, полегчало. Вытер разбитые губы тыльной стороной ладони и прислушался к окружающей ночи. Мертвая, угрожающая тишина, ночь, ветер прилег на крыше, перестав колыхать ветвями деревьев и кустов. Сверкнули в лунном свете рассыпанные по земле пуговицы.

Подошел к подъезду, скрипнула, открываясь дверь. На лестнице темно, хоть глаз выколи. Нога нащупала ступеньки, опираясь рукой о стенку, поднялся на второй этаж, пытаясь не материться от простреливавших бока вспышек боли. Свет с улицы нарисовал на полу переплет оконных рам, на двери блеснул номер квартиры – тридцать шесть. Позвонил в дверь и облегченно выдохнул про себя – наконец то дома. Долго не открывали, наконец дверь открылась, в проеме показался сосед-летчик с зажженным фонариком в руке. Узкий и болезненно-яркий конус света вырвал из тьмы окровавленную физиономию Александра и форму в грязи. Глаза «летуна» удивленно округлились.

– Это кто так тебя отметелил? – голос дрогнул.

– Там… какие-то уроды, – ответил с видимой неохотой и махнул рукой в сторону подъезда.

Сергей прищурился, взгляд стал острым и цепким, губы отвердели. Перед Александром стоял боец, готовый в ответ на пощечину не подставить другую щеку, а ответить беспощадным хуком.

– Пошли, – подхватил осторожно приятеля под руку, отвел в ванную, из крана с шипением хлынула тугая струя воды.

– Сам умыться сможешь?

– Да.

Вода, смешиваясь с кровью, розоватой струйкой стекала в раковину.

Через минуту дверь в подъезде с грохотом отлетела в сторону, Сергей, с пистолетом в одной руке и включенным фонариком в другой, выскочил на улицу. «Летунам», в отличие от пехоты-матушки, на прошлой неделе выдали личное оружие. Пронзительно выл в ветвях ветер, прохладно и холодно, мяукали, призывая невест коты – весна. Пару минут луч хаотично метался, выхватывая из тьмы то фрагмент асфальта, то серый бетонный угол дома, то мечущуюся на ветру нежную, листву берез. Нападавших ни следа, только на земле кровавое пятно и лужа блевотины.

– Козлы, – с чувством обронил молодой человек и закрыл за собой дверь.

***

Иван Савелович выплыл из мутных пучин сна, глаза открылись, моргнули. В комнате постепенно светлело. Взгляд упал на пустую половину дивана, где должна была спать голубушка, лицо жалко сморщилось. «Ну и за что это мне?» – по сердцу полоснула ноющая боль. После ранения жены время словно повернуло вспять, в юность. Законная супруга вновь стало для Иван Савеловича не чертовой бабой, а голубушкой. Операция прошла благополучно и, слава богу, она выздоравливала. Вчера вечером он ездил проведать в железнодорожную больницу. Увидится в реанимацию не пустили, но удалось переговорить со строгой, но, сразу видно, опытной заведующей хирургическим отделением. Врач обнадежила, что все с женой будет хорошо. А еще хвалила, дескать, молодец, быстро доставил жену в больницу и этим спас ее жизнь.

«Цок, цок, цок» – заклацали по полу когти домашнего любимца: дворняги по кличке: Жук. Собака подошла к дивану, хвостик бешено завилял. Не забудь вывести меня на прогулку!

Старик поднялся, дивана возмущенно скрипнул. Наклонился к собаке, потрепал по холке, шершавый язык благодарно лизнул руку.

Тяжелая штора отлетела в сторону. Огненный шар солнца, поднимался над горизонтом, пустил огненные стрелы по верхушкам деревьев. Мир просыпался. На листьях деревьев и траве бесценными алмазами мерцала роса, высокое, безоблачное небо обещало погожий денек. Из полуоткрытой форточки пахнуло зябкой свежестью и цветущей сиренью, начал торопливо одеваться. Дон-дон-дон-дон! – сорвавшись с колокольни, хрустальный звон залил город, пронесся над коробками пятиэтажек и затих над речными просторами. Звонили к заутрене. Птички щебетали, старались. Вздохнул всей грудью – а славное утро! Грустных мыслей как не бывало – все будет хорошо, доктора вылечат голубушку и заживет он с ней лучше прежнего. И не утерпишь, сходишь на утреннюю рыбалку! Утро – самый клев!

