Причинность. На другой берег

– Не знал, что на Висати ввели курс показательных истерик. Или вы двое проходили индивидуальное обучение?

Раасул поворачивается к барной стойке и громко кричит:

– Пинту тёмного!

Его собеседники удивлённо переглядываются.

– Что? Думали, только вам разрешается бухать? Я официально больше не эфор, а списанный маяк! Отныне впереди только работа под прикрытием на Мёртвом Континенте и Вода его знает какие задания от маранской Первой, что с таким же успехом в любой момент спишет меня, как и Ла… – Он осекается, обдумывая, можно ли называть известные ему имена Конгломерата. – Да пошёл он, честное слово! Ланиус! Моего неудавшегося убийцу зовут Ланиус.

По столу громыхает полная пинта. Так, что пена расплёскивается по и без того липкой столешнице. Раасул испугано замолкает, но Ральф не ведёт и бровью, только протягивает руку за оплатой, а после так же молча возвращается к барной стойке.

– Ай, глубока Вода. – Незнакомец массирует виски. – Вы же оба не в себе. И если от Амина’эн я ожидал чего-то подобного, то ты, юзман Раасул, ты удивил меня. Приятно удивил, если не считать, как необдуманно выражаешься. Чтоб ты знал, сдерживать эмоции – реально полезная штука, а не просто прихоть эфората.

Он обводит таверну взглядом, напоминая, что они не одни.

– Мы не знакомы, Раасул’эн, но этот зарёванный юзман успел посвятить меня в твою историю, прежде чем нажраться, как последняя скотина. – Амин недовольно икает в ответ. – Я раньше встречал трясущихся над переписанными Постулатами послушников Единой Воли, что неубедительно лопочут, будто сохранили свою. Вот скажи, с чего таким, как ты, разувериться в истинах эфората? Может, я не вижу дна за отражением, но подлинность прозвучавшего здесь рассказа никак не проверить. Хотя, соглашусь, ты говорил довольно убедительно. Просто пойми, эфоры продолжают пропадать, а зная уловки Высших для поиска аккретов среди своих, поверить кому-то вроде тебя – самоубийство. Вся эта история на вкус как жёваный песок, – усмехается незнакомец и с пафосной издёвкой продолжает: – Учитывая, что юзман Амин пригласил на встречу со мной ответственного и преданного послушника эфората, побывавшего за границей круга, а пришёл ты…

– Ему можно верить, – икает Амин.

Пусть лицо его опухло от слёз и алкоголя, а дощатый стол оставил красный след попрёк щеки, взгляд эфора сквозит холодом, чистым, как уттарская ночь.

– Её звали Нафрит. Она была, – он глубже вдыхает, – эфори. Первое звено. Высшие отправили её и ещё нескольких в Та’Уттара, за границу круга. В дни Сияния. Нафрит проболталась, что велено искать поселение или типа того, а путь их – к верхней точке Севера. – Амин оборачивается на амбала в углу. – Объявлено, что никто из них не вернулся. Спрашивать о судьбах других эфоров – своеволие, но я чувствую. Это Высшие. Или Первые, если они правда существуют. Это они сделали что-то. Кровь, пот и слёзы? Не знаю, – он обречённо смотрит на Раасула, – но ты же ещё. Ты тоже был за границей круга. И ты – вот он! Здесь. Невредимый. А Нафрит? Прикована к одной из этих жутких капсул? Или её обезвоженный труп уже проглотила Маранайя? Может, Нафрит правда сгинула где-то там от рук аккретов. Или кого угодно ещё. Даже дети Морока не так ненавистны Трём Континентам, как, смой его Вода, эфорат.

– Остынь. Если юзман говорит правду, то и сам без пяти минут шипящий кусок мяса в Мёртвой Воде, – раздаётся смешок в углу.

