Охотник: Охотник. Зверолов. Егерь

После проверки документов – пограничники на КПП ни на грамм не удивились моему пятнисто-лохматому виду с изукрашенными линиями лицом – пропустили на территорию части.

– Высади у гостиницы, – велел я.

– Есть!

Выпрыгнув из притормозившей машины, я вбежал в фойе общежития, которое мы назвали «гостиницей». Хоть вызвало меня и не мое непосредственное командование, однако являться к местному начальству в боевом костюме не стоило.

Забрав у дежурного ключ, я прошел в свою отдельную комнату и сразу убрал автомат в оружейный ящик, спрятанный в шкафу. Дальше последовало разоблачение. Костюм «гилли» в свернутом походном состоянии в шкаф, камуфляжный комбинезон на плечики, разгрузку – на одну из полок. Специальный растворитель, чтобы смыть краску с рук и лица, и быстрый душ. После чего я оделся в повседневную форму офицера-пограничника (работали мы под их видом) и направился в штаб части.

Ответно козырнув бойцу у входа, я открыл дверь и прошел в здание штаба. У входа слева находилась конторка дежурного, а за ней оружейка.

– Здорово, Олег, – пожал я лейтенанту руку. – Кто меня вызывал, не в курсе?

– В курсе. Замполит. Правда, из-за чего, я не знаю. Не хотелось бы соврать, но вроде не по службе. Что-то у тебя в семье случилось.

– Да? – насторожился я. – Георгич у себя?

– Да, как из штаба округа вернулся, так сразу и отправил приказ вызвать тебя.

– Ясно. Я к нему.

Быстро взбежав по лестнице на второй этаж, я козырнул двум капитанам, что разговаривали в коридоре, проскользнул мимо них и, остановившись у нужной двери, проверил, как сидит форма, после чего постучался.

– Войдите, – едва слышно донеслось из-за плотно закрытой двери.

Открыв дверь, я зашел в кабинет замполита.

– Вызывали, товарищ подполковник?

– Садись, Игорь, – сделав трагическое лицо, велел замполит части. Что-что, а с мимикой у него было все в порядке, должность обязывала. – В общем, у меня для тебя плохие известия…

– Что-то с родителями? Бабушкой? – тревожно спросил я, присаживаясь на ближайший стул.

– Про них я ничего не знаю, – сразу же открестился тот. – Ты знаешь, кто такая Тамара Авдеевна Клюева?

– Конечно. Это тетка моей… э-э-э… бывшей гражданской жены, матери моих детей. А в чем дело?

– Три месяца назад был совершен автомобильный наезд на Марину Львовну Клюеву, завершившийся трагически. Клюева погибла на месте.

– Кто?! – жестко спросил я, чувствуя, как у меня под пальцами трескается плексиглас, которым был покрыт стол.

– Я не знаю, – ответил замполит, опасливо косясь на покрытие стола. Мой крутой нрав он знал не понаслышке.

– Почему сообщили только сейчас?

– Женщина не имела контактов с тобой, отправляла письма по прежнему адресу. Не дождавшись ответа, она отправила письмо в медицинский институт, где ты учился. Там человек, который тебя знал, перенаправил его в управление, а оттуда уже сюда. Вот, держи, – протянул мне замполит вскрытый конверт, после чего замолк, пока я быстро читал коротенькое сообщение.

– Машину угнали, угонщика не нашли, – тихо пробормотал я, после чего разжал кулак и распрямил смятый лист бумаги.

– Это еще не все. Бюрократическая машина у нас медленная. Пока письмо лежало в деканате института, пока попало в нужные руки, выяснилось, что Тамара Авдеевна Клюева умерла от остановки сердца через две недели после гибели племянницы. Твои дочки были отправлены в детдом. Это все, что я знаю… Сядь! – рявкнул подполковник, когда я вскочил, потом продолжил спокойным тоном: – Я договорился с летунами из соседней части, у них как раз борт вылетает в Москву, они сделают крюк и забросят тебя в Харьков. Собирайся, у тебя есть пара часов. Из московского управления уже пришел приказ предоставить тебе отпуск. Похоже, к нам ты уже не вернешься.

– Похоже, так. Служба для меня закончилась… Почему Тамара Авдеевна не связалась с моими родителями?

