Час Купидона. Часть II. Тщетные терзания любви

Это была одна из тех старинных книг, которые уже несколько десятков лет хранились на книжной полке в королевской спальне. От её полинявшего форзаца поднялось облачко пыли, которое тут же вызвало громкий чих. Ничего не видя перед собой из-за выступивших на глаза слёз, маркиз присел на нижнюю перекладину лесенки.

– Возьмите, – Людовик подошёл и протянул ему большой носовой платок из личных запасов, которые внимательный к мелочам Бонтан всегда хранил в ящике туалетного столика наряду с другими важными мелочами для повседневных нужд, а также на случай простуды.

Прочихавшись, Франсуа вытер нос и, избавившись от платка, принялся листать пожелтевшие от времени страницы старинного фолианта в поисках знакомой истории. Его взгляд то и дело отвлекался на красочные иллюстрации, которые мелькали на страницах, словно оживая в тот момент, когда он смотрел на них лишь краешком глаз. Изображённые на иллюстрациях девы, облаченные в тонкие, почти прозрачные одеяния, танцевали замысловатые танцы перед возлежавшими среди цветов и подушек юношами, старцами и мужами. Были среди них и странного вида дейвы или, проще говоря, демоны, кожа которых отливала синим цветом, а глаза смотрели так жадно и пристально, что казалось, если тут же не перелистать страницу, то они оживут и выскочат из книги прямо в комнату.

– Да погодите же, – вдруг остановил его Людовик, когда рука Франсуа уже подняла очередную страницу. – Какая красавица. Её глаза и лицо напоминают мне кого-то, – прошептал он, задержав ладонью страницу. – Не правда ли, вот эта принцесса похожа на мадемуазель Манчини?

– Эта? – засомневался Франсуа, вглядываясь в фигуру луноликой красавицы. – Но она… – он запнулся, не зная, какое лучше слово подобрать для описания выдающихся форм, скорее напоминавших фигуры спящих богинь с картин, украшающих дворцовые галереи, чем изящных и по-девичьи тоненьких и звонких фигур девушек из семейства Манчини.

– А, ну вот же! Вот я и говорил, что вы уже поднялись!

Людовик и Франсуа вскочили на ноги, раскрасневшиеся и смущённые от того, что оказались застигнутыми врасплох за разглядыванием картинок с девушками в книге, в которой многие истории были весьма недвусмысленного содержания. Людовик в два прыжка оказался возле окна, а Франсуа, не найдя ничего лучше, чем спрятать томик у себя за спиной, встал рядом с книжным шкафом.

В спальню стремительно быстрой походкой влетел младший брат Людовика – Филипп Анжуйский. Следом за ним вошли нахмурившийся Бонтан и, лукаво сощурив глаза, шевалье де Безнар. Шевалье нёс подмышкой кожаный чехол с несколькими учебными рапирами для упражнений в фехтовании.

– Я прошу прощения, сир, – пробормотал Бонтан, с первого же взгляда оценив степень несвоевременности их вторжения.

– Луи, вы же обещали! Сегодня у нас утренние занятия. А вы тут за книжками решили всё утро просидеть? – Филипп капризно скривил губы и посмотрел на брата взглядом, полным обиды.

– Я ничего не обещал, – вспылил Людовик, но тут на стороне юного герцога решился выступить учитель фехтования.

– Сир, я услыхал, что вам уже лучше. После пережитой лёгкой простуды физические упражнения в виде танцев или верховой езды, несомненно, исключены на неделю. Но фехтование – это совсем другое дело. Во-первых, это гимнастика для вашего тела, а во-вторых, это хорошее настроение для вас самого и для вашего партнёра. Мы вмиг поднимем тот общий тонус, о котором с таким беспокойством отзывался ваш личный врач – мэтр Дакен.

– Но у маркиза не будет пары, – Людовик взглянул на всё ещё пылавшего от смущения Франсуа и попробовал последнюю отговорку. – Мы же не будем упражняться два на одного? Филипп хорош в фехтовании, но не настолько.

– Месье де Виллеруа может пропустить сегодняшнее занятие, – нашёл консенсус шевалье де Безнар и обернулся к Бонтану – тот только широко развёл руки и кивнул. – Господин камердинер, помогите его величеству облачиться в подходящий для занятий камзол. И наденьте туфли для фехтования! – добавил он, заметив босые ноги Людовика, утопавшие в густом ворсе ковра, расстеленного между окном и постелью.