Белки глаз Амина наливаются кровью – то ли от гнева, то ли от горя. Он не отрывает взгляд от Раасула и продолжает:

– Поверить, что после этого разговора меня не спишут вместо тебя? Поверить, что с нами говорит не Единая Воля или кто-то из Высших? Я хочу! И самое тупое – я верю! Но почему? Объясни, почему я не узнаю тебя в твоих же словах? Вся эта история слишком радикальная для моего восприятия. И это не из-за пива! Хотя это и не точно. – Он икает. – Мы хотели узнать из первых уст про ситуацию за границей круга, но ты пришёл сюда! И ты говорил очень много! Очень много того, что я не собирался знать, даже если это правда! Ты впутал меня, не спросив разрешения. Почему ты предал Постулаты, а не лёг в капсулу во благо Единой Воли?

– Потому что меня предали первым, – сухо отрезает Раасул.

Таверна снова содрогается в такт барабанному бою. Музыканты с новыми силами принимаются молотить по звонким кожаным мембранам. Одна из помощниц Ральфа усаживается прямо на полу и глубоким раскатистым голосом заводит ритмичную банжарскую песню. Пьяная публика в зале аплодирует и свистит. Кто-то пускается в пляс. До троицы в углу снова никому нет дела.

Раасул какое-то время вслушивается в слова песни, находя её скорее печальной, чем подходящей для танцев и смеха. В тексте что-то про ожидание, смерть и беспощадный поток Большой Воды. Повернувшись к залипающему на барабаны Амину, эфор набирается смелости, чтобы продолжить мысль:

– Меня предали те, в ком я видел безупречный ориентир и желанную точку в развитии. Меня предали Истины, почитаемые за абсолютные, за ведущие к подлинному благу. В них легко было поверить ребёнку, не знавшему жизни вне эфората. – Раасул хрустит пальцами. – Меня предали мои собственные ожидания и фантазии. Дитя выросло и наконец рассмотрело тех, кто дёргает за ниточки: так вот, у каждого из них есть нож, чтобы ненужные перерезать. И вопреки Постулатам, которые они не чтут, Первые не нуждаются в волеизъявлении кого бы то ни было. Все мы для них лишь инструменты: наши жизни – расходный материал, а руки – орудия пыток, насилия и угнетения. Сегодня я увидел истину, опровергающую то, что они нам внушали, то, во что я верил. Меня поставили перед выбором. Я решил, что не хочу умирать во имя лжи, но хочу жить ради лучшего будущего! Да, я мёртв для эфората, но предпочту верить, что рождён во имя чего-то стоящего, того, что ещё возможно изменить. Если вы не доверяете моим словам – пусть так. Если вы завершите моё существование – пусть так. Но теперь я умру своевольным. Выбравшим путь поиска новых истин, что обращены на Благо. Прошу лишь смерти от рук моего друга. Эфора, преданного памяти Первых из Первых, Серединной Таа и сиянию двух Великих Звёзд. Да, все Три Континента обмануты новыми Первыми, но никто не обманут так, как сами эфоры на службе лживых Постулатов.

Раасул принимается пить и опускает пинту, только полностью её опустошив. Амбал в углу снова облокачивается на стол и серьёзно смотрит на рассказчика.

– Как ты выбрался с острова?

– Я дал им отчёт. Многие из моих воспоминаний теперь битые, но Маранская Первая проследила, чтобы до погружения в капсулу мне оставили то, что она захочет. Не уверен теперь, что из всей моей жизни – правда, но раз уж я здесь и всё ещё нужен метрессе, отчёт был сплошной ложью. Первая владеет практиками, о которых нам и не мечтать, – сокрушается Раасул, – и приближёнными, что преданы не Единой Воле, а личной воле самой метрессы, Владеющей Мороком. Они и вытащили меня из самого желанного и прекрасного сна, что мне доводилось видеть. Поверьте, эфоры отдают себя, проживая иллюзию полного блаженства. Я чувствовал именно его. Не знаю теперь, может, ты и прав, друг. Может, стоило пойти в расход. Не ради блага Единой Воли, а ради пусть и воображаемого счастья посреди этого Тумана.

