Полная версия
SnakeQueen
– Кто такая Скайлер?
– Так не пойдёт, – возразил он. – Я тебе рассказываю всё о своей жизни без утайки, но ты так мало открываешь о себе. Я так не играю. Хочешь продолжать, так расскажи мне что-нибудь о себе. Давай такое правило – я историю, и ты историю.
– Нам уже пора собираться в зал.
– Не отговаривайся.
– Ладно, но только одну. У нас нет времени.
– Давай. Расскажи, как ты была плохой девчонкой. Сама же говорила.
– Ту историю про стрельбу в ночном клубе?
– Да, именно эту. Когда ты мельком упоминала, мне уже хотелось услышать. Откуда, кстати, у тебя взялся ствол?
– Это тоже был подарок. Исторический артефакт. В Греции во время Второй мировой много чего происходило, знаешь ли. Страна была оккупирована нацистами, орудовали партизаны, союзники сбрасывали оружие с воздуха для оснащения местных сил, потом была ещё гражданская война. Короче, осталось немало схронов, да и на руках у людей незарегистрированные стволы имелись. Греки не слишком-то спешили с ними расставаться. Они скорее припрячут на чёрный день, чем будут сдавать властям.
– Полезное свойство.
– У одного из моих друзей по футболу был отец, который коллекционировал оружие времён войны. У него был не то чтобы музей, а просто подвал, в котором валялись грудой винтовки, пистолеты, гранаты без запалов, противогазы, флаги, ещё какая-то рухлядь. Друг сказал, что, если он возьмёт один пистолет, отец и не заметит. Их, якобы, никто толком и не считал. Так он мне и подарил «Браунинг» модели 1903 года с одним магазином на семь патронов. Хороший был пистолет. Тяжёлый, металлический, а не пластиковый как современные, плоский, что было удобно для ношения под одеждой, чёрный как смоль.
– За что такой щедрый подарок?
– Не важно. Наши футбольные дела… Короче, я до того вечера только один раз выстрелила из него, чтобы попробовать, что он вообще работает. Он был в прекрасном состоянии, учитывая больше восьмидесяти лет жизни. Короче, я стала его носить повсюду с собой, и в том баре он тоже был у меня за поясом. Всё тогда началось из-за футбола…
– Ты была болельщицей? Как в том фильме про фанатов?
– Что ты вообще знаешь о футболе?
– Я видел его по телеку, – пожал плечами Тайлер.
– Нет, я не об этом говорю. Я о настоящем футболе. Представь, что ты на стадионе, что тысячи людей движутся в едином ритме, вздымаются как волна, что гул тысяч их голосов мечется как эхо в горах. Представь, что вокруг тьма, и в этой тьме начинается огненное безумие. Сотни файеров, фейерверки сплошным дождём, дым застилает всё, будто это поле сражения, гул и взрывы, фигуры людей едва различимы в мареве. Такие огненные шоу, как делали греческие фанаты, мало где увидишь.
– Звучит впечатляюще.
– Ты хотел историю, так вот тебе история. У меня в детстве было мало подруг среди девчонок. Нам просто не о чем с ними было говорить, ведь меня больше интересовали тачки, спорт, особенно футбол. Поэтому я крутилась в основном среди парней. Мы все тогда в Афинах объединялись вокруг того или иного клуба. Я болела за «Панатинаикос», самый популярный клуб страны. Все мои друзья за него болели, к тому же у него была история, все эти легенды. У меня была куртка в бело-зелёной раскраске, цветах клуба. Нас называли «Gate13», и у нас, как и положено войску, были свои символы, кричалки и песни. На наших флагах был такой череп с крыльями. Как у меня на татуировке. Она в честь клуба сделана. И главными нашими врагами были фанаты «Олимпиакоса» из Пирея, «Gate7» или «красно-белые». Битвы с ними всегда были самыми принципиальными.