В безоблачном небе, на таком расстоянии, что немалый воздушный аппарат казался не больше мухи, беззвучно нарезал круги мотодельтаплан. Прошла неделя как с аэродрома ежедневно взлетала на патрулирование границ парочка сверхлегких аппаратов. Периодически они вылетали для разведки сопредельной территории, подолгу кружили над ближайшими стоянками туземцев и местами, удобными для прохода кочевых орд.

Час полета вертолета стоил дорого, да и запчастей с авиационным топливом на складах не так много, как хотелось. Так что как не экономь невосполнимые ресурсы, но в лучшем случае через пару лет, город останется без авиации двадцать первого века. Выход нашелся сразу. Мотодельтаплан – далеко не космический корабль «Буран». Летающую самоделку несложно изготовить даже в обыкновенном гараже, было бы из чего и, были бы преданные малой авиации энтузиасты. Спустя неделю после Переноса первый мотодельтаплан, сердцем его послужил низкооборотный четырехтактный двигатель с воздушным охлаждением от мотоцикла «Урал», протарахтел в городском небе. А окрыленный успехом коллектив самодельщиков приступил к строительству более серьезного аппарата. Благо в технической библиотеке вертолетного отряда нашлись чертежи «старых» самолетов, авиационные справочники и учебные пособия, а в городе – автомобильные двигатели мощностью от 100 квт и выше и дюраль для основных силовых элементов. В планах были самолеты, а точнее гидросамолеты, с двумя двигателями, способные летать долго и без аварий, не нуждаться во взлетной полосе и нести серьезную бомбовую нагрузку.

С удочкой и ведром в руках, Иван Савелович толкнул ногой свежеокрашенную дверь подъезда, со скрипом провернулись ржавые петли. Протиснулся боком из полутьмы подъезда на улицу. По глазам наотмашь ударили солнечные лучи. На миг зажмурился. Зеленела молодая трава на газонах. На деревянной скамейке у подъезда в расслабленной, даже несколько вальяжной позе расположился сосед из полуторки (однокомнатная квартира – южноуральский диалект русского языка) напротив – энергичный пузан в спортивных штанах и линялой майке на пару лет постарше: Юрий Александрович. В тонких, выцветших от прожитых лет губах, дымила сигарета. Человек он был основательный: квартира, машина, гараж и садовый участок с домиком, словом, все как положено. Особенно он гордился тем, что полжизни проработал сварщиком высшего – шестого разряда на моторном заводе, где славился качеством шва и веселым нравом. Работал бы и дальше, но подвело здоровье. После инсульта вышел по болезни на пенсию. С тех пор речь окончательно так и не восстановилась и при разговоре он заикался, особенно когда волновался. Но это совершенно не мешало, словно проклятому, пахать в саду и вести активную жизнь.

– О! др-ружище! П-привет С-савелыч! – расплылся в слегка перекошенной улыбке сосед, подвигал пальцами, словно разминая их и протянул черную от въевшейся смазки, обветренную и жесткую, как деревяшка, руку, – Чего это ты с пустым ведром! Не хорошо. Это… неприятность будет!

– Сейчас пустое, вернусь полное будет, на рыбалку иду, – Иван Савелович пожал руку и улыбнулся в ответ.

– Че, – оживился сосед, – значит правда, что р-рыба прет со страшной силой?

– Говорят… вот, хочу рыбного супчика жене привести. Ты приходи на ужин – угощу! Супец я готовлю знатный. Пальчики оближешь!

– О! – сосед потер ладони, – это дело! У м-меня и б-бутылочка самогоночки есть. В-взять? – доверительно наклонился к собеседнику.

Иван Савелович почесал затылок, пожал плечами:

– А давай! Выпьем за здоровье супруги, чтобы врачи ее быстрее на ноги поставили!

– Покурим? – спросил Юрий Александрович, доставая пачку и засовывая сигарету в рот, но свои не предложил.

Курил Иван Савелович редко, но от вида аппетитно пускающего дым соседа рот заполнила тягучая слюна и отчаянно захотелось курнуть. Осталось еще полпачки до конца недели, так почему не покурить? Он кивнул.

Из кармана появился платок. Обтер скамейку от росы, пристроился рядом и раскурил сигарету от поднесенной соседом спиртовой зажигалки.

– Сам то чего куришь? Тебе же нельзя!