– Ты это у меня спрашиваешь?! Прибудешь на место, сам выяснишь… А теперь все равно уже больше не увидимся. Подпиши-ка мне четыре книги, – с просительной интонацией попросил замполит и достал из-под стола четыре толстых томика «Интернов», которые за последний год произвели настоящий фурор в литературной среде. Критики плевались, а вот простой народ был в восторге. Там не было высокопарных штампов, а была простая, понятная даже старому кочегару речь (даже с матом) и жизнь, какая она есть. Никому не скажу, чего мне стоило пробиться через цензуру, чтобы ее пропустили в печать. Скажу честно, без Брежнева у меня это бы не получилось, однако тот, прочитав подсунутую ему рукопись (постарался один товарищ из охраны, которого я тренировал), поржав, дал разрешение на издание. Первый тираж был в сто тысяч экземпляров, на пробу. Его смели за две недели. Народ распробовал, цеховики и спекулянты изрядно поднялись на продаже моих книг. Следующий тираж был в пятьсот тысяч экземпляров, на полках его даже не видели – как мне говорили, его смели мгновенно. Выпустили уже третий тираж в миллион, немного насытив рынок. Так теперь издательства просто засыпали письмами из разных республик и областей с просьбами ускорить выпуск второй части, которая у меня пока была в работе. Издательство сейчас вело переговоры с рядом стран, чтобы издать «Интернов» на иностранных языках.

О том, что я и есть Игорь Соколов, автор шести книг и более чем двадцати хитов, что исполняли известные певцы и певицы, замполит вычислил достаточно быстро, хотя на обороте обложки было ясно написано, что Игорь Соколов – это псевдоним. Да и никто не связывал меня и известного автора (популярность мне была не нужна по долгу службы), а вот замполит связал. Он пообещал, что никому не расскажет, но за это я должен подписать ему пару книг. «Пара» уже давно перевалила за десяток, и вот если считать эти, то будет семнадцать.

– Кому? – обреченно спросил я, беря протянутую самописную ручку.

– Аркадию Давидовичу… – начал диктовать замполит с довольным видом.

За десять минут отделавшись от замполита, я поторопился в общежитие. Нужно было сдать оружие и боеприпасы в оружейку. Автомат был местным. Отписаться в отделе кадров, сдать комнату коменданту – и все, свободен.

Все это я проделал достаточно быстро, после чего надел парадную форму с наградами (все как положено) и поторопился к КПП, там меня ждала машина.

Доехали до военного аэродрома достаточно быстро, он действительно находился рядом. Водитель высадил меня на КПП и, развернувшись, попылил обратно, а я, подхватив чемодан и свою старую, много повидавшую гитару, что купила мне мама в далеком тысяча девятьсот шестьдесят втором году, направился к дежурному. Оказалось, обо мне уже были извещены, поэтому пропустили быстро, даже дали дежурную машину с водителем, чтобы сразу довез до самолета на площадке. Я немного опаздывал.

Самолет был достаточно новым Ан-12, у которого суетилась летная обслуга, моторы уже работали, крутя пропеллерами. Через остекление кабины виднелась голова второго пилота с наушниками на голове.

– Старший лейтенант Соколов? – подбежал ко мне коренастый мужичок в летном комбинезоне и в таких же, как у летчиков, наушниках.

– Да! – ответил я, стараясь прокричать рев моторов.

– Едва успели, еще бы пять минут, и улетели бы без вас. У нас график. Давайте я вас провожу. Уже летали на таких?

Я молча кивнул, проходя следом за борттехником (уже понял, кто это) в пассажирский салон. Техник проверил, как я пристегнут, после чего убрал вещи в сторону и вышел в грузовой отсек. Буквально через несколько минут моторы транспортника сменили тональность и, судя по легкой дезориентации, мы покатились по бетону аэродрома. Стыки чувствовались. Еще спустя несколько минут мы оказались в воздухе.

Откинувшись на удобном кресле (я оказался единственным пассажиром, чуть позже ко мне присоединился знакомый борттехник) и прикрыв глаза, стал прокручивать свою жизнь, которая началась с момента пробуждения в новом теле.

До момента поимки партийного маньяка в Ростове прошедшая жизнь пролетела быстро. В принципе, и дальше не было ничего особенного.

