И опять Пожарский 3

Голландско-немецкий футбольный коллектив нижегородцев победил со счётом три-два, а «медведи» проиграли «зубрам» один-два.

А сразу за этим началось награждение прямо на стадионе участников похода на ляхов. Пётр ещё из Витебска отправил на монетный двор весточку, чтобы те начинали штамповать медали по заранее оговорённому плану. Все участники похода получали медаль «За победу над Речью Посполитою», только воины получали серебряную, а возчики и повара бронзовую. Их ведь тоже больше двух сотен в поход из Вершилова отправилось. Часть медалей, правда, осталась пока невостребованной, не было князя Разгильдеева и его людей и пока не было сотни Кострова. Государь решил эту сотню весной вместе с семьями отправить на постоянное жительство в Вершилово, укомплектовав до полного состава, так как именно в этой сотне были самые большие потери: двадцать два человека было убито и двенадцать ранено, из которых трое потом скончались от заражения, как ни бились немецкие доктора.

Всего к тридцати пяти убитым, по дороге домой, добавилось ещё шестеро, от ран и заражения умерли двое рейтар Шварцкопфа и один из сотни Малинина, ну и трое у Кострова. Всем раненым и семьям убитых выдали медали «За боевые заслуги» и к ним по двадцать рублей.

Десятку Бебезяка и двум десяткам Афанасия Бороды выдали медали «За воинскую доблесть», всё же они в отличие от основного войска брали штурмом три города, удерживая ворота до прибытия основных сил. При этом находившийся рядом боярин Долгоруков, тоже награждённый медалью «За победу над Речью Посполитою», настоял, чтобы эту медаль дали и Петру, ведь он тоже был среди штурмующих Рогачёв, он сам её и приколол к груди зятя.

Отдельно для людей князя Разгильдеева были наштампованы медали «За укрепление православия», нужно же отметить его героический рейд по уничтожению центров латинянства на русских землях.

А после награждения на стадионе состоялось и первое выступление скоморохов, которые прибыли в Вершилово за день до приезда князя Пожарского.

После этого Петру ещё пришлось всех князей звать к себе на пир. Компания собралась не маленькая: двое воевод нижегородских, да Долгоруков с будущим зятем Романом Ивановичем Шуйским, ну и сам Пётр Дмитриевич с братом Фёдором, да жёны у всех, кроме Фёдора с Романом, полная горница набилась. Больше всех говорили Долгорукий с молодым Шуйским, который тоже медаль «за победу» получил, хоть они и не участвовали в сражениях, но пользу принесли немалую, вовремя обеспечивая захваченные города русскими гарнизонами.

Только поздно вечером Пётр остался, наконец, с женой наедине. Мария была на пятом месяце беременности, а он в своих поездках и не знал даже. Так, блин, и дедушкой станешь, и знать не будешь. Ничего ещё пару лет скитаний, а потом можно и осесть, пусть Фёдор по стране покатается.

Девятого марта Пётр начал с обхода производств. За четыре с половиной месяца его отсутствия ничего плохого не произошло, фарфор по прежнему уходил в драку и цены на него спускаться не собирались, а с выпуском ваз эльфийской коллекции, так даже и вообще запредельными стали. Спрос на карандаши тоже только рос, за это лето одуванчиков заготовили гору целую, и теперь с изготовлением стирательных резинок проблем не было. Андрейка Лукин разработал новую серию статуэток, конные воины разных народов, Пожарский посмотрел и задумку одобрил, особенно понравился ему польский крылатый гусар и араб на верблюде с луком. На эти поделки тоже спрос будет.

Дальше Пётр Дмитриевич прошёл на стекольные заводики. Тут тоже оставалось только себе самому завидовать. Его идея с шестигранниками мозаичными отлично удалась, заказов было столько, что нужно начинать весной отдельный завод по выпуску шестигранников строить. С зеркалами тоже удачно развернулись, Петру показали новинку – «четверное» зеркало, то есть не стандартный лист стекла сорок на шестьдесят сантиметров, а восемьдесят на метр двадцать. Это сколько же такое зеркало стоить будет, поди, не меньше пяти тысяч флоринов. Извините господа муранцы, но больше ваши не пляшут, вам такое не под силу. Получается, что двести таких зеркал и миллион. Афанасий Иванович вспомнил, что где-то читал, что Лувр Людовику 14 обошёлся как раз в миллион, вот, правда, чего. Уж больно запутанная у французов денежная система.

