Чингисхан. Верховный властитель Великой степи

Очевидно, поведанная нам персидским летописцем Рашид ад-дином «Легенда об Эргунэ-кун» повествует именно об этом периоде истории монголов: вытесненные во второй половине VI века с исконных территорий тюрками древнемонгольские племена, прародители Чингисхана, вплоть до VIII в. находились в легендарной местности Эргунэ-кун[35].

«Легенда об Эргунэ-кун» начинается с известия о событиях, связанных с крушением и распадом в 555 году Монгол-Нирунской державы[36]: «У того племени, которое в древности называли монгол[37], случилась распря с тюркскими племенами и закончилась сражением и войной. Имеется рассказ, [передаваемый со слов] заслуживающих доверия почтенных лиц, что над монголами одержали верх другие племена и учинили такое избиение [среди] них, что [в живых] осталось не более двух мужчин и двух женщин. Эти две семьи в страхе перед врагом бежали в недоступную местность, кругом которой были лишь горы и леса и к которой ни с одной стороны не было дороги, кроме одной узкой и труднодоступной тропы, по которой можно было пройти туда с большим трудом и затруднением. Среди тех гор была обильная травой и здоровая [по климату] степь. Название этой местности Эргунэ-кун. Значение слова кун – косогор, а эргунэ – крутой, иначе говоря, “крутой хребет”. А имена тех двух людей были: Нукуз и Киян (Хиян. – А. М.). Они и их потомки долгие годы оставались в этом месте… Когда среди тех гор и лесов этот народ размножился и пространство [занимаемой им] земли стало тесным и недостаточным, то они учинили друг с другом совет, каким бы лучшим способом и нетрудным [по выполнению] путем выйти им из этого сурового ущелья и тесного горного прохода.

И [вот] они нашли одно место, бывшее месторождением железной руды, где постоянно плавили железо[38]. Собравшись все вместе, они заготовили в лесу много дров и уголь целыми харварами[39], зарезали семьдесят голов быков и лошадей, содрали с них целиком шкуры и сделали [из них] кузнечные мехи. [Затем] сложили дрова и уголь у подножья того косогора и так оборудовали то место; что разом этими семи десятью мехами стали раздувать [огонь под дровами и углем] до тех пор, пока тот [горный] склон не расплавился. [В результате] оттуда было добыто безмерное [количество] железа и [вместе с тем] открылся и проход. Они все вместе откочевали и вышли из той теснины на простор степи…

Рассказывают, что все племена монголов происходят из рода тех двух лиц (Нукуз и Киян (Хиян. – А. М.)), которые (некогда) ушли в Эргунэ-кун.

Среди тех, кто оттуда вышел, был один почтенный эмир по имени Буртэ-чинэ (Бортэ чоно. – А. М.), глава и вождь некоторых племен…»[40]

С упоминания о Бортэ чоно персидский летописец приступил к изложению родословной прародителей Чингисхана. Однако мы в этом вопросе предпочли монгольский первоисточник пересказу правоверного мусульманина Рашид ад-дина.

Первоисточниками для нас являются монгольские легенды, повествующие о прародителях Чингисхана отнюдь не с позиций догматики ислама; в этих монгольских легендах впервые ясно было изложено с позиций тэнгрианства, т. е. культа Всевышнего Тэнгри шаманизма древних монгольских кочевников, о небесном происхождении «главы и и вождя некоторых племен» монголов Бортэ чоно, а затем и о «небесном мандате» на ханскую власть рода хиад-боржигин, к которому принадлежал Чингисхан.

Ранее в течение пяти веков передававшиеся изустно и таким образом сохранившиеся в памяти народной, во время составления «Сокровенного сказания монголов» эти легенды впервые были зафиксированы письменно.

Автор «Сокровенного сказания монголов», если хотите, юридически закрепляя устное предание[41], предпослал ему заголовок «Прародители Чингисхана» и начал собственное изложение родословной предков Чингисхана с известия о небесном происхождении Бортэ чоно:

«Рожденный[42] по благоволению Всевышнего Тэнгри (Верховного божества монголов. – А. М.), – Бортэ чоно и его жена Хоо марал – переправились через воды реки Тэнгис, пошли и сели в окрестностях горы Бурхан халдун[43], что в верховьях реки Онон»[44].