Учился, ходил в спортзал республиканского комитета, чтобы наращивать физическую подготовку, хоть я занятия теперь и не вел, писал книги – издал к Новому году вторую, продолжение попаданца в сорок первый год. Первая пошла очень даже удачно, однако с последней моей книгой – «Интерны» – ни одна не шла по известности ни в какое сравнение. Учился я на пятерки, так как легко вспоминал учебный материал. Учеба шла без проблем, даже одноклассники больше не лезли ко мне. Только одноклассницы строили глазки, но обнаружив полную бесперспективность их уловок, начали придумывать про меня небылицы. Мне на это, честно говоря, было наплевать. Марина, когда появился живот, с помощью директора школы (все-таки мировой мужик), перевелась в Харьков в другую школу.

Когда я сдавал экзамены (шел на золотую медаль), из Харькова пришло сообщение, что Марину забрали в роддом. Бросив все, я рванул к ней. По приезду меня обрадовали, что я стал папой. Дикая надежда, что у меня будет сын (я уже и имя придумал), размазалась о действительность. У меня оказались девочки-близнецы. А я ведь подозревал, что так и будет. Слишком большой живот был у Марины. На именах настоял я, раз уже придумал, так не выкидывать же?

Я часто бывал в Харькове во время отпусков. Хоть на один день, хоть на неделю, но заворачивал, поэтому дочки знали меня хорошо. Я даже сделал свое большое фото в рамке, оно висело у них в комнате.

Чтобы Марина с дочками не нуждалась, тетя помогала в меру сил, я стал платить ей алименты, благо прикрываясь гонорарами, перевел часть денег бандитов на личную сберкнижку. Правда, пользоваться я ею мог только по исполнении восемнадцати. Но как бы то ни было, с моего счета ежемесячно уходили сто рублей на книжку Марины. Вроде им хватало, особой нужды не было.

После школы, как и хотелось, я поступил во 2-й Московский ордена Ленина государственный медицинский институт имени Пирогова (МОЛГМИ). Несмотря на то что учеба была достаточно тяжелой, пришлось поднапрячься, чтобы быть отличником в действительности и твердым середняком по оценкам, я одновременно вернулся на службу, правда уже в звании лейтенанта. Как оказалось, одно из моих случайных дел принесло некоторые дивиденды. Помните, я слил двух предателей, работавших на фашистов, Тоньку-пулеметчицу и Алекса Лютого, майору Головачеву в Москве? Их арестовали и судили. Так вот, майор обо мне не забыл и упомянул источника, так что наград я не дождался. Но вот звание мне подняли. О событиях того времени в Москве – это я про ограбление Троицких – новостей было мало. Как я позже узнал, дело засекретили, однако слухи о советском Робин Гуде до сих пор ходили по управлению.

Учась, я тренировал отдельных людей по специальным методикам. Как сделать быстро бомбу из ничего и т. д. Думаю, это были нелегалы, которых готовили забрасывать к капиталистам. Прошли через меня восемь человек, но выпускал я каждого с удовлетворением. Так как подготовил неплохо, разрабатывал для каждого индивидуальную программу учебы и тренировок.

По окончании второго курса я написал программу подготовки подразделений КГБ, связав их действия с работой за границей, и подвел к ней фундаментальные доводы. Генерал Сахаровский внимательно прочитал мою рукопись и… дал ей ход. В результате мне пришлось уйти в академический отпуск сроком на полтора года.

Сперва я попал в пограничные войска, что стояли на границе с Афганистаном, не буду точно говорить где, с двадцатью семью молодыми, только после армии, бойцами. Что примечательно, четверо офицеров тоже были только из училища, в звании лейтенантов. Так как мне был дан карт-бланш, я провел тесты и выявил явных лидеров. Одного поставил командиром отряда спецназа, трех других командирами групп, после чего начал жесткую тренировку с постоянными тревогами.

Об успехе подготовки группы говорило многое. Был десяток перехватов контрабандистов. Ходили они, что уж тут говорить.

Один из случаев стоило бы описать. Я поставил отряду задачу найти меня, дав себе фору в час. У меня с собой были только небольшая рация, автомат с одним магазином, пистолет, также с одним магазином, и штык-нож. В общем, водил я ребят за нос по горам и ущельям у самой границы до вечера, пока не услышал едва слышные выстрелы. Били из «калаша», и хлопали винтовки.