До конца дня Пётр обошёл и остальные производства, валенки валялись, ткань ткалась, макароны и пельмени выпускались, сыр продавался только в специальных коробочках, нужно ведь и гончарам на кусок хлеба с маслом зарабатывать, масло у Дуняши уходило на ура, особенно шоколадное. Оказывается, пока он воевал, Ротшильд привёз ещё один обоз с какао бобами и платиной, молодец парнишка. Теперь и на масло шоколадное хватало и на конфеты.

Фабрика по производству колоколов тоже порадовала. Заказов было море, со всей страны, литейцы освоили и сто пудовый колокол и двухсот пудовый, сейчас резали модель на новинку – пятисот пудовый гигант. Понятно, что это ещё крошка по сравнению с царь-колоколом, тот будет весить 200 тонн, но ведь тот так ни разу и не зазвонил, и потребовался целый Огюст Монферан, чтобы его из ямы вытащить. Этот новый колокол тоже будет восемь тонн весить, проблем с перевозкой и установкой на колокольню будет, мама не горюй. Ничего у нас Монферанов хоть и нет, зато есть Симон Стивен и Вильгельм Шиккард. Вот завтра к ним и заглянем.

На следующий день Пётр пошёл обходить учёных. Вот здесь было целое море удач. Что значит правильно поставленная задача. Химики сделали всё, что планировалось и смотрели на Пожарского жадными глазами, давай побабахаем. Нитроцеллюлозу или бездымный порох получили из бумаги, ну, правильно, там самая чистая целлюлоза и есть. Способ получения нитроцеллюлозы – обработкой одной части бумажных волокон в пятнадцати частях смеси серной и азотной кислот в соотношении 50:50. Азотная кислота реагировала с целлюлозой с образованием воды, а серная кислота была необходима для предотвращения разбавления. После нескольких минут обработки бумажные волокна удалялись из кислоты, промывались в холодной воде до удаления кислот и высушивался. Гремучее серебро и гремучая ртуть были в небольших количествах, но Жан Рэ заверил, что проблем с производством нет, сколько надо, столько и наделаем.

– Что будем исследовать дальше? – не выдержал первым Глаубер.

– Нитроглицерин. Это страшно взрывоопасное вещество. Как его делать я не знаю. Только в самых общих чертах. Нужно глицерин обработать той же азотной кислотой в смеси с серной, ну, или купоросным маслом. А вот, что такое глицерин. Это остатки от жирных кислот. В общем, попробуйте обработать жир щёлочью, причём, разными и калиевой и кальциевой, а то, что останется, попробуйте отфильтровать и выделить, может это и будет глицерин. Только учтите, нитроглицерин взрывается от сотрясения, его нужно сразу засыпать толчёным мелом. И ради бога, не делайте больше одной капли, несколько грамм весь кабинет на воздух поднимут.

– Нужно делать лабораторию подальше от города, – мудро заметил ван Бодль.

– Как земля растает, так и начнём. Будем сразу и лабораторию делать и завод по производству бездымного пороха, – успокоил учёных Пожарский.

– Пётр Дмитриевич, а вы что-то говорили о красках из угля? – напомнил ему Глаубер.

Пётр про анилиновые красители знал только то, что их из угля Глаубер первый и выделил.

– Извините, дорогие, но я помню из прочитанной в детстве книги только то, что лучшие краски атланты делали из каменного угля, а как они это делали, я не помню. Вот справитесь со взрывчаткой и займитесь углём. Одно я знаю точно, то, что сделал один человек – второй всегда может повторить. Они сделали, значит, и мы справимся.

Механики почти изобрели ножную швейную машинку. Им осталась самая малость, понять, где и как хранить нитки и как эту нитку заставить двигаться. Пётр посмотрел эскизы и модели и понял главное, никто ещё не додумался до катушек. Он нарисовал механикам обычную катушку деревянную и припомнил, что нитку в зингеровской машинке продёргивает специальная лапка. Пётр нарисовал и её и объяснил, что она расположена на маховике и коленвале. Вильгельм Шиккард идею сразу уловил.

– Как всё просто. Вы великий механик князь. Мы бы ещё год над этим мучились.

– Это вы, господа, великие механики. Такую серьёзную машину изобрели. Подшипники сделали. Вы даже не представляете насколько дальше остальных ушли. Вам равных в мире нет. Тут, кстати, завтра, послезавтра, должны приехать ещё учёные из немецких земель и Бургундии, среди них будет Йост Бюрги, советую его сразу к созданию швейной машинки подключить. Он ещё тот изобретатель.