– Ты всё-таки был в капсуле. – Амин сглатывает ком в горле, голос звучит трезвым. – Кровь, пот и слёзы. Вот что мы для них. Все мы. Каждый каара – всего лишь источник энергии, которую они не брезгуют тащить из любого, кого посчитают нужным. Ненасытная Единая Воля, решившая, что её персональный удел – жить вечно за наш счёт.

– Подручные Первой сделали переход сами, чтобы в системе не проявился мой отпечаток. Сказали, что со мной выйдут на связь. Вручили эти шмотки и оставили на берегу Маранайи. Совсем недалеко от Оргуса. Правды ради, я же оказался в Хутун не потому, что хотел встретиться с вами и всё рассказать, – нехотя признаётся Раасул. – После пробуждения мне оставалось только идти куда глаза глядят. Не ты один, мой друг, оплакивал сегодня потерянную жизнь. Я тоже оплакивал, но свою. Ночью, хоть и в свете Лун. Сквозь слёзы. Я просто пошёл на светлое пятно возле горы. Моя память проснулась, когда я увидел твоё лицо, Амин’эн. Вспомнил, что обещал держать ответ. Надеюсь, ответов на сегодня достаточно?

– Ещё три пинты! – кричит Амин в сторону барной стойки и обращается к амбалу в углу: – Что скажешь, юзман?

Тот медленно переводит задумчивый взгляд с Амина на Раасула и уже серьёзным тоном объявляет:

– Меня называют Далиль, и мы сможем помочь друг другу.

Солнце плавно поднимается над Серединным Островом, облизывая лучами чёрный прибрежный песок. Раасул наблюдает за горизонтом, то и дело закидывая в Маранайю камушки, что, тонко шипя, растворяются в Мёртвых Водах. Амин уже давно вернулся в Эфоратум, а Далиль так крепко набрался в таверне, что отрубился прямо на пляже.

Раасул подставляет лицо лучам света Великой Звезды и бормочет про себя Постулаты, вымученные наизусть ещё в раннем детстве. Ни одной секунды в жизни он не осознавал себя вне устоев эфората: вне служения Истине, вне состояния Единой Воли, вне послушания Высшим. Вне навязчивого желания стать Первым. Теперь уже бывший эфор бросает беглый взгляд куда-то в сторону прибрежных скал и убеждается, что его мантия так и валяется на камнях. Там, где он её сбросил. Раасул уваливается на шершавый песок, не желая даже думать о том, что будет дальше и куда приведёт избранная тропа. Жизнь из предсказуемой точки в пространстве превратилась в беспорядочно мечущуюся искру, такую крохотную в сравнении с реальным размахом мира. Познавшую, что стены, обещавшие безопасность, оказались всего лишь ржавыми тюремными решётками.

Мойра молча наблюдает за парочкой на пляже, оставаясь незамеченной и неузнанной. Проследив за взглядом Раасула, она примечает его мантию, бездумно брошенную на берегу. Метресса слегка приподнимает брови, и эфоратские ткани плавно соскальзывают в Маранайю, моментально растворяющую их без остатка. Мойра улыбается уголком рта и обращается к своему молчаливому спутнику, стоящему позади:

– Знаешь второго?

– Не хотелось бы иметь секретов от Владеющей, но у нас с ним адак. Я скован по рукам и ногам. И закрываю пасть, как только слышу про этого громилу, – бесстрастно отвечает широкоплечий уттарец с тугой белой косой до пояса.

– Каждый раз смешишь меня, юзман, – фыркает Метресса. – Ты не только северянин, но и самое гнилое и беспринципное существо на всех Трёх Континентах. Не говори мне о священных клятвах банжара и всей Та’Марана, что мы соблюдаем из уважения и трепета перед своей спасительницей. Эти качества тебе не достались уже на стадии формирования плода.

