Война миров стихает в час расплаты

Родственники – не родственники, но, походив совсем чуть-чуть по селу, Иван Васильевич быстро спёкся. Рассказав Колесниченко лишь об известной Мане-Муне, он стал едва ли не слёзно умолять его: «Отпустите меня, я больше не могу работать по этому делу!» «Почему?» – спросил тот у Козырева, на что последний ответил: «Да Вы знаете, у нас народ какой, могут и «петуха» пустить, и что я буду делать, коли подожгут родительский дом?..»

Но Александра Андреевича умолить трудно, ведь аргументы у него были всегда подходящие, и на этот раз бывалый сыщик держал их наготове. «А что ты собственно переживаешь, – успокаивал Ивана Козырева его временный начальник, – нового ты нам ничего не принёс, а с остальной твоей информацией мы уже давно знакомы». В общем, не нашлись контраргументы у каменского милиционера, и ничего не оставалось ему, как снова идти на своё задание. Однако через два дня он пришёл в контору и говорит: «Все, я исчерпал себя, дополнить мне больше нечего». А значит оставалось лишь, не солоно нахлебавшись, с ним расстаться.

Многим сотрудникам на вопрос «как дела?» Козырев часто отвечал, что хреново, что живет он в бедности, на частной квартире, жена – молодая, не работает. В основном был молчалив, но, если говорил с кем-то, то, как правило, о деньгах или отдыхе на югах. Так неужели не с целью подставить честного человека назвал его имя другой Иван? Неужели хоть каким-то боком он мог быть причастен к краже сейфа? С этими сомнениями столкнулись оперативники, читая свежие, довольно неожиданные показания Колесникова:

– Росли мы с Иваном вместе, дома были рядом, но так близко столкнулись с ним недавно, – рассказывал Колесников для протокола. – В последнее время Козырев мне постоянно жаловался на отсутствие денег, и идея с кражей кассы пришла ему в голову тогда, когда безденежье совсем припёрло.

Иной раз я по команде председателя колхоза ездил вместе с бухгалтером в Подгорное получать деньги в банке. Об этом знал Козырев, который и сагитировал меня на эту кражу.

С ним мы договорились: как будут большие деньги поступать в колхозную кассу, то я позвоню ему. Я так и сделал. Из колхозной конторы позвонил Козыреву в Каменку. Его на месте, правда, не оказалось, но я просил передать ему, что «картошку для него подготовили, и пускай он приезжает за ней».

Вечером 14 октября мы встретились, обсудили куда и на чём вести, как вытащить и вскрыть сейф. Сделали ручные носилки и, добравшись до фермы, стали следить за тем, когда проедет молоковоз…

И молоковоз, о чём уже знали члены следственно-оперативной группы, проехал, остановился, и как только вышедший из кабины Михаил скрылся – в неё сел Колесников. А что было дальше – оперативники уже могли предполагать.

Вытащив сейф на носилках из конторы, похитители донесли его до того места, где жила свидетельница, и, забросив на машину, повезли туда, где бы он спокойно мог быть вскрыт. По словам Колесникова, для этого они выбрали пустующий дом в соседнем селе Костомарове. Там им с помощью электродрели и удалось рассверлить заднюю стенку сейфа, сделав в ней пять дырок, через которые вытащили деньги. И после очистки сейфа – отвести его в сагуновский пруд.

Как поведал Иван, в конце операции он доставил Козырева в Каменку. Вот и решили сыщики: а чем чёрт не шутит, может слова Колесникова и не пустой звук и стоит поискать денежки у милиционера.

Неприятная «работёнка»

Оперативники нагрянули к нему рано утром, когда он только встал с кровати и начал собираться на службу. Больно уж неприятная «работёнка» досталась им тогда: смотреть в большие и ещё заспанные глаза молоденькой супруги Козырева, которая, не понимая, что происходит, металась по комнате; слушать надрывный плач далёкого от всего этого грудного ребёнка, которому и вовсе было невдомек, откуда тут столько усатых и безусых дядь…

Вид недоумевающего человека приобрёл и сам Козырев. Он то и дело причмокивал губами, почёсывал в затылке, присаживался на кровать и снова вставал с неё. Когда Иван уже надел милицейский китель, ему предложили его снять и одеться в гражданский костюм. И арестованный, сам понимая, как глупо выглядит милиционер в наручниках, послушался своих конвоиров.