– Я право же, если его величеству будет угодно, – потеряв контроль над ситуацией, Бонтан невольно поддался энтузиазму, которым горел юный герцог Анжуйский, и деятельной энергии, с которой учитель фехтования взял на себя бразды правления в королевских покоях.

– Угодно, конечно же! Луи, вы дали мне слово! – напомнил Филипп и подошёл к Франсуа, у которого руки опустились вниз вместе с томиком переводов Гийона.

– А это что тут такое? О, нет! Луи, так нечестно! Вы что же, хотели всё утро провести за чтением книжки? – тонкие пальцы герцога указали на фолиант в руках Виллеруа. – Фи, было бы что… А то какие-то там сказки.

– Это очень интересно, – не выдержал столь незаслуженные нападки маркиз, но Филипп молча смерил его колким взглядом.

– Можете остаться здесь и хоть зачитайтесь этими вашими сказками, маркиз. А мы идём на урок фехтования! Ура! Сегодня я проведу три укола, Луи. Вот увидите! Спорим? Я выиграю! Я знаю секретный удар, страшный. Смертельный! Мне де Гиш показал.

Людовик не слушал эти похвальбы. Он снова стоял за ширмой, всецело предоставив себя заботам камердинера. Бонтан помог ему разоблачиться и натянуть тонкие чулки, а поверх них широкие панталоны, похожие на буфы, специального свободного кроя для упражнений в фехтовании и занятий танцами.

– Оставайтесь здесь сколько вам захочется, Франсуа, – сказал Людовик перед уходом. – Бонтан! Велите принести печенья и графин с лимонным напитком для маркиза. И учтите, Франсуа, я рассчитываю на то, что потом вы перескажете мне эту историю.

– Какую историю? – огонёк любопытства блеснул в медовых глазах Филиппа, и он обратил внимательный взгляд на книгу в руках у Виллеруа.

– А вот хотите узнать, да не выйдет, – с ехидцей ответил ему Людовик. – Вас ведь только фехтование заботит. Будьте уверены, я задам вам взбучку, несмотря на простуду.

Толкаясь и награждая друг друга братскими пинками, Людовик и Филипп ринулись наперегонки прочь из спальни в сопровождении учителя фехтования и Бонтана, у которого хранились ключи от зала для занятий фехтованием.

Что до Франсуа, то он так и остался в спальне, усевшись на нижнюю ступеньку лесенки у книжного шкафа. Он так увлёкся чтением, что не заметил входивших в комнату лакеев, которые убрали остатки завтрака и кроватный столик для завтрака в постели. А через некоторое время второй камердинер короля принёс из буфетной вазочку с печеньем и конфитюром, и ещё целый графин воды с лимоном. Даже запах свежей выпечки не отвлёк маркиза от чтения сказания о «Песках времени». Ещё бы! Ведь от ювелира из Марэ – мэтра Морани – он узнал про механизм часов и даже о том, как можно заглянуть в него и рассмотреть самому работу шестерёнок и пружин, которые обеспечивали ход часовой и минутной стрелок. Увлечённый чтением, Франсуа искал в пересказе древней легенды объяснения самого важного вопроса, который волновал его: как остановить ход стрелок на часах так, чтобы подчинить себе само время?

Глава 1. Записка от короля

Вечер. Пале-Кардиналь, библиотека

Одним из самых тяжких грехов досточтимая синьора Джеронима Манчини считала безделье. И это сделалось бы из ряда вон выходящим событием, если бы кто-нибудь сумел застать эту уважаемую женщину проводящей время без дела в своих покоях. Она всегда умела занять себя хотя бы незначительным занятием, для неё важны были не масштабы затеи, а степень вовлеченности и то, как привлечь к её воплощению всех домочадцев. Так что во дворце кардинала, где поселились семьи обеих его сестёр, не было покоя с раннего утра до позднего вечера. Впрочем, некоторые из детей Манчини и Мартиноцци умудрялись выкроить для себя время для беззаботного ничегонеделания за рассматриванием гравюр в фолиантах, хранившихся в огромных книжных шкафах дядюшкиной библиотеки или за сочинением лёгких виршей, расположившись на широком карнизе окошка на верхнем этаже под самой крышей, куда синьора Джеронима поднималась крайне редко. Далеко не все из племянников и племянниц кардинала Мазарини были столь уж вопиющими бездельниками. Средняя из сестёр Манчини – Мария – чаще других скрывалась в дядюшкиной библиотеке у книжных шкафов, и её интерес вызывали вовсе не гравюры в книгах, которые она выбирала, а именно чтение.