Дальнейшее изложение монгольским летописцем родословной прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.), в частности, истории Алан гоо и ее семьи (вторая половина X в.), прежде всего, проливает свет на хозяйственную и общественную организацию древнемонгольского общества в интересующую нас эпоху: «Отец Алан гоо – хорь тумэдский ноён[45] Хорилардай мэргэн, а мать – Баргужин гоо; родилась Алан гоо в уделе хорь тумэдов в местности, называемой Ариг ус… Хорилардай мэргэн отошел от пределов хорь тумэдских по причине раздоров, вспыхнувших меж близживущих родов, кои желали отвоевать друг у друга уделы, обильные зверем – соболем и белкой. Хорилардай мэргэн и люди его обособились, и прозвались они племенем Хорилар по имени ноёна своего. Прознав, что в окрестностях Бурхан халдуна зверя в изобилии, хорилары перекочевали в удел Шинчи баяна урианхайского[46], который поставил на горе Бурхан халдун кумира для поклонения духам-хранителям той горы[47]»[48].

Священная гора Бурхан Халдун. Монголия.

Как явствует из истории семьи Алан гоо[49], способ хозяйствования прародителей Чингисхана соединил в себе характерные для присваивающего способа ведения хозяйства охоту, рыболовство и собирательство съедобных растений[50] с «особым типом производящего хозяйства – кочевым скотоводством»[51].

Формирование в степях Центральной Азии хозяйственно-культурного типа скотоводов-кочевников сухих степей Евразии[52] послужило основанием говорить о новых условиях жизни древних предков монголов, которые создал переход к кочевому скотоводству.

«Прежде всего племена степных пространств Центральной Азии приобрели постоянный и достаточный источник существования, подчас даже избыток высококачественных продуктов и сырья. Количество пищи лимитировалось наличием скота, его продуктивностью и площадью пастбищ, от которых зависело теперь благосостояние коллектива… А так как скот и пастбища – легко отчуждаемое имущество, то у различных коллективов, связанных между собой отношениями родства и свойства, возникала необходимость в постоянной готовности к их защите. Это способствовало существенным изменениям в социальной организации общества. До этого община состояла, как правило, из представителей двух-трех матрилинейных тотемических родов, связанных брачными отношениями своих членов и вытекающими из этого взаимными обязательствами (совместная коллективная охота, взаимопомощь, кровная месть, нормы экзогамии[53]).

Экономическая основа кочевого скотоводства стала базой для формирования нового типа общины… При сохранении кровнородственной основы в общине стали медленно изменяться принципы линейности родства, что было связано с расширением роли и функций мужчин в обществе… Так постепенно складывается понятие о двойном родстве, закрепленное в монгольских терминах родства (родство по матери и родство по отцу), причем родство по отцу постепенно выходит на передний план…

Род и община становятся постепенно патрилинейными, а на смену тотемическому материнскому роду приходит генеологический отцовский род. Постоянное ядро общины составляет группа родственников разных поколений, принадлежащих к одному отцовскому роду…

Явления, сопутствовавшие перестройке общественной организации у народов, генетически связанных с монголами… бытовали вплоть до конца I тысячелетия новой эры»[54], т. е. как раз в рассматриваемую нами эпоху прародителей Чингисхана.

В справедливости приведенных выше суждений ученого-монголоведа Л. Л. Викторовой мы убедимся, продолжив анализ сообщений монгольского летописца. В них как раз и были засвидетельствованы «явления, сопутствовавшие перестройке общественной организации у народов, генетически связанных с монголами»: зафиксирована смена тотемов, а затем и вовсе замена старого представления о тотемистическом происхождении родоначальника монголов на понятие о его небесном происхождении, описаны древнемонгольские патрилинейные роды и община.

