SnakeQueen

Среди таксистов было много латиноамериканцев, выходцев из Азии и Восточной Европы. На испанском она почти не говорила, хотя и начала его учить, вспомнив свои былые способности в языках, на китаянку была вовсе не похожа, русские же очень быстро признали в ней свою. Для них женщина в подобной роли была персонажем экзотическим, поэтому она получила некоторую популярность.

За первую неделю работы она познакомилась с десятком таксистов из тех, что говорили на русском языке, среди них были самые разные типажи. Олег, крупный мужчина лет сорока пяти, с бычьей шеей и блестящей на солнце бритой головой, был старожилом с репутацией любителя всех поучать. Дмитрий, молодой парень, недавно перебравшийся в Америку, только осваивал город и немного напоминал ей её саму сейчас. Виктор с Павлом были украинцами, перебравшимися на Западное побережье лет шесть назад. Андрей, худощавый, невысокий человек, напоминавший хиппи новой волны из-за бороды и длинных, грязных волос, объездил уже несколько штатов, пока не осел здесь. Были и другие, чьи имена ещё путались в голове. Смуглый молдаванин, парень из Казахстана, пожилой мужчина, страдавший одышкой. Разные города, разные истории.

Она не хотела пускать их слишком глубоко в свою жизнь, не хотела быть частью этого странного сообщества, но держаться где-то на окраине, не обременяя себя лишними обязательствами. В конце концов, что они могли знать о её другой, настоящей жизни, столь далёкой от их забот? И всё же слухи распространялись, их нельзя было сдержать как жидкую ртуть, и она слышала за спиной, как люди вполголоса упоминают, что она то ли боксёр, то ли бьётся в клетке для развлечения публики. Была и ещё одна причина общаться с ними. Не хотелось забрасывать язык ради памяти отца, для которого это было важно.

Изредка они собирались на обеденный перерыв в русском ресторане, что считался не слишком дорогим и собирал иммигрантов со всей округи. Ей нравилось это место. Простые столики на открытом воздухе под синими зонтиками, экзотические блюда, вроде борща, которых она почти не помнила или же только читала о них в книгах своего детства. Посреди этих людей, обрывков разговоров на русском словно вспоминала ту часть своей истории, что была связана со страной, в которой никогда не бывала.

По своей природе она любила больше слушать, чем говорить. К тому же, во время работы в такси быстро вырабатывается привычка обращать внимание на то, о чём болтают люди, – простой способ отвлечься от своих мыслей. Непроизвольно она прислушивалась к тому, о чём говорили и здесь. Разговоры на английском можно было услышать о чём угодно, о театре, политике, новых приложениях от «Apple», но русские больше говорили лишь об одном. Все их разговоры сводились к деньгам. Почасовая оплата, поиск работы, варианты страховки, налоги, социальные пособия, покупка машин, аренда домов. Вся та суета, которая для неё не имела большого значения. Их зацикленность на деньгах немного раздражала, но она смиренно терпела в тишине. Слушала краем уха, думая о своём.

– Стартуешь с десяти долларов в час, финишируешь на двадцати пяти, если повезёт… говорят, где-то есть работа на сорок баксов, но нужны связи… лучше сидеть на минималке, чтобы пособие не потерять…

Кампанию в ресторане ей обычно составляли Дмитрий и Олег, к которым иногда присоединялся ещё кто-нибудь из таксистов. В тот день, когда упорный ветер с океана, тёплый, как здесь иногда бывает и поздней осенью, надувал синие зонтики, напротив неё сидел Олег, сделавший перерыв на обед. Хотя он давно уже эмигрировал, всегда предпочитал русское общество, прежде всего из-за языка.

– Жизнь тут становится тяжелее, это ясно, – говорил он, раскинувшись за столиком как могучий тюлень и поглубже расстегнув ворот рубашки на грузной шее. – Когда я только приехал, работы было завались, а наших почти не было. Я один из первых русских новой волны эмиграции в Сан-Фране на такси сел… Тогда можно было, не напрягаясь особенно, себя обеспечить. Теперь всё не так. Цены на жильё здесь растут как на дрожжах, конкуренция растёт, кампании урезают выплаты водителям… А наши сюда всё едут и едут. Сколько раз говорил парням. Валите в Техас или во Флориду, рыбаками там или нефть качать. Что здесь-то делать?

