Час Купидона. Часть II. Купидон и тщетные терзания любви

– Прошу вас, проходите. Здесь моя временная мастерская. Не салон в Марэ для приема высоких гостей. Зато мы находимся в стенах Лувра – в королевском дворце!

Этот аргумент никогда ещё не приходил в голову Франсуа, когда ему доводилось видеть откровенно убогие комнаты, в которых ютилась прислуга и даже некоторые из придворных. Но, видимо, у мэтра Морани была своя точка зрения. Да и близость к сильным мира сего могла очаровывать поначалу – Франсуа не раз замечал такое восхищение у тех своих друзей в пажеском корпусе, которые прибыли из провинции. Сам-то он рос при дворе сызмальства и потому считал само собой разумеющимся тот факт, что почти каждое утро у него начиналось с придворной рутины.

– Мы ненадолго, – как бы извиняясь, проговорил Жан, уловив в голосе мэтра нотки любопытства.

– Присаживайтесь, молодые люди! Располагайтесь за столом. Мне как раз прислали завтрак. Прямиком из дворцового буфета. Булочки, сыр, немного вина, паштет. Даже горшочки с маслом и с конфитюром. Только представьте себе! Надеюсь, вам можно пить вино, месье маркиз? Я могу предложить вам лимонной воды.

Франсуа закивал головой, почувствовав аппетитные запахи от прикрытого льняной салфеткой блюда. Его новый друг продолжал смотреть в его сторону с удивлением, смешанным с благоговейным почтением.

– Ну что же, тогда разделим эту трапезу вместе, – радушно предложил мэтр Морани и помахал рукой застывшему в дверях внуку. – Ну, молодой человек, чего же вы стоите? Ставьте кружки на стол. Да не на тот, не на рабочий стол! Вот же рассеянный какой! И кувшин с вином ставьте. И графин с лимонной водой не забудьте. Здесь подают превосходное вино, судари мои. Немного разбавлено водой, но это не портит аромат и букет. Да и молодым головам от него помех не будет. И нам в грехи не зачтётся, – эту фразу он произнёс с особым значением, заглянув в медальон, приколотый к отвороту камзола.

Жан, не проронив ни слова, выставил на стол три глиняных кружки, предварительно обтерев их белым полотенцем, которое достал из комода. Оттуда же он вытащил неглубокие миски и деревянную доску для сыра. Франсуа, не пожелав оставаться в стороне от всего интересного и вкусного, присоединился к нему и с завидной ловкостью, выдававшей богатый опыт, разрезал надвое булочки и принялся щедро намазывать их не успевшим застыть горячим маслом, после чего разложил на мисках и капнул по ложке конфитюра на каждую. Затем он взял нож с длинным тонким лезвием, который Жан достал всё из того же комода, и нарезал несколько тонких пластин сыра.

Голодные взоры мальчишек говорили сами за себя: никого не пришлось приглашать к столу дважды. Но прежде, чем сесть вместе с ними, мэтр Морани, с благоговейным почтением, укрыл белым полотном стоявшие на рабочем столе часы с легко узнаваемой золочёной фигуркой Купидона, целящегося из лука в ничего не подозревающих жертв.

– Итак, месье маркиз, что же привело вас в мою скромную мастерскую? – спросил мэтр Морани после того, как с превеликим аппетитом были съедены первые, самые горячие булочки, и на лицах сотрапезников отразилось сытое блаженство.

– Я ногу натёр. Жан помог мне туфлю снять с ноги, – просто и без утайки Франсуа рассказал об обстоятельствах их знакомства и, проглотив между делом ещё один кусочек сыра, потянулся к кружке, чтобы запить лимонной водой.

– А. Вот оно как. Да, Жан прослужил в подмастерьях у моего младшего сына – Жака Морани. Как видно, не зря.

– Да, дядюшка Джакоппо не раз говорил, что новую обувь разнашивать нужно. Он даже специальные колодки придумал для того, чтобы подгонять уже готовые туфли точно по размеру ноги, – горделивый тон Жана вызвал лёгкую смешинку у маркиза из-за того, что рот говорившего был до отказа набит сыром и сдобой.

– Да, так-то оно так. Новые туфли, новые башмаки – ко всему надо привыкать, – глубокомысленный тон мэтра Морани с кружкой вина в руке звучал особенно философски.