Итак, вслед за древними летописцами обратим внимание читателей на следующие ключевые моменты:

Во-первых, имена самих мифологических прародителей Чингисхана – Бортэ чоно и его супруги Хоо марал, в переводе с монгольского означающие Серый Волк и Прекрасная Лань, свидетельствуют о тотемизме древних монголов. Эти священные животные были объектами религиозного почитания (тотемом) древних монголов, считались их покровителями. Причем первым тотемом и прародительницей древних монголов считается Хоо марал (Прекрасная Лань), подтверждением чему являются произведения «звериного стиля» в искусстве древних монголов – оленные камни[55].

Для дальнейших стадий религиозного развития характерно отождествление родоначальника с божеством-тотемом. Примером тому и является «Легенда о Бортэ чоно…», включенная в «Сокровенное сказание монголов»; в этой легенде родоначальник монголов был назван именем их тотемного кумира Бортэ чоно (Серый Волк).

Однако объявление прародителем древних монголов только одного из двух их прежних тотемов-прародителей – «почтенного эмира по имени Буртэ-чинэ (Бортэ чоно. – А. М.), главы и вождя некоторых племен»[56], является убедительным подтверждением вывода Л. Л. Викторовой о том, что в период становления производящей экономики «род и община становятся постепенно патрилинейными, а на смену тотемическому материнскому роду приходит генеалогический отцовский род»[57].

Во-вторых, древние летописцы сообщают о том, что родоначальник древних монголов Бортэ чоно был рожден «по благоволению Всевышнего Тэнгри». Это свидетельствовало о том, что на определенном этапе развития древнемонгольского родоплеменного общества старое представление о тотемистическом происхождении родоначальника монголов, характерное для регулятивной системы присваивающего способа хозяйствования, уже было недостаточным, и его дополнили новым понятием о небесном происхождении родоначальника властвующего рода, в результате чего генеалогия прародителей Чингисхана обрела новое, явное политическое и идеологическое содержание[58].

Современные ученые-правоведы считают, что подобные изменения были обусловлены становлением производящей экономики, повлиявшим в том числе и на идеологию, а также связанную с ней регулятивную систему. Так, для новой идеологии становится характерным изменение культов…, т. е. изменяется мифологическое сознание (выделено мной. – А. М.)»[59].

На смену мифологическому сознанию человека присваивающей экономики приходит мифологическое сознание человека раннеклассового общества, оперирующего иной системой мифов.

В основание этой системы была положена «Легенда об Алан гоо», которая, будучи использована автором «Сокровенного сказания монголов», логически продолжала «Легенду о Бортэ чоно» и была призвана окончательно и безоговорочно обосновать с позиций верований древних монголов – тэнгрианства – «небесное избранничество» прародителей Чингисхана: во-первых, подтвердить небесное происхождение «главы и вождя некоторых племен» монголов Бортэ чоно, и, во-вторых, объявить о «небесном мандате» на ханскую власть рода хиад-боржигин, из которого ведет свое происхождение Чингисхан.

В этой легенде, зафиксировавшей следующий важный этап эволюции мировоззрения такой социальной группы, как древнемонгольский род, рассказывается о том, что потомок Бортэ чоно в двенадцатом поколении, главенствовавший над коренными монгольскими родами – «старой ветвью» Хиянова рода, дарлигин-монголами – Добун мэргэн, умер рано, оставив свою жену Алан гоо (род. около 930–940 гг. н. э.) с двумя сыновьями-сиротами. Но после смерти мужа Алан гоо родила еще троих сыновей. Возникшие сомнения и подозрения со стороны их общих с Добун мэргэном сыновей и ее сородичей Алан гоо попыталась развеять рассказом о небесном происхождении трех последних детей: «Бэлгунудэй, Бугунудэй, сыны мои! У вас явились подозренья, как это ваша мать троих вам братьев народила, и чьими будут эти сыновья. В своих сомнениях сыновьих вы правы. Но вам неведомо одно лишь только. И истинно вам это говорю: к нам в юрту каждой ночью чрез верхнее орхо Всевышний Тэнгри нисходил[60], вокруг сиянье исторгая. Он гладил чрево грешное мое, сияние его в меня входило. Когда ж луна должна сойтись и разминуться с солнцем, он, словно желтый пес, виляющий хвостом, поспешно уходил; и яркий свет за ним струился[61]. Ужели нужно что-то молвить боле. Ведь ваши братья – Небесного Владыки сыновья.