Она по своему обыкновению откинулась на металлическом стуле, забросив одну ногу на колено другой, и неторопливо вскрывала вилкой обёрнутый в капусту голубец. Дмитрий также ковырялся в своём борще. Они знали, что, пока Олег говорит, остановить это невозможно и нужно лишь отдаться течению.

– Главное же в том, что они сами не знают, чего хотят, – продолжал он. – Вот, скажи мне, какая мечта у тех русских, что приезжают сюда?

– Ну, жить как американцы, – пожал плечами Дмитрий. – Дом, там, машина, стабильность…

– Вот, самая скучная скука, – согласился он. – Но что они делают, чтобы этого добиться? Они не идут в бизнес, хотя эта страна создана авантюристами и предпринимателями. В них нет того смирения, что есть у мексиканцев… Вы же видели мексиканцев. С нами работают несколько, да и повсюду здесь. Каждый мексиканец горбатится, чтобы поднять своих детей. Он согласен оставаться водителем или уборщиком до конца, лишь бы дети стали американцами, получили образование. Наши не таковы. Всё, что они могут себе вообразить, – это наёмная работа на хозяина, как при совке, которая почему-то должна приносить им достаточный доход. Самый бесперспективный и тупиковый путь, никакого развития. Человеку нужна настоящая, нематериальная цель в жизни.

– Наверное, ты прав, – Дмитрий считал за лучшее не спорить. – Многие говорили, что прежде якобы было лучше.

– Так и было. Девяностые в Калифорнии были золотым временем. Я это своими глазами видел. Зарплаты выше, чем где-либо в стране, кроме, может быть, пары мест, и при этом никакого ценового безумия на рынке недвижимости. Я тогда свой дом купил, а сейчас, наверное, его бы не потянул… нет, сейчас бы он тысяч пятьсот стоил. Когда рассказываю мужикам, как здесь было, так они не верят.

– Ну, прямо настроение поднял, – сказал Дмитрий.

– Теперь, когда жизнь тут становится труднее, разочарованных будет всё больше. За одиннадцать баксов в час работать – удовольствие не из приятных, но других-то вариантов нет. Они не понимают, что на такие низкооплачиваемые, неквалифицированные работы здесь уже очередь из мигрантов стоит, а чтобы получить что-то получше, нужно учиться. Калифорния сейчас – это пузырь, говорю вам. Она переполнена социальными обязательствами, населением, иммигрантами, слепыми ожиданиями бесконечного роста. Когда штат станет банкротом, экономика сократится на треть.

– Это давно пророчат, но как-то Кали всё ещё держится на плаву – заметила она, вклинившись в разговор. – Вроде бы ещё в конце девяностых штату банкротство обещали.

– Думаешь, этого не случится? Такие вещи быстро не происходят, но дело к тому идёт, – сразу переключился на неё Олег. – Знаю я тех оптимистов, которые думают, будто Калифорния всегда выплывет, корпорации помогут или Кремниевая долина… Будто их деньгами можно будет залить все проблемы. Миллионы иммигрантов, игры в социализм, сокращение сельскохозяйственных площадей из-за засух. Нет, теперь это далеко не лучшее место для старта, если ты приезжий. Настоящие деньги сейчас делают на нефти, сланцевых месторождениях, пока цены на нефть ещё держатся. Техас, обе Дакоты, там теперь можно заработать. Я видел молодых парней, которые по сто штук в год загребают без всякого образования.

– Да, я слышал, – вставил Дмитрий.

– Был бы я моложе, то, наверное, переехал бы из Калифорнии, отправился бы на поиски новых возможностей… но теперь мне уже слишком поздно. Я прикипел к своему дому, да и этот портовый город напоминает о первой моей родине.

– Опять ностальгические разговоры, – сказал Дмитрий, – Я, вот, не тоскую, что уехал.

– Есть такое дело, – согласился Олег. – Я тоже грешен. Сложно нашему брату тут укорениться… Но только не тебе, Алекс. Встреть я тебя на улице, то никогда бы и не подумал, что ты тоже из наших. Твой английский как у местных.

– Это мой родной язык. Я лишь наполовину ваша, не забывай.

– Почему тогда с нами болтаешься? Могла бы уже в крупной кампании работать.

– Это долгая история.

Ей совсем не хотелось открываться перед ними, лучше было остаться на обочине, проскользнуть по краю их маленького мирка. Тем не менее, такие встречи всё же были приятны, ни к чему не обязывая.