– З-закуришь тут, – невесело хохотнул сосед, – когда знамя части спи… Хоть т-ты не начинай! А то моя к-как увидит курево, ну сущая змея. Так и ш-шипит. Ну вык-курю я единственную сигарету в день и че? Одна осталась радость – выпить да пок-курить. И той, сволочи, л-лишают! По карточкам – пачка р-раз в две недели. Такие дела… – с досадою махнул рукой, – Ч-честное слово, знал бы про чертов Перенос, накупил бы запасец.

Помолчал, аккуратно пуская ароматные струйки сигаретного дыма в небо, и добавил мечтательно:

– К-короче, еще и п-пару мешков муки прикупил бы. И тебе не помешало бы… Уж я редко говорю, да метко. Мое слово, верное! Да г-где сейчас их возьмешь?

– Вот как… Неужели мешок муки, который ты купил до Переноса, закончился? Ты же вроде тогда еще мешок соли притащил? – Иван Савелович усмехнулся.

– И че? Надолго ли хватит? – загорячился сосед, жестикулируя двумя руками и заикаясь больше обычного, – з-зато еще почти п-полный мешок с-соли остался! М-мы с женой так соль любим, – коротко хохотнул, вспоминая, как однажды жена ответила на вопрос, зачем купила столько соли. Поднял на собеседника выцветшие глаза, угадывая, какое впечатление произвел рассказ.

Иван Савелович хмыкнул насмешливо и посмотрел на часы, стрелки замерли на пяти тридцати утра.

– А ты что так рано то?

– А! – отмахнулся сосед, – т-ты знаешь, что дома не курю, а к утру уши опухли, вот и в-вышел на улицу. А н-начальнички сигареты и не думают экономить, – закончил с неожиданной злостью, – К-короче карточки для быдла! Это т-тебе повезло, получил карточки и на себя, и д-двойной паек на жену.

Сосед любил пошутить, но такие шутки пахли слишком плохо. Иван Савелович пристально посмотрел в глаза собеседнику, а тот, сообразив, что сболтнул лишнее, досадливо крякнул. Слегка дрогнул лицом и состроил такую гримасу, что сердиться на него было решительно невозможно.

– Ну ты же знаешь, что я д-дурак? У меня д-даже справка есть. И-извини д-дурака за лол, – виновато понизил голос, коротко и невесело хохотнул, ладонь прикоснулась к локтю собеседника.

Несмотря на заикание, после выхода на пенсию сосед неплохо освоил интернет и вовсю пользовался сложными дизайнерскими программами, так что дураком назвать его было нельзя. Вот бестактно-наглым – безусловно.

– Что за лол такой?

– Так это, – конфузливо сказал сосед, – в Интернете т-так говорят, короче шутка это, так п-прощаешь?

– Ладно! – досадливо махнул рукой Иван Савелович. – Проехали!

Раздавался нарастающий рев мотора, из-за угла дома выскочила блестящая коробка внедорожника «Range Rover», с ревом проскочила мимо подъезда, резанув взгляд отсутствием ставшей привычной нашлепки газогенератора. За тонированным окном мелькнуло безразличное лицо хозяина жизни.

– С-ссмотри, идрена мать! – задохнулся от возмущения сосед, провожая взглядом машину. Кулаки поднялись к небу. – Для работяг солярки нет, а для него находится! Мать его поперек жопы ети. Вот почему м-моя машина должна стоять в гараже, потому что э-эк-кономим, а эти рассекают по городу? З-знаешь, чья это машина?

– Нет, – покачал головой Иван Савелович.

На лице собеседника полыхала смесь недоумения и озлобленности.

– Романова! – словно выплюнул фамилию пенсионер, матерно выругался сквозь зубы, заговорил веско и зло, – король жизни, идрена мать, а еще м-миллионер и депутат, магазин Россия, – махнул рукой в сторону центра города, – его и еще куча магазинов. Это т-только у работяг плохо, а у таких всегда все прекрасно!

Иван Савелович досадливо поморщился и запоздало подумал, что зря остановился, пунктик у соседа по отношению к начальству – конкретный.

– Ну а что ты предлагаешь? – насупился, неторопливо затянулся стараясь не обломить длинный столбик пепла. Добился своего, пепел не упал, – Может, сбежать к кочевникам?