Негоже вам, сыны мои,Уподоблять их черновласой черни.Когда владыками над всемиВзойти им время подойдет,Великий смысл рожденья сыновей моихОткроется простолюдинам[62]»[63].

Обращает на себя внимание следующая фраза Алан гоо: «Когда ж Луна должна сойтись и разминуться с Солнцем, он, словно желтый пес, виляющий хвостом, поспешно уходил…» Поскольку у монголов табуировано слово «волк» и последний зовется «хангайской собакой», «степной собакой», а в некоторых местах «желтой собакой», можно предположить, что «желтый пес» в устах Алан гоо – это уважительное именование прародителя монголов – Бортэ чоно, рожденного по благоволению Всевышнего Тэнгри. А это, естественно, дало основание Алан гоо говорить, что родившиеся уже после смерти мужа три сына – «Небесного Владыки сыновья».

Глубокие мифологические корни этой легенды были понятны древним монголам, сородичам Алан гоо. Древние монголы (хунну, сяньби, жужан, кидане) и тюрки почитали Вечное Синее Небо как верховное божество – Всевышнего Тэнгри или Небесного Владыку, – дарующее жизнь, одушевляющее все живое, обычно вместе с Матерью-Землею управляющее миром и руководящее делами человека[64], иногда посылающее на землю своего избранника, которому суждено быть вершителем великих дел; такой посланец входит в бытие сверхъестественным образом, примером чему и является предание о рождении трех сыновей Алан гоо.

Все это помогло Алан гоо убедить старших сыновей и сородичей в своей непорочности, а также подтвердить право своих младших сыновей, а значит и их потомков, на главенствующее положение среди коренных монгольских родов и племен[65].

«Когда Алан гоо это рассказала, – пишет Рашид ад-дин, – и (после того как) по всяким внешним данным ее скромность и целомудренность для них (ее детей и сородичей. – А. М.) стала установленной, они не стали ей (больше) чинить ни каких придирок и беспокоить ее. Они поняли, что слово ее истинно, а речь ее правдива»[66].

«Легенда об Алан гоо» возродила славную память о Хияне и его потомках, начиная с Бортэ чоно, и главное, стала главным доводом при обосновании «небесного избранничества» «золотого рода» Чингисхана – хиад-боржигин, прямого наследника рода Хиянова. А для этого устами Алан гоо фактически было провозглашено появление «новой ветви» Хиянова рода – нирун-монголов, «сынов Всевышнего Тэнгри»[67], которым суждено стать «владыками над всеми», в том числе, и над дарлигин-монголами, «старой ветвью» Хиянова рода.

Это владычество было засвидетельствовано Рашид ад-дином в его классификации монгольских родов, прояснявшей смысл и последствия разделения коренных монголов на две части: нирун-монголов и дарлигин-монголов: «…Все многочисленные ветви и племена, которые произошли от этих сыновей (Алан гоо – Бугу хатаги, Бугуту салжи и Бодончар мунхага. – А. М.), называют нирун, что значит: они появились из непорочных чресел; это [название] является намеком на чистые чресла и чрево Алан гоо. Эти племена пользуются полнейшим уважением и [выделяются] из среды других племен, словно крупная жемчужина из раковины и плод [лучший] от древа.

Все те из монгольских племен, которые не принадлежат к [племенам] нирун, называют дарлекин (дальние родственники. – А. М.)[68]… Они суть колена и племена, родившиеся от остатков монгольского племени Нукуза и Хиана, которые ушли из Эргунэ-кун. Они были прежде времени Добун мэргэна и Алан гоо…

Они [дарлекины] являются рабами (вассалами. – А. М.) и потомками рабов (вассалов. – А. М.) предков Чингисхана»[69].

Заметим, что в предложенных автором «Сокровенного сказания монголов» и Рашид ад-дином в «Сборнике летописей» классификациях родства[70] был фактически узаконен переход властных полномочий над коренными монгольскими племенами от дарлекинов к нирунам, и в частности, к одному из трех «сыновей Небесного Владыки», Бодончару, которому было суждено стать родоначальником рода хиад-боржигинов, «золотого рода» Чингисхана. Сам Тэмужин-Чингисхан стал потомком Бодончара в одиннадцатом поколении.