– Так я вот и подумал, – продолжил Жан, после того, как запил съеденные куски большим глотком лимонной воды. – Я тут видел деревянные болванки. Их можно приладить: немного обточить и вставить в туфли Франсуа, – тут он густо покраснел и под внимательным взглядом деда покосился на самого Франсуа. – Месье маркиза, то есть.

– Ой, а можно? Правда же? – управившись с очередной булочкой, обрадовано спросил тот, пропустив мимо ушей титул, который заменил в разговоре его собственное имя. – Ох, я буду так признателен вам за это. А то ведь до крови пятку стёр! И чулок запачкался. Но то не беда, чулок-то у меня много в запасе. А вот туфли жаль. Они красивые. И совсем новые ещё. Мне их сестрица подарила.

Оба Морани переглянулись между собой, и дед кивнул внуку на комод, в ящиках которого хранились инструменты и даже необходимые материалы для разного рода работ.

– И не берите в голову, месье, – заговорил мэтр, а Франсуа так отчаянно закивал головой, что тот забыл про титул и назвал его просто по имени. – Месье Франсуа, вы тут немного подождите. Посидите со мной. Жан всё сделает в считанные минуты. За час он точно управится.

С завтраком было покончено довольно скоро, и мэтр убрал наполовину опустевший кувшин с вином и блюда с остатками булочек, масла и сыра в сервант. Кружки и миски были составлены на краю стола и накрыты салфеткой. И вот широкий обеденный стол в мгновение ока превратился в рабочий стол башмачных дел мастера.

Старший Морани вернулся к своей работе, а его внук с сосредоточенным и серьёзным видом взялся за растяжку туфель. Виллеруа присмотрелся к его работе, потом к работе мэтра и, сделав вполне очевидный выбор в пользу секретов часового механизма, пересел за рабочий стол ювелира.

– Можно я посмотрю? – попросил он разрешения, тогда как мэтр Морани сосредоточил всё внимание на маленькой, круглой пластинке, похожей на половинку от медальона, к которой были прикреплены тонкие зубчатые колесики разных размеров.

– Смотрите, молодой человек, – проговорил мэтр, не отрывая взгляда от пластинки. – Эти шестерёнки требуют чистки и смазки. Когда их работу ничто не нарушает – они могут бежать вместе со временем хоть до скончания веков. Но мельчайшая пыль – пшик! И всё. Остановка часов. Да, да, пыль! Именно это может привести к катастрофе.

– Катастрофа? – прошептал Франсуа. Он приподнялся на табурете и едва ли не запрыгнул на стол, чтобы рассмотреть всё как можно ближе.

– Да. Ведь если остановятся часы – это неминуемо приведёт к катастрофе, – пояснил мэтр Морани, не заметив ничего странного в поведении мальчика. Он достал палочку из золота, тонкую, как швейная игла, и обмакнул её в густую жидкость прежде, чем аккуратно коснуться ею всех пластин и колесиков, а затем он осторожно обвёл кончиком иглы зазубрины и края шестерёнок.

– Регулярная смазка. И чистота. Вот что требуется часам для безупречной работы.

– Неужели всё так просто? – восхитился Франсуа, уже представив себе, как вскроет часы в кабинете Людовика и самостоятельно разберётся в их механизме. А ведь можно и так подлить этого волшебного масла, чтобы стрелки бежали скорее. И тогда скучные часы учебных занятий будут пролетать со свистом! Окрылённый этой мыслью, маленький выдумщик уже видел себя Властелином Времени, щедро одаривающим всех желающих минутами и часами, сэкономленными на учёбе. Или даже днями!

– Э нет, всё далеко не так просто, – усмешка мастера вернула маркиза из мира его воздушных фантазий на землю. – Только самые исключительные часы могут показывать точное время всегда. Этим-то они и важны, и ценнее всех остальных часов. И всё же, – он с сожалением посмотрел на лежавшую перед ним пластину с зубчатыми колёсиками, на одном из которых была видна неглубокая царапина.

– Всего-навсего мелкая песчинка, соринка, пыль может нарушить работу даже таких великолепных часов.

– И что же, это всё? – Франсуа с любопытством рассматривал едва заметную царапину.

– Нет, для Купидона это не всё, – торжественно заявил мэтр Морани. – Ведь не зря же господин обер-камергер обратился за помощью к лучшему из часовых дел мастеров в Марэ. Ко мне.

Это прозвучало довольно пафосно и громко, но у Франсуа не возникло ни тени сомнения в том, что могло быть иначе.