Так как бойцы искали меня в шести километрах южнее, я отдал по рации приказ выдвигаться к району слышной стрельбы и сообщить на ближайшую заставу, и первым рванул туда, понимая, что успею раньше.

При приближении я с ходу атаковал, так как не было другого выхода – последнему державшемуся пограничнику осталось слишком мало времени. Скатившись с косогора в куче мелких камешков и пыли, я открыл огонь по скученной группе душманов, после чего одной короткой очередью последними патронами срезал двух бандитов, что подкрадывались к пограничнику со спины. На бегу одним слитным движением убрав автомат за спину – он у меня на ремне был, – вытащил из кобуры «макаров», после чего с пистолетом и ножом в руках врубился в выживших душманов. Часто защелкали выстрелы, и быстро заработала рука с ножом. В общем, из семи оставшихся пятеро получили колото-резаные раны, остальные (те, что стояли дальше) – пули. Я же чудом избежал ранений, хотя форма в двух местах и оказалась порезанной, даже наколенную защиту задели.

Дальше действовать надо быстро, это я вам как опытный солдат говорю и студент-медик. Подскочив к двум валунам, за которыми и лежал пограничник, вытащил потерявшего сознание бойца за ноги наружу – теперь понятно, как он избежал смерти в первые секунды боя – и стал бинтовать, останавливая кровь.

Подошедшая группа сразу же вызвала вертушку для эвакуации раненого, остальные четыре пограничника, к сожалению, погибли. Кроме того, выставила охранение и начала обыскивать боевиков и потрошить узлы на шести маленьких осликах. Банда шла из Афганистана.

Подошедшая усиленная группа пограничников с заставы блокировала все подходы и ушла по следам банды, чтобы обнаружить место перехода границы. Старший лейтенант, командир заставы, склонился над одним из пограничников и сморщил лицо, было видно, что он готов вот-вот расплакаться.

– Ведь получили сведения от агентуры, что готовится проход. Только не знали, где и когда. Вот я и пустил усиленные патрули, – вздохнул он. Старший пограничник группы оказался его лучшим другом.

За этот бой я получил свою первую Красную Звезду.

В принципе можно, даже нужно рассказать про еще один случай. Во время тренировки, хлопнул далекий выстрел, и один из моих бойцов обмяк, повиснув на веревках. Мы в это время преодолевали хребет. Пуля дура – боец погиб на месте. Мы оставили с погибшим бойца, чтобы он дождался эвакуационной вертушки, а сами начали преследовать стрелявшего. Через полчаса были обнаружены следы каравана, идущего неизвестной нам тропкой. Границу мы перешли следом за караваном не задумываясь, мы же не пограничники, как раз наша работа и состоит в том, чтобы действовать за границей. Тем более ни знаков различия, ни документов у нас при себе не было. Караван мы догнали, однако он на наших глазах втянулся в небольшой аул.

– Что делать будем? – поинтересовался подползший ближе командир отряда, недавно получивший звание старшего лейтенанта.

– Окружаем аул и устраиваем им ночь длинных ножей.

Старлей удивленно посмотрел на меня, но молча кивнул. Он уже давно научился разбираться, где я шутил, а где нет.

Под утро мы вернулись на нашу сторону, оставив мертвый аул позади. Когда работа была сделана, ко мне подвели парнишку лет десяти и показали длинную старинную английскую винтовку.

– Его это работа. Когда караван проходил, этот малец увидел нас на склоне и сдуру выстрелил. Попал случайно. Его отец вел караван, надавал сыну тумаков за то, что стрелял, и скорым маршем повел караван к границе.

– Из-за этого мальчишки мы больше сотни человек отправили на тот свет, – вздохнул я. – Ладно, его к остальным.

Когда мы выходили из аула, голова мальчишки торчала на вершине голов из жителей аула и людей каравана. Пирамида получилась двухметровая. С тех пор на этой границе стало очень тихо, и нас перевели на триста километров в сторону, к другой комендатуре.

Тут мы стали известны только однажды, когда пропал пограничный наряд и слышавшие о нас от других пограничников местные офицеры попросили найти их. Следы уходили в Афганистан.