– Ах, Олимпия, если бы ты удосужилась взглянуть хоть одним глазком в это сочинение! – Мария оторвалась от книги и с восторгом посмотрела на колыхавшиеся от лёгкого ветерка веточки каштана, на которых проклюнулись, похожие на крылья сказочного существа, первые зелёные ростки будущей листвы.

– Полно тебе, Мария! Как я могу заглянуть хотя бы одним глазком в эту книгу, когда ты вцепилась в неё как коршун! – усмехнулась Олимпия и повела плечами прежде, чем подняться с облюбованного ею местечка на скамеечке с мягкой обивкой. – Как ты думаешь: матушка уже нашла желающих перебирать прошлогодние травы? Надеюсь, меня не поймают здесь вместе с тобой за грехом безделья.

– Бездельничаешь только ты, сестрица, – обиженным тоном возразила Мария и отгородилась от всего мира за толстенным фолиантом, в большей степени для того, чтобы позлить сестру и не увидеть гримасу, которую та непременно состроит ей.

– А ну и пусть, – та махнула рукой и порывистым движением сорвалась с удобной, но успевшей порядком наскучить скамеечки к венецианскому окну, выходившему в сад.

Осторожный стук заставил обеих сестёр встрепенуться, словно садовых птиц, вспугнутых внезапным порывом ветра. В дверях показался слуга. Он поклонился и, деликатно покашляв в ладонь, заговорил приглушённым голосом.

– Курьер из Лувра доставил письмо, – обе сестры тут же повернулись к нему с вопросительным выражением на лицах. – Для мадемуазель М.О., – с лукавой ухмылкой пояснил слуга и протянул бумагу, запечатанную печатью из красного сургуча, но не успел сделать и шагу, чтобы переступить через порог, когда обрадованная и взволнованная Олимпия сама подбежала к нему, протянув обе руки к заветному письму.

– Это мне! Это же мне!

– Прошу простить, мадемуазель. Здесь приписка. И я не мог не заметить, что требуется ответ, – пробормотал смущённый до крайности слуга.

– А что же посыльный, он всё ещё здесь? – Олимпия лишь мельком взглянула на него, поглощенная разворачиванием листа с посланием.

– Нет, его уже опустили, – в чёрных глазах слуги блеснул огонёк. – Если вы помните меня, мадемуазель? Это я. Меня зовут Джанкарло. Я уже имел честь оказать небольшую услугу для вашей милости. Помните? Это я передал послание для одного человека в Лувре.

– Джанкарло! Да, как же, я помню вас, сударь, – кивнула ему Олимпия.

Одной рукой она сделала ему знак подождать, а второй поднесла наспех вскрытое письмо к глазам. По мере того как она читала послание, румянец на её щеках разгорался всё ярче, а глаза заблестели от предвкушения сбывшихся надежд.

В то же самое время Мария изо всех сил делала вид, что ей было решительно всё равно какие срочности заставили кого-то там из Лувра слать записки её сестре. Да и записка вряд ли могла быть хоть сколько-нибудь важной, раз курьер, принёсший её, не остался, чтобы дождаться ответа. Разве что это послание было крайне любопытным, иначе отчего же глаза девушки давно потеряли ту строчку в книге, на которой прервалось чтение, и украдкой поглядывали на листок в руках Олимпии?

– Ах! Это приглашение на репетицию! В Лувр! – воскликнула наконец она и обернулась. – Мария! Ты представляешь? Он сам…

– Фи, какая разница? – вполне искренне удивилась Мария, про себя вздохнув от облегчения: ничего особенного её сестре не перепало на этот раз – всего лишь приглашение на репетицию. – Нам всем прислали приглашения на завтра. Большая репетиция – подумаешь какое событие. Король любит устраивать огромную шумиху вокруг своей персоны.

– Как это все получили? – Олимпия обратила на сестру почти ненавидящий взгляд. – Все? А почему же я об этом только сейчас узнаю? – забыв прочесть вторую часть послания, записанную на обороте листа, она сложила его и спрятала за корсаж. – Как ты могла! Как ты могла, Мария? Ты специально хотела сделать мне гадость?

– А что такого? – сыграв в наивное непонимание, спросила та и уткнулась носом в книгу, прячась от испепеляющего взгляда старшей сестрицы.

– О, ты просто злая, Мария! Ты завидуешь мне! – воскликнула Олимпия.

