Однажды…

Любые попытки поспорить с родными заканчивались грандиозным скандалом. По моему мнению, важно было дарить искусство в любой форме и виде, главное – делать это хорошо, от души, без халтуры.

После моих слов мама бралась за сердце, папа метался в поисках корвалола. Напоследок мама выкрикивала: «Узнаю или увижу, что ты играешь на улице за милостыню, – прокляну!» Дальше следовала тирада о том, что меня вырастили для большой сцены, а не для подворотни. Потом были обильные слезы мамы, глубокие вздохи отца. Иногда споры заканчивались обсуждением выбора моей будущей жены.

Несмотря на то, что у меня не было даже невесты, мама любила ставить ультиматумы на эту тему: «В доме не потерплю безродную простушку!» Мне оставалось улыбаться и задаваться вопросом: откуда у моих родителей столько амбиций? Оба приехали из таких махровых деревень, которых на карте моего географического атласа просто не было. А судя по разговорам, передо мной сидела чета дворян с приличной родословной. Во избежание кровопролития я сдавался первым и уходил прогуляться, чтобы все смогли хоть немного успокоиться.

После окончания с отличием музыкального училища я успешно поступил в государственную консерваторию. Однако к тому времени я стал ощущать в себе талант к аранжировке музыки.

Позже меня пленил новый подход к звучанию классики. Подключая бас-гитару и ударные инструменты, можно было сделать из любой нудной классической композиции зажигательное современное произведение. Академическое образование все больше тяготило меня. Найдя союзников по убеждениям, я устроился работать в звукозаписывающую студию и ушел из консерватории. Естественно, дома случился небывалый скандал…

Преодолеть напряжение удалось после окончания гастролей театра, где трудились мои родители. К тому времени новым художественным руководителем очага культуры был назначен молодой, предприимчивый, талантливый мужчина, который быстро наладил вопросы финансирования служителей Мельпомены, организовал регулярные обменные гастроли и смог вывести учреждение на новый уровень развития.

После почти месячной разлуки никому не хотелось спорить и ссориться. За ужином родители наперебой рассказывали о курьезах, случившихся на сцене и за кулисами, я – о тонкостях новой и очень интересной работы. Моя информация, хоть и со скрипом, но все же была принята родными. В доме снова наступил мир, правда, как оказалось, ненадолго…

Рядом со студией, где я работал, располагалось кафе, где безумно вкусно готовили горячие закуски и выпечку, к тому же бесподобно варили кофе. В скором времени я стал постоянным клиентом, которого обслуживала лучшая официантка. Ее фото висело на доске почета кафе. Девушку звали Лейла. Обрамленные пушистыми черными ресницами большие голубые глаза моей новой знакомой диссонировали с черными густыми волосами, всегда аккуратно собранными в тугую необычно заплетенную косу.

Лейла была приветливой и улыбчивой. Несмотря на природную скромность и воспитанность, она не давала себя в обиду. Девушка нравилась многим посетителям, поэтому, чтобы пригласить ее на свидание, потребовалось применить не только свое обаяние, но и смекалку.

В те дни в нашей студии записывались начинающие рок-исполнители. Молодые, горячие музыкальные романтики с радостью поменяли имя героини своей песни на Лейлу и дописали слова приглашения на свидание. Группа зашла в кафе, но все немного перенервничали, перепутали слова, бас-гитарист вообще заиграл другую мелодию. Посетители и Лейла начали смеяться, чтобы прекратить какофонию, моя избранница согласилась поужинать со мной вечером.

Как оказалось, необычным именем назвал ее отец. Он был из Баку, страстно влюбился в маму Лейлы – молодую голубоглазую выпускницу детского дома. Восточный «падишах» водил ее маму по ресторанам. Заказывал роскошные угощения. Он так красиво ухаживал за невинной девчонкой, которая ничего слаще пареной репы не ела, что устоять было невозможно. Вскоре молодая пара сняла квартиру, а через девять месяцев родилась дочь.

Через год отец Лейлы сообщил, что возвращается домой, чтобы жениться, поскольку родители уже подобрали невесту. На вопрос: «А как же мы?» – мужчина сухо ответил, что если бы родился сын, то он обязательно бы женился на маме. Так мама Лейлы осталась одна. Пройдя нелегкий путь детского дома, она не собиралась дарить своей дочери ту же судьбу, поэтому мужественно приняла единственно верное решение – бороться за свою маленькую семью.