– Владеющая, как всегда, права. Я несу свой адак не из-за трепета перед какой-то Первой из Первых на твоей бесполезной Таа, – он сплёвывает, – а потому, что по другую сторону его несёт тот, кто всё ещё должен мне слишком много. Не нарушая договора, могу только намекнуть: эта бухая скотина на пляже настолько непрост, что стоит мне вякнуть хоть слово правды о нём – сразу узнает. И не так страшна смерть для меня, как то, что это разрушит наш адак.

Мойра недовольно морщится и покрывает тканями лицо.

– С тобой свяжутся, юзман. Храни свой адак вместе с мыслью, что ты всего лишь пена там, где я – волна. Привет Або Афо.

Мойра тает в воздухе, оставляя после себя рваные хлопья серого тумана. Северянин смачно сплёвывает прямо в то место, где она только что стояла, вспрыгивает на коня и мчится в сторону границы с Та’Шунья.

Солнечный диск парит уже высоко над горизонтом, играя бликами на Воде. Раасул улыбается Великой Звезде, не мешая потяжелевшим векам закрываться. Позволяя себе провалиться в глубокий, хоть и беспокойный сон прямо на песчаном берегу. Ему снова снится Джезерит и та высокая южанка, шедшая за ним по пятам в день Вспышки. Как она боролась с Пустотой, настигшей её в одном из переулков. Как растворилась в ней без следа. Раасул не знает, должно ли чувствовать стыд, что он не помог, но южанка возвращается вместе с кошмарами каждый раз, стоит ему сомкнуть веки. Она не звала на помощь и не кричала от ужаса. Лишь безотрывно смотрела на его безразличие, пока её голубые глаза не растаяли вместе с туманом.

Эпизод пятый. Проснуться – не значит вспомнить

Ифэми требуется несколько секунд на осознание – она лежит с открытыми глазами. Темнота вокруг обволакивает так плотно, что почти осязаемо сдавливает виски. Решив, что скоро зрение адаптируется, Фифи неподвижно созерцает пустоту перед собой. Кто бы ни притащил её сюда, он проявил некоторое гостеприимство: лежит «гостья» на чём-то мягком, в помещении тепло и приятно пахнет свежими простынями.

На всякий случай Фи старается не шевелиться. Даже слегка. Воображение детально прорисовывает жуткие картины, что могут скрываться во тьме. Всё то же воображение настаивает, что пустота хранит наблюдателя.

Лежать неподвижно всё сложнее, а вокруг не происходит ровным счётом ничего. Тем более ничего опасного. Пора бы преодолеть страх и разобраться, что это за место. Пульс ускоряется, а стук сердца мягко разрезает тишину. Ифэми не только чувствует, но и прекрасно слышит это. Так, под аккомпанемент собственного сердца, она резким движением садится.

Адреналин действует, как полагается: в ушах шумит, а взгляд затуманивается, заставляя темноту завибрировать. Фифи на секунду кажется, что пространство живое и буквально движется вместе с ней. Сердце стучит ещё сильнее, и не выдержавшая напряжения Ифэми кричит в пустоту: «Кто здесь?!»

Ответа нет. Несколько раз повторив попытку разговорить темноту вокруг себя, Фи резюмирует, что находится в помещении одна. Достаточное основание, чтобы успокоиться и начать действовать.

«Гостья» сосредотачивается на дыхании: старается расслабиться и привести мысли в порядок. Хаос в голове сопротивляется изо всех сил. Память всё насыпает разгорячённому уму картинок из прошлого, а воображение рисует бурные небылицы и предположения. Пульс зашкаливает. Ифэми не может вспомнить, предвидела ли нечто подобное, и совершенно теряется в закоулках собственной памяти, категорически не понимая, где находится и как сюда попала. Сложно сказать наверняка, где именно она была до этого момента. Мысли путаются и закручиваются в причудливые узоры, словно нарочно мешая успокоиться.