– Правда, что ты участвуешь в боях? – Спросил у неё Олег. – Толя из Казахстана говорил, что видел твой бой в интернете.

– Да, было дело. Я по ММА выступаю, провела пару боёв. Раньше боксом занималась.

– Заработаешь на этом кучу денег?

– Ну, надеюсь.

*****

Их первый бой с Тайлером случился почти спонтанно.

Мистер Робертс иногда позволял ей заниматься по собственному графику, и часто она задерживалась в зале допоздна, когда для других тренировки уже завершались. В тот вечер они с Тайлером были в зале вдвоём. Она забрала ключи, обещав закрыть за собой, когда закончит.

– Знаешь, о чём я думаю? – спросил он тогда, прохаживаясь между рядов висевших как туши на бойне боксёрских мешков. – Ринг же сегодня в нашем распоряжении. Никто не мешает. Мы с тобой ещё не устраивали настоящего спарринга. Почему бы нет?

– А ты специалист в спаррингах?

– Ну, я немало их провёл.

– И какие условия?

– Раз уж ты у нас чемпионка по боксу, то сделаем боксёрский, конечно. В шлемах, нормальных перчатках на пятнадцать унций. Нам не нужны травмы.

– Легко работать или пожёстче?

– Можешь пожёстче. Я готов поиграть на сильной твоей стороне.

– Сильной, значит… Ну, хорошо. Готовься.

В этом их желании не было ничего необычного. Каждый, кто серьёзно увлёкся, рано или поздно приходил к этой мысли, к тому, что хочется проверить себя по-настоящему. Можно было сколько угодно слушать слова тренеров о том, что бокс – это искусство, а не средство бить людей в уличной драке, но где-то внутри всё же хотелось просто драться. Отринуть все условности, помнить лишь о том, что привело в этот зал, как и в самый первый зал в её жизни, о той первородной, едва уловимой жажде к саморазрушению. Поэтому она согласилась без сомнений. Это не был её первый бой против мужчины.

– Не против, если я посмотрю? – Хелен появилась в углу ринга, опираясь на канаты. – Давно уже ты этим не занималась. Вижу, что хочешь вспомнить, как было раньше.

Она была не против.

– Я ещё и подхожу тебе по весовой категории, – сказал Тайлер, приготовившись и перебравшись через канаты. – Давай, удиви меня.

– Не провоцируй. Можешь огрести от женщины. Тебя это не напрягает?

– Нет, никакого предубеждения. В нашем мире теперь все равноправны.

– Как сказать. Те, кто организует бои, с тобой не согласны, иначе бы не платили нам такие гроши… – она заметила, что он непроизвольно смотрит на её грудь под майкой. – Извини, что без лифчика. В нём неудобно работать. Груди у меня почти нет, так что особо нечего скрывать.

– Ничего…

Пару раз она замечала его смущение и ту неловкость, что возникала, когда они обсуждали личные вопросы. Как в тот день, когда он предложил ей жить вместе в найденном им доме ради экономии арендной платы.

– Ты говорила, что хочешь переехать из своей квартиры, – сказал он тогда. – Я тут один дом присматривал для аренды. Хорошее предложение, дешевле в Окленде сложно выискать, учитывая, что это даже не бандитский район. Хотел найти кого-нибудь, чтобы разделить плату, ведь там достаточно места и для двоих.

– И как ты представляешь наше совместное житьё? – спросила она. – Знаешь, мужчины меня не интересуют. Это я на всякий случай.

– Да я и не думал… Будем жить как друзья. Там два этажа, у каждого будет своя комната, своё личное пространство… Я же не это имел в виду…

– Погоди, не оправдывайся. Я не обвиняю.

– Извини…

– Ладно, давай посмотрим этот твой дом. Может, и стоящее предложение.

Теперь он смутился лишь на мгновение, быстро сделав вид, что ничего не произошло.

– Ну, давай. Ударь меня так сильно, как сможешь.

Она не стала ничего говорить, просто нанесла первый удар.

Взяла инициативу в бою, наступая и закручивая вправо. Её быстрые шаги по настилу казались слишком громкими в пустом зале, где лишь едва слышно скрипели, покачиваясь от вибрации, ряды чёрных мешков.