Неожиданно у мамы Лейлы нашлась родственница, которая оставила ей небольшую квартиру на окраине города в наследство. Так у семьи появился свой дом. Мама Лейлы сначала работала в детском садике, куда устроила ребенка, потом перешла работать в детский дом, находящийся неподалеку от их квартиры. Лейла после школы поступила заочно на юридическое отделение, чтобы выжить, устроилась работать в кафе и раз в неделю мыла подъезды своего дома. Я смотрел на этого ангела и не мог поверить, что в такой хрупкой и нежной девушке столько силы и желания выкарабкаться из нищеты.

После ужина мы решили прогуляться. Лейла рассказала, как они живут с мамой. Слушая ее, я понимал, что моя прежняя жизнь была иной. Я не помнил, чтобы голодал когда-нибудь или не мог выйти на улицу из-за отсутствия зимней обуви. Решение бытовых вопросов, которым я вообще не придавал значения, для этой девочки были практически волшебством.

Прогулявшись по парку, я заметил, что Лейла совсем продрогла. На дворе март пел арию первой капели. Я предложил проводить Лейлу на такси, на что получил бурный отказ. По ее мнению, было безрассудно платить за такси, когда есть метро, наполненное своим очарованием и особым миром.

Когда мы спустились в метро, Лейла взяла меня под руку и сказала, что у нее здесь есть дело. Народ привычным потоком хлынул в вагоны, но Лейла стала двигаться к выходу. Я ничего не понял, ведь мы просто вышли на другую сторону перрона, но спорить не стал.

И вдруг на выходе я услышал звучание аккордеона. Мой профессиональный слух безошибочно определил, что играет профессионал. Подойдя поближе, я увидел скромно одетую бабушку, которая невероятно виртуозно играла на этом тяжеловесном инструменте. За годы обучения музыке я благодарил маму, что играю на скрипке, легком и милом инструменте. Помню измученных потных ребят, которые тащили на себе на каждое занятие неподъемный «гроб» с баяном или аккордеоном.

После слов благодарности мама всегда заключала, что только она знает, что для меня лучше.

На удивление в руках сухонькой женщины инструмент не выглядел таким уж тяжелым. Она двигалась, будто на сцене, концертные постановочные позы я безошибочно признал. Лейла достала свои чаевые и бросила в чехол. Мне показалось это странным, ведь семья Лейлы сама нуждалась. Моя спутница, будто услышав мысли, сказала, что бабе Нине эти деньги нужнее, потому что у нее тяжелая судьба.

Бабушка прекратила играть, поздоровалась с нами, поблагодарила свою благотворительницу за помощь и спросила, какую для нас сыграть мелодию. Я растерянно пожал плечами, тогда бабушка сыграла прекрасное танго, которое прежде я не слышал. Мы еще немного постояли и отправились домой.

Подходя к подъезду Лейлы, я понял, что влюбился в нее. Впереди предстояла серьезная битва с родителями, ведь принять мою Лейлу с ее родословной они не собирались.

Мои опасения оказались не напрасными. Убеждения и разговоры о моей Лейле мама даже не хотела слушать. Она вспомнила, с каким трудом приняла мой уход из консерватории. Но на этот раз она не собиралась сдаваться. После громких продолжительных выяснения отношений мама заключила: «Выбирай: или мы, или она!» Мама всегда была импульсивной женщиной, но в этой ситуации меня смущала позиция отца, который просто молчал, опустив голову. В сердцах я собрал вещи и отправился ночевать в студию, где частенько после работы приходилось оставаться на ночлег.

Утром друзья помогли подобрать маленькую квартирку в аренду, где я смог начать свою самостоятельную жизнь, полную радости и счастья. Мама Лейлы приняла меня без лишних слов. Маленькая, худенькая, измученная бесконечными бытовыми проблемами и бедностью женщина не потеряла с возрастом привлекательности и чувство юмора.

Наш роман с Лейлой развивался стремительно, через месяц мы стали жить вместе. По вечерам я забирал Лейлу из кафе, мы делали лишний круг и каждый вечер слушали бабушку Нину.