Сколько она просидела неподвижно, определить невозможно, но ощущалось это длиною в вечность. Из собственных мыслей Ифэми выдёргивает холодный воздух, заскользивший по босым пяткам. Ум моментально успокаивается, возвращая её в здесь и сейчас. Воздушный поток усиливается, а где-то за стеной слышатся тяжёлый топот и приглушённые голоса.

– Будто снег стряхивают, – шепчет Фифи пустоте.

Холод перестаёт облизывать кожу. Голоса звучат громче и отчётливее.

– …потом он опустил это в Воду. Я чуть не блеванула, Вил! Такая гадость. Откуда малой притащил всю эту дрянь? Мы так и не допытались. Он же сынок охотника, мало ли какой будет ответ, – тараторит строгий голос, явно впечатлённый тем, о чём рассказывает.

– Вода, Вода. Оставишь вас так на пару дней, а тут уже все вымокли по пояс и травят байки про «изумрудных оленей», – второй голос звучит ниже и тяжелее.

– Сам ты байка, – оскорбляется голос номер один. – Мы же не на льдине живём, здесь и не такое бывает!

– Я тебе так скажу. Мы живём в мире фантазёров и романтиков, предки которых сочиняли шизанутые сказочки. Мне иногда кажется, что они это сделали по приколу и очень жалели, что не смогут посмотреть на ваши лица, когда вы поймёте, что все эти легенды – полная чушь. – Он раскатисто смеётся.

Ифэми так внимательно вслушивается в голоса, что вовремя не различает за ними скрипучий шорох ключа в дверном замке. Опомнившись на последнем его обороте, она резко падает обратно на подушку и закрывает глаза.

Не слышно ни единого звука. То, что дверь отворилась, выдаёт только свет, мягко обволакивающий закрытые веки. Ифэми сосредоточенно изображает сон, не понимая, куда делись голоса.

– Мы слышим, насколько бешено колотится твоё сердце, – тяжёлый бас раздаётся прямо над ухом Фи, она чудом сдерживает дрожь.

– Вилмар, прекрати! – вступается голос номер один. – Южанка и так напугана. Здесь ещё и темно, как в глубинах Ситы!

– Ей же никто не мешал включить свет, – обращается Вилмар к своей спутнице, но осекается. – Тебе же никто не мешал включить свет, – последняя фраза явно адресована Ифэми.

Она глубоко вдыхает и открывает глаза. Постепенно привыкая к полумраку и уже различая две широкие фигуры, возвышающиеся над кроватью. Комнату теперь освещает тонкая полоса света, тянущаяся из приоткрытой двери.

– Ну вот. Так уже лучше, – мягко шелестит фигура с голосом номер один.

Кроме как по звучанию, силуэты больше не различаются ничем.

– Так и будешь сюсюкаться? – ругается второй голос. – Лампа на пять и пять! – командует он куда-то в темноту.

Помещение моментально заливает пронзительно-белым светом. Глаза Ифэми слезятся, и она рефлекторно жмурится.

Следующие несколько минут проходят в молчании под звуки медицинских приборов. Обладательница голоса номер один нажимает на какие-то кнопки, и комната словно оживает. Оказывается, что Фифи на больничной койке, окружённая причудливыми механизмами. Один из них берёт у неё кровь из вены, второй пищит где-то в области лба, третий упорно светит в глаза. Когда вся эта фантасмагория стихает, справа от кровати под мерное пиканье выскальзывает листок с результатами осмотра.

Ифэми наконец может разглядеть, кому принадлежат голоса. Силуэты показались ей одинаковыми из-за дутых курток, которые уже валяются на соседнем стуле. Под верхней одеждой скрывались сильные мышечные фигуры, обтянутые термоуниформой времён Второго Прихода.

Парочка дружно усаживается прямо на стерильную кушетку неподалёку. Некоторое время они полушёпотом препираются друг с другом. В результате второй голос, оказавшийся бородатым северянином неопределённых лет, начинает говорить.