Видел бы ты те битвы. Видел бы, как наши зелёные черти устроили погром на стадионе во время матча с «Олимпиакосом», как облачённые в тяжёлое снаряжение бойцы спецназа волнами наступали на них по полю, будто в древнем сражении, а с амфитеатра трибун на этих легионеров обрушивался град снарядов, и всё тонуло в дыму. Эта война идёт уже много лет. В девяносто седьмом году «Панатинаикос» играл против «Олимпиакоса» при горящих трибунах. Вот это было зрелище. Жаль не могла видеть вживую. В Греции футбол – это огонь, и часто я возвращалась домой с матчей вся прокопченная, будто выскочившая из пожара, почти оглохшая от фейерверков, что взрывались на трибунах, не долетая до поля. Много всего там было… Как мы выскочили на поле во время матча, чтобы украсть флаг соперников с их трибун. Как бились в подтрибунных помещениях с фанатами «АПОЕЛа». Как носились с огненными кадилами на цепях, раскручивая их над головой.
– Развлекались там по полной, похоже.
– Да, это были весёлые годы. Но я обещала тебе одну историю.
– Про тот бар.
– Верно. Я ходила тогда с друзьями из фанатской тусовки в разные клубы Афин. Тот клуб… это был скорее бар, в котором включали иногда спортивные трансляции по телеку, и люди сидели за столами, накачивались алкоголем, а в воздухе стояла запах сигарет. Ну, и как-то раз я оказалась там с парой друзей. Они тоже были из спорта, мы вместе тренировались. Короче, вошли мы туда, а там сидит полтора десятка фанатов «Олимпиакоса». Несколько резких слов… мы бесстрашно встали перед ними даже и в меньшинстве, они начали подниматься со стульев, кто-то кого-то толкнул, кто-то запустил первый удар.
– Трое против пятнадцати?
– Да. Мы сразу поняли, что внутри нас сомнут числом, поэтому выскочили наружу и заняли позицию у входа. Там был узкий коридор, прямо Фермопилы, где спартанцы удерживали орды персов, и мы встали в этом проходе. Они появлялись сначала поодиночке, и мы лупили их, валили как чёртовы кегли в боулинге. Кто-то катался по земле, другие уползали обратно в бар. Поначалу всё шло хорошо, но скоро они поняли свою ошибку, и изнутри полезли уже с оружием – отломанными ножками столов, стульями и прочими подручными средствами. Стало ясно, что нам надо убираться. Но нельзя было просто побежать – они бы нас погнали. Тогда я достала пистолет и выстрелила один раз в воздух, чтобы шугануть их, ну, и мы убежали.
– Были последствия?
– Да, но ничего страшного. Меня опознали свидетели из персонала этого бара, и пришлось провести несколько дней в полиции. Они не нашли пистолета. Я сразу же запрятала его в одном месте на природе, под корнями большого дерева. Наверное, он до сих пор ещё там. Не нашли и гильзу. Я сказала, что не было никакого ствола, а звук им послышался, просто глушитель у тачки хлопнул. Короче, через несколько дней от меня отвязались.
– Мне бы так, когда калифорнийские копы брали меня с марихуаной, ещё до легализации, – усмехнулся Тайлер. – Почти месяц мурыжили.
– Помогло ещё и то, что никто из фанатов «Олимпиакоса» не давал показаний. В футбольной среде есть что-то вроде кодекса чести. В разборки друг с другом не привлекают полицию. Короче, никто тогда серьёзно не пострадал. Всё кончилось хорошо… чего не скажешь о том, что потом было в Лондоне.
– А что случилось в Лондоне? Тебя же тогда лишили Олимпиады.
– Там всё было куда хуже.
– Расскажешь?
– Нет, это другая история. Нам пора идти.
V
– Привет. Что стряслось? – спросила она, нажав на осветившийся экран телефона.