– Мадемуазель, – деликатно кашлянул в ладонь Джанкарло, повторив очередную попытку напомнить о себе пока между сёстрами не разразилась настоящая ссора.

– Ах да! – красивое лицо Олимпии осветила улыбка, словно и не было обличающих слов, сказанных сестре. – Сударь, я буду очень признательна вам, если вы передадите лицу, пославшему это, – сияющая улыбка и глубокий взгляд карих глаз договорили всё, что не высказали её уста. – Я непременно буду. Я буду ждать перед началом репетиции на нашем обычном месте. И в костюме, конечно же. Да! Я буду в костюме, как он и просит в этом письме.

– Вы не напишете это в ответном послании, мадемуазель? – поинтересовался Джанкарло, стремясь всячески выслужиться перед мадемуазель Манчини в угоду её всесильному дядюшке.

– Написать? Ах нет, пусть так. Передайте всё на словах.

Несколько озадаченный таким поручением, Джанкарло немного растерял апломб и замялся на пороге. Заметив это, Мария с шумом захлопнула книгу и отложила её на стоявший рядом столик.

– Погодите, сударь. Олимпия, не будь гусыней! Как можно передать твоё глупое послание на словах? Ведь это же король! К нему в покои не попадают просто так в гости на стаканчик вина, если ты не герцогский сын или гвардеец. Ты должна написать для него ответную записку. Письмо, понимаешь?

– Это уж мне решать! – топнула ногой Олимпия. Она терпеть не могла поучительного тона младшей сестры.

– И всё-таки, мадемуазель, – снова кашлянул и подал голос Джанкарло, – Я смею думать, что его величеству будет приятно получить коротенькую записку, написанную вашей рукой. Может быть вы пошлёте её как в прошлый раз? В корзинке вместе со сладостями? Так будет гораздо легче передать письмо. Я знаю способ, как подать эти сладости к столу короля.

– Корзинку? Ах, – немного удручённо спохватилась Олимпия. – Но ведь для этого нужно идти в кухню. А вдруг там матушка?

– А что такого? – теперь уже из чувства азарта подначивала сестру Мария. В глубине души она рассчитывала, что на кухне сестрице Олимпии, незаслуженно осчастливленной королевским вниманием, тот час же достанется от матушки самое скучное и долгое задание. Вот пусть посидит целый вечер за разбором трав вместо того, чтобы отвлекать её от чтения книг беззаботной болтовнёй обо всём на свете и пересказом глупых слухов, которые циркулируют при дворе и в модных лавочках Марэ.

– Нет, на этот раз без корзинки, сударь, – Олимпия серьёзно посмотрела на чуть приоткрытую крышку секретера. – Я напишу записку. А вы её передадите. Можете воспользоваться услугами месье Бонтана. Он душка, он всё передаст. Просто шепните ему, что это послание для ко… для него. Лично от меня.

Не дожидаясь новых предложений от умницы Марии и сомнений, впрочем вполне обоснованных со стороны Джанкарло, Олимпия села на табурет, подвинула его к секретеру, распахнула крышку и повертела головой в поисках пера и писчей бумаги. Всего несколько минут и полдюжины скомканных листов бумаги потребовались для того, чтобы написать коротенькое письмецо в несколько строк.

– Возьмите, – запечатав записку с помощью капельки воска, которую она капнула от горящей свечи, Олимпия отдала её в руки Джанкарло, строго посмотрела ему прямо в глаза и прошептала: – Помните, эта записка должна попасть только в руки самого короля, сударь. Единственный человек, кому вы можете доверять во дворце – это месье Бонтан. Только он. Обещайте мне!

– Я даю слово чести, синьорина Олимпия, – поддавшись таинственности момента, также шёпотом ответил Джанкарло и, поклонившись, щёлкнул каблуками.

Глава 2. Вечер в отеле Бельер

Вечер. Отель Бельер на Королевской площади

Тихо потрескивали фитили свечей в золочёном канделябре, их огонь наполнил комнату приглушённым тёплым светом и заставил ожить причудливые картины пляшущих теней на стенах. Хозяин комнаты, маркиз дю Плесси-Бельер, сидел на корточках перед камином и ворошил тяжёлой кованой кочергой поленья, едва успевшие разгореться. Его гость, маркиз де Лозен, устроился в глубоком кресле напротив и, подперев щёку рукой, в молчаливой задумчивости наблюдал за пляской огня в камине. В свободной руке он держал свёрнутый вчетверо лист с письмом, изобиловавшим неопрятными помарками и пятнами жира.