Посадив Козырева в машину, Колесниченко поехал с ним в Каменский райотдел, а часть сотрудников осталась делать обыск. Но сердце-то у Александра Андреевича не железное, и поэтому он, находясь рядом с милицейским арестантом, всю дорогу до райотдела переживал: «а вдруг я оговорил работника милиции, вдруг он не виновен».

Тяжело ему было сообщать о задержании Козырева Рябоконеву. Однако тот, внимательно выслушав коллегу, принял все как есть и не стал возражать. Возражал же в душе лишь сам Колесниченко, который привык до последнего верить своим.

«Александр Андреевич, вы что, считаете меня преступником?» – спросил его в машине немного пришедший в себя Иван Козырев. «Ты ж должен понимать, что здесь не все так просто», – прозвучал короткий ответ мудрого сыщика, продолжавшего взвешивать в голове все «за» и «против». И уже к концу дня «против» у него получилось, к сожалению, больше.

Если бы не последний поступок Ивана Колесникова, то Александру Андреевичу, может быть, было ещё неприятнее смотреть в глаза Козырева. А состоял он в том, что Шеф, как называла Ивана шоферня, решил выдать большую часть взятых из сейфа денег. Произошло это поздно вечером. 22 тысячи рублей в целлофановом пакете были зарыты в поле на метровой глубине.

«Значит, верно – Козырев тут замешан», – посчитали розыскники, уповая на то, что крупные деньги преступники обычно не отдают.

Но возвратившиеся с обыска сотрудники у Козырева денег не нашли. Зато изъяли они у него полторы тысячи малокалиберных патронов и шестнадцать – к пистолету Макарова. А так как иметь табельное оружие ему не полагалось, то это уже само по себе тянуло на преступление, за которое можно зацепиться и преспокойно держать человека.

Откуда у Козырева патроны догадаться было нетрудно, ведь раньше он работал в рамонском ДОСААФе, имея доступ к оружию и боеприпасам. Труднее оказалось понять: как этот милиционер мог жить двойной жизнью и этого никто не замечал – ни совершенно безобидные домочадцы, верившие ему и покрывавшие его во многом, ни сослуживцы, отличавшиеся безразличием к тому, что происходит вне службы.

Прийти же к пониманию сущности Козырева оперативникам нужно было во что бы то ни стало. И поэтому, продолжив с ним работу, они снова пробуют потеребить Колесникова.

И вот, к недоумению сыщиков, Шеф неожиданно оживился и без всякого давления на него стал называть места, куда бы мог спрятать деньги его соучастник. «Иван говорил, что в Каменке есть маленькая станция, и, может быть, спрячет их в камере хранения, – начал, было, Колесников. – А возможно, – тут же продолжил он, – мог закопать в Юдино, в саду своего отца…» Туда-то сразу и отправились с обыском.

Сначала, тщательно и не спеша, стали проверять родительский дом, а затем, уже попутно, сад, для обследования которого использовали специальные штыри. Но, прощупав ими землю вокруг всех плодовых деревьев, так ничего и не нашли.

Казалось бы «пора сливать воду», признав, что кража из сейфа – не дело рук Козырева. Однако, будто невзначай, Шеф вспоминает, что тот собирался спрятать деньги ещё и в мастерской, и опять поиск продолжился.

В неуклюжем отцовском деревянном сарайчике, приспособленном под столярную мастерскую, сыщики уже искали, но обследовали не все досконально. Здесь было неимоверно тесно, и целые гирлянды разных пил, ножовочных полотен, рубанков, стамесок и топоров, висевших вдоль ветхих стен и под покрытым паутиной потолком, вполне могли поранить голову или неосторожно занесенную руку. Но – делать нечего, и, раздвигая инструменты, вытаскивая ящики верстаков, они стали проводить повторный осмотр.

Долго или коротко длился он, но времени не замечали, и тут кто-то обратил внимание, что доски пола в сарайчике сбиты не плотно, а некоторые из них под тяжестью прогибаются. Начали простукивать, и, обнаружив пустоту в одном месте, подняли половицу. Какова же была радость, когда под ней увидели они солидное (примерно, на полметра в длину и столько же в высоту) углубление, в котором стояла пузатая, коричневая балетка.