– Да н-нет, – сосед изменился в лице, пятерня почесала небритую щеку, – Я че, дурак? К-короче с ж-женой смотрели по телеку про попавших в рабство, д-да не приведи господь.

– Тогда куда, на Русь?

Сосед отрицательно замотал головой. Пару дней тому назад весь вечер по телевизору показывали историков. Они рассказывали о жизни на Руси в эпоху Петра 1. Картина вырисовывалась далеко не радостная. Попаданцы в необычных одеждах, на русском семнадцатого века не говорят, привычных для той эпохи документов, оружия и денег нет, православных молитв не знают. Значит примут даже не за бродяг или беглых холопов, а за заграничных шпионов или колдунов. Сожгут посланцев диавола или запытают, пока не признаешься в чем угодно. Средневековье только что закончилось, ничего не поделаешь, темен народ.... Зато порадовали рассказы о геологии родного края. Урал несказанно богат неизвестными в семнадцатом веке месторождениями, одна Магнитка даст городу высококачественной железной руды в избытке, есть цветные и полиметаллические – всем богаты родные места, даже алмазы и драгоценные металлы лежат в уральской земле.

Разговор стал неприятным. Не любил Иван Савелович пустую болтовню за глаза о начальстве, предпочитая, если уж припрет, высказать претензии в глаза. За что в свое время пришлось уйти по горячей сетке на пенсию, хотя силы и желание работать еще оставались. Длинными вечерами он часто жалел, что в городе нет работы по специальности.

Старик торопливо попрощался, подхватил немудренные рыбацкие принадлежности и направился к речке. Прошел мимо деревянных контейнеров с надписями: металл, бумага, тряпье, стекло, мусор, распугав устроивших весенний концерт котов. Распоряжением администрации города сортировка мусора стала обязательна. Баловник-ветер гонял по асфальту грязные бумажки, листья и пыль. Кирпичные коробки многоэтажек закончились, показалась мутно-голубая лента реки. На противоположном берегу ослепительно блестели луковица купола и тонкий крест над ним – Храм Живоначальной Троицы.

Иван Савелович повернул за угол дореволюционной постройки одноэтажного (в нем еще при царях призывали на службу) здания городского военкомата. По проезжей части текла пестрая толпа, преобладали черноглазые цыгане всех возрастов, в кричаще аляповатой одежде, и безучастные физиономии вчерашних бомжей. По бокам колонны, неторопливо шли вооруженные полицейские. Он остановился. Картина так похожа на сцену из старого фильма, где немцы гнали пленных, что старик вздрогнул. Новая – старая власть не обращала внимания на заморочки с толерантностью и правами человека. Все это осталось в прошлой жизни, в недоступном двадцать первом веке.

При виде старика цыгане остановились, загомонили. Многоголосые женские голоса, с характерным акцентом, запросили, затребовали пожертвовать денежку малую на пропитание.

Напротив Ивана Савеловича остановился поджарый полицейский с холодным, злым взглядом. На плече, как влитой, короткий автомат, резиновая палка качалась на запястье.

– Проходите, гражданин, – мрачно сказал и махнул палкой остановившимся цыганам, дескать, вперед! – Кто выполняет норму, те не голодуют (южноуральский диалект русского языка).

Морок как появился, так и исчез. Перед ним были не несчастные заключенные, а бездельники и тунеядцы, попавшие под постановление властей: «О социальных иждивенцах». Старик всю жизнь трудился и живших на криминальные доходы паразитов, презирал. Не хотели работать? Так пусть добывают на свалке макулатуру, тряпки для переработки в бумагу, пластик для вторичного литья, металлы и другое вторсырье. А тех, кто хотел начать новую жизнь и заняться общественно-полезным трудом, освобождали под надзор полиции, конечно, за исключением пленных кочевников.

Цыгане с ворчанием, дескать обижаешь, начальник, пошли дальше.

– А что, есть и такие, кто не работал? – вежливо сказал Иван Савелович.

– Ухарей хватало, – полицейский неопределенно махнул палкой, – но когда поняли, что кто не работает, тот не ест, а отобрать еду у слабых не позволят, то перестали валять дурака.

Полицейский направился дальше. В строю заключенных начали преобладать гордые кавказские профили, а в конце с покорным видом шагали несколько оборванцев в потрепанных халатах– явно хроноаборигены. Старик отвернулся.

Последние ряды колонны свернули за угол, оставив после себя затхлый запах потных тел и растоптанный сандаль, одиноко валявшийся посредине проезжей части.