Судя по древним летописям, Бодончар, преодолев после смерти матери Алан гоо многие трудности и лишения, пожалуй, первым осознал смысл ее пророческих слов о необходимости укрепления «родства и дружества», объединения всех монголов, дабы не быть поверженными врагами, лично участвовал в объединении «бесхозных» родов[71]. Понял Бодончар и то, что, «как любому телу нужна голова, а дэлу[72] – ворот», так и монголам нужен сильный и мудрый вождь.

Именно Бодончара называет Рашид ад-дин «предводителем и государем многих из монгольских племен»[73]. Дополняя персидского летописца, монгольский летописец XVIII века Мэргэн гэгэн в «Алтан тобчи» констатирует: «…народ Бодончара стал многочисленным, а всех вместе стали называть народом монгольским»[74].

Другим вариантом русского перевода процитированного фрагмента монгольского оригинала может быть следующий: «всех вместе стали называть Монгольским улусом».

Таким образом, автор летописи «Алтан тобчи» Мэргэн гэгэн утверждает, что впервые название союза кровных родственников Монгольский улус появилось при Бодончаре, в конце X века.

Тем не менее перевод «народ монгольский» очень точно передает смысл монгольского слова «улус», который вкладывался в него в эпоху Бодончара. В этой связи выдающийся российский монголовед Б. Я. Владимирцов (1884–1931) в своей книге «Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм» разъясняет термин улус (ulus) следующим образом: «Слово ulus может быть переводимо, с известными оговорками, как “удел, владение”; только монголов, как истых кочевников, в понятии этом больше интересуют люди, а не территория: действительно, первоначальное значение слова ulus и есть именно “люди”. Поэтому слово ulus может быть передано и как “народ”, т. е. “народ-удел”, “народ, объединенный в таком-то уделе, или образующий удел-владение”»[75].

В Х–XI веках ближайшие потомки Бодончара, боржигины Хабичи-батор, Мэнэн тудун, Хачи хулуг и Хайду неизменно главенствовали в Монгольском улусе, союзе нирун-монгольских племен; а первым из предков Чингисхана, который удостоился титула хана родоплеменного союза Монгольский улус был Хайду (родился ок. 1035 г. – А. М.).

«Всевышняя истина (Всевышний Тэнгри. – А. М.), – пишет Рашид ад-дин, – даровала шестому предку Чингисхана, Хайду, счастье и благоденствие и пожаловала (ему) помощь (своего) подкрепления и попечения[76] до того, что у него появилось несчетное количество жен, подчиненных, отар и табунов»[77].

Таким образом были засвидетельствованы характерные для производящей экономики «возникновение и присвоение прибавочного продукта («несчетное количество отар и табунов». – А. М.), социальную дифференциацию общества («несчетное количество подчиненных» – А. М.)[78], а также унаследованную от древних предков полигамию («несчетное количество жен»).

Монгольский улус существовал и развивался при потомках Хайду-хана – сыне Бай шинхор догшине (родился ок. 1052 г. – А. М.) и внуке Тумбинай сэцэне (родился ок. 1069 г. – А. М.).

Если до второй половины XI века «значение монголов и их правящего рода боржигин не выходит за границы занимаемых этими племенами земель: все события, описываемые «Сокровенным сказанием монголов», касаются лишь вопросов внутренней консолидации, то к концу XI века положение стабилизировалось настолько, что монгольский вождь решился непосредственно завязать отношения с киданьской империей Ляо (916–1125 гг.)[79]. В этот период монголами правил Тумбинай сэцэн, которому принадлежала инициатива установления политических и культурных связей с киданьской империей Ляо[80]. Об этом свидетельствует упоминание в «Истории железной империи» (Дайляо гуруни судури) о посольстве (к киданям. – А. М.) из Монгольского Улуса в 1084 году, а также о военной помощи, оказанной киданям, когда те подверглись нападению со стороны южных соседей – чжурчжэней и южных сунов[81].