– Кто же в Европе не знает Йоста Бюрги, – просиял Симон Стивен, – Уж с его помощью мы точно это чудо осилим.

– А это что за господин с вами? – поинтересовался Пётр, оглядывая незнакомца.

– О, это изобретатель вечного двигателя Людвиг Фойе. Он француз и русский пока знает очень плохо, – представил коллегу Шиккард.

– А так это он пытался взять кредит в банке «Взаимопомощь» в Париже, – вспомнил Пожарский, – но их вроде было двое?

– Да, второй очень сильный механик, он сейчас дорабатывает станок по нарезанию резьбы, его зовут Пьер де Крильон. Просто замечательно, что эти двое согласились перебраться в Вершилово. У них золотые руки и пытливый ум. Мы объяснили французам, что вечного двигателя сделать нельзя, но, по-моему, они до конца нам не поверили, – усмехнулся Симон Стивен.

– Как сейчас помню, в книге Атлантов это объяснялось законом сохранения энергии, то есть энергия не берётся ниоткуда и не исчезает бесследно, она только может переходить из одного вида в другой, – начал Пётр и по округлившимся глазам учёных понял, что открыл им сейчас закон сохранения энергии, – Стоп, стоп, господа, по вашим лицам я вижу, что вы сейчас забросите швейную машинку и начнёте проверять этот закон. Давайте потом, я вам на бумаге попытаюсь подробнее изложить, что помню, а вы всё же доделайте мне этот агрегат. Очень нужно.

Удалось уйти, только всё же рассказав о видах перехода одного вида энергии в другой, ну, то, что запомнил с уроков физики в школе. Там трение в тепло и так далее. Чем потом Ньютон будет заниматься? Ещё бы вспомнить, когда он родился. Вроде бы ещё нет.

Событие пятьдесят девятое

Патриарх Филарет сидел в кресле у себя в келье и смотрел на стоящего напротив митрополита Нижегородского Никодима. Всего-то две недели назад патриарх говорил об этом человеке с Петром Пожарским и вот лёгок на помине, явился. Да не просто явился, а пришёл обвинять Петрушку Пожарского в ереси и колдовстве, а заодно и в тайном латинянстве и многожёнстве. И не огульно ведь обвинял, а опросные листы принёс, где всё это доказано и под пытками у тайных сподвижников этого антихриста выведано.

Надо отдать Никодиму должное подготовился он отменно, четыре года на Петрушу собирал доносы. Филарет вздохнул, отложил опросные листы, не читая, и чуть склонив голову поинтересовался:

– Как зовут настоятеля храма в Вершилово?

– Отец Матвей, – митрополит сморщился, словно это имя вызывало у него оскомину.

– Здесь есть его показания, – патриарх ткнул указательным пальцем с перстнем, подаренным Петром Дмитриевичем Пожарским, в кипу листов. Перстень был с изумительной красоты рубином, огранённым так, как умеют гранить только в Вершилово.

– Он такой же вероотступник и тайный папист, – прошипел Никодим.

Патриарх даже не знал, что делать. Надо бы найти застрельщиков этого обвинения. Филарет ни на минуту не сомневался в правильности того, что делает младший Пожарский. И надо его оградить от таких вот Никодимов, но ведь не этот дурак сам всё придумал. Или всё-таки сам?

– А как же два храма православных построенных в Вершилово? – Филарет решил разговорить митрополита.

– Они не по канону созданы, это всё от лукавого! – опять зашипел «товарищ», как любил называть врагов Пожарский. Слово прицепилось.

– А иконы, что там Иоаким Прилукин творит?

– И они не по заветам стоглавого собора созданы.

Филарет бросил взгляд в красный угол. Там стояло три иконы работы Прилукина, в том числе и его знаменитая богоматерь. Иконы были без привычных золотых окладов и поэтому смотрелись необычно большими и красочными. Они были красивы, и от них веяло святостью. Патриарх перекрестился. Никодим повернулся и упёрся взглядом в иконы. Лицо его скривилось.

– И до вас, Ваше Святейшество, эта скверна добралась? – взгляд был затравленный, такой и укусить может.

– В чём же заключается «тайное латинянство» князя Пожарского? – увёл с икон разговор Филарет.

– Он православный храм переделал в костёл еретический, – аж брызнул слюнною товарищ.