– Вы говорите, что этому тавернщику можно доверять? С чего бы? – спросил де Лозен и принялся обмахиваться бумагой, но почувствовав невыветрившийся запах стряпни, прекратил это и отложил лист на стоявший рядом с его креслом стол, на котором красовался стеклянный графин с вином, корзинка с грушами и блюдо с сыром, поданные к лёгкому незатейливому ужину.

– Папаша Мекано достаточно хорошо знает публику у себя в таверне. Многие из завсегдатаев – люди сведущие. Каждый в своём деле. Они-то и приносят папаше самый ценный товар – сведения, – пояснил дю Плесси-Бельер и поворошил кочергой угли.

– Слухи, стало быть, – усмехнулся Лозен.

– Нет. По части слухов у меня имеются другие источники. Папаша Мекано снабжает меня настоящими сведениями. Они стоят куда дороже, поскольку известны лишь узкому кругу лиц.

– А! Значит, этот товар не проверишь? – поддел его де Лозен.

– Мой дорогой Антуан, если я говорю, что сведения стоящие, то так оно и есть. Согласитесь же, секрет, подлинность которого можно проверить у любого встречного, уже и не секрет вовсе.

Не реагируя на открытое недоверие со стороны де Лозена, в ту самую минуту дю Плесси-Бельер являл собой олицетворение стоика, терпеливо излагавшего свои мысли, продолжая методично ворошить угли в камине, переворачивая их, чтобы пламя разгорелось жарче.

– Из этой записки следует, что некто, чьё имя слишком громкое для подобной переписки, нанимает актёров из труппы всем известного театра на улице Пти-Бурбон. Ходят слухи также, что этот человек намерен устроить грандиозное представление в своём замке. Где-то в провинциальной глуши. И он созывает туда гостей из всех известных салонов Парижа, – де Лозен повторил по памяти почти всё содержание записки.

– Именно так, – подтвердил дю Плесси-Бельер и с улыбкой обернулся к нему. – Это хорошие новости, я полагаю.

– И значит, что тут нет ничего такого, что угрожало бы лично актёрам?

– Думаю, что здесь только два мотива, – Франсуа-Анри встал и поставил кочергу на подставку возле каминной решётки, с фантазией и вкусом выкованной из толстых железных прутьев. – Первый мотив здесь вполне очевиден. Этот человек желает устроить представление, которое прогремело бы на весь Париж, чтобы о нём заговорили даже за его пределами. Он жаждет славы.

– Ну, это понятно. А каков же второй мотив, по-вашему? – де Лозен подался вперёд, следя за маркизом, который расхаживал по комнате.

– Второй мотив скрыт, что естественно, ведь он гораздо важнее. Впрочем, о важности мы можем судить с разных точек зрения. Итак, второй мотив, – Франсуа-Анри остановился возле стола и снял высокий колпачок с графина. – Кто-то пожелал лишить мэтра Вителли заслуженных лавров директора самой известной профессиональной труппы в Париже. Только представьте себе, что по окончании Великого поста, в то время как во всех театрах будут идти громкие премьеры, в театре Итальянской комедии не осталось достаточного количества актёров и актрис для новых постановок. Возможно, они смогут выкрутиться из этой ситуации, поставив что-нибудь из своего старого репертуара, может быть даже наймут актёров со стороны. Но репутация самой блистательной труппы будет потеряна навсегда.

– Чёрт, – пробормотал де Лозен, прикрыв лицо ладонью. – И кто же это? Всё тот же человек, чьё имя вы упорно избегаете называть?

– Вероятнее всего, что да. Это он. Мне кажется, что довольно логичным будет воспользоваться ситуацией и поймать в силки сразу двух зайцев, – ответил на это дю Плесси-Бельер, разливая вино в два высоких бокала тёмного синего стекла и подавая один из них де Лозену.

– Можем ли мы остановить этого человека? Помешать ему? – с неожиданным спокойствием спросил де Лозен и через вино в стакане посмотрел на оранжевые лучи клонившегося к закату солнца, которые пробивались сквозь молодую зелень в саду и неплотно задёрнутые гардины. – Или всё это сойдёт ему с рук?

– Возможно, – с долей сомнения отозвался Франсуа-Анри. – Возможно нам удастся помешать его планам. Но действовать нужно тонко. Так, чтобы скандал ненароком не вынудил стороны и вовсе свернуть все дела.