Этот полубанный, полуакушерский сундучок был закрыт на замок. Поковырявшись в замке, вскрыли, а там, в зияющей пасти сундучка находился свёрток. Вытащили, развернули (это был плакат УВД, выпущенный в честь передового работника милиции, начальника детской комнаты Центрального района), а в нём полиэтиленовый пакет с деньгами.

Двадцать тысяч с копейками лежало там, а, стало быть, преступление было почти доказано, и возбужденным сотрудникам, которые две недели ждали этого момента, впору отмечать раскрытие. Но раскрытие можно считать полным тогда, когда преступник признается сам. И поэтому стали ждать.

Разместив двух Иванов по разным, но соседним камерам подгоренского КПЗ, организовали усиленный контроль за ними, и вскоре услышали требовательные и эмоциональные крики Колесникова, повторявшиеся в разной последовательности: «Вань! Слышишь ты меня?! Ты, давай там… твою мать, колись! Ишь ты, на меня решил всё свалить!..»

После этого уже через сутки Козырев дал показания, сознавшись во всём, ещё не ведая, что деньги у него изъяли, и даже не догадываясь о том, что его уличение в краже было определено судьбой.

Да, именно его судьба-злодейка была поставлена на карту ещё до того, как о нём рассказал Колесников. Причём на карту не в абстрактном понимании, а самую настоящую – игральную.

А дело в том, что дней за пять до раскрытия, когда ещё ни Колесников, ни Козырев не оформились как подозреваемые, к утомлённым и грустным оттого, что у них ничего не получалось, розыскникам подошёл местный участковый и сказал: «У моей жены есть подруга, которая хорошо гадает на картах. К ней многие обращаются, может, и мы попробуем?»…

И действительно, пошёл участковый к вещунье, а на следующий день сообщает результат гадания. «Найдёт милиция преступников, – сказала ему та женщина, – будет их трое (ошиблась лишь в количестве), и один из них из казенного дома».

Так оно и вышло: поймали горе-медвежатников, осудили, приговорив Колесникова к десяти, а Козырева к двенадцати годам лишения свободы, и, надеясь, что отсиженные ими сроки пойдут им на пользу. Но…

Заказное убийство

Но нары двух Иванов, видимо, были намного жестче топчанов, на которых спали весной 80-го Колесниченко с Донцовым, и особенно – для Ивана Колесникова. Иначе как объяснить то, что спустя неделю плотной работы по юдинскому убийству, информация поступила именно на него.

А оказалось всё, что тогда не укладывалось в голове, достаточно просто.

Отбывшего всего четыре года в Россошанской колонии усиленного режима, Шефа за примерное поведение расконвоировали, назначив ему работу по уходу за свиньями в подсобном хозяйстве. Работёнка не мудрёная, да и почти на вольных хлебах. А тут ещё и дружки появились.

Информация о дружках поступила от людей, которые видели, как к отцу Колесникова заходили какие-то ребята, а встречавшая их его жена угощала домашним салом. Правда, сей факт и отец, и жена отрицали, но это ещё больше насторожило и заставило действовать.

Тень на себя Иван бросил сам, когда для разговора с ним в Россошь послали одного сыщика и следователя прокуратуры. Там Шеф им и поведал, что недавно был у него отец. Однако о том, какие-такие глобальные проблемы он решал с ним, так и умолчал. Зато пожелали рассказать о них другие.

Через восемь дней после убийства звонят они начальнику воронежской «уголовки» и называют тех, кто его совершил. А оказались это два «химика»-земляка, которые находились в бегах и, как принято говорить на зоне, разбередили больную душу Ивана.

Была же больна его душа той неудачей, за какую ему пришлось сидеть, и, догадываясь, кто в этом виновник, он терзал себя навязчивой идеей отомстить. Самому исполнить акт мщения не хватало смелости. А случайно подвернувшиеся «химики» как раз подходили для такого мероприятия.

Разговорившись с ними о житье-бытье, о том, кто и за что сидел, он выплеснул им давно сверлящие голову мысли. И, сопровождая рассказ отборным матом и злым блеском карих глаз, назвал имя своей «тюремщицы» – Мария Николаевна.

Ненависть к ней раздирала Ивана на части, долей её прониклись и новые знакомые, которые за определенную мзду почти сразу же согласились выполнить его «ответственное поручение».