Со временем я стал обнаруживать в доме всякую безделицу типа брелочков, статуэток, свистулек и прочей ерунды. Оказалось, моя избранница каждый день покупала этот хлам в переходах метро. Денег мне было вовсе не жалко, но я не мог понять, как такой практичной девушке могут пригодиться эти покупки. На что Лейла, взяв в свои ладони мое лицо, глядя на меня широко открытыми глазами, сказала, что эти продавцы – нищие люди, но им стыдно просить милостыню, и нет ничего предосудительного в том, чтобы немного подыграть им, не унижая их достоинства. Ведь она платила за труд.

Такие простые слова, но они перевернули все в моей душе. Через какое-то время я и сам стал приносить в дом потертые книги и элементы старинных хрустальных люстр.

Наши дни пролетали стремительно, я не успел моргнуть глазом, как с Лейлой мы отметили шесть месяцев нашей совместной жизни. В душе осталась горечь только от того, что родители так и не приняли Лейлу, и мы прервали с ними отношения.

Но вскоре нам предстояло встретиться, правда, в больнице. Машина родителей попала в автокатастрофу, это был несчастный случай.

Мне позвонили из театра и предупредили, что отец находится в коме, мама с множественными переломами тоже лежит в реанимации.

Бросив все, я отправился в стационар. Меня пустили в палату мамы. Зрелище было не для слабонервных: гипс, трубки, аппараты. Она пришла в сознание и узнала меня. Стала плакать, спрашивала про отца. Потом замолчала, сосредоточилась и потребовала дать обещание, что Лейла никогда не станет моей женой. Я был потрясен тем, что в такую минуту мама думала только о своем уязвленном тщеславии. Чтобы не тревожить маму, я сказал: «Обещаю». Через пять дней она умерла, папа умер через месяц…

Убитый горем, раздавленный чувством вины, обремененный своим обещанием, я уволился со студии, собрал вещи и вернулся жить в дом родителей, оставив свою любовь навсегда…

Когда я переступил порог дома, почувствовал холод и запах сырости. Все вокруг было будто безжизненным. Зайдя в спальню родителей, я обнаружил свою скрипку. Она лежала на письменном столе, словно живой укор моей самостоятельности. Боль пронзила мою грудь. Я схватил инструмент и закинул его на шкаф. Выскочил в зал, упал на диван и горько заплакал. Тогда я был уверен, что музыке и любви не место в моей жизни. Потребовалось полгода, прежде чем я решил вернуть утраченные крылья…

Прошло ровно полгода после потери близких мне людей. Я зашел в спальню отца и матери, в которую не заходил несколько месяцев. На шкафу увидел знакомый силуэт скрипичного футляра. Усевшись на пол и положив футляр на колени, смахнул с него пыль, глубоко вздохнул и стал открывать на нем замки. Левый поддался легко, правый начал заедать как в минуту нашей первой встречи. Грустно улыбнувшись, по старой привычке я стукнул кулаком по кожуху сверху, замок мигом открылся. Еще секунда, и вот она, красивая печальная «итальянка», оказалась в моих руках (так мама называла мой инструмент).

Нежно погладив гриф скрипки, я вдруг ощутил, как мое сердце стало биться чаще, а по рукам пробежала легкая дрожь. Придя в себя, я достал смычок, встал в центр комнаты и, к своему удивлению, безошибочно, с легкостью стал играть Антонио Вивальди «Летняя гроза». Комната наполнилась звуками, я закрыл глаза и почувствовал, как по щекам побежали слезы.

Когда были сыграны последние аккорды, в моей голове уже сложился план, как вернуть свою любовь.

Наспех одевшись, я выскочил из дома родителей, в котором больше не мог жить один. Сначала я отправился в кафе, где работала Лейла, но администратор сказала, что никогда прежде не встречала этой девушки.

Доска почета была заполнена фото с неизвестными мне лицами.

Следующим пунктом стала квартирка мамы Лейлы, но дверь мне никто не открыл.

Я вспомнил, что мама Лейлы работала в детском доме рядом с их домом, и, к своему удивлению, обнаружил, что здание обнесено забором, а внутри стоит техника, предназначенная для сноса сооружения.

Уточнив у рабочих название объекта, я понял, что учреждение перевели в другое здание. План, придуманный утром, рухнул, в душе появилась тревога из-за того, что не смогу найти свою потерю никогда.

Собравшись с мыслями, я вернулся в дом Лейлы. Соседи неохотно объяснили, что не знают жильцов нужной мне квартиры, тогда я написал трогательное письмо своей возлюбленной с просьбой простить меня и дать шанс все исправить, указал мой адрес и вложил письмо в зазор входной двери. Для себя решил приходить сюда утром и вечером, чтобы проверять, бывают ли здесь жильцы.