– Давай-ка мы с тобою митрополит так поступим, – решил патриарх, – Я вызову в Москву пару митрополитов, и мы все вместе съездим в Вершилово к еретику Пожарскому и на месте всё решим. Сам понимаешь человек он не простой, вон, сколько денег в казну приносит.

– Десятины церковной вершиловцы не платят! – аж взвизгнул Никодим.

Вот, оказывается в чём дело! Всё просто. Петруша вместо того, чтобы честно делиться заработанным с отцом Никодимом, на эти деньги храмы строит сам. Это и в самом деле грех. Оставил митрополита без такого жирного куска, как доходы от Пурецкой волости. Петруша и правда, воли много забрал. Захотел и сам на короля шведского напал, да и побил того, захотел и три города сам основал, без царёвой воли. Опять взял сам и с гетманом Радзивиллом договорился о сдаче Смоленска.

А вся эта самодеятельность к добру привела или к худому? Земли русские вернули все до последней деревеньки и ещё и Витебск с Полоцком у ляхов урвали и всё почти без потерь. Ям шведы сами отдали. Французы нас империей теперь кличут, а за ними и остальные подтянутся. Города, основанные, рубежи дальние крепят и фарфор позволяют делать, что огромные деньги в казну приносит. Приюты для беспризорных мальчишек толмачей готовят, а не татей ночных.

Нет. Ничего плохого державе князь Пётр Дмитриевич Пожарский не делает, всё для блага её. А мерзкие завистливые и жадные «Никодимы» ему мешают. Ничего. Соберём иерархов и отправим на костёр не Петрушу, а этого сребролюбца. Но в Вершилово съездить нужно непременно. На все эти чудеса нужно своими глазами посмотреть.

Событие шестидесятое

Царь и Великий Государь всея Руси Михаил Фёдорович Романов принимал очередных учёных желавших перебраться в Вершилово. Эти тоже были математиками. Один из приехавших был француз, остальные итальянцы. Так по крайне мере объяснил царю толмач. Он пытался растолковать Государю про мелкие княжества на Аппенинском полуострове, но Михаил отмахнулся, да не всё ли равно. Пусть будут итальянцы или «фрязины».

Француза звали Пьер Эригон, и он был преподавателем математики в Париже. У Пьера было приглашение от Петра Пожарского. Но! Уезжая, Петруша предупредил Михаила, что если кто-либо появится с приглашением из Франции, значит это шпион, тот самый, что может воспользоваться приглашение украденным у Вернье. Так как больше никому он приглашения во Францию не отправлял. И вот этот «товарищ» стоял перед царём и рассказывал, что пишет книгу про логарифмы и ещё одну про оптику, которая называется «Теория перспективы». Слова были мудрёные и скорее всего этот господин и правда, был учёным, но пригласил его в Вершилово не Пётр Пожарский, а отправил «брат» Людовикус пошпионить. Если бы этот Пьер Эригон приехал без приглашения, то Михаил, не задумываясь, выписал бы ему проездную до Вершилова, но приглашение было. Петруша на вопрос, что же с возможным шпионом делать, только усмехнулся и ответил, что шпиона он перевербует, то есть заставит работать на Россию, а не на Францию.

– Хорошо, Пьер, езжай в Вершилово, пиши книги и учи детей, – «ласково» улыбнулся Государь и переключился на «итальянцев».

Все они тоже были с приглашениями Петра, но царь был предупреждён им, что должны приехать учёные из италийских княжеств. Первым представился совсем молодой человек.

– Бонавенту́ра Франче́ско Кавалье́ри. Я изучал математику в Пизе. Сейчас почти закончил книгу о «методе неделимых».

Молодой монах поклонился.

– Что же подвигло тебя, Бонавентура, на переезд из тёплой Пизы в Вершилово? – полюбопытствовал Михаил Фёдорович.

– Кто же в мире не хочет оказаться в той самой Пурецкой волости? Все лучшие учёные уже перебрались туда. В Европе остался один Галилей, и он бы переехал, но из упрямства отказывается, – юноша улыбнулся.

– Хорошо, поезжай в Вершилово и издавай свою книгу о неделимых, раз тебя пригласил князь Пожарский, значит, ты стоишь того.

Следующим оказался преподаватель из той самой Пизы и учитель Кавальери монах бенедиктинец Бенеде́тто Касте́лли. Оказывается он сменил на посту заведующего кафедрой университета в Пизе того самого Галилея, о котором только что говорил молодой монах.

– Обживётесь в Вершилово и зовите своего Галилея, что же ему одному-то в Европе оставаться, даже письмо некому написать, – засмеялся Михаил.