– Скажу как есть. Мы не ожидали, что ты будешь в сознании. – Он слегка нервничает.

Его пальцы судорожно барабанят по кушетке, а глаза бегают из стороны в сторону.

– У нас нет никакой инструкции на этот счёт. Так что мы сделали то, что требовалось, а теперь готовы заняться своими прямыми обязанностями.

Спутница его выглядит гораздо спокойнее и увереннее. Всё это время она внимательно разглядывает Ифэми. Даже улыбнулась ей пару раз.

– Меня можешь называть Вилмар. Это Илва. Благоприветствую в… – Он замолкает и оборачивается на спутницу, которая равнодушно пожимает плечами, продолжая рассматривать Фифи. – Думаю, что у меня нет права говорить тебе о том, где ты находишься.

– А у кого есть? – Ифэми слегка приподнимается на локтях.

Напряжённое молчание длится недолго.

– Раз уж твои показатели в пределах нормы, – Илва встаёт с кушетки, – мы отведём тебя к той, у кого оно есть.

В глазах Вилмара читается явное удивление. Судя по всему, заранее они ничего такого не согласовывали.

– Мы отведём её? Что? Ты в своём уме? – шипит он сквозь зубы.

– Пока вы не начали ругаться, – встревает в их диалог Ифэми. – Имеет ли право кто-то из вас сказать, что со мной случилось?

«Гостье» выдают тёплую одежду и без лишних разговоров выводят из здания. На все её вопросы проводники отвечать отказываются. Илва лишь бубнит что-то про командующего и «сферу влияния». Ифэми немного расслабляется, понимая, что всё ещё находится в Та’Уттара. Новые знакомые ведут её коридорами, проложенными прямо внутри массивных сугробов, неизвестно на какой глубине. Помещением это не назовёшь, но и для улицы слишком закрыто. Судя по звукам, сверху бушует целое стихийное бедствие. Ветер завывает с такой силой, что заглушает скрип притоптанного снега под ногами. Фи остаётся покорно следовать между своими то ли похитителями, то ли спасителями и лихорадочно копаться в воспоминаниях. Пытаясь угадать, какие из них настоящие. Каким можно доверять. Наконец снежный коридор наполняется ярким светом, льющимся сквозь круглую дверь из полупрозрачного голубого кварца.

Здание, в которое приводят «гостью», до предела освещённое и напичкано непонятной техникой, большинство из которой вызывает в Ифэми какой-то детский восторг. Она от удивления даже открывает рот, оглядывая помещение: просторный холл без конца и края, этажи, закрученные по спирали и отлично просматривающиеся изнутри. Стены взмывают так высоко вверх, что потолка не разглядеть, словно бы Ифэми попала в здание даже выше Джезеритской Временной Башни.

А главное, вокруг своеобразный «оркестр»: шумно от голосов, пищащих приборов, жужжащих дронов и звуков громкоговорителя. Каара вокруг облачены в форму, как у Илвы, или в длинные небесно-голубые халаты. Все погружены в свои дела и не обращают внимания ни на что вокруг. К удивлению Фифи, среди одинаково одетых взрослых снуют дети и подростки.

Почти сразу Вилмар прощается со своими спутницами и скрывается в одном из множества коридоров.

– Дальше мы сами, – улыбается Илва. – Старайся не привлекать лишнего внимания.

– Задача подозрительно лёгкая, – иронично замечает Фи, еле успевая увернуться перед парочкой в тёмно-синих халатах, увлечённой своим спором, а не происходящим вокруг.

Это первый раз за много месяцев, когда Илва позволяет себе короткий лёгкий смех. Ифэми облегчённо вздыхает и тоже отпускает скопившееся напряжение. Их хохот так органично сливается с переливами голосов вокруг, что никто из окружающих не придаёт этому значения.