Выйдя из подъезда, я походил вокруг дома, посидел на лавочке, поговорил с местными ребятишками и решил вернуться домой, но вдруг вспомнил еще об одном человеке, кто смог бы мне помочь – это была бабушка Нина…

Выйдя на нужной станции метро, с волнением в сердце я прислушивался к звукам вокруг, когда до меня донеслись отрывки знаменитого пасодобля (испанского танца) «Рио-Рита», понял, что играет виртуоз, и выдохнул с облегчением. Подошел поближе и стал ждать, когда мастер доиграет композицию.

Бабушка Нина, увидев меня, кивнула в знак приветствия, но останавливаться не стала. Никогда прежде я не думал, что это такое длинное произведение.

После оваций я подошел ближе, поздоровался и спросил про Лейлу. Бабушка Нина тревожно посмотрела на меня и сказала, что сама не видела девушку уже больше трех месяцев.

Мне не хотелось прекращать наш диалог, я предложил сходить в соседнее кафе выпить чаю. Бабушка Нина стала отказываться, говоря о том, что не одета для кафе.

Впервые за полгода я улыбнулся: передо мной стояла женщина, которая при всех жизненных обстоятельствах не потеряла чувство собственного достоинства. Я успокоил бабушку, сказав, что столики в кафе огорожены декоративными ширмами, поэтому ее никто не увидит и не узнает. Она согласилась. Мы собрали вещи, сложили аккордеон и отправились в кафе. Впервые я почувствовал на себе тяжесть этого инструмента…

В кафе действительно никому не было до нас дела. Сделав простой заказ, бабушка отправилась в дамскую комнату. Я не сразу узнал свою собеседницу после возвращения. Она сняла платок и верхнюю одежду. Благородной сединой была покрыта вся голова, а волосы аккуратно зачесаны в красивую высокую прическу. Под серой кофтой было надето строгое черное платье «под горло».

Я сделал комплимент ее стильному виду и спросил, как я могу к ней обращаться. Бабушка засмущалась и ответила, что все зовут ее баба Нина, но по паспорту она Нина Федоровна. На вопрос, почему она согласилась на беседу, бабушка ответила, что у меня такой измученный вид, будто меня выпустили из тюрьмы. Я грустно улыбнулся и ответил, что бабушка почти угадала, только в эту тюрьму я посадил себя сам…

Присутствие человека, который был связан с моей Лейлой, помогло мне настроиться на откровенный разговор, и я рассказал про моих родителей, борьбу за профессию аранжировщика, где встретил свою любовь, почему ушел от Лейлы, как страдаю от своего малодушия и мечтаю все исправить…

Бабушка Нина молча слушала мои откровения. Пока я говорил, не притронулась к еде, пила только чай. На вопрос, почему она не ест, ответила, что не может позволить прервать мою исповедь пережевыванием пищи. Тогда я сделал паузу и предложил перекусить, потому что сам не ел со вчерашнего дня.

Бабушка хвалила все, что нам принесли. В конце трапезы, извиняясь, попросила заказать мороженое, вкус которого успела позабыть. Ее желание было заразительным, мы оба вспомнили детство, видя перед собой металлические креманки с шариками из пломбира, посыпанные шоколадной крошкой.

«Расскажите о себе», – предложил я. «Обязательно, только хочу узнать, как вы жили последние полгода», – ответила бабушка.

Неожиданно для себя я ответил, что это время совсем не жил. Чтобы содержать дом, я устроился рабочим сцены в театр, где служили родители. Все знали меня и сочувствовали моему горю. Мне казалось, что там я смогу быть ближе к моим родным. Вскоре этот самообман стал меня тяготить, как и работа, наполненная неинтересными задачами, лишенная всякого творчества. Злость на Лейлу за то, что ради нее я прервал свою связь с родителями, очень скоро представилась мне непростительной глупостью. Без моей возлюбленной все вокруг потеряло смысл. День сменялся ночью. Пустота – бессонницей.