Итальянцы вежливо улыбнулись, для них Галилей был непререкаемый авторитет. Последним был мужчина средних лет. – Клавдио Акиллини, Ваше Величество. Я преподаю право в болонском университете и кроме того занимаюсь математикой и пишу стихи. За канцону, написанную в честь появления на свет дофина, мне была пожалована от кардинала Франции золотая цепь стоимостью в 1000 крон. – Что ж, Клавдио, Пётр Дмитриевич Пожарский приглашает в Вершилово только лучших, значит и ты из таких, езжай и пиши книги и стихи. Книги, что у нас в Пурецкой волости издают, все приезжающие называют лучшими в Европе, да вы и сами можете убедиться, сейчас дьяк вам принесёт учебники математики для школы в Вершилово, – Михаил Фёдорович заранее знал об эффекте, что производят книги изданные бароном Швабом на иностранцев. Это и случилось, всё четверо, в том числе и шпион француз уткнулись в книги. От нового учебника геометрии, так их вообще не удалось отодрать, так с ним и вышли с аудиенции. Молодец всё же Петруша.

Долго отдыхать Государю не позволили, сразу за учёными была назначена беседа с князем Бутурлиным. Он закончил трёхгодичный срок пребывания на посту воеводы Владимира и сейчас Михаил собирался его отправить на воеводство в Уфу. – Василий Матвеевич, что ты скажешь про войну с ляхами? – начал с неожиданного вопроса Государь.

Князь поёрзал в предложенном ему царём кресле и, скривившись в усмешке, ответил:

– Разве это война была, так, избиение младенцев. Если Петру Дмитриевичу волю дай, так он и до Кракова дойдёт.

– Почему же все воеводы русские так не могут? – задал главный вопрос Михаил.

– Два ответа есть, Великий Государь. Первый простой, ведь Александр Македонский тоже один был. Одарил бог отрока воинским умением. Второй сложнее. Пока я был воеводою в Нижнем Новгороде, старался стрельцов учить, так как их в Вершилово Пожарский с Яном Заброжским учат. После меня тако же продолжил и князь Пронин. Я же ввёл такую учёбу и во Владимире. Думаю, что лучше всех на Руси стрельцы обучены в Вершилово, на втором месте стоит Нижний Новгород, ну а на третьем Владимир. Людей всему можно научить, главное, чтобы было кому и чтобы у стрельцов желание учиться было. Вон, Пётр Дмитриевич простую штуку придумал, кто быстрее две версты пробежит тому три рубля. Так в Нижнем весь полк как дети малые бегали. Медали эти он придумал, теперь всем охота их иметь, все и стараются, – Бутурлин насупился и, перекрестившись, выдал, – Прими совет, Великий Государь, от неразумного. Отправь в Вершилово на обучение Заброжскому два или три княжича годов пятнадцати. Пусть они года три потренируются вместе с вершиловцами, а потом их можно в товарищи к воеводам в большие города отправить, а на их место новых отроков в обучение к Заброжскому отправить. Так потихоньку и в каждом городе умелые воеводы будут.

– Почему же только три, а не тридцать, быстрее ведь, – удивился Михаил Фёдорович.

– Прости, Великий Государь, но думаю, что тридцать человек не постигнут того, что трое постигнут. На тридцать человек просто времени у Яна Заброжского не хватит, в итоге недоучки получатся. Тут лучше медленно спешить.

– А если ляха в Москву вызвать, да полк стрелецкий ему дать? – Михаил давно бы так сделал, да не хотел разрушать созданное Пожарским.

– Полк он, конечно, обучит, но будет тот полк хуже вершиловского, ведь с ним не будет Петра Дмитриевича, – развёл руками Бутурлин.

– И я так думаю, – покачал головой царь.

– Ещё дозволь, Государь, совет дать. Выбери из княжичей десяток пацанов лет семи и отправь на обучение в вершиловскую школу, а на следующий год снова. Так лет через двадцать у тебя, Великий Государь, будет сотня очень грамотных и всему наученных князей. Это же какая сила. Я, если позволишь, и своего сынка семилетнего, Егорку, когда в Уфу добираться буду, в Вершилово на попечение князя Пожарского оставлю.

– Молодец, Василий Матвеевич, как мне самому-то такая мысль в голову не пришла. Ведь я перед учёными иноземными книжками, по которым детишек в Вершилово учат, постоянно хвастаюсь, а они все говорят, что лучше учебников и не бывает. Только захотят ли князья да бояре с сыновьями расставаться? – Михаил вскочил с кресла и заходил по горнице.