Пока световой лифт поднимает их на этаж, обозначенный как «обсерватория», Ифэми пытается прикинуть своё географическое положение. В голове бурлит ускоренный анализ местных технологий, погоды, формы времён Второго Прихода и атмосферы секретности. Штаб аккретов? Такого Ифэми даже представлять не хочет. Что угодно, только не это!

Лифт останавливается. За его дверьми очередные коридоры, залитые мерцающим холодным светом. После шумного холла первого этажа здесь необычно тихо и пусто. Только топот двух пар тяжёлых ботинок раздаётся гулким эхом. Парочка двигается молча: Ифэми уже поняла, что вопросы задавать бесполезно, и тихонько рассматривает свою проводницу.

Илва выглядит молодо, но редкие морщинки выдают возраст. Скорее всего, она ненамного старше Ифэми. Волосы мелкими кучеряшками ниспадают на плечи. Обтягивающая термоуниформа подчёркивает развитую мускулатуру. Походка и выправка выдают, что Илва посвящает жизнь службе. Внимание Фифи скользит к странной нашивке на рукаве проводницы: «ИЛ-72-В». Ни у кого на первом этаже, да и у Вилмара, таких не было.

– Вот и пришли. – Илва резко разворачивается на носках, оказываясь с Ифэми лицом к лицу. – Я считаю, ты не имеешь отношения к тому, что они думают. Просто знай это.

– К чему?

– Было бы круто спросить всё у тебя лично, но задавать вопросы – вне моих полномочий. Так что… – Илва непринуждённо улыбается и одним движением открывает круглую герметичную дверь. – Прошу, – она жестом приглашает внутрь.

Взору предстаёт впечатляющая, хотя и ожидаемая картина. Под идеально круглым куполом из прозрачного кварца – отполированного до блеска – раскинулась масштабная обсерватория. В отличие от остального здания, пространство здесь освещается лишь звёздным небом и редкими светильниками. Методично пищат вычислительные приборы, а гигантский телескоп пылится без дела.

В самом центре комнаты, на небольшом возвышении, установлен тяжёлый резной стол. За ним восседает седая северянка в точно такой же форме, как и у остальных. Прямо напротив стола – массивный диван из чёрного дерева, явно южного происхождения. Но самым удивительным кажется гигантская птица, размахивающая крыльями где-то под куполом.

Северянка поднимает взгляд от бумаг, педантично разложенных на столе. Одним кивком приказывает Илве войти и снова погружается в изучение документов.

– Пусть она разуется, – неожиданно гремит голос из-за стола.

Приказ звучит настолько властно и безапелляционно, что Фи пробирает мелкая дрожь. Глубока Вода. Куда её принесло?

– Разуйся, – повторяет Илва, будто бы приказ старшей по званию слышала только она.

Ифэми послушно снимает тяжёлые ботинки, которые прилично успели натереть ей ноги.

– Носки тоже, – полушёпотом добавляет проводница.

Она провожает Фифи к дивану, а сама подходит к начальнице и что-то шепчет ей на ухо, протягивая листок с осмотра. Ифэми методично барабанит пальцами по коленке и изучает ковёр под ногами. Тоже, кстати, южного происхождения. Орнамент на нём поразительно похож на какие-то тропические деревья, которые Фи помнит, наверное, из детских книжек. Ворсинки приятно щекочут босые ноги. Ковёр тёплый и мягкий.

– Нравится? – голос из-за стола звучит уже менее властно.

– Да. – Ифэми нехотя поднимает голову.

– Вот и славно. Ил, ты можешь нас оставить. Ничего не случится.

– Так я оказалась права? – проводница с трудом сдерживает ухмылку.

– Не могу обещать. Всё позже. – Начальница кивает на дверь, а сама сосредотачивает внимание на гостье, скромно присевшей на самый краешек дивана и с интересом изучающей ковёр. – Давай-ка познакомимся. Можешь звать меня Сигрид. Я – эйдрэ этого места. Кто ты?