У Тайлера были неплохие задатки. Хорошая длинна рук, скорость. Однако он, тяготея к размашистой технике, плохо защищал голову и часто оставлял руки разведёнными, давая ей брешь, через которую можно было пробивать прямые. Это не могло не обернуться для него плохо. Ей нужно было лишь немного времени, чтобы понять, как он действует, подстроиться к его ритму, быстрым, но небрежным передвижениям вперёд и назад.

Она уходила от его выпадов, подсаживалась на ногах и, зажимая его у канатов, рубила боковыми по печени, чередуя эти атаки с прямыми ударами в область солнечного сплетения. Не хотела бить в голову, это было слишком легко. Азарт быстро захватил её, и не было никакого значения, что этот бой не для зрителей, и за него не заплатят деньги. Она дралась лишь для того, чтобы драться.

– Хорошо, – вырвалось у него, когда её кулак в очередной раз врезался в район селезёнки.

Так люди иногда подбадривают себя, чувствуя приближение печальной развязки.

– Лупишь как раньше. Ты знаешь, что агрессия связана с нашим биологическим началом? – сказала Хелен, единственный зритель их поединка. – За сотни тысяч лет эволюции в результате естественного отбора человек приобрёл определённую склонность к агрессивности, чтобы сражаться с этим враждебным миром. Не чрезмерную, чтобы не перебить своих сородичей, но и не слишком низкую… Сильные выживают, а слабые умирают, как говорится. Агрессия проявляется во многих формах. Например, секс – одна из форм. Это битва за продолжение рода, поэтому возбуждение агрессивное и сексуальное довольно схожи…. В современном обществе применять агрессию часто некуда, и она накапливается, ища себе выхода.

Их шаги звучали частой дробью в пустом зале. Она видела, что он стал опускать руки. Медленная, догоняющая боль при каждом вдохе делала своё дело, и разум, требовавший не опускать рук, был бессилен перед животным инстинктом. Можно было закончить бой ещё одним точным ударом в печень, но ей захотелось по-другому. Слишком сильный азарт, она уже не контролировала направление ударов.

– Такая наглядная демонстрация агрессии по Конраду Лоренцу…. Этим пронизано всё в природе. Бойцовые рыбки в яркой расцветке выстраиваются друг против друга, гуси сплетаются шеями в танце, который на самом деле является поединком. Каждая тварь в мире, от насекомого до огромного носорога. Вы как эти бойцовые рыбки. В вашем противостоянии и возбуждение, и жажда соперничества, и желание выплеснуть всё, что сделал с вами мир… Ты – моя бойцовая рыбка, охваченная жаждой саморазрушения…

Руки его опустились, и она, резко сблизившись, всадила в него апперкот, а потом, когда голова дёрнулась вверх, добавила боковым.

Он падал медленно. В тех передачах, что показывают дикую жизнь без прикрас, иногда можно увидеть, как подкошенное дерево в амазонских лесах, цепляя своих собратьев, начинает валиться прямо на дровосека, и нужно сделать шаг в сторону, чтобы освободить ему место. Так поступила и она, отступив на шаг и позволив ему просто упасть вперёд.

– Вот чёрт, – смотрела, как он медленно переворачивается на спину.

– В глазах потемнело…

– Моя вина. Не надо было так сильно бить.

– Нормально. Я сам напросился.

Тайлер не осуждал её, никакого намёка в голосе или взгляде, только смеялся над своей болью. Было в нём что-то от жертвенности христианских святых.

– Поздравляю, сказал он. – Чемпионка мира повалила парня с рекордом 3-3 в боксе. Это неплохое достижение.

– Вот как ты заговорил?

– Просто шучу. Всё-таки, здоровая ты для женщины.

– Так из-за этого ты проиграл?

– Ну, ты на два дюйма меня выше и даже тяжелее. Сколько ты сейчас?

– Сто пятьдесят восемь фунтов.

– Ну, вот. Почти шесть футов роста, вес под сто шестьдесят.

– Пять и десять, – поправила она.

– У тебя отличный удар. С кем я только не дрался, и валили меня пару раз, но скажу тебе, что твой удар один из сильнейших.

– Так ты в норме?

– Да, нормально. На самом деле, с каждым мгновением всё больше нравится. Такая приятная, не слишком назойливая боль.

– Ну, тогда ладно. Вставай уже.

Тайлер медленно встал, удостоверяясь, что мир уже не качается перед глазами, и начал стягивать перчатки.