Однажды в театре состоялась премьера спектакля «Танго вдвоем», который сопровождался тем самым танго, что играла бабушка Нина при первой нашей встрече. Эта музыка вдохнула в мое сердце желание жить…

При этих словах бабушка Нина улыбнулась и сказала, что это «Аргентинское танго» Астора Пьяццоллы, которое обязательно нужно сопровождать скрипкой. Аккордеон в этой паре играет роль сильного мужчины, скрипка – страстной, непокорной, но любящей женщины. Ее слова разбудили мою фантазию, я попросил время, чтобы разучить свою партию, и разрешения сыграть вместе с ней.

На вопрос, почему она безошибочно узнала, о какой композиции шла речь, улыбнувшись, ответила, что только музыка Пьяццоллы готова вернуть к жизни, а танго – к любви, и начала рассказ о себе.

В юности бабушка Нина была влюблена в соседского парнишку, молодые решили пожениться после возвращения юноши из армии. Годы ожидания тянулись, будто вечность, разлуку скрашивали письма, которые влюбленные писали друг другу почти каждый день. В день долгожданной встречи была объявлена дата свадьбы, семьи стали готовиться к празднику. За несколько дней до назначенной даты жених отправился «на гулянку» с друзьями, с которой не вернулся.

Сначала невеста подумала, будто жених передумал прощаться с холостой жизнью, но когда через месяц его избитое тело нашли в заброшенном колодце, поняла, что разлучницей стало не малодушие, а смерть.

Друзья уверяли, что гулянка закончилась под утро, и все разбрелись по домам, свидетелей драки милиция найти не смогла. После похорон своего счастья девушка уехала из своей деревни навсегда. Она решила посвятить себя главной цели – музыке, которую любила так же сильно, как своего покойного жениха.

Деревенский учитель музыки оказался настоящим самородком и смог развить в Ниночке талант игры на аккордеоне. Потому она без труда поступила в музыкальное училище. Мирскую жизнь молодая девушка решила для себя забыть навсегда. Успешно окончив училище, Нина поступила в консерваторию, где появилась возможность работать в лучшем оркестре. Начались гастроли, появился успех. Приходилось много работать. Вокруг крутились разные мужчины, но Нина всем давала понять, что не нуждается в мужском внимании, за что получила прозвище – Монахиня.

Быть может, музыка Нины была столь хороша, что ее услышали ангелы, а может, Купидон не собирался сдаваться, но в тридцать лет Нина влюбилась в своего поклонника Ивана Захаровича, который был значительно старше ее. Он ухаживал так, будто его душе было не больше двадцати лет. Цветам и подаркам не было счета. К моменту их встречи Иван Захарович овдовел и год жил один. Сыновья давно выросли, жили своими семьями, были обеспечены жильем. Однако союз отца с молодой музыкантшей не приняли. Отец страдал из-за поведения детей, но отказаться от своей любви у него не было сил. Нина переехала жить к любимому мужчине. Оформлять свои отношения они не стали и благодарили судьбу, что позволила им найти свое счастье. Вместе им суждено было прожить восемнадцать лет, но вот ребенка высшие силы им так и не подарили.

Последние годы Иван Захарович сильно болел, Нина всегда была рядом. После смерти любимого мужчины его дети заявили о разделе квартиры, которую собирались принять в наследство. Учитывая, что брак не был зарегистрирован, формально Нина Федоровна не имела права на то жилье, в которое за годы жизни вложила любовь и уют.

Когда сыновья оформили все документы, они потребовали, чтобы Нина Федоровна выехала из квартиры. Собрав вещи, она уехала в деревню к родным. Но и там ей были не рады. Дом родителей после их смерти был продан, деньги поделены среди живущих рядом дочерей. Так Нина Федоровна осталась без дома.

В оркестре ее давно заменили молодой восходящей звездочкой. По возвращении в город, пока были силы, она давала частные уроки игры на аккордеоне, подрабатывала в музыкальной школе, снимала комнату в коммунальной квартире.

Через десять лет коммуналку расселили, дом снесли, собственникам предоставили жилье, бабушка снова осталась на улице, где и познакомилась с семьей Лейлы. Голубоглазая красотка увидела плачущую женщину на лавочке у метро и не смогла пройти мимо. Несколько месяцев Нина Федоровна жила у своих новых знакомых. Услышав о несправедливости сыновей Ивана Захаровича, Лейла решила стать юристом. Нине Федоровне не хотелось стеснять своих добрых спасителей, она смогла найти приличную комнату в общежитии и вскоре переехала, но часто бывала у Лейлы в гостях на семейных торжествах.