– Я могу изготовить деталь, которая не только заменит утраченную. О, сделаю так, что она улучшит ход часов! Не будь я Абрамом Морани!

И он принялся собирать остальные части механизма внутри позолоченного куба, оставив место для последней пластины. Франсуа всё это время с интересом наблюдал за каждым его движением, запоминая последовательность всех действий.

– А вот и ваши туфли, господин маркиз! Готово!

Пока Франсуа был занят наблюдениями за работой ювелира, Жан успел загнать в его туфли деревянные колодки и растянуть кожу, не оставив ни малейших повреждений.

– Неужели всё? – обрадовался маркиз и соскочил с высокого табурета. – А можно мне примерить их?

Хотя натягивать туфли не пришлось с таким же трудом, как снимать их, но всё же натёртая пятка дала знать о себе. Видя страдания, отразившиеся на лице Франсуа, Жан отыскал небольшой кусок материи и корпию, чтобы сделать небольшую повязку поверх мозоли. Правда, для того, чтобы обмотать щиколотку на ноге, маркизу пришлось спустить чулок.

– Вот теперь всё, – констатировал завершение работы Жан и с довольным видом посмотрел на деда.

– Вижу, что уроки Жака не прошли даром, – одобрительно кивнул тот, но вместо награды для внука, протянул маркизу маленький медальон, который достал из недр своего саквояжа.

– Ой, это что же? Это мне? Они настоящие? – восхищённый диковинным подарком, Франсуа и не подумал о том, мог ли он принять столь ценную вещь в дар?

– Это карманные часы, месье маркиз. Я сделал две пары одинаковых часов. Одна пара у моего внука, – мэтр кивнул в его сторону. – Жан, ты объяснишь месье де Виллеруа как работают эти часы?

– Конечно! – согласился юный Морани и улыбнулся Франсуа, почувствовав небольшое, пусть и недолговечное, превосходство над маленьким придворным.

Пролог. Часть 4. Восточные сказки

Утро. Середина марта (за полтора месяца до основных событий) Лувр. Королевская спальня

Окрылённый свободой и тем, что больше не приходилось хромать, Франсуа бежал по знакомым коридорам, подпрыгивая на каждом шагу и радуясь ощущению лёгкости, которую дарили растянутые по ноге туфли. Обновлённые умелыми руками юного мастера, они не стискивали ступни, как испанский сапожок, а сидели точно по ноге и пришлись впору: хоть для резвого бега, а хоть бы и для энергичных танцев или просто для весёлых прыжков через лужи на дорожках в садах Тюильри.

Одну руку Франсуа держал в кармашке камзола и через каждые три шага вынимал из него вещицу, похожую на медальон с инкрустированной серебряной крышкой. Открывая её при помощи маленького гвоздика, закреплённого вместе с цепочкой, Франсуа, с интересом и немалой гордостью, разглядывал круглый циферблат с золотыми цифрами. Две тоненькие стрелки бежали по кругу – каждая в своём ритме – и отмечали точное время. Мэтр Морани особо указал на длинную стрелку, назвав её минутной, и объяснил, что, не то что во Франции, а и во всей Европе, найдётся немного счастливых обладателей таких же карманных часов с двумя стрелками. Сам Франсуа не воспринял этот факт близко к сердцу – ему было достаточно и того, что у него просто появились часы. Но объяснения Жана о смысле бега двух стрелок и о работе механизма открыли маркизу новый мир часов, а, вместе с тем, и понимание скоротечности времени и его ценности. Впервые в жизни Франсуа мог самостоятельно следить за временем, которое было в его распоряжении. И хотя в последние месяцы у него было не так уж и много свободных часов, теперь же он мог воочию видеть стремительный бег времени и даже минут.

У дверей в покои Людовика маркиза встретили с веселыми улыбками стоявшие в карауле гвардейцы личной гвардии его величества. Они без лишних расспросов пропустили Франсуа в кабинет короля, прекрасно зная, что маркиз был один из тех юных кавалеров, которые посещают занятия вместе с королём.

Оказавшись в кабинете, маркиз почувствовал, как по спине побежали мурашки будто бы от внезапного холода. Это случалось с ним каждый раз стоило ему только услышать отцовский голос. Вот и теперь через приоткрытую дверь из спальни короля слышались голоса. Один из них принадлежал герцогу де Невилю. Другой голос, то и дело эмоционально перебивавший его, был голосом Людовика. А вот третий голос, спокойный и очень тихий, заставлявший прислушиваться к каждому слову, без сомнений, мог принадлежать только одному человеку – Мазарини.