Сам изготовив заточки, Иван передает их исполнителям и наставляет тех на путь «праведный». Но они, прибыв в Юдино и откушав там местного самогона в доме отца Колесникова, по иронии судьбы, узнают совсем не о том, где живет Мария Николаевна, а о том, где находится хата её бывшего мужа и его новой жены. Как выяснилось, несчастная женщина носила ту же фамилию, что и Мария Николаевна. Не зная в лицо жертву «химики» убивают ни в чем неповинную «гусыню», а за одно и мужа.

Убийц поймали быстро, и в процессе работы с ними они рассказали ещё об убийстве одного старика, который уже полгода значился без вести пропавшим. Его труп подельники утопили в пруду, а потом, чтобы не скучно было, украли из клуба магнитофон.

Вот такая дикая история, которую по праву можно считать одним из первых заказных убийств.

Заслуженный не для всех

Усталые глаза ветерана, полковника милиции в отставке Василия Тимофеевича Томилина, которому летом 2018 года исполнилось 90 лет и которого в 2020 году, к сожалению, не стало, много пережили и повидали на своём веку. Для честных и добрых людей они были всегда искренни, а для иных – неприветливы и хитры. Такой уж у него был характер, на который наложила отпечаток выбранная им профессия.

Образцовый оперативник и руководитель ОБХСС – таким запомнился он многим, кто работал в милиции в 60–70-е годы прошлого века. Таким его знали и в 2000-х, кто был наслышан о нём от своих старших коллег и наставников. Однако для Василия Тимофеевича оперативная работа – лишь часть его богатой биографии, хотя и самая красивая, большая и важная. Ведь любые дела, за которые он брался, выполнял только на совесть и только на «отлично». Не случайно, за годы своей службы в органах внутренних дел Томилин был удостоен практически всех милицейских наград. Но, как, к сожалению, бывает в нашей пёстрой жизни, далеко не всем это нравилось. Может быть, поэтому звание «Заслуженный работник МВД СССР» он получил в обход местного руководства.

Такая награда пришла к нему в конце 70-х после раскрутки серии уголовных дел, начало которым положила оперативная работа, проведённая им в Курской и Воронежской областях. Толчком к этому послужили махинации с обыкновенными вениками, о которых Томилин узнал в 1976 году после совещания руководителей ОБХСС в Курске. Информация о миллионах рублей, шедших от воронежских поставщиков через заготовительные конторы Курской области, заставила его направиться туда, и там вместе с оперативником он обнаружил огромные списки – кому 50, кому 100, а кому и 150 тысяч рублей получать за партии этих веников. Длинную цепочку фигурантов стали раскручивать они. И таким образом, за два года сформировалось около трёхсот уголовных дел.

Узнав об этом, министр МВД вызвал к себе начальника главка Павла Филипповича Перевозника, и спросил у него: «Кто это всё даёт?» «Да, Томилин из Воронежа», – сказал он. И министр заставил его написать представление о присвоении Томилину высокого звания. Впрочем, негласных званий хорошего, исполнительного и обязательного человека Василий Тимофеевич удостаивался ещё с детства, начиная с тяжёлых военных лет.

Он родился в селе Солдатское Старооскольского района Белгородской области. В 1935 году переехал в Москву, куда направили отца для работы в ВЦСПС. Там пошёл в первый класс. А когда началась война и фашисты подобрались к столице, вся его семья вновь вернулась на родину, где потом попала в оккупацию.

Однажды Василий с ребятами пошёл в лес за орехами. Они далеко углубились и обнаружили попавших в окружение 300 красноармейцев, в том числе раненых. На их просьбу – принести воды и что-то поесть – мальчишки откликнулись сразу. И каждый день в течение всего лета и осени, пока немцы ни двинулись к Сталинграду, они носили солдатам воду в брезентовых вёдрах, копали колхозную картошку, забивали для них поросят и помогали вести партизанскую войну против захватчиков. Юные партизаны тащили мины и боеприпасы, которые собирали отовсюду и прятали в церкви, приносили им сведения о том, в каком селе и сколько фашистов располагается, какое у них вооружение и техника.

Во время войны отец Василия погиб. После эвакуации их московскую квартиру заняли. А потом секретарь председателя ВЦСПС Николая Михайловича Шверника написала Томилиным письмо, чтобы они приехали вселяться в новую квартиру.