– Тут надо схитрить, Государь, сделать это как награду для самых лучших, тогда и остальные захотят, – засмеялся воевода.

– И тут ты прав князь, вот ведь здорово, что ты мне всё это сказал, шубу тебе с царского плеча за это полагается. Эй, Фёдор, – позвал он дьяка, – Неси шубу, будем воеводу награждать, за мысли государственные.

Событие шестьдесят первое

Пётр Дмитриевич Пожарский только что пришёл с торжественных похорон воинов погибших в войне с Речью Посполитою. Всех их привезли хоронить в Вершилово. Может это и не по-христиански месяцами не придавать тело земле, но Пётр так решил. Пусть будет в Вершилово братская могила и родственникам будет, куда сходить поплакать и цветы возложить. Если не считать погибших в сотне Кострова, которых было больше всего, то не так и много человек будет лежать в первой братской могиле. Погибло двое французов, девять человек недосчитались рейтары Шварцкопфа, семеро погибло сразу и к ним, потом добавилось двое из тяжелораненых, двое умерло в сотне Малинина и трое у Шустова и один из десятка Бебезяка, всего семнадцать человек. Из них четверо умерли от ран уже в дороге.

Нужно было срочно изобретать антисептики и попытаться создать пенициллин. Йод можно и нужно получать из водорослей, только вот моря под боком нет. Пётр записал уже давно про водоросли себе в записную книжку, но дальше записи пока дело не продвинулось.

Отец Матвей отпел воинов павших за Родину и все собравшиеся переместились в другой конец кладбища, где состоялось открытие памятника Кузьме Минину. Ещё летом, с дозволения патриарха, Пётр эксгумировал останки организатора второго ополчения, что был захоронен на правом берегу Оки на погосте приходской церкви Похвалы Пресвятой Богородицы в Нижнем Новгороде, и перенёс их в Вершилово, а всем художникам поставил задачу нарисовать эскизы к памятнику. Оказалось, что портрета гражданина Минина не существует. Пришлось изобретать «фоторобот». Пётр взял несколько учеников Рубенса и проехался с ними по тем, кто Кузьму Минина помнил. Со слов пытались нарисовать портрет. Потом показывали эти портреты другим и спрашивали, похож ли. В результате получили рисунок в простом карандаше, который все уверенно опознавали, как «ну, вылитый Кузьма». К тому моменту и эскиз памятника Пётр утвердил. Минин стоял с широко разведёнными руками ладонями вверх, и как бы предлагал узревшему, встать за землю эту, защитить её.

Оба эскиза отдали резчикам по дереву и те сделали трёхметровую модель. Литейщики пусть и со второго раза отлили памятник и монумент в виде камня, на который памятник и установили. И вот сейчас, наконец, спустя без малого год, состоялось открытие. Собравшиеся люди Кузьму Минина в большинстве своём не знали. Большая часть вообще была из иностранцев, но страна должна знать и помнить своих героев, а если Минин не герой, то кто тогда. Пётр даже салют из мушкетов организовал. Жаль, нет труб и военного оркестра.

Всё это происходило утром, а после обеда у Пожарского было намечено не менее важное мероприятие. Он беседовал с новым управляющим. Этим «управляющим» был старший сын Коровина Силантий. Было ему целых двадцать лет, и он уже давненько помогал отцу. Население Вершилова перевалило за восемь тысяч, и управиться в одиночку с этим огромным по меркам начала семнадцатого века поселением было, конечно, невозможно. Вот мэр Коровин сына и использовал для разных не самых важных дел.

Теперь же дело было не просто важное, но и очень сложное. Царь батюшка внял советам младшего Пожарского и вновь обретённые русские земли ни кому в вотчины не раздавались, за одним небольшим исключение. Пять деревенек было отписано Петру Дмитриевичу Пожарскому. Второй совет, по отмене всех налогов и податей на этих землях на два года, Государь также одобрил.

Силантий Коровин должен был разобраться со всеми деревеньками доставшимися Петру в Смоленской губернии. Две деревни было в приданом Марии Владимировны Долгорукой, теперь Пожарской. Пять деревень по соседству подарил Петру на свадьбу Михаил Фёдорович и вот ещё пять пожаловал сейчас за победу над ляхами. Итого набралось двенадцать деревень, хоть и не сильно удалённых друг от друга, но и не так компактно размещённых, как в Пурецкой волости.