– А если поставить в известность двор? Короля? Кардинала? Королеву, наконец! Почему бы не рассказать им обо всём и не потребовать официального разбирательства? Ведь вы знаете, как и любой при дворе, что у каждого за душой найдётся хоть один, даже самый маленький грешок. Преступление, наконец! Если это тот человек, то уж он-то наверняка не безгрешен. Невозможно, вы слышите? Это просто невероятно оставаться незапятнанным, возведя своё положение и состояние до такой высоты!

Не прерывая потока рассуждений, дю Плесси-Бельер слушал, лишь скептично приподняв левую бровь. Его собеседнику было бы трудно распознать по выражению его лица, что именно он думал в ту самую минуту: была ли в его мыслях ирония по поводу всего происходящего и насколько серьёзно он воспринимал это?

– Я думаю что, если изменить что-либо уже поздно, то мы можем воспользоваться промахами нашего противника с пользой для дела и к всеобщему удовольствию. И не только, – произнёс Франсуа-Анри, смакуя вино маленькими глотками.

– Это как же? – де Лозен залпом осушил бокал и со стуком, пожалуй слишком резко, опустил его на стол.

– Можно надоумить короля и весь двор отправиться на это грандиозное представление, – улыбнулся дю Плесси-Бельер.

– Двор? Да какой же должен быть этот его особняк в глуши, чтобы вместить толпу придворных? И что же? Там что ли театр на сотни зрительских мест, в котором можно разместить всех гостей, по-вашему?

– Я полагаю, речь идёт далеко не о камерном представлении в гостиной или на лужайке, – спокойно ответил дю Плесси-Бельер. – Вам налить ещё, друг мой? – спросил он как бы между прочим. – Да, и я думаю, что там, где затеяли эту постановку, есть и театр, и сцена, достойная тех актрис, которых они уже переманили к себе. И даже место для музыкантов. Раз уж они похитили дирижёра труппы мэтра Вителли.

– Да ну? – недоверчиво протянул де Лозен, но тут же кивнул в ответ на предложение долить ещё вина.

– Так что, да. Места будет достаточно. Но вот в чём вопрос: готов ли этот человек принять весь двор и самого короля? И не на один день, а на два или три вечера кряду, – тут в синих глазах полковника блеснули весёлые огоньки.

– О, вот это коварство! – оценил его задумку де Лозен и даже привстал с кресла, чтобы взять вино из рук Франсуа-Анри.

– Да. Но оно всего лишь достойно нашего противника. Всё-таки это его, а не меня следует считать автором этой затеи, – иронично приподняв брови, ответил дю Плесси-Бельер, и по морщинкам, залегшим в уголках его губ, было заметно, что он не жаловал коварную сторону этого плана.

***

Царапающий стук в дверь оповестил молодых людей о необходимости прервать беседу.

– Месье маркиз, – шепнул мажордом, заглянув в чуть приоткрытую дверь.

– Я же просил не беспокоить нас, – скорее вопросительным тоном ответил ему Франсуа-Анри и сделал знак войти. – Что ещё?

– Письмо для вашей милости.

– Ещё? Давайте же его сюда! – дю Плесси-Бельер протянул руку, но мажордом остался за дверью, не спеша отдать письмо, и скосил недоверчивый взгляд в сторону де Лозена.

– Слуга, принесший письмо, ждёт вашего ответа, – шёпотом пояснил вышколенный слуга и наконец отдал письмо маркизу.

Вскинув брови в удивлении, тот одним небрежным движением руки вскрыл печать из красного сургуча и развернул сложенный вчетверо лист плотной бумаги. При чтении послания лицо маркиза несколько раз меняло своё выражение от весёлой ухмылки до недоумения и даже сомнения. Он перечитал письмо дважды, прежде чем снова обратить внимание на мажордома.

– Ответ ожидают на словах или также письмом? – спросил он, вчитываясь в последнюю строчку. – У нас остаётся не так уж много времени. Сказать точнее – у нас совсем нет времени.

– У нас? – переспросил де Лозен, и на его лице не осталось ни следа от вежливого безразличия.

– Да. Тут говорится о приглашении на большую репетицию. Это балет «Купидон или тщетные усилия любви». Вы наверняка тоже приглашены участвовать в этой постановке. Думаю, что вас ожидает такое же послание, Лозен. И вам предложат роль.

Лозен с удивлением уставился на друга – не шутил ли тот. Но дю Плесси-Бельер оставался бесстрастным и как будто успел позабыть о приглашении, увлекшись собственными мыслями.