Бежать прочь было поздно – ведь в Большой приёмной его уже видели и гвардейцы, стоявшие в карауле у дверей, и придворные, праздно коротавшие время до начала полуденной аудиенции.

Оглядевшись, Виллеруа пожал плечами и, не найдя ничего, что заинтересовало бы его, забрался с ногами на высокий табурет возле камина. Подтянувшись на носках, Франсуа ухватился левой рукой о каминную полку для поддержки, а правой потянулся к фигуркам лошадей, мчавших золотую колесницу Аполлона. Подвинуть часы ближе к себе, чтобы рассмотреть их механизм, оказалось непросто. Они были тяжёлые, как будто вросли в мраморную каминную полку. Спрыгнув на пол, Франсуа передвинул табурет ближе к месту, где высились позолоченные фигуры лошадей и лучезарного бога, и снова забрался наверх. Языки пламени, плясавшие яркими всполохами в глубине камина, едва не обожгли его колени. Стараясь не обращать внимания на нестерпимое покалывание в икрах из-за разодранных чулок и жара в коленях, Франсуа подтянулся к вожделенному предмету, чтобы внимательнее рассмотреть его.

– И что это, по-вашему, вы делаете, господин маркиз?

Услышав голос отца прямо у себя за спиной, Франсуа едва не потерял равновесие. Качнувшись на табурете, он расставил руки, готовый к полёту. И он наверняка слетел бы прямиком с табурета в широкий зев камина, если бы чьи-то сильные руки не подхватили его подмышки. Опомнившись уже в тот момент, когда ему помогли спуститься на пол, Виллеруа отряхнул панталоны, слегка испачканные на коленях копотью, которой была покрыта верхняя часть стены над камином. Мелькнувшая улыбка облегчения замерла у него на губах, и Франсуа удивлённо уставился на человека, снявшего его с расшатанного табурета до того, как произошла самая настоящая катастрофа.

– Кажется, наш юный месье де Виллеруа пожелал свериться с часами, – произнёс кардинал, расправляя широкие рукава алой сутаны. – Не так ли, маркиз?

– Очередные выдумки, – недовольно обронил герцог де Невиль и сурово посмотрел на сына. – И почему, объясните мне, вы сегодня не на занятиях, сударь?

– А у нас свободный день, – ответил Франсуа, почувствовав прилив уверенности от ободряющей улыбки кардинала.

– Вот видите, герцог, хотя бы кто-то умеет ценить своё время и проживает его с удовольствием. Для нас с вами, увы, это уже давно недоступная роскошь!

Мазарини прошёл к дверям, но остановился и обернулся к де Невилю.

– Время, мой дорогой герцог. Пока в нашем распоряжении есть время – всё в наших руках.

Лицо герцога вытянулось, и он слегка побледнел. Франсуа заметил, как напряглись и побелели его пальцы, когда он с силой сжал маршальскую ленту, надетую поверх перевязи для церемониальной шпаги. И снова маркиз невольно подслушал разговор, касавшийся дел его отца и времени. Ясно было, что какое-то обстоятельство, связанное со временем, доставляло герцогу немало беспокойств.

Кардинал вышел, вслед за ним удалился и герцог де Невиль, не сочтя необходимым задерживаться ради беседы с сыном, у которого выдалось свободное утро – какая непозволительная роскошь для пажа!

– Постарайтесь не слишком отвлекать его величество от занятий, сударь, – высказал единственное наставление для маркиза королевский воспитатель и покинул кабинет.

Машинально отвесив поклон ушедшим кардиналу и герцогу, Франсуа выудил из кармашка часы и открыл серебряную крышку. Стрелки как раз сошлись на самом верху, обозначив полдень.

– Франсуа! – позвал из спальни Людовик. – Если это вы, то входите. Или вы нашли занятие поинтереснее?

– Вовсе нет! – весело отозвался на это приглашение маркиз и влетел в комнату, где король соизволил провести всё утро, изображая хворь, причины которой оказались неведомы консилиуму королевских медиков. Впрочем, кое-кто из врачей назвал вполне вероятную причину этого недомогания – апатию и скуку, которые овладели душой юного короля от переутомления из-за ежедневных монотонных занятий с учителями. Конечно же, именно этот вывод казался наименее вероятным в глазах главного воспитателя короля – герцога де Невиля – но оспаривать слова членов консилиума королевских медиков он не стал. Вместо этого он на всякий случай согласился позволить Людовику провести целый день в покоях, освободив ото всех занятий, которые требовали выхода из покоев.