Аккордеон теперь был не в моде, в музыкальной школе Нину Федоровну сократили, прожить на пенсию было невозможно, поэтому она решила зарабатывать деньги, даря людям, идущим к станции метро, хоть немного красивой музыки для прекрасного настроения. Заработанных денег ей едва хватало для оплаты аренды жилья. Но аккордеонистка была довольна и не жаловалась на жизнь.

Мы проговорили несколько часов, я проводил Нину Федоровну до общежития и пообещал прийти на следующий день. После отправился в дом Лейлы, чтобы проверить на месте ли письмо. Оно находилось там, где я его оставил. На другой стороне я несколько раз дописал, что люблю своего ангела, и отправился в студию, чтобы найти ноты «Аргентинского танго» для своей партии.

Ребята с радостью встретили меня, они требовали объяснений, куда я пропал, и обещаний, что выйду к ним работать уже в понедельник. Они купили новое оборудование, компьютер, смогли приобрести новые программы. Мне казалось, я вернулся домой. Звукач помог мне с нотами, взамен я пообещал подумать над новым проектом и работой, которой были завалены мои коллеги.

Сев на электричку, я доехал до кладбища, купил охапку цветов и навестил могилы моих родных. Венки не успели потерять своего цвета, на фото родители все так же улыбались, словно были живыми. Я оставил цветы, попросил прощения за то, что решил нарушить обещание, данное на смертном одре мамы, сказал, что всегда буду любить и помнить свои корни.

До поздней ночи я разучивал свою партию, но это было сложно без аккордеона. Я не мог дождаться утра. С первыми лучами солнца, даже не раздевшись, я заснул со скрипкой в обнимку. Мой сон прервался как по сигналу, когда на часах был уже полдень. Через час я снова стоял перед дверью Лейлы, записки не было. Хотя дверь мне снова никто не открыл, в душе появилась надежда.

Потом я отправился к своей новой музыкальной партнерше. Бабушка Нина встретила меня широкой улыбкой и указала на место рядом с собой. Она предложила разыграться. Я начал с простых произведений, когда поднял глаза на прохожих, увидел, что многие остановились, позже стали аплодировать. Я удовлетворенно вздохнул, припомнив, какими сладкими бывают ощущения от оваций.

Бабушка подхватила аккордеон, я открыл ноты и… «Аргентинское танго» заполнило все вокруг. Когда произведение было сыграно, мы с бабушкой Ниной обнялись как родные, правда, между нами был ее инструмент. Все вокруг кричали «браво!». Я сделал поклон, а когда поднял глаза, в толпе увидел мои любимые голубые озера, это была она, моя Лейла…

Я бросился к ней, люди расступились, передо мной стояла уставшая ангелоподобная хрупкая девушка. По округлившемуся животику я понял, что Лейла ждет нашего ребенка. Крепко обняв ее, сказал, что люблю. Она отстранила меня и ответила, что пришла за бабушкой Ниной, которую мама перед смертью сказала забрать жить к себе. Бабушка Нина заплакала. Смерть мамы Лейлы была для нас всех потрясением, но больше я не собирался никого терять. Через несколько секунд я забросил аккордеон на плечо, скомандовал Лейле и Нине Федоровне следовать за мной. Взял такси, и мы поехали в свой дом…

В машине все молчали. Женщины на заднем сидении, обнявшись, тихонько плакали. Дома, когда все немного пришли в себя, я услышал рассказ возлюбленной о болезни мамы, о том, как Лейле пришлось уйти из кафе. Как бережно ухаживала дочь за мамой, которая умерла в эту субботу.

Перед смертью она просила забрать с улицы бабушку Нину и всегда благодарить Бога за ребеночка, который должен был родиться совсем скоро. Когда я бросил Лейлу, она была беременна, но не успела мне ничего сказать. Мама Лейлы даже перед смертью не сказала ни одного слова упрека в мой адрес.

Моя возлюбленная простила меня, Нина Федоровна согласилась жить с нами, так мой дом наполнился жизнью. Вскоре Лейла стала моей женой. Мы долго сомневались, имеем ли право пожениться, пока носим траур, но бабушка Нина смогла убедить нас в том, что ребенок должен родиться в настоящей, оформленной по закону семье. Регистрация была скромной, настоящую свадьбу мы сыграли, когда нашей дочери исполнился год.