Мы согласились помочь и ушли в ночь. Через восемнадцать километров вышли к одному ущелью, из которого доносились крики, переходящие в вой.

Когда мы при свете восхода увидели, что происходит на поляне у красивого невысокого водопада, даже мне стало плохо. Один из пограничников как на коне сидел верхом на железной бочке голышом, а в бочке полыхал огонь. Это именно он кричал. До нас доносился запах горелого мяса.

Именно из-за этого нам пришлось действовать незамедлительно. В результате чего один из душманов чуть было не ушел. Пока проводили контроль и выставляли охранение, двое бойцов залили бочку и с ужасающим хрустом оторвали прижаренного пограничника, однако мы опоздали, он уже умер от болевого шока. Укол морфия не помог, сердце разорвалось. Двое других пограничников разной степени побитости обнаружились рядом.

Дальше мы стали отходить, так как нас обнаружили афганистанские военные. Пропетляв и вернувшись, погибшего и уцелевших пограничников мы передали их товарищам, после чего отошли к себе на базу.

После этого случая меня и перевели на Украину, где я принял другую группу, так как эта, по данным начальства, была готова. Впоследствии выяснилось, что так оно и было. Отряд не раз сопровождал нелегалов в Афганистан и обратно.

На Украине я работал шесть месяцев. Перевели-то зимой, так что я отдал все силы на подготовку и разведку, а как начало подтаивать, мы и нанесли удар по восстановившейся банде ОУНовцев.

Трижды меня вызывали в Москву: один раз при службе в горах и дважды на Украине. Все три раза были достаточно серьезными. В первый раз я искал «Мосгаз», неофициально, кстати. Просто поиграл в следователя недельку и сообщил имя убийцы вышестоящему начальству, а там уже они сами развлекались. Тогда же как раз наградной подоспел за пограничный конфликт, и меня наградили первым боевым орденом. Во второй раз писал полный отчет о диверсионных группах, подготовленных для действий в горах, в лесу или степи. Доклад шел председателю КГБ. Ну, а в третий раз меня вызывали, чтобы наградить второй Красной Звездой за действия подразделения на Украине. Было за что.

У отца из наград были две Красные Звезды, орден Отечественной войны и медаль «За отвагу». У меня также две «Звездочки» и «Отвага», еще один орден – и сравняемся. Кстати, родители о наградах ничего не знали, в газетах об этом не сообщалось, да и я не говорил.

Кроме этого, я еще и в отпуск катался, заодно сдавая рукописи, хотя зачастую отправлял их просто по почте.

Вздохнув, отгоняя воспоминания, я задумался о причинах, почему тетка Марины не сообщила о ее гибели моим родителям. Может, тех не было дома? За последние три года у родителей сложилась традиция брать отпуск и дополнительно еще один месяц за свой счет и проводить в Сочи у прабабушки.

Однако Марина погибла три месяца назад, а родители уезжают в конце июня, редко в июле. А сейчас была середина июня тысяча девятьсот шестьдесят шестого года.

После того как я купил родителям дом и провел туда телефон, стало вполне возможным хоть позвонить. Странная ситуация.

Да и торопился я, честно говоря. Помня все круги ада своей жизни в детдоме, я спешил в Харьков. Ведь дочки у меня были полностью домашними девочками, поэтому я и собирался, если что, достаточно жестко вырвать их из рук воспитателей, даже если эти воспитатели начнут умирать. Я твердо соотносил тех воспитателей из будущего с этим временем, хотя давно уже понял, что этого делать не надо. Мир другой… добрее, что ли?

– Садимся, готовься! – крикнул борттехник и отстегнулся, после чего вышел из салона.

Анна Викторовна вышла с кухни и грустно покачала головой. Не так давно поступившие в детдом трехлетние девочки-близнецы все никак не могли поверить, что они останутся тут навсегда. На чудо удочерения пока шансов было мало. Анна Викторовна была опытным работником, занималась брошенными и никому не нужными детьми на протяжении вот уже шестнадцати лет, и доверяла своему опыту. Скорее всего, они никогда не увидят своего отца, однако девочки с удивительным упорством продолжали по очереди дежурить у окна, наблюдая за входной калиткой у въездных ворот. В их взгляде было столько надежды, что пробирало даже воспитателей.