И вот молодой паренёк направился получать квартиру, и заехал в Воронеж к своему другу Мише Батищеву, который учился здесь в фабрично-заводском училище. Нашёл его. В это время был страшный голод, а в ФЗУ кормили. Василия оставили ночевать в изоляторе, и тут пришли комсомольцы, которые там хотели рисовать плакаты. А он в своей школе очень хорошо их писал, и сказал им: «Я вам за ночь всё напишу, а вы уходите». Они оставили ему бумагу, краску, и он до 5-ти часов утра рисовал эти плакаты.

Утром пришёл Миша, и они пошли завтракать в столовую. Оттуда выходят, а к ним идёт секретарь парторганизации и спрашивает: «Батищев, это кто плакаты писал?» Он отвечает: «Да вот, товарищ ко мне заехал». Парторг говорит Томилину: «Пойдём к директору училища». Зашли к нему, а тот спрашивает: «Как Вы оказались в нашем училище?». Василий объясняет, а директор ему говорит: «Отец погиб, ты приедешь в Москву. Кому ты там нужен? Оставайся у нас…». И парень даёт согласие.

Его сразу назначили старшиной группы, в которой было 30 ребят-слесарей. Так он остался в воронежском ФЗУ, а потом к нему приехали сестра и брат, и оба устроились на завод.

Окончив 3-е ФЗУ, Томилин был направлен слесарем на завод Машмет. А так как учился на «отлично» и успешно сдал экзамен по специальности, то ему единственному присвоили 5-й разряд. Шёл 1947 год. В то время везли станки из Германии, и Василий, которому было всего 19 лет, эти станки проверял, потом ремонтировал и устанавливал. А когда в нашей стране была принята атомная доктрина, он вместе со всеми начал изготавливать машины для выработки урановой руды. Тогда его вызвал к себе главный инженер и говорит: «Василий Тимофеевич, давайте организовывайте бригаду, вы будете заниматься освоением этой машины». Он собрал 16 слесарей, и они начали осваивать. В 49-ом году его назначили мастером, и он вступил в партию.

Кроме того, ещё работая слесарем, Василий Томилин учился в воронежском аэроклубе. Проучился там год, а затем начал летать, сделав 8 самостоятельных полётов. Тогда ему очень нравилась лётная работа. И вдруг его вызывают в райком партии, и предлагают служить в милиции.

– Я говорю, что не желал бы там работать, а лучше пошёл бы в разведку, вспоминал ветеран. – А в Сталинском райкоме на Левом берегу, как раз сидели полковник милиции и полковник КГБ. И полковник КГБ мне тогда говорит: «Ну, раз Вы желаете, то приезжайте к нам».

Он приехал на Володарского, 39, вошёл в здание УКГБ, и его направили на медкомиссию. Но, когда у него на теле обнаружили наколки, то сказали: «У Вас особые приметы, а нам надо работать за кордоном, поэтому для разведки Вы не годитесь». Василий Тимофеевич пришёл домой, но через два дня его опять вызвали в райком с тем, чтобы направить в милицию. Так в начале 1951 года он стал участковым уполномоченным в селе Шаталовка, которое в то время было центром Шаталовского района Воронежской области, а потом вошло в состав Старооскольского района Белгородской области.

Сразу после его назначения к нему в Шаталовку приехала уже беременная жена, на которой он женился в 50-ом ещё работая на заводе. А затем из совхоза Томилина перевели в райцентр, где он обслуживал 8 сёл.

Однажды летней ночью 1953 года в селе Городище, расположенном в 18-ти километрах от райцентра, произошло убийство участкового уполномоченного Николая Шаталова. Убийство честного и справедливого сельского милиционера вызвало огромный резонанс в округе. Николай был сирота, воспитывался в детдоме, не имел никаких родственников. С величайшим трудом ему удалось разыскать своего брата. И вот, когда ночью они вдвоём сидели в доме за столом, выстрелом через окно участковый был смертельно ранен.

Найти и изобличить убийцу было поручено коллеге погибшего – Василию Томилину. В то время сельский райотдел не имел в своём штате оперативников, и в помощники ему был выделен милиционер Шупшалов. Василий Тимофеевич с присущей ему энергией принялся за дело. В первую очередь, он установил, что выстрел был произведён из винтовочного обреза. Затем определил круг недоброжелателей погибшего участкового: кому он мешал или кого собирался разоблачить, привлечь к ответственности?