Согласно иконке на экране, это был Дмитрий. Звонил он поздно. Уже спустилась ранняя ночь, и она как раз выехала на работу, ожидая первых заказов.
– Прости, что звоню в такой час. У меня проблемы, Алекс, – сказал он как всегда по-русски, и она сразу поняла, что он чем-то серьёзно выбит из привычной колеи.
Она старалась давать свой номер как можно меньшему числу людей. Для работы у неё был другой смартфон, который использовала для получения заказов в такси, также на него шёл и весь спам от кампаний – различные официальные уведомления, напоминания о продлении тех или иных регистраций, коммерческие предложения из тех, что никогда не запоминаешь. Иное дело её личный телефон. Его знали только Тайлер, тренер Робертс, представители организации, в которой она билась, ещё несколько человек. Всегда предпочитала сама придти к нужному человеку, а не ждать, когда он позвонит. Очередная черта, выдававшая в ней охотника-собирателя, согласно теории матери. Также она не любила пускать случайных людей в свою личную жизнь.
Тем не менее, Дмитрию, единственному из таксистов, она свой телефон всё же дала. Ей самой было не просто объяснить, почему это сделала. Просто каждый раз, когда они встречались в русском ресторане или других местах, разговоры с ним доставляли ей больше удовольствия, чем с другими. Он казался родственной душой из-за того, что сам недавно приехал в страну и сохранил ещё свежее восприятие иммигранта. В конце концов, не смотря ни на что, на тот поток, что нёс её, и чувство безысходности, накрывающее как тёмные воды, она всё же хотела найти своих людей в этом мире, тех, кого можно было бы назвать друзьями. Он показался подходящим человеком.
– Что за проблемы? – спросила она.
– Серьёзные… На меня напал какой-то псих. Я сейчас у парка Макларена. Тут нет никого, словно всё вымерло, – его голос звучал сбивчиво. – Ты близко? Я звонил Олегу, но он уже домой уехал. Остальные наши только днём работали. Прости, что беспокою из-за подобного. Такая глупость…
– Я еду, – она сразу приняла решение. – Буду через десять минут. На главной парковке у парка? Бывала там. Ты там дерёшься с ним что ли?
– Уже нет. Всё кончилось… Он стащил у меня ключи от машины, окно разбил… Я его вижу, кажется. Сидит там под деревом. Один боюсь к нему подходить. Он довольно крепкий.
– Местный?
– Да, из местных. Кажется один из сумасшедших, что живут тут на улицах и в парках.
– Почему полицию не вызвал?
– Да я даже объяснить ничего им толком не смогу. Английский совсем из головы вылетел, – оправдывался он. – К тому же, как-то мне сомнительно. Сама понимаешь, я тут чужой, и с документами у меня пока не всё гладко. Зарубят они мне гринкарту, и что тогда делать?
– Ладно. Я сейчас.
Она понимала тот страх, что он, подобно многим иммигрантам, испытывал перед полицией. Даже ей, прекрасно знающей язык и легко способной доказать своё почти американское происхождение, поначалу не удавалось сдержать тревоги, когда мимо проползала чёрная касатка полицейской машины, особенно учитывая сомнительной легальности ствол на поясе.
– Жду, – он испытал явное облегчение.
– Следи за ним, но не подходи близко.
Рассказ Дмитрия не слишком её удивил. Непривычным было лишь место – ей доводилось бывать в парке Макларена, и она помнила, что обычно это тихое местечко на окраине, где бездомные не селились. Любой, кто провёл в Сан-Франциско достаточно времени, знал, что город не зря называют столицей бездомных, обширно раскинувших свои лагеря как в центре, так и в местных парках. Большинством чёрные, но немало и белых, почти все безработные, обычно грязные и не замечающие своей грязи, часто безумные, часто под кайфом. Все они съезжались сюда, убеждённые, что климат тут мягкий, а местные власти проявляют к ним благосклонность, запрещая полиции их гонять и не скупясь на социальные программы.