Подойдя к трехлетней крохе, которая стояла на цыпочках на спинке лавки и смотрела во двор, Анна Викторовна сказала:

– Максим. Сейчас будет полдник, пойдем я тебя провожу.

– Нет, – упрямо насупилась девочка.

Анна Викторовна снова печально вздохнула. Она уже знала, что если взять ребенка на руки, то она не будет вырываться и кричать, не было у близнецов такой привычки, просто чуть позже снова вернется на свое место наблюдения. Раньше девочек постоянно путали из-за одинаковой одежды, наверное, разобрать кто есть кто могла только их погибшая мать, но после того как их стали одевать в разную одежду, проблем с опознанием больше не возникало. Близняшки были красивыми девочками с большими карими глазами и каштановыми волосами.

Погладив Максим по голове, отчего одна из косичек сползла с плеча, старшая повариха направилась в группу, где находились дети после прогулки во дворе детдома.

«Это же надо было назвать девочку мальчишеским именем, – сердито подумала повариха, – что это за имя – Максимилиана? Вот Александра или Евгения еще куда ни шло, а Максимилиана откуда взялось?»

Когда Анна Викторовна снова вышла в коридор, одинокая детская фигурка продолжала стоять в ожидании у окна.

– Стоит, – сказала повариха вышедшей следом воспитательнице.

– Сейчас сменится. У них с этим как по команде, – ответила та.

– Папа? – с тихой вопросительной интонацией проговорила девочка и напряглась, всматриваясь в кого-то на улице, невидимого поварихе и воспитательнице, и тут же девочка крикнула уже уверенно и радостно: – Папа!

Обе женщины нисколько не удивились, уже дважды кто-то из наблюдателей-сестер ошибался и принимал чужих мужчин за своего отца. Однажды это был кочегар, невысокий и плюгавый мужичок, другой – водитель грузовика, что доставлял продукты. Тоже невысокого роста.

– Папочка! – снова крикнула девочка и, соскочив с лавки, побежала к двери, мимо воспитателей, взметнув юбки и халаты, прошмыгнули остальные, последовав за сестрой.

В окно удивленные женщины увидели, как от калитки к главному корпусу детдома уверенно идет невысокий, совсем молоденький офицер в парадной форме. Что привлекало в нем внимание, так это боевые награды на кителе, парадный пояс с неуставной кобурой на длинных ремешках в районе правой ягодицы. Во время войны повариха служила в летной столовой одного из фронтовых истребительных полков. Там летчики носили оружие именно так, однако офицер явно не относился к воздушным бойцам – на голове его была зеленая фуражка пограничника. В руках у него был чемодан, а на плече висела гитара в чехле.

Выбежавшие из третьего корпуса – для младшей возрастной группы – девочки, видимо, привлекли внимание офицера, он обернулся, вдруг расплылся в улыбке и поспешил к сестрам навстречу.

Эта встреча произошла на середине пути, офицер едва успел поставить чемодан и прислонить к нему сброшенную с плеча гитару, после чего сграбастал всех трех близнецов в охапку и начал целовать.

– Похоже, это действительно отец, – уверенно сказал повариха, и платком, что достала из кармана, начала промакивать глаза. Она была очень впечатлительной.

Все дети группы и воспитатели облепили окна и смотрели за этой трогательной встречей. Из главного корпуса вышел директор детдома и, оперевшись на трость, также смотрел за проявлением встречи после долгой разлуки. Он дал им пообниматься и наговориться минут десять, после чего подошел. Воспитательница, отвечавшая за сестер, поспешила туда же, а вот повариха осталась у окна. Она не хотела пропустить хоть что-то.

– Добрый день, – наконец офицер выпрямился, поглаживая по голове Женю. Девочки ни на шаг не отходили от отца и цеплялись за форменные штанины.

– Здравствуйте, – кинул директор. – Я Дмитрий Игоревич Васильев, директор детдома. Вы, я так понимаю, отец девочек, Игорь Соколов?

– Так и есть. К сожалению, трагическую весть я получил слишком поздно. Но как письмо дошло, сразу же вылетел первым попавшимся бортом.

Директор и офицер осмотрели друг друга. Было видно, что они оценивали, кто чего стоит. И ветеран-директор с наградными планками, и офицер с боевыми наградами явно остались довольны друг другом.