Все эти факты дали основание монгольскому ученому Ч. Далаю сделать вывод о том, что «в начале XII века, во времена Бай шинхора и Тумбиная уже сложившийся союз монголов Трехречья (Монгольский улус. – А. М.) приобрел заметные черты государственности»[82].

* * *

Б. Я. Владимирцов, основываясь на монгольских и персидских источниках, реконструировал процессы, которые происходили в хозяйственной и общественной жизни монголов именно этого периода их истории, и пришел к следующим выводам.

По его мнению, на этом этапе эволюции древнемонгольского родоплеменного общества среди монгольских племен, как и почти две тысячи лет тому назад, по образу жизни и ведения хозяйства различались «лесные» народы[83] и монголы-кочевники. «Лесные» народы занимались, главным образом, охотой, но не гнушались и рыболовства… частично конечно, начали подвергаться влиянию своих кочевых соседей и хозяйственный уклад их стал меняться: замечается эволюция в сторону кочевого быта, постепенный к нему переход[84].

Главным занятием монголов-кочевников… было скотоводство и охота; это были номады-пастухи и охотники одновременно, но все-таки основой их экономической жизни было скотоводство…

Но одним кочевым скотоводческим хозяйством монголы XI–XII вв. прожить не могли: пищи недоставало. Недостаток этот пополнялся охотой на всякого рода дичь и отчасти рыбной ловлей; в затруднительных случаях питались и кореньями… Все вышесказанное позволяет видеть в монголе древней эпохи не просто номада, а «кочевника-охотника…»[85]

Процесс исторического развития средневекового общества монгольских кочевников-охотников эпохи ближайших прародителей Чингисхана характеризовался постепенным переходом к новым формам организации хозяйственной деятельности (от куренной[86] к аильной форме кочевания) и социальной жизни (от родового строя и сопутствовавших ему союзов кровных родственников к новым организационным формам жизни общества: родоплеменным объединениям во главе с ханами, провозглашенными «небесными избранниками»).

О новой форме организации хозяйственной деятельности Б. Я. Владимирцов писал: «В то время как средние по своему состоянию и бедняки кочуют обществами (куренями. – А. М.), богачи стремятся и вынуждены кочевать отдельно, аилом. Но кочевать аилом, т. е. небольшой изолированной группой с большим количеством скота, возможно только при условии общей безопасности… Приходилось искать выхода: разбивали большие курени на малые, сами владельцы жили и кочевали куренями, а стада свои, главным образом табуны, держали аилами. Соединение куренного хозяйства с аильным представлялось, по-видимому, монголу XI–XII вв. самым идеальным»[87].

Б. Я. Владимирцов дал оценку и эволюционным процессам, происходившим в родовом строе древнего монгольского общества в XI–XII веках: «Один и тот же процесс наблюдается в монгольском родовом обществе XI–XII веков у всех племен и народностей… Везде и всюду выделяются дома, «большие семьи», просто семьи, которые или ответвляются от своего рода, образуя новое родовое сообщество, во главе которого они и становятся, или же занимают главенствующее положение в старом роде. При этом, конечно, идет настоящая борьба как с претендентами на такое же положение, так и с теми, кого стремятся подчинить, поставить в положение крепостных вассалов…

На этой почве развивается и еще другое явление. Могучие роды, богачи, начинают привлекать к себе силой или предоставлением различных благ членов других владетельных домов, или целые ветви, образуя уже довольно большие объединения…

Процесс разложения древнемонгольского союза кровных родственников – рода, ответвления отдельных домов, образующих вместе с подчиненными и крепостными вассалами новые кланы сюзеренов и вассалов, основывался на стремлении упрочить индивидуалистическое кочевое хозяйство… Необходимость обезопасить свои кочевья от набегов, стремление к наживе путем наездов и необходимость организации облавных охот, в которых обязательно участие значительного числа лиц, – все эти нужды степной монгольской аристократии вели к племенным объединениям с ханами во главе… Она-то поэтому и выдвигает из своей среды ханов, и оттуда постоянная борьба племен между собою… Процесс этот неизбежно должен был завершиться объединением, более или менее значительным… что, как известно, и произошло»[88].