– Что для тебя бои? – спросила она. – Выход агрессии, что накопилась? Поиск уверенности в себе?

– Хороший вопрос. Я видел парней, которые становились увереннее, когда приходили в зал. Бои, пусть даже и тренировочные, снимают страх, как ни крути. Лично у меня после драки наступает какое-то спокойствие, чувствую себя просветлённым как буддист. Впрочем, эффект временный.

– Нужно повторять?

– Да, можно и повторить. Мне понравилось.

Позже они сидели на краю ринга, допивая последнюю оставшуюся с дневной тренировки бутылку с водой.

– Так что там с твоим боем? – спросил Тайлер. – Уже нашла вариант?

– На днях буду общаться с парнями из одной организации. Они обещали быстрый контракт.

– Всё же хочешь биться по ММА? Почему не бокс? Его ты знаешь куда лучше.

– Брось. Кто сейчас смотрит женский бокс? Никто. Никому и в голову не придёт сделать бой женщин главным событием вечера, если только это не какая-нибудь малобюджетная контора. В ММА всё иначе, там для женщин совсем другие деньги и перспективы. Там есть и главные бои, и трансляции. Сам знаешь, что и миллионный гонорар уже не фантастика. Хотя деньги для меня не главное. Достаточно будет, чтобы не пришлось разрываться между тренировками и подработкой.

– Хорошо, что у тебя есть навыки и в борьбе тоже. Неплохой задел для ММА, согласен.

– И я о том же. Зря что ли не стала бросать борьбу даже в университете, хотя казалось, что она мне будет совсем не нужна? Тогда думала, что это лишь привычка. Как в детстве ходила, так и там продолжала ходить. Конечно, победа на местном турнире меня воодушевила, но это всё же были успехи, не сравнимые с моими достижениями в боксе. Тогда я уже чемпионат мира взяла, к Олимпиаде готовилась. Теперь пришло время пожинать плоды.

– Так ради чего ты дерёшься, если не из-за денег?

– Сложно сказать… У меня ничего другого больше не осталось. Наверное, это моя судьба.

– В каком смысле?

– Ну, вся жизнь вроде бы готовила для меня другой путь, и единственная причина, из-за которой я здесь, – это моя природа. Такой уж родилась, получается…

Иногда она вставала в пары и с другими обитателями зала. Засаживала свой правый прямой тому парню, что метил в профессионалы, старалась на отходе поддеть левым крюком Ти-Джея, чёрного паренька из любителей, временами щадила, а иногда совсем нет неповоротливого Джорджа, но только с Тайлером раскрывалась в своей игре до конца. Он стал её постоянным спарринг-партнёром, тем человеком, с которым устанавливается понимание почти без слов. В работе на ринге и за его пределами.

Незаметно и как бы само собой он стал ей другом.

*****

Дни на работе перетекали один в другой. День. Ночь. Всё с начала.

Иногда она въезжала в Сан-Франциско с севера, и первыми её встречали Золотые ворота. Обычно красные опоры моста, возвышавшиеся как могучие башни, остро контрастировали с небесной синевой, временами же они кутались в полосах тумана, подобно мистическим великанам. Краем глаза она замечала внизу корабли, проходившие под мостом. Длинные сухогрузы, суетливые буксиры, голубые и лёгкие как марлины эсминцы ВМС. Основной массив города, его даунтаун, лежал по левую руку, и небоскрёбы в утреннем солнце белели как зубья спинного гребня какого-то древнего чудовища, прикорнувшего на берегу залива. Проскользнув по артерии моста, где машины в начале рабочего дня теснились как поток крови под давлением, она выскакивала на открытое пространство, и все пути мира открывались перед ней.

Иногда она работала утром, по повышенному тарифу, пульсируя в трафике и развозя людей на рабочие места. В это время все кровеносные сосуды города вели к его сердцу – офисам корпораций, империям «Facebook», «Google», «Apple», вокруг которых цены на недвижимость росли, как нагревается вода в ядерном реакторе. Впрочем, утреннюю работу она не любила, и делала это лишь по необходимости. Утро куда лучше подходило для пробежки и первой лёгкой тренировки, пока тело ещё окончательно не проснулось. Иногда работала днём. Тоже ничего хорошего. Часто низкая интенсивность заказов, мучительные простои, жара, что превращает машину в раскалённую печку, туристы, которые сами не знают, куда им нужно. Гораздо больше ей нравилось работать вечером и ночью. Если бы была возможность, она бы только так и делала, но возможности не было – десятки складывались в тысячи, всё ложилось один к одному. Оплата зала, аренда дома, еда, одежда, тренировочный инвентарь. Нужно было подбирать каждый доллар.