– Ну, рассказывайте! Что у вас нового? – Людовик указал на мягкий пуф, стоявший в ногах широкой постели.

Недолго думая, Виллеруа передвинул пуф поближе к изголовью, уселся на него и, свесив ноги, беззаботно принялся болтать ими перед собой, любуясь пряжками и лентами туфель.

– Хотите позавтракать за компанию со мной? – спросил Людовик и подтянул поближе к себе столик на невысоких ножках, специально устроенный так, чтобы можно было ставить его на постели поверх одеял.

И хотя в животе у маркиза было уже довольно тесно после щедрого завтрака у мэтра Морани, он с радостным энтузиазмом и вновь обретённым аппетитом согласился составить компанию смертельно скучавшему Людовику.

– Бульон уже остыл. А вот молоко очень свежее. Пейте молоко, Франсуа. А я буду пить эту воду, в которую плеснули несколько капель вина. Чур, булочки напополам! Эти с мясом. А вот те – с вареньем.

Разделив, таким образом, всё, что лежало в корзинках на импровизированном столике, друзья приступили к завтраку. Аппетит Людовика заметно уступал, и после первой же булочки он лениво поддел вилкой с длинными зубцами кусочек сыра и откинулся на подушки. Франсуа смог осилить всего две булочки с вареньем и, пока он допивал молоко из глиняной кружки, Людовик безучастно рассматривал узоры, вышитые на балдахине над постелью.

– Так что же нового во дворце, маркиз? А что творится у вас в пажеском корпусе? Вы больше ничего не учудили с друзьями? Или господин Мальфлёр выдумал новые наказания?

– Ай, – махнул рукой Виллеруа, поставив на столик пустую кружку. – Мальфлёр совсем потерял милосердие. Вчера он вышел из себя и заставил всех провинившихся навощить паркеты в большом зале Тюильри и носить мебель для концерта. Работы было на целый вечер. А поскольку за нами никто не явился до глубокой ночи, так мы там и скоротали время у камина.

– Так вы снова успели набедокурить, Франсуа? – в глазах короля мелькнул интерес и даже лёгкая тень зависти к юному пажу, у которого, в отличие от него, было неиссякаемое число возможностей устраивать шалости и всяческие проделки день-деньской.

– Да так. Нас застигли врасплох, когда мы играли в шарики во дворе, – скромно пожал плечами маркиз. – Ничего особенного.

– А, – скорее разочарованно откликнулся на это Людовик. – А я уж понадеялся на интересные истории.

– Самое интересное было ночью. Мы сидели в большом зале в Тюильри. Королева Генриетта приказала, чтобы для нас развели огонь в камине. Нам принесли целый котёл с горячим вином со специями и графин с лимонадом, сваренным на меду. Вот это было здорово! Я никогда не успевал распробовать его раньше. А ещё нам позволили поджаривать на углях кусочки хлеба с сыром. Ух, вот же вкусно получилось! Ну и у вас тоже вкусно, – Франсуа покосился на Людовика, но того так захватил рассказ о ночных посиделках, что он не обратил внимания на невольное сравнение завтрака, который подали с королевской кухни, с теми лёгкими полуночными закусками, которыми угощали пажей в Тюильри.

– Ну, рассказывайте дальше, Франсуа. Что ещё было? Там ведь так пусто – в том дворце, да? А страшно было в грозу?

– Ветер так страшно завывал в каминной трубе! И на окнах рамы совсем прохудившиеся, так что в щели задувало страх как, – поделился впечатлениями маркиз и быстрым движением взял с тарелки дольку груши.

– Так и что же вы делали? – наводящие вопросы наконец-то возымели своё действие, и Франсуа вдруг хлопнул себя по лбу, будто бы вспомнив что-то важное.

– Да! Мы же почти всю ночь слушали истории.

– Страшные?

– Не все. Но жутко интересные, – не обратив внимания на то, что Людовик сел на постели и отодвинул в сторону от себя столик с остатками завтрака, Франсуа устремил полный задумчивости взгляд на книжный шкаф.

– Так расскажите и мне! – потребовал Людовик.

– Ага. А лучше давайте я прочитаю. Гастон д'Орней соврал. Он сказал, что услышал историю от странствующего торговца в каком-то трактире, что в Сент-Антуанском предместье. А я точно знаю, что он прочитал её в книге. Да, да! У вас на полке стоит такой же томик. Его поднесли в дар королю. Ещё до вас.