Местные жители относились к ним с внешним безразличием, словно их право находиться тут было столь прочно как у камней или деревьев, но иммигранты обычно не проявляли такой терпимости. Не один раз ей доводилось слышать об этом от Олега, когда они сидели, по своему обыкновению, под синими зонтиками ресторана.
– Вот нахрена это всё устроили, этот свинарник? – говорил он обычно, обмахиваясь посреди душного утра папкой листов с отчётом из автомастерской. – Разве властям сложно их разогнать? В других городах такого нет в подобных масштабах, только здесь, да в Лос-Анджелесе. Вон, в Сан-Диего куда чище. Вы же видели эти гадюшники. Они срут на улицах, валят мусор, разводят костры. А наркота? Любых наркотиков там как грязи. Героин, марихуана, лёд, метадон… Нахрен им легализация, если можно и так всё достать?
– Ну, это да, – кивал Дмитрий, как обычно не желавший спорить.
– Каждый раз, когда там идёшь, всего передёргивает, – продолжал тот. – То на дерьмо боишься наступить, то шприцы под ногами валяются. Я-то стараюсь там не ходить, но местным приходится, на работу или на парковку. Вы слышали, что власти создали целую службу, которая собирает использованные шприцы по улицам? Каждый день вижу этих мужиков со щупами. Бред же полный. Это самый центр города. Тандерлойн мог бы быть отличным местом для прогулок, если бы не был оккупирован бомжами. Преступность опять же. Только идиот будет отрицать, что из-за них не растёт преступность. Сколько я историй слышал о кражах из машин в центре, и это почти никто не расследует.
– Да, все слышали, – соглашался Дмитрий.
– Ну, их логику можно понять, – вставляла она из своего угла. – Логику властей, я имею в виду.
– И в чём же их логика? – спрашивал Олег.
– Что-то вроде урока свободы. Ты исходишь из идеи, что государство должно указывать людям, как им жить и что делать. Гонять их с места на место для того, чтобы поддерживать благообразный вид улиц. Они считают иначе. Город – это общественное пространство, и эти люди, вроде как, имеют такое же право пользоваться этим пространством, как и все остальные. Знаешь, в древности города или монастыри иногда объявляли себя убежищами, где любой мог найти защиту от преследования. Такой старый обычай. У этих бомжей нет дома, и они находят убежище под защитой города. Они сами выбрали такую жизнь, и, поскольку тут свобода, то они имеют на это право. Такая, вот, логика.
– Право быть деградантами? Право быть наркошами? Местные леваки просто искажают понятие свободы. Сама знаешь, что есть старая формула – свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. То есть, не гадь другим. Эти бомжи, как ты сама знаешь, гадят.
– Да, правда, но не в этом главное. Суть в том, что свобода многогранна. Иногда она может напрягать, накладывать обязательства. Да, в этой вседозволенности бездомных есть, конечно, и левая идея о том, что они якобы несчастные, угнетаемые социальной средой, но в основе тут всё же лежит определённое понимание свободы. Я не говорю, что нужно это принимать, просто объясняю их логику. Мне, например, не нравится такая жизнь, и я предпочла бы совсем другую, но я не имею право запрещать им жить так.
– Это всё твои оксфордские либеральные выверты, Алекс. Свобода должна быть простой и не противоречить здравому смыслу, – не сдавался Олег.
– Ты так думаешь. Я же готова признать, что у свободы бывает много вариантов. Не только свобода самосовершенствования, но и саморазрушения.
– Ладно, хватит политики, – прерывал их обычно Дмитрий. – В этом городе её и так слишком много. Лучше сосредоточимся на пельменях. Здесь они не такие как дома, хотя и там я пробовал лишь вариант своих родителей. А у тебя домашние делали такие, Алекс?
– Нет, они не входили в наш список русских блюд.
– И как тебе эти?