Далее Томилин принялся за изучение рабочих дневников Шаталова, которые содержали скупые записи, в виде намёков. В одном месте были подчёркнуты такие слова: «Заготовитель кож – злоупотребление…». По этой записи Василий Тимофеевич вышел на сельского специалиста по закупкам шкур домашних животных Кузьму Торопузова, выяснив, что он – мужик крутого нрава и с тёмным прошлым.

Он установил за ним наблюдение, а потом проконсультировался в райцентре о том, какие могут быть злоупотребления по работе у заготовителя. И вскоре Томилин и его помощник отправились в гости к Торопузову, визит к которому был «подан» как общение со всезнающим человеком.

В доме заготовителя была богатая обстановка: в комнатах – красивая по тому времени мебель, на полу – ковры. Хозяин встретил милиционеров с наигранной весёлостью. Василий Тимофеевич поинтересовался, как идут у него дела, не видел ли он что-либо подозрительного в ту памятную ночь и о чём говорят в селе.

Кузьма выдавал заученные ответы. Потом предложил гостям выпить. Милиционеры, естественно, отказались. Тогда хозяин, видимо, радуясь, что всё для него складывается благополучно, сам пропустил стаканчик за здоровье гостей. А Томилин тем временем размышлял о том, что ему предстоит доказать факты злоупотребления и угрозы разоблачения, а также установить их причинно-следственную связь с местью.

Гости уже собирались уходить, стали обуваться. И тут рядом с обувью на полке шаталовский участковый заметил оригинальную щётку. Сделана была она из куска гладкого дерева, который с одной стороны был обит шкурой, а с другой имел металлическую пластинку, покрашенную краской. «Где я мог видеть такую пластинку?», – стал мучительно размышлять Василий Тимофеевич. И вдруг вспомнил: «Это же затыльник от приклада винтовки!». С быстротой молнии в голове заскакали мысли: «Жлобы, позарились на кусок гладкого дерева! Не избавились от улики!.. Замазали краской!..». Преодолевая радостное волнение, он сказал хозяину: «Здорово придумано!» Хозяин, находясь в радужном настроении, выпалил: «Это сына Виталика работа!..» Но тут же, спохватившись, осекся…

Томилин взял в руки щётку. В это время на пороге появился сын хозяина. Участковый преобразился. Он схватил младшего Торопузова под руку и со словами: «Вот кто лёгок на помине!», увлёк его во двор.

«Как делал обрез и где он сейчас?», – с убийственным спокойствием спросил Томилин, показывая щётку. Парень ошарашено молчал, ничего не зная о разговоре отца с милиционерами.

– Найду обрез – хуже будет! За участкового – расстрел! Ты арестован, пошли с нами! – зловеще проговорил Томилин в лицо сыну заготовителя.

– Обрез в реке. Отец его туда бросил… Он стрелял… – залепетал вконец перепуганный Виталик.

…Через полчаса сельская ребятня нашла в реке орудие убийства участкового. И заготовитель стал давать правдивые показания. Кузьма Торопузов получил 25 лет тюремного заключения за своё злодеяние. Он и умер в тюрьме.

Так знание жизни, логика мышления и находчивость в сложившейся ситуации помогли Томилину раскрыть тяжкое преступление.

Но каждый день в милицейской работе требовались не только смекалка и опыт, но и новые знания. Поэтому, решив учиться дальше, Василий поступил в вечернюю школу, по окончании которой направил документы сначала в Одесскую, а потом в Саратовскую школу милиции.

Он вспоминал, что, едва начал работать в милиции, как ему на глаза попалась брошюрка «Осмотр места происшествия». Молодой милиционер внимательно её проштудировал и всё запомнил. Не случайно, когда первый раз приехал на кражу в село Владимировка Шаталовского района и начальник милиции спросил: «Кто осмотр будет делать?», он смело вызвался произвести его. «Как же ты его сделаешь, ты ж ещё молодой?..» – задал ему вопрос начальник. «А я знаю», – ответил начинающий страж порядка. После, когда он сделал осмотр, прокурор спросил Томилина: «Что ты оканчивал?» Тот же ему ответил: «Да ничего». «Я не верю, – сказал прокурор, – ты протокол составил по всем юридическим нормам…» И Василий Тимофеевич тогда понял, что надо учиться. Нельзя, чтобы у начальника милиции, у которого он начинал работать, было всего четыре класса образования, а у начальника розыска – только два.