В глазах Людовика сверкнули молнии, когда его друг вот так мимоходом упомянул о его отце, которого он почти не помнил. Но сердиться на Франсуа было невозможно. Даже исподволь нанося уколы, он так искренне старался развлечь его, что заслуживал прощения и за грубость посерьёзней, чем эта.

– Так какую же историю вам рассказали? – потянувшись, Людовик вылез из-под одеяла, спустил ноги на пол и наконец-то решил покинуть постель.

Переодеваясь из ночной сорочки в чистое бельё за высокой китайской ширмой из расписного шёлка, он то и дело выглядывал и бросал нетерпеливые взгляды на маркиза.

– Ну, не тяните же! Что за история? – спрашивал он.

– Я сейчас. Только найду её, – отвечал Франсуа, забираясь на складную лесенку, которую приставил к книжному шкафу. – Я помню. Она вот здесь стояла. Это надо же, какое совпадение! И ведь сегодня мне рассказывали о часах. О времени, – говорил он самому себе, даже не обращаясь к Людовику. – И эта история как раз о том же. Если сделать всё, как там сказано, то время можно собрать в кулак. И править им.

– Ну, так рассказывайте же! – Людовик проявил откровенное нетерпение и вышел из-за ширмы, завязывая тесёмки на камзоле, укороченным кроем напоминавшем детскую курточку.

Одевшись без помощи камердинера, он выглядел достаточно неряшливо и почти комично, но звать Бонтана или одного из его помощников Людовик не хотел. Ведь стоит камердинеру явиться в личные покои короля, как слухи о том, что его величеству уже лучше, и он готов выйти в свет или давать аудиенции, разлетятся по дворцу быстрее весенних мух.

– Ну, нашли? Так читайте же, – потребовал Людовик и сел на приземистый табурет напротив туалетного столика.

Франсуа вытянул небольшой томик величиной с ладонь из ряда плотно составленных между собой книг. Лесенка под ним качнулась из стороны в сторону, грозя упасть и повалить на пол неосторожного книгочея. Стараясь удержаться на оказавшейся весьма шаткой конструкции, маркиз вцепился за перекладину и свободной рукой прижал найденную книгу к груди.

– Уф, – выдохнул он, неосторожно посмотрев вниз с самой верхней ступеньки, на которую забрался, позабыв про боязнь высоты.

– Ну, что там, Франсуа? – Людовик обернулся в его сторону, когда закончил протирать лицо тонкой салфеткой из хлопкового полотна, смоченного в розовой воде. – Вы нашли нужную книгу?

– Да. Сейчас. Я только… Я сейчас спущусь вниз, – отрывисто отвечал маркиз, стараясь крепко держаться за выступающую полку шкафа и при этом отчаянно болтая левой ногой, чтобы поставить её на перекладину лестницы.

Его пальцы почти занемели и, казалось, что разжать их уже невозможно. Стараясь не смотреть вниз, маркиз попробовал присесть, чтобы дотянуться левой ногой до перекладины и закрепиться на ней. Зажмурившись, он старался не смотреть вниз и по сторонам, боясь увидеть огромный книжный шкаф, особенно же верхние полки, которые возвышались от пола на высоту более чем в три его роста.

– Да что там, Франсуа? Заснули вы там наверху, что ли? – Людовик нетерпеливо постучал ладонью по столешнице и обернулся.

– Ох, – вырвалось у Франсуа, и он посмотрел через плечо, поймав на себе его требовательный взгляд. Пальцы, намертво прилипшие к полке шкафа, начали дрожать и разжались. Он медленно осел на подгибающихся коленях, но всё-таки нашёл в себе силы, чтобы ухватиться за перекладину на уровне пояса, и начал осторожно переступать вниз. Сначала левой ногой, потом правой. Одна, вторая, третья ступенька. Чем ниже он спускался, тем легче становился спуск, и росла уверенность в том, что он преодолеет его без ущерба для себя. Наконец и последняя перекладина, и вот уже правая нога встала на твёрдый паркет.

Соскочив на пол, Франсуа радостно выдохнул и вытянул перед собой руки, любуясь добытым трофеем.

– Вот этот томик! Пересказы восточных сказаний и мифов в изложении господина Франсуа-Эме Клермон Гийона, – прочитал он титульную надпись, вытесненную на кожаном переплёте.