В обычные будни к ночи город стремительно вымирал. Теплились жизнью только бары и ночные клубы, палаточные лагеря бездомных на центральных улицах, однако вокруг этих тёплых пятен простиралась холодная пустота. Машин немного, они не сдерживают движения, не мешают чувствовать себя в уединении, снять все оковы и просто скользить сквозь мир, полагаясь на отсутствие фиксаторов скорости и знание дорог. Ночью город освещён как днём – никакой экономии, – белый, стерильный свет заливает дороги, перекрёстки, каждый небоскрёб озарён как огромный сталагмит, каждый отель обрамлён гирляндой ламп, горят витрины нижних этажей, позволяя увидеть всё их содержимое. В тишине сменяются огни светофоров, пары зелёных глаз становятся красными, изумруды на рубины, в пространстве беловато-жёлтого света их видно далеко-далеко.

Пассажирами в это время были те, кто работал допоздна, случайные люди, местные чудаки, но, главное, посетители баров и клубов, не находившие в себе сил и решимости садиться за руль. Для пьяных альтернативы такси почти не существовало. Иногда одиночки, иногда целые кампании. Длинные поездки или короткие. По центру или в один из тех городов, что окружают Сан-Франциско с трёх сторон.

Большинство проблем с пьяными были заранее предсказуемы. Бумажные пакеты в каждом кармане на задней спинке сидения для блевотины, большая накидка в багажнике, если нужно приютить совсем уж заблёванного. Для сохранения высокого рейтинга желательно не отказывать клиентам, а ночью других пассажиров и не ждёшь. У пьяных было и много очевидных плюсов. Они часто засыпали и позволяли ей остаться наедине с собой, они не спорили с выбором музыки, и она могла слушать всё, что захочет. Наконец, они оставляли щедрые чаевые, словно каждый представлял себя богачом, для которого деньги не имеют большого значения. Ночь несла в себе и угрозы, однако она была к ним готова.

– Ты словно охотник на бизонов, когда рыскаешь по этим пустынным улицам в поисках добычи, – сказала ей однажды мама, когда они ехали лишь вдвоём, слушая гудение воздуха за опущенными окнами, и ночь окружала «Тойоту» со всех сторон.

Тысячи лет назад осёдлая жизнь сформировала у людей определённую модель поведения – они стали селиться скученно, выращивать злаковые культуры, стали полагаться на алгоритмы, согласно которым одно и то же действие в одном и том же месте приводит к одному, проверенному результату. Такая жизнь минимизирует риски, исключает поиск, ведёт, в конце концов, к утверждению власти немногих, как это было в восточных деспотиях Междуречья. Сдавленные как крысы в клетках, люди оказываются в рабстве у государства, тиранов и удачливых бандитов. С другой стороны, в кочевых обществах охотников-собирателей, что следуют ещё более древним законам, важным является открытие нового, ценность свободы, постоянный поиск, инициатива вместо покорности, риск ради успеха, значительно превышающего стабильный, гарантированный результат.

Хелен нередко рассказывала свою шутливую теорию о том, что и в современном обществе сохранились эти две модели поведения. Одни люди предпочитают подчиняться, паразитировать, довольствоваться малым, но стабильным доходом, ползти потихоньку по лестнице, ступенька за ступенькой. Другим никогда не сидится на месте, им всегда мало, всегда хочется большего, и они мечутся по миру в поисках новых мест, новых образов, новых богатств. Они рискуют, не боясь проиграть, они ценят свободу выше стабильности, они готовы приносить в жертву ради своей мечты и себя и других.

– Ты из породы древних охотников-собирателей. Я так и вижу, как ты бежишь по здешним прериям вслед за мохнатыми громадами мамонтов, загоняешь их в ловушку, и вокруг метаются точки факелов, а в руке у тебя копьё, – говорила мама, когда они летели сквозь тьму. – Есть что-то в твоих генах от той древней породы. Это вело первооткрывателей Нового Света. Колумба, Кортеса, Писарро. Это и тебя заставило пересечь океан. Ты прибыла сюда, чтобы завоевать эту землю, как она была завоёвана в старые времена.