– Более-менее…
Дождь прошёл совсем недавно, и мокрый асфальт чернел в свете фар, а в воздухе чувствовалась влажность, стоявшая почти осязаемым маревом. Холмы следовали за холмами, и на подъёмах её стёртые шины визжали, цепляясь и проскальзывая. Она быстро покинула пустынные улицы центра, оказавшись окружённой плотной тьмой на узких улочках пригорода, где маленькие дома по обочинам словно жмурились, когда проезжала мимо, нарушая их сон.
Взобравшись на господствующую над местностью гору, она упёрлась в тупик – хаотичную парковку, почти пустую сейчас, посреди которой мигал аварийными огнями «Митсубиси» Дмитрия. Уже внизу она чувствовала приближение тумана, но здесь, недалеко от океана, его белые массы стояли плотной стеной. Обычно туман находил волнами, и можно было за один час увидеть, как он то ложится, то отступает по многу раз, однако сырой зимой, как теперь, он часто господствовал беспросветно.
– Хорошо, что ты здесь.
Дмитрий возник из молочной пелены словно призрак или живой мертвец. Он был в одной футболке с порванным воротом и тёмных джинсах. На правой руке была хорошо заметна сильная ссадина, похожая на след падения на асфальте.
– Смотрю, ты жив, – ответила она. – Где он?
Не сговариваясь, они вместе заговорили как-то осторожно, почти шёпотом. Этому способствовала ещё и удивительная тишина, заполнившая мир вокруг. Из-за тумана казалось, что они отрезаны от города, затерялись во времени и пространстве.
– Всё там же, – Дмитрий мотнул головой в сторону парка. – Как знал, что нельзя было брать того мутного типа в центре… Но у меня нет привычки отказываться от клиентов, особенно если они уже подошли, и осталось только сесть в машину.
– Расскажи суть, – попросила она.
В свете фонарей, что пробивался сквозь пряди тумана, она видела его взволнованное лицо. Он был чем-то похож на Тайлера, больше всего, светлыми глазами и короткими пшеничными волосами в сочетании с бледной кожей, однако имелись и отличия. Дмитрий был несколько выше ростом, да и черты его лица казались мягче, как бывает у северных славян, изрядно смешавшихся с финно-угорскими народами.
– У меня был вызов в городе. Мутный парень какой-то на ночь глядя попросил отвезти его в парк Макларена. Сдаётся мне, что они тут наркотой торгуют или закладки делают. Но, в конце концов, это не моё дело. Я просто везу клиента туда, куда он просит.
– Верно.
– Короче, отвёз я парня сюда, и он ушёл. Я задержался на этой парковке, хотел подождать новых вызовов, да и просто передохнуть, ведь не первый час уже работал. Тогда подошёл ко мне этот, второй. Сразу было понятно, что бездомный, а то и вовсе сумасшедший. Он потребовал, чтобы я бесплатно отвёз его куда-то, но я, конечно, отказался, сказал, чтобы он делал заказ как положено. Тогда он начал бесноваться. Сначала орал, потом набросился… Повозились мы тут. Окно мне разбил, ключи из замка зажигания выдернул.
– Понятно. Пойдём к нему и хотя бы заберём то, что тебе принадлежит. Вряд ли с него можно стрясти компенсацию.
– Он довольно здоровый. Как ты хочешь это сделать? Может, ещё наших собрать? Жаль только, что никто из знакомых сегодня ночью не работает.
– У меня есть средство почти столь же убедительное как проповедь Мартина Лютера, – она достала из-за пояса пистолет, показав его едва блеснувший в этом скудном освещении ствол.
– Откуда у тебя он? Не важно. Мы не можем его использовать. Убери. Не будешь же ты в него стрелять?
– Слушай, я могу использовать его как средство убеждения. Мы получим то, что нам надо, без драки, и не придётся рисковать сломанными носами и выбитыми пальцами, да и он целее будет. Ствол прекрасно убеждает людей, поверь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.