Мимо полосы пожухшей осоки, окрашивавшей берег в унылый, желто-бурый цвет, старик вышел к искрящейся под солнечными лучами Вельке. С воды тянуло свежим ветерком, ветер нес резкие запахи гниющих водорослей, тины и рыбы. Выше по течению, на месте недостроенного в советское время завода круглосуточно строили станцию низкого пиролиза древесины. Над бетонными плитами торчал густой частокол труб большого диаметра, двигалась стрела автомобильного крана, грохотали двигатели и стучали молотки. По телевизору говорили, что постройка станции обеспечит город дешевым метаном, а значит оживет городская газовая система и начнется продажа баллонного газа селянам. А заодно город будет с ацетоном, скипидаром, смолой и пригодным для металлургии древесным углем.

Напротив стройки, в нескольких метрах от кромки воды, застыл грузовой ЗИЛ. Парни в одинаковой зеленой форме без погон – трудармейцы, подбадривая себя дружными криками, с видимым трудом тянули сеть. Мобилизованных парней, кому не хватило места в армии, привлекли к решению продовольственного вопроса. В сочетании с гражданской обувью, военной не хватило на всех призванных, они выглядели потешно.

У главного входа храма Живоначальной Троицы стояли, ожидая, когда церковь откроют, темнела женскими платками в окружении мужчин небольшая толпа. После Переноса ни один из храмов города не пустовал, множество горожан посчитали, что произошедшее – промысел божий, но далеко не все, не все…

С икон в живых вглядывались смиренные глаза, цвета неба. В воздухе стояла та странная смесь сладкого аромата ладана, елея и горящего воска, по которой безошибочно угадывалась церковь. Струившийся сквозь цветные витражи свет бросал красные, фиолетовые, золотые блики по всему: по густой толпе прихожан, по иконам, алтарю с горящими перед ним крохотными искорками свечей, по вдохновенно-бледному лику отца Лазаря, с редкой бороденкой, совсем молоденького, сразу после семинарии.

– Вонмем. Святая святым! – ломким баском возгласил батюшка, глаза кротко блеснули.

Дьякон Петр удовлетворенно кивнул. Батюшка молод, но, достойный священнослужитель, весьма и весьма ревностный в служении.

– Ха, херь какая! – молодой человек в черной косухе громко сказал. Бесцеремонно растолкал прихожан и пробился в первый ряд.

Старушки зашикали, но он отмахнулся и быстрым шагом подошел к изумленно округлившему глаза батюшке.

Петр всплеснул руками. Ну чувствовала душа, чувствовала, что не к добру этот хамовато одетый юноша заявился в церковь! Он даже собирался подойти поближе и сделать замечание, а то и выгнать, но не успел.

Молодой человек остановился перед священником, наотмашь хлестанул ладонью по щеке и ухмыльнулся презрительно:

– А че, поп, сказано ведь: «Ударили по правой щеке, подставь и левую. Подставляй!» – сказал дыша перегаром.

Храм замер.

Бледное лицо отца Лазаря раскраснелось, а глазах уже не было кроткости, молнии сверкнули в них.

Хук слева впечатавший наглеца в стену, был великолепен, достоин мастера спорта по боксу, его отец Лазарь получил до поступления в семинарию.

Наглец упал на пол.

– Сказано также, какой мерой меряете, – ответил батюшка кротко, – такой и вам будет отмерено!

Храм ахнул.

– Что там, что там, – ссохшаяся старушка в черном вдовьем платочке затеребила рукав сутаны диакона Петра. Из-за маленького роста она не видела, что происходит у алтаря.

– Че, че там происходит?

Дьякон с важным видом ответил:

– Батюшка Лазарь Евангелие молодому человеку объясняет…

Десяток энтузиастов с удочками, с азартом вглядывались в мутные, стылые воды реки и, время от времени выбрасывали на берег сверкающие тушки немалых рыбин. Иван Савелович пристроился немного повыше по течению, забросил удочку в речку. Ждал поклевки недолго. Не прошло и часа как в ведре бились два крупных, с пол руки, тайменя. К двадцать первому веку в промышленном, изгаженном стоками регионе, о тайменях давно позабыли. Но после Переноса в Вельку зашла рыба с верховьев и низовьев, так что река кипела от разнообразной рыбы. Рыбалка начала увлекать.